На грани вымирания

Он прочитал много разных книг: от строения человека, его психологического состояния до романтики, которую на дух не смог вынести из-за многочисленных различий с реальной жизнью – с той, которую многие страшатся, прячась за масками безымянных героев. Благодаря чтению разных экземпляров, многое взял для себя на заметку: научился читать людей по их эмоциям, смог распознавать в разговорах правду ото лжи и ложь от правды; познал азы рукопашного боя и владение огнестрельным оружием.

Воздух спёртый, дышать становится всё тяжелее, учитывая ещё груз на плече и полное онемение руки от отсутствия необходимых движений. Вдали слышится хруст прогнившей ветки, чьи-то неравномерные шаги и звук биения собственного сердца, сыгравшего злую шутку со своим носителем.

– Чёрт, – тихо проговаривает Деймон, вскидывая голову к темнеющему небу, еле различимому за густыми кронами. – Мы так долго были в пути, – он негодует, поверить не может в то, что с недавних событий прошли уже, наверное, целые сутки, пролетевшие также незаметно, как если бы он дунул в тлеющие угли.

– У меня шея затекла. Ты такой неудобный, жуть, – Леон сонно потирает глаза, зевает громко, растягивая гласную «а», и сладко потягивается, рукой начиная массажировать затёкшую шею.

Фрай закатывает глаза, машет головой и, наконец, выпрямляется, шипя от резкого покалывания в онемевших местах. Разминается, на мгновение отпуская поводья медленно идущей вперёд лошади, задевающей своей тушей ветви кустов, как по округе разносится оглушительный звон от выстрела. Кобылица тушуется, испуганно ржёт и встаёт на дыбы, скидывая с себя одного из пассажиров. Деймон, подобно тяжёлому мешку с картофелем, валится на землю, отбивая мягкое место, локти, на которые приземлился, и нижнюю часть спины, вскрикивая от неожиданности и резкой боли, пронзившей смеющийся нерв.

Воздух становится тяжелее, из-за взбесившейся от выстрела лошади поднимаются большие клубы пыли, которые безжалостно слепят глаза. Кэрнил пытается удержаться в седле, цепляется за мускулистую и длинную шею лошади; ругается, стараясь хоть как-то унять обезумевшего зверя. Сбоку щёлкает ремешок, винтовка, плохо прицеплённая ранее из-за спешки, соскальзывает…

Снова слышится выстрел.

Кобыла сильнее пугается, раскрывает тёмные глаза от страха и скидывает с себя гнусного наездника, скрываясь в облаках тумана. Кэрнил падает, отбивая правую руку. Невыносимо больно. Леон недовольно цыкает, поджимает тонкие губы и сжимает челюсти до противного скрежета зубов. Желваки на шее проявляют себя, внутри пылает, а в голубых очах начинают плясать капли слёз.

Взор застилается слёзной пеленой, он медленно поднимается, держась за больную руку.

– Нам конец… – Фрай проговаривает это почти загробным голосом, таким поникшим и грубым, что тело покрывается мурашками, а внизу живота тянет узелок от страха. – Она убежала с нашими вещами! – он срывается на крик, хватается за чёрные пряди, тянет их и глубоко дышит, со звуком выдыхая, пытаясь нормализовать своё состояние.

Недостаток сна, пищи и воды даёт о себе знать: один впервые за долгое время срывается на крик, показывая отросшие когти и клыки, а второй – ещё сильнее подвергается панике, начиная лить ручьями слёзы. Стук копыт прекращается спустя несколько минут. Тишину разрезают вдоль лишь тихие всхлипы уже успокаивающегося парня, а Фрай сжимает руки в кулаки, подходит к винтовке и поднимает.

– Прости, – сказал он, закидывая оружие на плечо за специальный ремешок. – Пошли, может, найдем её. Рюкзак было бы хорошо вернуть.

Юноша берёт под локоть здоровой руки Леона, начиная тянуть за собой, сквозь колющие и цепляющиеся кустарники с ягодами и маленькими розовыми цветочками. Туман сгущается, ступать приходится осторожно. Стволы деревьев с криво изогнутыми ветвями, походившими на тянущиеся к жертве руки, пугают и заставляют мозг выдавать самые разнообразные картинки и возможные действия событий, если сейчас кто-то появится и совершит попытку поймать или убить. Дуновение ветра заставляет поёжиться, грязные одежды неприятно липнут из-за обильного потовыделения, а сколько ещё идти до безопасного привала – неизвестно.

Поднимая голову, местами можно разглядеть появившиеся блики звёзд, которые только начинают усыпать собой темнеющий небосвод, и полумесяц луны. Вокруг больше ничего, кроме различного вида растений, широколиственных деревьев и их дуэта, но ощущение у них отнюдь не одиночества или давления со стороны тумана, а чувство, будто рядом кто-то есть, только разрастается.

– Больно, очень, – Леон ноет, шмыгает и не может перестать вести себя как маленький ребенок, плетясь рядом с Фраем.

– Целовать не буду, – Деймон недовольно бурчит, выдыхая, и с опаской начиная озираться.

– Ты чего? – Кэрнил тушуется, начинает трястись от страха. Слёзы алмазными каплями застывают на глазах, а сердце почти выскакивает, падая в пятки, когда неподалёку слышится чьё-то рычание с тяжкими вдохами. – Это же не зверь, да?..

Они понимают, что рядом бродит явно не животное, потому что зверь такие странные звуки издавать не будет. Они похожи на рычание, но слишком хриплое, грубое и гортанное: таких звуков ни у одного известного хищника не будет. А если и будет, то в здешних краях таковых не водится. Туман сгущается, а странное бурчание становится с каждой секундой ближе.

Дыхание перехватывает, сердце замедляет свой ход, кажется, всё вокруг погружается в некую прострацию. Атмосфера давит на плечи, будто камень атланту, старается принизить их и прижать к земле, не давая шанса на спасение. Деймон, недолго думая, аккуратно берёт левую руку Леона, сцепляя пальцы, и дёргает на себя:

– Без лишних слов и действий. Понял?

Парнишка только часто кивает, сглатывает и внимательно следит за каждым движением брата. Деймон отсчитывает в голове до трёх, слышит, как чавканье и хлюпанье от непонятного существа становятся всё ближе, и срывается с места, как только токривой походкой выходит из-за большого и широкого дерева. «Заражённый?» – думает Деймон, не веря собственным глазам. Он только слышал о них от других жителей Эльвейса, хмыкал на всё и уходил прочь, не желая выслушивать бредни детей и стариков, медленно сходящих с ума. Просто не признавал тот факт, что такое возможно: действительно кажется нереальным то, что по округам ходят живые трупы.

Монстр, появившийся на свет не самым гуманным способом, с запозданием поворачивает голову в сторону убегающих. Его потускневшие зрачки видят движение, цепляются за него и следят, расширяясь. Местами облезлые клочки кожи, открывающие вид на изящно сплетённые между собой мышцы и мясо, отваливаясь от гниющего тела, свисают, болтаясь из-за малейшего колебания или дуновения ветра. Жёлтый, покрытый белым налётом, язык неподвижно расположен в сломанной челюсти, нижняя часть которой непроизвольно болтается из стороны в сторону, намереваясь окончательно покинуть своего обладателя. Правая рука оторвана до локтя, открывая вид на торчащую из него шишковатую кость, покрытую кровавыми подтёками. Левая – просто болтается, и ей инфицированный пытается что-то держать, но из-за сломанных и растопыренных пальцев ему это удаётся с большим трудом. Дырявые и заляпанные грязью и тёмной жидкостью штаны, облегают худосочные ноги, позволяя лицезреть выпирающие кости.

Спотыкаясь, держась за руки, двое заблудившихся в густом тумане путников спешат прочь от неизвестного и не до конца изученного человеком. Человеком, породившим этот кошмар и ужас самых невозможных снов.

Пробегая мимо дерева, больше походившего на скульптуру безумного архитектора, они наклоняются, не задевая торчащие во все стороны палки. Удерживая винтовку одной рукой, второй – таща за собой спотыкающегося братца, Деймон старается не оглядываться, слыша бегущего за ними заражённого. Тот сорвался следом, как только смог сфокусировать зрение и полностью сконцентрироваться на мелькающих вдали тенях. Его конечности болтаются, коленные чашечки готовы вылететь, трескаясь, а слюни болотного цвета вперемешку с чёрно-красной кровью брызжут во все стороны. На траву, на листья кустов, стволы деревьев и камни.

– Не смотри! – говорит Фрай, в очередной раз пригибаясь, чтобы не получить веткой в глаз.

– Я не смотрю! – Кэрнил кричит в ответ, обернувшись.

Он спотыкается, с грохотом падая на живот, выставив руки. Футболка порвалась, приподнялась, оголяя пресс; ладони заляпаны грязью и кровоподтёками, из которых сочатся небольшие бусины алой жидкости; колени на штанах изодраны, покрыты маленькими дырочками.

Сзади слышатся топот кривых ног и странное бульканье с чваканьем.

– Вста… – Фрай не договаривает, замолкая, видя возле Кэрнила оторванную худенькую руку, полностью покрытую кровью и грязью.

Очи цвета чистого неба расширяются от увиденного, рвотный рефлекс срабатывает мгновенно, и Леон, встав на больные колени, блюёт. Остатки пищи и по бо́льшей части желудочный сок, забрызгивают собой всё, в том числе и грузные ботинки Деймона. Юноша хмыкает, языком тыкая во внутреннюю сторону щеки и проводя по ней, цокая и прикусывая губу. Кэрнил виновато поднимает глаза, стоит на четвереньках и тыльной стороной ладони вытирает остатки блевотины с губ.

– Вставай! – Фрай перебарывает себя, отвращение к рвоте и телесным частям, видимо, от девочки, как он думает, поднимая лучшего друга детства на ноги.

– Нам не сбежать! Не сбежать! – он истерит, вешается на старшего брата, проливая хрустальные слёзы на тёмную кофту.

Звук звонкой пощёчины эхом разносится по округе, растворяясь в туманной гуще. Леон застывает, хватаясь за краснеющую от удара щёку, широко раскрывает дрожащие глаза, наполненные солёной водой. Заражённый становится по громким шагам всё ближе, вокруг них лежит разорванное на несколько частей тело.

– Дурак. – Фрай выплёвывает эти слова, винит себя за несдерживаемую агрессию, но берёт младшего под локоть, начиная бежать. – Не отстааааа!.. – его крик слышен на многие мили, когда он спотыкается, начиная кубарем катиться с обрыва.

Русые волосы взмывают вверх, юноша летит вниз, пятками цепляясь в поверхность, спиной оставляя гусеничный след. Грязь ошмётками разлетается в разные стороны, пачкает всё: одежду, оголённые участки тела и волосы. Заражённый сзади останавливается, рычит гортанно, теряя своих жертв в тумане, поглотившим подножие склона.

Деймон кряхтит. Тяжело стонет, карабкаясь, на дрожащих ногах поднимается, отхаркивая грязь и вытирая её остатки с лица чистыми местами кофты. Он весь измазался, вымазался в буквальном смысле с головы до пят. Протерев глаза, переводит взгляд на получистого друга, сидящего с искрящимся от радости лицом.

– Впервые я чище, чем ты. Ха! – Леон устало вздыхает, ёрничает, но поднимается с аккуратностью, держась за ушибленное место на плече правой руки.

– Уходим, пока он не догадался спрыгнуть.

– Если он это сделает, то разлетится по частям.

Закатив глаза, Фрай всё ещё кряхтит, недовольно что-то бубнит себе под нос, вытаскивая длинный волос изо рта. Звёзды рассеивают своим тусклым сиянием оставшиеся пары туманной завесы. Вокруг темнота, но лунный свет, пробивающийся сквозь густые кроны деревьев, трепетно, но бессмысленно освещает путь.

Они устали. Безумно уставшие и голодные, жаждущие глотка воды, чистых постелей с одеждой и тёплого очага плетутся по грязевым лужам, смотря под ноги.

Никто из них не хочет нарушать наступившее спокойствие: оба идут размеренно, держатся за покалеченные места, вздыхают и хватаются за животы, когда те издают характерное урчание в связи с нарастающим голодом. В горле неприятно жжёт, хочется его смочить, чтобы перестать чувствовать вкус грязи на языке. «Чёрт», – думает Фрай, делая очередной шаг и с желаемым всплеском падая, поскальзываясь на плоских береговых камнях.

– Это вода! – Леон почти ревёт, от большой радости визжит и подбегает, отталкивая товарища.

Брызги разлетаются из-за тяжёлой туши Деймона, которая заваливается набок. Теперь, сидя полностью мокрым, опускает руки в долгожданную влагу. Они дрожат, получая неправильные сигналы мозга, который сам не верит своим ощущениям. Вымыв ладони, протерев лицо, он жадно пьёт. Он даже не обращает внимание ни на грязь, разбавившуюся с ней, ни на ночь, подкравшуюся так незаметно, ни на задорные визги сводного брата. Сейчас у него одна цель – наполнить до краёв опустевший желудок.

***

Идти оказалось намного сложнее, чем думалось. Тело перестало болезненно реагировать после нескольких часов нескончаемого движения. Вот только дыхания едва хватало, ведь рёбра ныли каждый раз, когда необходимо было получить хоть немного кислорода. Похоже, что всё же ушиб был сильнее. Жажда также не отставала от своей спутницы, ожидая её провала в ближайшие минуты, а привкус крови на языке только провоцировал данное чувство.

Благодаря силе воли, девушка продолжает шагать, упрямо держа направление в неизвестность, но не спешит теперь делать перерыв. Если она сейчас позволит эту слабость, то больше не сможет найти в себе сил.

То ли ангел, то ли демон сжалился над своей мученицей, но буквально через пару шагов ей встречается невысокий склон к водоёму.

– Наконец-то, – голос тихий и слабый, что Колинс пугается, не узнав в нём себя.

Она сразу пытается придумать, как спуститься с минимальными потерями и без получения новых царапин, как тут же из самых глубин леса раздаётся выстрел, заставляя тело замереть, словно его в одночасье наполнили свинцом. Люди. Именно такой и была первая мысль, пулей пронзившая голову. Неужели поблизости могут оказаться не заражённые? Но огонёк надежды пришлось затушить на корню, не дав распалиться сильнее. Не может в этой глуши блуждать обычный люд. Нет. Просто невозможно. А вот разбойники или душевнобольные, лишившиеся ума и творящие жестокие деяния, вполне могут располагаться где-то рядом. Где, как не в этой местности, они могут выплеснуть весь свой негатив и неважно, кто это будет: простой смертный или заражённые. Они давно потеряли границы дозволенного – у их принципов больше нет ограничений.

Оглядываясь, медля, она вздрагивает, слыша второй выстрел.

Не желая больше оставаться на открытой местности, Мерелин начинает потихоньку двигаться вниз. Теперь она старается ни о чём не думать – да особо и не хочется заполнять голову мрачными мыслями или выдвигать какие-либо предположения касательно недавно раздавшегося выстрела. Опасность грозит со всех сторон, поэтому смысла стоять на месте нет. Нужно просто идти вперёд. Нужно просто идти хоть куда-то.

Спуститься аккуратно не получается и, заскользив по земле, тело катится кубарем. В который раз тихий стон боли срывается с губ, когда швы на руке из-за неосторожного падения расходятся, и в рану начинает попадать пыль вперемешку с грязью. Мучения просто затмевают глаза, напоминают о том, что она всё ещё жива – и девчушка готова выть волком от такого. Как за такой короткий промежуток времени она смогла стать такой плаксой? Почему подобные события что-то ломают в психике? И самое главное, как с этим справляются другие? В чём находят своё успокоение, когда приходит понимание собственного одиночества?

– «Ты сможешь!» – Мерелин даёт себе мысленные указания, сжимая в кулаках влажную почву, стискивая зубы и улыбаясь кровавыми устами. – «Смогу и докажу себе, что больше ничего не сможет меня сломать. Никто и никогда. Смогу, потому что должна. Нет, обязана! Да, обязана отомстить врагам: неважно как, но здесь я не останусь. Нет…»

Подняться уже просто не представляется возможным, поэтому до воды приходится добираться ползком. Но как только ладошки, сложенные в подобие лодочки, подносят необходимую жидкость к бледным губам, тело начинает приходить в себя. Вода отчаянно пытается выскользнуть из плена, но, ещё несколько раз проделав одно и то же действие, Мерелин удаётся справиться с мучавшей её жаждой, практически избавившись от приевшегося привкуса металла.

Теперь внимание привлекает открытая рана, которую желательно чем-то прикрыть и в голову ничего лучше не приходит, чем оторвать рукав от футболки: тот всё равно едва держится, поэтому пусть лучше послужит на пользу. Ткань мгновенно оказывается в воде, чтобы хоть немного ту отстирать от грязи. Сложив её, хорошенько намочив и поднеся к глубокой царапине, выжимая содержимое на кожу, незамедлительно слышится шипение, а слёзы начинают застилать глаза. Только поплачет она после того, как всё сделает.

Промыв рану, кровь юркой струёй стекает и капает на примятые к поверхности земли тонкие стебли травы, оставляя незаметный след. Сдержавшись от крика, до дрожи стиснув челюсти, прикладывает оторванный кусок вещи, в одночасье впитавший алую жидкость.

Взглянув на отражение, Мерелин не узнаёт себя в очередной раз: такой пустой и потерянный взгляд пугает больше всего. Волосы растрепались, поэтому, стянув резинку, она собирает их в хвост, но получается ещё хуже, чем было до этого, ведь больная рука отказывается работать, а выполнить столь простое на первый взгляд действие с помощью одной рабочей конечности практически невозможно. Оставив всё как есть и просто умывшись, стирая с лица кровь, Колинс поднимается, придерживаясь за палку, которая до этого валялась рядом. Делая на неё основной упор, начинает движение вперёд. Вперёд к грядущим переменам в жизни, подстерегающим на каждом шагу.

Дневное время суток движется к окончанию. Этот отвратительный день уже через считанные часы закончится, оставив после себя только горечь потерь и чувство сожаления. Солнце уже успело наполовину спрятаться за горизонтом, освещая могучие кроны бардовым оттенком. Птицы, парящие в поднебесье, начинают путь вслед за потухающим светилом, как будто пытаются скрыться от наступающей тьмы. Звуки в округе стихают, что нагоняет ещё бо́льшей жути, потому что это какая-то неестественная тишина.

Затишье перед бурей.

В очередной раз раздаётся раскат грома и небо, которое было освещено последние часы, за секунду мрачнеет. Всё вмиг погружается во мрак, вот только днём он пугает намного меньше, чем при наступлении сумрака.

Дыхание Колинс начинает учащаться, как и биение сердца, когда холодный порыв ветра бьёт прямо в лицо, принося с собой неприятные ароматы смерти и гнили. Такие ужасно тошнотворные и отвратные, окончательно впитавшиеся в эти земли за несколько месяцев.

В голове нет ни одной мысли, чтобы остановиться, когда идти становится всё тяжелее, а присохшая тряпка к ране уже успела затеряться по пути. Теперь глубокие царапины напоминают о себе жжением, тело стало слишком тяжёлым, на лбу выступила испарина. Хотелось прилечь, чтобы банально передохнуть, но оставаться посреди леса одной – такое себе решение. Вопреки своим желаниям приходится продолжать движение.

Вот только идти долго больше нет необходимости: впереди виднеется какой-то тёмный силуэт, смутно напоминающий подобие горки. Подсознание шепчет, что так не бывает. Словно мираж в пустыне, не появляется просто так на пути строение, но идти более некуда, поэтому девушка, едва держась на ногах, движется в том направлении.

При приближении к дому ощущение опасности только усиливается. Само строение одним видом ужасает, заставляя табун мурашек пробежаться вдоль позвоночника.

По периметру территории растут молоденькие, но уже вполне высокие стволы деревьев. Тяжёлые ветви опущены к земле из-за собственного веса, что ломает их пополам. Другая половина, находящаяся по правую сторону от некогда жилого дома, лысая, и только редкие сухие ветки тянутся в непонятном направлении: то вверх, то в стороны, напоминая издали силуэты людей, повесившихся здесь. На стволах чётко видны царапины от когтей, ведь, несмотря на всё, диким зверям необходимо точить их. Трава в этом месте на удивление не примята, а значит здесь мало ходят, да оно и понятно: в такой глуши редко кто будет ошиваться. Значит и следы хищники оставили в то время, когда здесь ещё кто-то жил, иначе бы давно уже показались, только почувствовав в воздухе колыхание и запах свежей дичи.

Густые ветви от порывов ветра качаются и создают подобие скрипа, внушая дикий ужас, переходящий в панику, чего никак нельзя допустить. Под ногами что-то твёрдое и гнилое, развалившееся сразу от тяжести тела, но от испуганного взгляда не ускользает кукла: вся грязная, а корпус игрушки разделён на две части. От мысли, что здесь могли быть дети, становится плохо. Они явно не заслужили такой жизни, совсем беззащитные и испуганные, смотрящие на этот мир потухшими глазками, некогда блестящими от представления будущего. Нечестно!

Сейчас мир меняется полностью. В этом мире выживает сильнейший и, как бы ни хотелось быть слабой, больше это невозможно. Не в этой жизни. И юная девчушка осознаёт это ещё более остро. Стиснув зубы, бросив уверенный взгляд назад, она намеревается попрощаться с прошлым, чтобы ничего не тянуло вниз, но…

Колинс смотрит в сторону заросшего дома. Некогда крепкая кирпичная стена развалена, а из неё, на волю из каменного заточения, растут дерево и мох. Стена снаружи заляпана непонятной жижей и оплетена дикой травой, тем самым хорошо скрывая это место от чужих глаз. Крыша давно прогнила и провалилась наполовину внутрь, рядом валяются только несколько обломков; вторая половина держится благодаря балке, принимающей основную нагрузку на себя.

Долго не раздумывая, Мерелин беспрепятственно проходит внутрь, ведь дверей попросту нет, словно никогда и не было.

Внутри пахнет пылью и плесенью, а рассмотреть что-то просто не представляется возможным, поэтому, пройдя чуть дальше, Мерелин валится без сил. Паутина на потолке и её хозяин находятся с краю, чтобы не спугнуть ночной перекус. Рядом валяются куски штукатурки, глины, камни.

Когда в ладонь попадает неопознанный острый объект, не раздумывая, он остаётся, как оружие для самообороны в случае непредвиденной ситуации. Чтобы не лежать просто так в незнакомом и пока не вызывающем ничего, кроме опасения, месте, девушка подползает ближе к стене, притягивая колени к груди, обнимая их, пытаясь хоть как-то согреться. Опирается головой на шероховатую поверхность, не смыкая глаз. Даёт время организму хоть немного передохнуть от движения, но провалиться в сон никак непозволительно, поэтому в голове прокручивается план дальнейших действий. Когда она слышит непонятные шорохи снаружи, то лишь горько усмехается, ведь, очевидно, звери загнали её в ловушку. В любом случае – она готова принять свою реальность, кроме той, где придётся сдаться без боя.

***

Вновь зачерпнув чуть загрязнённой жидкости, юноша смывает последние остатки грязи с лица, после стягивая сильно испачкавшуюся кофту, оголяя накаченный торс. Капли воды стекают по рельефному телу, смачивая линию камуфляжных штанов, неряшливо сидящих на поясе с выпирающими тазовыми косточками. Чёрные волосы с мокрыми кончиками свисают, застилая взор, – и так ничего не видно из-за кромешной ночи, помимо участков света от отблёскивающей луны, так еще и непослушные пряди мешают. Он сдувает их, трёт ткань в воде, смывая присохшую грязь. Получается весьма скверно, но ему сейчас и такое будет по душе.

Тёмные глаза застилаются слёзной пеленой, вода медленно скапливается в них до половины, стекая по бледным щекам. Осознание всего случившегося настигло его только сейчас —под этим звёздным небом, скрытым за кронами, ночным светилом, редко проблёскивающим, и после игры в догонялки от самой смерти. В груди образуется необъяснимая простыми словами пустота. Ему больно и невыносимо видеть образы приёмных родителей при каждом взгляде на Леона, ведь тот собрал в себе их лучшие черты: голубые глаза любящей матери, её нежность кожи и звонкий смех, а от отца достались сила, чрезмерная похоть и навязчивость.

– Ты плачешь? Никогда раньше не видел твоих слёз, – Кэрнил в недоумении, спрашивает без зазрения совести, не задумываясь над словами и их произношением.

Фрай молчит. Он не привык перед кем-то отчитываться, поэтому просто проводит влажной ладонью по лицу, умываясь от ошмётков грязи и стекающих слёз.

Вдали слышится продолжительный волчий вой.

Откуда-то издали его отголоски долетают урывками, заставляя обоих напрячься и повернуть головы в предполагаемую сторону исходившего звука. По лесу вихрем проносится ветер, шелестя листвой и пугая путников ещё сильнее, когда изогнутые ветки скрипят подобно старой хлипкой половице в гниющем доме. Вставший в горле ком с усилием удаётся сглотнуть, рыская испуганными глазами: кажется, будто рядом кто-то бродит, но это может быть лишь иллюзией разыгравшегося в ночи воображения. Успокоение настигает уставшие умы после долгого похода только тогда, когда уханье совы неожиданно слышится с западной стороны. Неожиданно настолько, что Деймон вздрагивает, роняя кофту, а Леон нервно хихикает, начиная грызть ногти правой руки.

– Хочу… хочу к маме, – Леон слёзными глазами смотрит по сторонам, жалобно скулит и всхлипывает, шмыгая.

Парень, склонённый к воде, вскидывает голову, убирая мешавшие пряди, медленно поднимаясь с корточек. «Иди сюда», —думает Фрай, кладя мокрую ладонь на ранее белую футболку, притягивая плачущего брата. Он успокаивающе водит большими руками по вздрагивающей от всхлипов спине, шепчет умиротворяющим и местами хладным голосом ласковые слова, крепче обнимая, кладя голову на плечо.