На грани вымирания

Элис Кэрнил

На грани вымирания

Пролог

Они были окружены. Вокруг не было ничего, кроме толпы, надвигающейся со всех сторон неистовой волной, от которой было сложно отбиться. Казалось, будто всё происходящее – сон, а они – его герои, коим суждено через некоторое время проснуться, но если бы только это было правдой… они бы давно это сделали, боясь собственной реалии, возрастающей над ними большой лавиной ужаса, боли и страданий.

Им страшно. До безумия невыносимо сдерживать порывы паники, подступающей снежным комом к горлу, но они должны справиться с натиском общего для всего человечества врага, которого сами же и воссоздали в тёмных пещерах своих лабораторий, не заботясь о других, лишь следуя за своими страшными амбициями. Слишком большими для исполнения в жизнь. 

Многие уже пали, не смогли справиться со всем, отрекаясь от своих прав на жизнь, следуя за судьбой, за её порывами и своей беспомощностью.

Им страшно. До безумия больно осознавать свой страх перед этими ужасными и жуткими отребьями, стремящимися к своей единственной добыче, восставшей в средине разрушенной площади. Они представляли собой, казалось, статуи, что выковали, возможно, ранее здесь жившие скульпторы, давно покинувшие эти мёртвые места лишь по двум причинам: смерть и бегство.

Паника больно сковывает тела, не даёт и малейшего шанса на движение, потому что мышцы невыносимо скрутило; пища, употреблённая ранним утром, просится наружу, а раны, полученные во время недавних стычек, и отдышка от продолжительной беготни требуют одного – отдыха и глотка свежей чистой воды, чтобы, наконец, смочить пересохшее горло.

Они не думали, что всё может закончиться так: подвергнуться таким испытаниям было равносильно самоубийству, но им нужно было что-то сделать, потому что сидеть сложа руки являлось слишком мучительной пыткой не только для их тел, но и душ, давно обагрённых кровью тех, кому не следовало рождаться и вовсе на свет, но разве они могут быть ценителями чужих жизней, распоряжаясь ими, как вздумается? Возлагать на себя такую ответственность, такую ношу было самым глупым решением в их жизни. Стараться стать частью легендарной истории, восстать во главе тех, кто хочет мирно сосуществовать, не борясь ежесекундно за свою душу…

Они возложили на свои сердца слишком непосильные хрупким молодым умам состязания; неподготовленные и местами сломленные, вынужденные бояться засыпать каждую ночь, им суждено сейчас стоять окружёнными, не имея возможности на спасение и дальнейшую дорогу, способную привести к благополучному завершению не самой счастливой истории.

Кажется, что Бога, Творца всего сущего, и вовсе нет на этом свете, иначе бы они продолжали вести размеренный образ жизни, не боясь однажды проснуться в самом эпицентре страшных событий, повлёкших за собой лишь страдания, разрушения и смерть.

Сердце каждого из присутствующих сжимается с силой, доставляя некоторые затруднения дыхательным путям, по которым внутрь всего поступает жизненно необходимый кислород, обогащающий питательными элементами клетки ослабших после буйных стычек и бегств организмов, требующих лишь завершения этого кошмара, нависшего над ними грозовой тучей. Мыслить рационально не получается; что-либо придумать во благо спасения кажется невозможным из-за паники и страха, а оглядываться по сторонам в поисках нужного сигнала – боязно. Ведь когда ты смотришь на этих тварей, то внутри моментально скручивается тугой узел не успевшей перевариться пищи.

– Смотри! – он вскрикивает, хватает напарника за плечо и больно встряхивает, заставляя обернуться туда, куда безостановочно указывал. – Неужели… мы спасены? – Он было облегчённо выдыхает, когда Стрелок уводит своё оружие от их места назначения в противоположную сторону, не обращая внимания на товарищей, стоявших в эпицентре неминуемой битвы.

Они кричат ему, зовут, стараясь достучаться, но тот совершенно не обращает ни малейшего внимания, делая ту работу, ради которой жил и просто существовал все эти годы, возлагая на свои плечи непосильное задание другому человеку, но только не ему… Всё человечное сознание давно умерло в нём, оставляя место лишь тем целям и амбициям, ради которых он всё это и устроил.

Стрелок внимательно оглядывается по сторонам, чтобы удостовериться в собственной безопасности, и направляет дуло снайперской винтовки на долгожданную цель, которая даже не подозревает о своей скорой кончине прямо в самый разгар битвы за путь к спасению человечества, которое осталось на грани вымирания. 

Окружённые врагами, они всё равно пытаются достучаться до своего сослуживца, замолкая лишь тогда, когда на всю округу разносится оглушительный свист летящей пули, пронизывающей насквозь ветряные потоки, встречаясь со своей целью.

Боль моментально пронизывает тело его жертвы многочисленными иголочками, колющими в каждую клетку организма; глаза бедного широко раскрываются, а в области грудной клетки начинает криво расползаться багровое пятно, просвечивая через белую футболку под расстёгнутой ветровкой камуфляжной униформы. Он жадно хватает ртом воздух, цепляясь за скрытую под одеждой рану, ощущая липкую жидкость на ладони. Дыхание сбивается, а тяжелеющее тело опрокидывается, опадая наземь неподъёмным мешком, с тихим звуком ударяясь о травянистую поверхность, проросшую сквозь каменные плиты. Он вскидывает голову кверху, взирая на небо, смотря на размеренно плывущие по тёмному полотну тучи, из-за которых медленно начинало проглядываться солнце. Созерцание неба в последний миг жизни даровало ему некоторое спокойствие, которого совсем скоро будет хватать сполна.

Глава I. Выживает сильнейший

Солнечный луч нагло проникает сквозь небольшую щёлку ставень, слегка освещая тёмное помещение местного дома свободы, отдыха, сладострастия и умиротворения. Мягкая перина койки прогибается под телами, чуть ли не касаясь пола, а дверь, грозящаяся не выдержать натиска непрошеного гостя, жутко скрипит, заставляя юношу устало приоткрыть голубые очи, угрюмо кривя лицо из-за головной боли, в миг пронзившей черепную коробку. Он с большим трудом заставляет себя раскрыть глаза, пересиливая тяжесть век, чтобы понять всё происходящее вокруг.

Поворачивая голову на бок, пред ним предстаёт образ милой дамы, чьи светлые волосы щекотливо забавят мускулистое плечо, а умиротворённое дыхание дарит ощущения спокойствия и теплоты. Парень слабо улыбается, всё ещё пребывая в сладостной истоме после выпитого алкоголя и отличного развлечения, которое смогла подарить ему эта прекрасная леди. Он не обращает внимания на головную боль, на доставший его стук в треклятую дверь, который через несколько мгновений затихает, вовсе прекращаясь. Ему сейчас хорошо, вот так просто лежать, не заботясь о каких-либо хлопотах, отвлекаясь от всей рутины, которая сваливается каждодневно на бедную голову комом проблем, коими он иногда брезгует, отдаваясь своей похоти ради незабываемого удовольствия.

Девушка забавно морщит небольшой носик, сильнее прижимаясь к накаченному телу юноши, обнимая поперёк крепкой груди, не давая и шанса вырваться из своих хрупких объятий. Он усмехается, подтягивая правую ногу, сгибая в колене, пытаясь таким образом унять онемение после долгого сна в одной позе. Подложив руку под голову, принимая более удобное положение, парень взирает небесными глазами на щёлочку, через которую в комнатушку проникает лучик света, морщась от его яркости и отворачивая лицо в сторону: туда, где находится дверь.

Он хмурится, понимая, что уделить внимание стукам было необходимым, а сейчас его даже немного пугает эта тишина, которую тонкими нитями пресекает размеренное дыхание девушки, что-то неразборчиво шепчущей во сне.

– Странно, – срывается с губ тихим шёпотом, прежде чем он ловко перехватывает тонкое запястье, откладывая в противоположную от себя сторону, чтобы отодвинуть небольшую ношу и встать с этой ужасно хлипкой койки.

Противный скрежет разносится эхом по деревянной комнате, когда парнишка приподнимается, опуская босые ноги на пол, прикрывая некоторые места нагой кожи скомканным старым пледом, отвратно прилегающим к телу. Юноша в который раз окидывает взором комнату, стараясь отыскать свои вещи в полумраке, а после – окончательно поднимается, не обращая внимания на струящиеся по длинным ногам концы пледа, коим ему пришлось укрыться нынешней ночью. Очередной новый ясный день, который он проведёт как обычно: подъём, милая встреча с братом, а после какое-нибудь обыденное дело в виде сбора древесины или охоты на дичь для вкусного семейного ужина.

 Где-то за стеной слышатся неприятные возгласы и крики, а затем раздаётся лязг ключей и звон посуды, разлетевшейся в стороны от соприкосновения с препятствием в виде двери.

– Ничего не меняется, – парень усмехается обыденности ситуации, натягивая вслед за нижним бельём штаны светло-коричневого цвета, затягивая потуже кожаный тёмный ремень.

Сонно потирая опухшие от выпитого спиртного глаза, он небольшими шагами преодолевает расстояние до висящего в углу зеркала, поправляя свои тёмно-русые пряди, вихрем расположившиеся на макушке. Взирая на себя, юноша, будто в тумане, в который раз, прикасается подушечками пальцев уродливого шрама, тянущегося через левый глаз: ему тогда очень повезло не потерять своё око, но теперь, прикрывая его, можно лицезреть поверх века середину отвратного ранения, когда-то полученного во время очередной вылазки в лес на охоту.

Назвать парня уродливым, некрасивым или жутко устрашающим – невозможно. Не смотря на шрам, пересекающий половину лица с левой стороны, он выглядит достаточно привлекательно, а этот небольшой изъян, – по мнению девушек их селения, – добавляет ему только мужественности, которой раньше был слегка обделён: ребёнок-переросток, не взирая на возраст, всё время вёл себя нахально, встревая во всевозможные стычки и не стесняясь лезть за словом в карман – ему это было ни к чему, так как всегда имел нужные фразы в своём неисчерпаемом запасе. Никогда не замолкая и доставая своего лучшего друга извечными разговорами ни о чём, его считали мальцом, не смыслящим ничего в этой жизни, но если бы это было правдой, то он не получил бы тогда эту памятку в виде недостатка на прелестной физиономии.

Глаза цвета океанской синевы, прямой нос без горбинки, чистое лицо, – за исключением шрама, – тонкие губы и хорошо выраженный подбородок со спортивным телосложением только делали его предметом вожделения и желаний многих обольстительниц прекрасного пола, которые рядом с ним были маленькими, хрупкими созданиями ниже на одну или две головы.

Встряхнув головой, отгоняя не самые благоприятные воспоминания из прошлого, он отходит от зеркала, натягивая на отлично сложенное тело белую футболку, попутно потягиваясь и лениво зевая. В последний раз окинув свою спутницу на прошедшую ночь, он касается рукой круглой ручки двери, отворяя её, кривя лицо от неприятного скрежета не смазанных петель.

В коридоре тишина. Ни одного посетителя в это время суток не видать на горизонте, а непрошеный гость, так рьяно стучащий несколькими минутами ранее, будто испарился, оставляя после себя пустоту и лёгкое негодование от того, кем же он на самом деле являлся. Хотя он прекрасно знал, кто решил явиться по его грешную душу.

Стараясь шагать лёгкой поступью, юноша то и дело наступает на прогнившие половицы, издающие пугающие звуки, слыша с разных сторон крики о том, чтобы он немедленно прекратил, иначе беды не миновать, ведь портить полуденный сон – одно из самых глупых и нелепых занятий, после которых должно непременно следовать достойное наказание. Сон в этих краях считается священным изобилием, коего иногда не хватает из-за обыденной рутины и иных хлопот, требующих не малое количество усилий со стороны трудящегося, а этот негодник только и делает, что всем всё портит!

Недовольно фыркнув что-то в ответ, парень тихо проскальзывает за угол, попутно хватая свою обувь и минуя хозяина этого прекрасного заведения, чтобы лишний раз не задевать того своим присутствием и не выслушивать лекции о том, что и как следует делать в столь юном возрасте: работать, работать и ещё раз работать! Всё во благо своей деревни, своей страны и Родины!

– Совершенно ничему тебя ничто не учит, Леон, – из-за угла, около самого входа в дом отдыха и свободы, слышится спокойный, местами умиротворяющий голос, леденящий до глубины души своей стойкостью и сталью, с которой было произнесено это предложение. Особенно – имя.

Парень, выходящий из здания, гулко сглатывает, вмиг цепенея на месте, медленно поворачивая голову на источник звука.

– Чёрт бы тебя побрал, Деймон! Напугал ведь, – Леон выдыхает с облегчением, касаясь ладонью в области груди, наигранно показывая своё напуганное состояние, добавляя соответствующую мимику на лицо: страх с малой долей спокойствия и запуганности от происходящего вокруг. Если бы это и вправду был противник, то он бы просто впал в панику и остолбенел, не зная, что делать.

Закатывая глаза, юноша проводит по своим тёмным, как цвет вороного крыла, волосам, взлохмачивая их и с некой озлобленностью глядя на паршивца, снова влезающего в неприятности, из которых его будет вытаскивать он, – Деймон, его лучший друг, и –  как бы это прискорбно не звучало и в буквальном, и в переносном смысле, – сводный брат. Взирая на Леона мрачными глазами, касается руками прямого, хорошо выраженного подбородка, тяжело выдыхая через небольшие ноздри аккуратного носа и, поджав пухловатые губы, отталкивается от стены.

Тёмная кофта, облегающая мускулистую грудь, и штаны камуфляжного цвета, что отлично прилегли к длинным ногам, так изящно контрастируют с врождённой бледностью кожи, отчего любой девушке, лицезревшей этого сильного, спокойного и властного мужчину, хотелось бы окунуться в мрачный омут шоколадных глаз, обмякнуть меж сильных рук и отдаться полностью, позволяя себя защищать от завистливых взглядов и слухов со стороны обычных людей. Только вот ему это не надо: все эти девицы, вьющиеся у его ног, только отталкивают от себя, вынуждая с презрением взирать сверху вниз, негодуя от этой бесхребетности. Собираясь уходить, его останавливает недовольный возглас, доносящийся откуда-то сзади:

– И куда ты собрался без меня? – спрашивает Леон, поправляя волосы и мерзко перебирая длинными худощавыми пальцами, выбивая из них хруст. Из-за этого действия он дёргается, морщась, но длинные перста так и ломило, умоляя лишь о нём.

– Подальше от тебя, – Деймон недоволен. Ему не нравится, когда каждый Божий день приходится являться в одно и то же место, чтобы удостовериться в том, что этот малец жив и не наделал ещё бо́льших глупостей.

– Какой ты злюка! – Кэрнил обидчиво бурчит, надувая щёки, следуя на одном уровне с этим молчаливым негодяем, которого однажды приютила мать. – Сам ведь пришёл за мной, а теперь обижаешься и уходишь? Ну что ты за человек-то такой, а? – слегка прибавляя шагу, Леон настигает своего названного брата с целью преградить путь и остановить, но тот явно не собирается этого делать, ловко уворачиваясь, и продолжая идти давно изученной дорогой, по которой он бы с лёгкостью прошёл и с закрытыми глазами.

– Обычный человек, которому есть чем заняться. Как и тебе, мой дорогой друг.

– «Разве можно быть таким занудой»,  – думается Леону, когда он опускает голову, в надежде уберечь лицо от знойного солнца, продолжая покорно идти вслед за этим угрюмым и до ужаса спокойным парнем, способным в различных ситуациях мыслить рационально и находить наилучший вариант развития событий. Если бы только у него была такая возможность…

—–

По пути до опушки леса пейзаж медленно меняется в зависимости от местности, которая предстаёт перед двумя путниками, каждодневно входящими в эти опасные владения, кишащие хищными лесными обитателями, способными наброситься со спины на своего противника или же настигнуть небольшой стаей, преобладая числом. Каждый день они входят в эти места, опасаясь за свою жизнь, потому что невозможно пропустить ритуальный поход, по окончанию которого в доме появляется мелкая дичь, древесина или чистая родниковая вода, бьющая ключом из местного родника, обнаруженного ещё задолго до появления здесь первого поколения молодых охотников. Эти юнцы являются выходцами из пятого поколения живших тут селений, медленно исчезающих по самым разнообразным причинам.

Причинами исчезновения местных жителей окружных деревень могут являться нападения шаек разбойников, блуждающих иногда неподалёку в поисках лёгкой добычи, столкновения с хищником или никому необъяснимое аномальное явление, после которого люди, забредшие слишком далеко от своих владений, больше не возвращались или возвращались оными.

Каждый раз, входя в эти места, им страшно осознавать свою беспомощность перед могущественными деревьями, проросшими здесь задолго до появления первых людей; перед хищниками, после встречи с которыми либо остаётся неприятный осадок в виде телесного повреждения, либо смерть, ожидающая где-то за углом свою очередную жертву.

Городская местность осталась где-то позади: центральная ратуша, невысокие деревянные домишки, пару конюшен, лазарет и дом свободы, где каждый найдёт своё место и свой отдых. Бесконечные ландшафты равнин с самыми разнообразными цветами и травами – обычными и целебными – скрылись за речным перевалом, который они миновали относительно недавно, но если судить по солнцу – времени прошло значительно, ведь то уже начало медленно клониться к горизонту.

– Сегодня мы пошли поздновато, ведь так? – Леон спрашивает аккуратно, машинально кладя руку на рукоять расписного кинжала, который ему когда-то посчастливилось отыскать в грязных местах этих лесов.

В тот день он шёл вместе со своим лучшим другом на рыбалку, надеясь разнообразить ежедневный мясной ужин рыбными деликатесами, но неуклюже поскользнулся в грязевой ванне, образовавшейся после проливных дождей, питавших всё прорастающее в округе. Барахтаясь в грязи, пачкаясь с головы до ног, ему улыбнулась удача, натыкая на замысловатое оружие, исписанное странными надписями и узорами, но выглядящее презентабельно, дорого, а главное – старинно, придавая ему ещё бо́льшую ценность. На самом деле Леон мог с лёгкостью продать его кому-нибудь, получив приличное состояние, но не стал этого делать, решив, что такая острая вещица в жизни понадобится самому. Будто ножей ему негде было больше отыскать.

– Из-за тебя. Нечего было спать до полудня. – Деймон недоволен. Он знает, что опасно в такое время покидать любимый дом, но и без этого странствия обойтись не может: необходимо добывать пропитание. Родители Леона и так работают не покладая рук, а если эти двое сядут к ним на шеи, свесив ноги, то это будет выглядеть со стороны аморально, ведь они – молодые, сильные и смелые – должны помогать старшему поколению. – Давай поскорее с этим покончим – предчувствие у меня плохое, – страх в его груди большой проблемой назревает, заполняя органы своими токсинами, не позволяя думать ни о чём более, кроме как о том, что что-то страшное их ожидает. И это «что-то» – явно никому не придётся по душе.

– Я бы рад, конечно, но ведь это не от нас зависит. И вообще, почему ты всегда командуешь мной? – Кэрнил вспыхивает, надувая щёки и выпячивая тонкие губы, показывая всем видом только недовольство и обиду из-за восставшей против него несправедливости. – Я уже большой мальчик, могу делать всё, что захочу. Ты мне не мама, чтобы указывать, что и как следует делать… – он не договаривает. Замечает, что Деймон не слушает его, быстро отдаляясь, уходя вперёд. Леон хмурится, скрещивает руки на груди, топая правой ногой, а после сдвигается с места, чтобы догнать этого нахала, не выслушивающего его нытьё! – Почему ты всегда так поступаешь?! Неужели нельзя нормально разговаривать друг с другом? – парень негодует такой смене поведения брата, но всё же замолкает, замечая, что тот занят важным делом: вытаскивает из установленной ими днём ранее ловушки мелкую дичь, а именно – зайца.

– Наговорился? – Деймон задаёт риторический вопрос, поднимая добычу ввысь, держа за задние лапы. Этому пушистому созданию не посчастливилось случайно угодить в смертоносные силки. – Пойдём, надо набрать воды, да и другие ловушки осмотреть. И поторапливайся – времени осталось мало.

Фрай чувствует. Он знает, что явно что-то идёт не так, потому что не может всё происходить так спокойно, тихо – за исключением болтливого напарника. Леон неразборчиво грозным голосом бубнит что-то, плетясь сзади, а Деймон останавливается около очередной ловушки с добычей, замечая впереди неладное.

– Тихо! – он яростно шепчет, хватая болтливого друга за лицо, прикрывая его рот, одними глазами указывая замолчать.

Леон слушается, покорно стоит, кивая головой в знак согласия, а после ладонь с физиономии исчезает, а сам Деймон начинает оглядываться по сторонам: он знает, чувствует и видит.

Тишина. Мертвая тишина, давящая на перепонки тяжёлым грузом безмолвия и ужаса, окружает их со всех сторон, обнимая своими невидимыми руками, протягивая худощавые пальцы. Осознание приходит не сразу, но он замечает неладное, и то, что тревожило его с того самого момента, как они переступили через речной перевал, – это тишина.

Деймон ловит себя на мысли, что не слышал ни одного щебетания местной пташки. Все птицы будто сговорились, впав в молчаливую прострацию. Их не слышно, вокруг только вой ревущего ветра и шелест зелёной листвы, медленно прорастающей из свежих почек на ветвях многовековых деревьев.

Стараясь вслушаться в эту безмолвную тишину, юноша хочет верить, что всё происходящее – паранойя, а он – больной, которому требуется срочный постельный режим и чашка горячего напитка с черничным джемом.

– Ты что-нибудь слышишь? – его голос разрезает эту молчаливую дискуссию с природой, стараясь узнать у друга: а всё, что есть сейчас – правда или галлюцинация.

– Я… – Леон замолкает на некоторое время, а после продолжает могильным тембром, пугая Деймона сильнее: – Нет… Я… Я ничего не слышу, – небесные очи в непонимании распахиваются, зрачки начинают расширяться из-за страха, а тело бьёт озноб, ведь ощущать полное безмолвие равносильно психическому помешательству.

– Нужно возвращаться, здесь что-то не так… – парень разворачивается, хватая друга за руку, уводя обратно, прочь из этого места угнетения заблудших душ.

– Д-Деймон… Д-Д.., – он не может выговорить и слова, когда замечает в нескольких ярдах от них странное существо, жадно пожирающее что-то чуть-чуть поменьше. – Это… Это…

– Кролик.

—–

Страх ползучими червями обматывает их скованные от увиденного тела, погружая в некий транс, гипнотическое состояние, заставляющее смотреть только на странное явление, представшее перед глазами. Кажется, время на несколько мгновений замерло, переставая тикать для их жизненных часов; дыхание спёрло от духоты, кружившей в воздухе клубом невидимого пара; солнечные лучи, медленно скрывающиеся за горизонтом, лишь отблёскивают последний раз за этот унылый день, вовсе исчезая, оставляя после себя еле видимый свет на дне разномастных зрачков.

Они видят такое зрелище впервые. Несколько лет назад им пришлось столкнуться с подобным, но то, кажется, ещё не было столь изменённым порождением, но при этом опасность всё равно представляло собой немалую. И сейчас им также до безумия страшно, вдохнуть нормально не получается, а обезображенный зверь даже не обращает на них должного внимания, продолжая свою трапезу… сородичем. 

Это нечто напоминает местами обычного кролика, но явно таковым более не является. Мерзкое создание, которое породили сама тьма, боль и ужас. Оно немного крупнее обыкновенного млекопитающего своего вида: его шерсть местами облезла, позеленела, покрываясь сгустками грязной крови, смешанной с личинами обитающих в этой местности насекомых; жёлтые гноящиеся глаза безумно рыскают по округе, но вовсе не замечают неподвижных наблюдателей каннибальской трапезы; клочки серо-коричневой шерсти при каждом резком движении разлетаются в стороны, будто помечая протоптанную территорию, оставляя гнусный источаемый запах плесени и затхлости; пожелтевшие клыки с противным звуком вгрызаются в плоть недавно умершей жертвы, а мелкий хвост мило подрагивает, не подавая виду на свой ужасный внешний облик.

Скрывшееся за горизонтом солнце позволяет новому небесному светилу занять своё место. Луна, прокравшаяся незаметно, подобно вору, пытавшему украсть кошель на улице, бледно-белым светом прокладывает дорожки меж широколиственных деревьев, укрывая в тени нежелательных гостей этой неприятной ситуации. Леон дрожит, сильно стискивает в руках талию Деймона, прижимаясь к его спине, стараясь даже не взирать на представшую пред ними картину, чтобы лишний раз не травмировать себя и своё психическое состояние.