На грани вымирания

Вожак стаи, невольно рыкнув от развернувшегося исхода событий, воет, приказывая собратьям направиться прочь, ведь даже если девчушка и выжила в первый раз, не факт, что она сможет спасти свою жизнь в следующий. А он не намерен был её так просто отпускать.

––

Пребывая в небытие, полностью погрузившее сознание в темноту, наполненную лишь отголосками прошлого, она пытается взять себя в руки. Глаза удаётся разлепить далеко не с первой попытки, а резкий солнечный свет заставляет роговицу заслезиться и прикрыть веко.

Ощупав поверхность, Мерелин болезненно стонет и старается приподняться на мелких камушках. Течение принесло её на берег, а бревно придавило правую ногу, доставляя дискомфорт. Тяжёлое древо выбросило весьма неудачно, а конечность успела онеметь, заставляя Мерелин от паники хвататься за ногу, но та быстро отходит на второй план, когда она понимает, что сил на это у неё совсем нет. Совладав с телом и заставив себя опереться на локти, чтобы осмотреться под более выгодным углом, она убеждается, что никто из преследователей не решил найти другой путь, пустившись за сбежавшей добычей. Она мычит сквозь зубы, стараясь второй ногой сдвинуть бревно, и это удаётся воплотить в реальность с огромным трудом и не без помощи рук.

Присев, прижимает пострадавшую конечность, терпя покалывание. Мерелин чувствует, как в висках пульсирует кровь, а тело горит изнутри, словно кто-то залил в него раскалённое железо. Раны на плечах неприятно саднят и ноют, напоминая, что та чудом не заразилась и не потеряла свою жизнь, так глупо понадеявшись на какое-то чудо.

Приблизившись к водоёму и зачерпнув немного жидкости в ладони, Мерелин с жадностью поглощает её, чувствуя, как тело постепенно оживает после такого нужного и долгожданного глотка. Кашляя и прикрывая рот, ощущая на языке привкус металла, она не понимает, чем это вызвано и с чем связано.

Опуская взгляд синих глаз на отражающую поверхность воды, девушка горько усмехается, замечая царапину на подбородке и синяк в уголке верхней губы. Окинув беглым взглядом внешность, Мерелин приходит в некий ужас: некогда аккуратно собранные светлые волосы средней длины в колоске теперь растрёпаны; щёки испачканы в какой-то тине, а одежда местами разорвана, на некоторых участках красуются отвратительные пятна грязи. Приходится умыться, чтобы привести в порядок хотя бы лицо. В следующий миг глаза устало смотрят на отражение, не узнавая в нём себя. Похоже, это совершенно чужой человек смотрит на неё со стороны.

Ударив по водной глади и вызвав всплеск воды, выражая своё разочарование и страх перед неизбежным грядущим в жизни, Мерелин всё же заставляет себя подняться на дрожащих ногах, которые тут же подгибаются. Женское тело стремительно падает на холодную и мокрую землю, оставляя несколько ссадин на нежной коже.

С седьмой попытки девушке всё же удаётся найти подход к собственному вестибулярному аппарату, и она медленно удаляется от места, где могла бы остаться и попрощаться с жизнью, мучительно умирая в агонии. Только навязчивая мысль о том, что родные умерли за неё, заставила взять себя в руки и поставить перед собой цель. Вот только к чему это всё приведёт? Как справиться с пустотой, которая полностью поглотила душу? Как выжить одной в этом мире, когда все шансы на это приравниваются к самому минимальному?

Шаркая по воде, зная, что в такие места заражённые стараются без особой надобности не лезть, Мерелин добирается до слепого устья и, сжав кулаки, разочарованно выдыхает.

Выбравшись к практически голой поляне, она присаживается на колени возле подорожника. Бережно сорвав его, прикладывая к рваной ране на левом плече, которому не посчастливилось пострадать больше всех. Закусив валявшуюся поблизости палку, заглушает болезненно-пронзительный крик. Сняв серёжку, Мерелин очень осторожно, как учил когда-то отец, протыкает концом кожу, неуклюже сшивая рану. Лист живительного растения остаётся внутри, вынуждая её ронять очередные горькие слёзы, потому что она никогда бы не подумала, что сможет вот так поступить с собственным телом. В такой ситуации были хороши все средства…

Усталость накрывает с головой, но отключаться, как бы ни хотелось, просто нельзя: не в таком месте и не в это время, когда ты абсолютно незнаком со здешней территорией и не можешь с уверенностью знать, есть кто-то чужой поблизости или нет. Но, вооружившись палкой, она прячется в самой гуще зелени, удобно расположившись на несколько часов. Лишь коснувшись прохладной твёрдой поверхности, её глаза закрываются, а сознание покидает юное дарование из-за стресса и боли, которые всё это время не оставляли худощавого тела. Мерелин, чтобы как-то облегчить страдания организма, отправляется в небытие.

Глава III. Одни

Боль во всём теле заставляет поморщиться и издать глухой стон, переходящий в нечто напоминающее смех. Левая рука, пострадавшая сильнее всего из-за рваной раны и потери небольшого количества крови, побаливает, но благодаря шву, успешно наложенному, удалось избежать тяжёлых последствий. В плече образовались лишь отёк и синяк, а вместе с этим появилось и ощущение адской боли. Правой руке повезло чуть больше: на месте царапины, что затянется с течением времени и оставит шрам, жжёт и зудит.

В горле засуха, пить хочется так, что внутри дерёт от любого сглатывания, а на зубах ощущаются частички земли. Слюны не хватает, чтобы хоть как-то утолить жажду. Как иронично бы сейчас не прозвучало, но девушка готова упиться кровью своих врагов, лишь бы видеть, как те корчатся в агонии и в последний раз смотрят на этот мир.

– Чёрт, я снова одна. – Мерелин горько усмехается, чувствуя, как рана, недавно затянувшаяся на губе, вновь расходится.

Несмотря на ненависть на весь этот бренный мир, дарующую лишь жалкую иллюзию прилива сил, Мерелин собирается сдаться. Как бы глупо это ни было, вот только бороться больше незачем. Она потеряла всё, что искала и к чему успела привязаться. В один миг. Друзей, семью, дом. Место, где прошла её сознательная жизнь, просто исчезло, а вместо него теперь – разруха и хаос.

Через пару лет всё там порастёт мхом, и её дом вовсе перестанет существовать. Ей больше некуда вернуться: никто не ждёт и не волнуется. Одна. Одиночество, которое так страшило, отталкивало, а сама мысль пугала, теперь ласково приглашает в свои объятия. Неужели, это конец?

Конечно, нет. Стоит ей сдаться и все те жертвы оказались бы напрасными, но для чего теперь эта борьба? Жгучие и солёные слезы катятся по женственному личику, заливаются в уши, доставляя дискомфорт, но это ничто по сравнению с болью от потери близких людей. Абсолютная пустота. Словно их никогда и не было. И как бы ни хотелось опровергнуть сей факт и обнадёжить себя мыслью, что кому-то, но удалось уцелеть, эта глупая вера сломает после ещё сильнее.

– «Девочка моя, ты должна бежать. Слышишь меня? Оставь всё в прошлом и беги как можно дальше. Мерелин, убегай», – эти последние слова, как обухом ударяя по голове, вынуждают, кусая губы, заскулить.

Обречённая умереть здесь и сейчас, она бежала, как настоящий трус, бросив последний взгляд на умирающую мать и не готового сдаваться без боя отца. Бежала, а ведь могла оказать хоть какую-то помощь, но выбрала самый простой на вид способ – способ спасти свою жалкую жизнь. А для чего беречь то, что отнимут днём позже? Не думали же они, что она спасётся одна в этом будто проклятом лесу? Никому до этого ещё не удавалось ничего подобного. Многие умирают, а всё из-за собственного глупого убеждения, что в одиночку спасаться легче.

Ничего подобного!

Один ты или с кем-то – смерть всё равно настигнет, но в компании можно хоть попытаться дать отпор.

– Дура, жалкая дур-ра, – Мерелин шепчет сквозь слёзы, ударяя кулаком о землю, ощущая резкую боль в ребре ладони. Мелкие царапины на внутренней стороне начинают щипать от соприкосновения с ногтевой пластиной.

Амалия… светлый человек, который дарил надежду на лучшее будущее и верил в победу людей над нависшей проблемой, как и все остальные, – отдала свою жизнь и умерла на поле боя, спасая подругу. Этот человек не заслужил такой участи. Она была достойна бо́льшего, но теперь её душа спокойна на небесах, и её перестанет терзать весь этот прогнивший мир, где почти не осталось ничего святого. Только одна Амалия из всех видела даже в смерти хорошее, и однажды двое друзей встретятся. Но сколько пройдёт до этого времени – сложно сказать, но они могут быть уверенными лишь в том, что обязательно ещё увидятся, пока их души не опорочены и не залиты кровью.

– Да почему же вы все так грезили мыслью, что надо спасать меня или кого-то ещё, но только не самих себя? – в пустоту летит слабый голосок. – Моя жизнь ничто по сравнению с вашими…

Вымоталась. Устала. Она это прекрасно понимает. Просто устала и, вроде, не помешал бы хоть десятиминутный сон, но это слишком большая роскошь на данный момент. Надо держаться, надо прислушиваться к округе, ведь солнце, с трудом проглядываемое сквозь широкие кроны, спряталось за облаками, а это значит, что все эти живые мертвецы станут более активными, чем ранее. Тем более – в ночное время.

Пора выбираться отсюда как можно дальше.

Слабый ветерок колышет ветви деревьев. В этой местности стоит гробовая тишина, позволяющая хищникам услышать приближающуюся к ним жертву. Цветные краски природы померкли и теперь не вызывают никаких эмоций. Разве что только состояние апатии. Воздух стал более тяжёлым и влажным от приближающейся грозы. Вдали слышится первый раскат грома, и хмурое небо ослепляет ломаная молния. Земля размякла, лужи после предыдущего дождя ещё не до конца высохли, а всё это мешает беспрепятственному прохождению по территории. Увязнуть в подобной жиже легче простого, и Мерелин впервые задумывается, как же ей удалось всё же добраться до этого места почти без особых трудностей. Если, конечно, сплав по реке можно не считать особой трудностью.

Приподнявшись на едва согнувшихся в локтевом суставе руках, девушка вдыхает настолько глубоко, насколько позволяет боль в районе рёбер. Немного приходит в себя, позволяя телу привыкнуть к неприятным ощущениям, что едва притупились, как тут же больные мышцы приходится побеспокоить. Но нельзя же сидеть на одном месте, считая, что, спрятавшись в зарослях на данный момент, можно и не предпринимать попытки уйти как можно дальше. Размяв шею, заставив ту хрустнуть, выдохнув и открыв глаза, предпринимает первую попытку подняться на ослабшие ноги, однако удержаться оказывается куда сложнее, чем она изначально предполагала.

Стиснув зубы, скрипнув ими, Мерелин остаётся стоять, хоть это и даётся с большим трудом. Позволяет вестибулярному аппарату прийти в норму, чтобы мир вокруг не кружился и можно было идти нормально, а не, сделав первый шаг, тут же повалиться наземь.

Тошнота противно подкатывает к горлу, и без того пустой желудок начинает очищаться, заставляя всё же юное тело припасть коленями. Отхаркивая кровавые сгустки и вновь роняя слёзы, Мерелин сжимает влажную почву и от злости на саму себя готова сделать с собой всё что угодно. Только вот отец желал, чтобы его дитя жило. Поэтому, превозмогая недуг и собравшись с последними силами, поднимается в очередной раз. Стирает стекающую с губы кровавую слюну, размазывая по подбородку, и начинает движение, отдаляясь подальше от тел любимых ей людей и дома.

Куда только ей теперь идти? Где её ждет спасение и прекращение этого бессмысленного существования? Далеко ли она уйдёт одна и как долго сможет избегать врага, если тот буквально дышит в затылок? Есть ли вообще шансы уйти из этого места живой? Может ли она ещё встретить кого-то в такой местности?..

Одежда после реки противно липнет, потому что на то, чтобы она высохла, просто не было времени. Дыра на ткани джинсов левого бедра оголяет кожу, которую тут же заставляет покрыться мурашками порыв ветра. Колени счёсаны на обеих ногах. Некогда белая футболка вся испачкалась и местами была разорвана из-за столкновения с ветвями деревьев, когтей мутированного волка и прогулки по бегущей реке.

Оттянув края футболки немного вниз, чтобы не так сильно сдавливало раны на теле и ткань не прилипала к ним, девушка, пошатываясь, движется на запад. В надежде найти хоть какое-то временное убежище, где можно высушить бельё и переждать надвигающуюся грозу. Придерживая кровоточащую рану с правого бока, приходится двигаться не так быстро, и тошнота ни на минуту не оставляет свою жертву, став ей незаменимым спутником в череде несчастий и напасти. Ей ещё повезло, что ноги не получили сильных травм.

Вот так и начинается новая страница в её бренной жизни, когда нет никакого желания продолжать всё это. Как бы Мерелин хотела сейчас оказаться рядом с матерью и отцом, которые могли бы убедить её в том, что не всё ещё потеряно в этом мире. Но, увы, всё здесь насквозь прогнило и только из-за таких же, как она, простых людей.

***

Ничего не видно. Туман густой пеленой обволакивает стволы деревьев, скрывается меж ветвей лиственных кустарников, проворно проскакивает в узкие щели и прохладой обдаёт сильные ноги лошади. Она мягко ступает по мокрой траве, устало водит мордой, рыская испуганными глазами. Юноша дёргает поводья, вынуждая кобылицу остановиться и недовольно фыркнуть. Впереди слышится странный звук. Деймон откровенно боится, так как недавно они узнали новость о смерти своих родителей и вынуждены были бежать из того пепелища, в которое превратился родной дом.

Парнишка спереди хрипит, отхаркивает сгусток слюны и жалобно скулит, облокачиваясь на сильную грудь брата. В горле дерёт, ему хочется только одного – хлебнуть глотка свежей воды и получить от этого незабываемое наслаждение. Прочувствовать, как прохлада живительной влаги сладостно протечёт по глотке, заполоняя желудок. Ноги немеют, между них ужасно болит после долгого сидения в седле. Шорох со стороны заставляет Леона обречённо что-то промычать себе под нос, медленно поднимая тяжёлые веки.

На ресницах небольшими каплями осели частицы тумана, которые Леон смаргивает, концентрируя внимание на двух горящих огнях где-то в густой кроне. Гортанный крик вороны, сидящей поодаль на ветви толстого, многолетнего древа, пугает обоих парней. Леон от страха хватается за грудь в районе сердца, сквозь покрытую пятнами грязи и пота футболку, тяжело выдыхая.

– Я чуть копыта не откинул, – говорит Кэрнил, слыша позади себя несдерживаемый смешок. – Тебе весело, да? Урод… – он цедит сквозь зубы, злится сильно сколь ни на него, а на самого себя: за слабость и никчёмность.

Внутри юноши всё клокочет. Он понимает, что слишком ничтожен для этого мира, слишком глуп и слаб, чтобы перебороть свои страхи и победить их. Безумные мысли посещают голову безмолвными гостями, которые бестактно рассаживаются по своим местам вдоль всего пространства, начиная нашёптывать пугающие фразы: ты – никто, ты не способен, из-за тебя они умерли. Голова начинает раскалываться, по ней будто изнутри стучат в гонг тяжёлым молотом, а сердце стремится выскочить наружу. Леон хватается за голову, сжимает со стороны висков, пытаясь унять неприятные ощущения. Фрай мягко прикасается длинными перстами взлохмаченных тёмно-русых прядей, начиная поглаживать.

– Успокойся, – умиротворённый бас слегка убаюкивает, позволяет забыться и прикрыть уставшие веки. – Тебе надо отдохнуть, – ласково произносит, аккуратно откидывая его голову себе на плечо, позволяя удобнее умоститься, невзирая на собственные проблемы и мысли.

Туманные облака продолжают густыми потоками снижаться к земле. Деймон тянет узду гнедой кобылы, трогая ту с места. Стук копыт эхом разносится по округе, исчезая в обворожительной дымке, больше походившей на пар, исходящий от горячего источника. Вокруг всё кажется нереальным и невообразимым. Ветки кустарника, бледно-зелёные листочки которого уныло обваливаются на поверхность мокрой земли, задевают длинные ноги лошади. Она фыркает, брыкается, отказываясь ступать дальше, потому что не видит ничего, не может прочувствовать, а пугающие до глубины души звуки будоражат даже её маленькое сознание.

Впереди ничего. Только серая прослойка, сквозь которую даже с помощью фонарика невозможно было бы подсмотреть. Шелест листвы слышен повсюду: они будто перешёптываются между собой, передавая таким способом таинственные послания. «Странно», – думает Деймон, снова не слыша пения прекрасных обитателей здешних лесов.

Разных окрасов, размеров и голосов пернатые птицы заполоняли собой всё пространство, и без их сопровождения пройти было практически невозможно. Сейчас тяготящая тишина угнетала, дышать становилось сложно с каждым движением парнокопытного; начинало нещадно сосать под ложечкой. Есть хотелось неимоверно.

Сознание плывёт, в горле стоит отвратительный ком от голода, а жуткое урчание в желудке заставляет недовольно поёжиться. Голова болит, ноги немеют от длительного сидения на месте. Размеренный цокот подков разрезает эту ужасающую тишину. Недовольно морщась от тяжести на левом плече, он грубо стонет, пытаясь вытерпеть свою неподвижность и назойливое покалывание мелкими иголочками в онемевающей зоне. Винтовка неаккуратно висит сбоку, болтается, но прикрепить её кожаным ремешком он не может, потому что одному из них и вправду нужно отдохнуть, если они планируют выжить… А планируют ли? На данный момент, это слишком сложный для него вопрос. Он потерял слишком многое, но не готов пока дать точный ответ, принимая суровую реальность – такую, какую в слезливых книжонках о романтике не пропишут.

Он прочитал много разных книг: от строения человека, его психологического состояния до романтики, которую на дух не смог вынести из-за многочисленных различий с реальной жизнью – с той, которую многие страшатся, прячась за масками безымянных героев. Благодаря чтению разных экземпляров, многое взял для себя на заметку: научился читать людей по их эмоциям, смог распознавать в разговорах правду ото лжи и ложь от правды; познал азы рукопашного боя и владение огнестрельным оружием.

Воздух спёртый, дышать становится всё тяжелее, учитывая ещё груз на плече и полное онемение руки от отсутствия необходимых движений. Вдали слышится хруст прогнившей ветки, чьи-то неравномерные шаги и звук биения собственного сердца, сыгравшего злую шутку со своим носителем.

– Чёрт, – тихо проговаривает Деймон, вскидывая голову к темнеющему небу, еле различимому за густыми кронами. – Мы так долго были в пути, – он негодует, поверить не может в то, что с недавних событий прошли уже, наверное, целые сутки, пролетевшие также незаметно, как если бы он сдул с ладоней залу.

– У меня шея затекла. Ты такой неудобный, жуть. – Леон сонно потирает глаза, зевает громко, растягивая гласную «а», и сладко потягивается, рукой начиная массажировать затёкшую шею.

Фрай закатывает глаза, машет головой и, наконец, выпрямляется, шипя от резкого покалывания в онемевших местах. Разминается, на мгновение отпуская поводья медленно идущей вперёд лошади, задевающей своей тушей ветви кустов, как по округе разносится оглушительный звон от выстрела. Кобылица тушуется, испуганно ржёт и встаёт на дыбы, скидывая с себя одного из всадников. Деймон грузно валится на землю, отбивая мягкое место, локти и поясницу, вскрикивая от неожиданности и резкой боли, пронзившей смеющийся нерв.

Воздух становится тяжелее, из-за взбесившейся от выстрела лошади поднимаются большие клубы пыли, которые безжалостно слепят глаза. Кэрнил пытается удержаться в седле, цепляется за мускулистую и длинную шею лошади; ругается, стараясь хоть как-то унять обезумевшего зверя. Сбоку щёлкает ремешок, винтовка, плохо прицеплённая ранее из-за спешки, соскальзывает…

Снова слышится выстрел.

Кобыла пугается сильнее, раскрывает от страха тёмные глаза и скидывает с себя гнусного наездника, скрываясь в облаках тумана. Кэрнил падает, отбивая правую руку. Невыносимо больно. Леон недовольно цокает, поджимает тонкие губы и сжимает челюсти до противного скрежета зубов. Желваки на шее проявляют себя, внутри пылает, а в голубых очах начинают плясать капли слёз. Он медленно поднимается, держась за больную руку.

– Нам конец… – Фрай проговаривает загробным голосом, таким поникшим и грубым, что тело покрывается мурашками, а внизу живота тянет узелок от страха. – Она убежала с нашими вещами! – он срывается на крик, хватается за чёрные пряди, тянет их и глубоко дышит, со звуком выдыхая, пытаясь нормализовать своё состояние.

Недостаток сна, пищи и воды даёт о себе знать: один впервые за долгое время срывается на крик, показывая отросшие когти и клыки, а второй – ещё сильнее подвергается панике, начиная лить ручьями слёзы. Стук копыт прекращается спустя несколько минут. Тишину разрезают лишь тихие всхлипы уже успокаивающегося парня, а Фрай сжимает руки в кулаки, подходит к винтовке и поднимает.

– Прости, – сказал он, закидывая оружие на плечо за специальный ремешок. – Пошли, может, найдём её. Рюкзак было бы хорошо вернуть.

Деймон берёт под локоть здоровой руки Леона, начиная тянуть за собой, сквозь колющие и цепляющиеся кустарники с ягодами и маленькими розовыми цветочками. Туман сгущается, ступать приходится осторожно. Стволы деревьев с криво изогнутыми ветвями, походившими на тянущиеся к жертве руки, пугают и заставляют мозг выдавать самые разнообразные картинки и возможные действия событий, если сейчас кто-то появится и совершит попытку поймать или убить. Дуновение ветра заставляет поёжиться, грязные одежды неприятно липнут из-за обильного потовыделения, а сколько ещё идти до безопасного привала – неизвестно.

Поднимая голову, местами можно разглядеть появившиеся блики звёзд, которые только начинают усыпать собой темнеющий небосвод, и полумесяц луны. Вокруг больше ничего, кроме различного вида растений, широколиственных деревьев и их дуэта. Но ощущение у них отнюдь не одиночества или давления со стороны тумана – чувство, будто рядом кто-то есть, только разрастается.

– Больно, очень, – Леон ноет, шмыгает и не может перестать вести себя как маленький ребенок, плетясь рядом с Фраем.

– Целовать не буду, – Деймон недовольно бурчит, выдыхая, и с опаской начиная озираться.

– Ты чего? – Кэрнил тушуется, начиная трястись от страха. Слёзы алмазными каплями застывают на глазах, а сердце почти выскакивает, падая в пятки, когда неподалёку слышится чьё-то рычание с тяжкими вдохами. – Это же не зверь, да?..

Они понимают, что рядом бродит явно не животное, потому что зверь такие странные звуки издавать не будет. Они похожи на рычание, но слишком хриплое, грубое и гортанное: таких звуков ни у одного известного хищника не будет. А если и будет, то в здешних краях таковых не водится.

Дыхание перехватывает, сердце замедляет свой ход, кажется, всё вокруг погружается в некую прострацию. Атмосфера давит на плечи, будто камень – атланту, старается принизить их и прижать к земле, не давая и шанса на спасение. Деймон, недолго думая, аккуратно берёт левую руку Леона, сцепляя пальцы, и дёргает на себя:

– Без лишних слов и действий. Понял?

Парнишка только часто кивает, сглатывает и внимательно следит за каждым движением брата. Деймон отсчитывает в голове до трёх, слышит, как чавканье и хлюпанье от непонятного существа становятся всё ближе, и срывается с места, как только то кривой походкой выходит из-за большого и широкого дерева. «Заражённый?» – думает Деймон, не веря собственным глазам. Он только слышал о них от других жителей Эльвейса, хмыкал на всё и уходил прочь, не желая выслушивать бредни детей и стариков, медленно сходящих с ума. Просто не признавал тот факт, что такое возможно: действительно кажется нереальным то, что по округам ходят живые трупы.

Монстр, появившийся на свет не самым гуманным способом, с запозданием поворачивает голову в сторону убегающих. Его потускневшие зрачки видят движение, цепляются за него и следят, расширяясь. Местами облезлые клочки кожи, открывающие вид на изящно сплетённые между собой мышцы и мясо, отваливаясь от гниющего тела, свисают, болтаясь из-за малейшего колебания или дуновения ветра. Жёлтый, покрытый белым налётом, язык неподвижно расположен в сломанной челюсти, нижняя часть которой непроизвольно болтается из стороны в сторону, намереваясь окончательно покинуть своего обладателя. Правая рука оторвана до локтя, открывая вид на торчащую из него шишковатую кость, покрытую кровавыми подтёками. Левая – просто болтается, и ей инфицированный пытается что-то держать, но из-за сломанных и растопыренных пальцев ему это удаётся с большим трудом. Дырявые и заляпанные грязью и тёмной жидкостью штаны, облегают худосочные ноги, позволяя лицезреть выпирающие кости.

Спотыкаясь, держась за руки, двое заблудившихся в густом тумане путников спешат прочь от неизвестного и не до конца изученного человеком. Человеком, породившим этот кошмар и ужас самых невозможных снов.