Побег

При мысли о подобном сравнении поневоле пробивает озноб.

Слишком рационально, слишком хладнокровно, слишком…

Слишком похоже на трёпаных спасителей, что продолжали молчаливо ждать своего часа где-то тут, неподалёку, у самой границы Фронтира.

Ровно такое тянущее, мерзкое чувство каждый раз оставалось у контр-адмирала по итогам сумбурных и зачастую бессмысленных переговоров с бывшим посланником летящих. Холодное шипение Илиа Фейи оперировало исключительно логикой, взывая к разуму собеседника, но разуму холодному и предельно рациональному.

И потому его доводам хотелось не внимать, но наоборот, по возможности противоречить, вызывая при этом глумливый смех за кадром – это подавал голос непременный спутник летящего по имени Цзинь Цзиюнь.

С тех пор, как «Таманрассет» покинула док, они перестали общаться, и к чертям космачьим подобное общение. Однако после того спасательного рейда, когда проводив взглядом маркер их тральщика, удаляющегося в сторону Барьера, контр-адмирал скучающим взглядом продолжал следить за чередой постепенно гаснущих на гемисфере сигналов о присутствии рейдеров врага, он почему-то вновь вспомнил свои долгие перебранки с «Лебедем» Илиа Фейи.

Вспомнил, и потом всё никак не мог выкинуть их из головы.

«Почему вы артманы так не любите Симаха Нуари, я понимаю, но кто вас просит его любить? Как вы к нему ни относитесь, но летящий свет – ваш союзник, и в ваших же интересах не отвергать помощь и поддержку своего главного спонсора, даже если бы в них совсем не нуждались».

Даже идеальное произношение не могло окончательно избавить речь Илиа Фейи от лишних свистов, щелчков и придыханий, во всяком случае так начинало казаться каждому, кто хоть раз слушал естественные попытки летящих воспроизводить артманскую речь. Или же этот эффект создавали сами речевые обороты бывшего посланника? Он каждый раз словно назидательную лекцию с трибуны толкал, поневоле награждая даже механическую речь собственными непередаваемо шепелявыми душеспасительными интонациями.

«Почему вы не называете спасителями ирнов? В этом нет никакой логики, они такие же ваши спасители, как и мы, Тсауни. Только лишь оттого, что они ближе к вам анатомически и физиологически? В таком случае, у меня для вас плохие новости, это тоже заблуждение!»

С ним и правда было сложно спорить, потому что за нравоучениями трёпаной птицы всегда лежала заведомая правота, но не начинать с ним спорить также было невозможно.

Только лишь открывая свой рострум, летящий начинал бесить. Хотелось опровергнуть буквально каждый его тезис, даже если бы тот сказал что космос чёрный, а Ригель – голубой. И одна из самых спорных его мыслей, засевшая в памяти, как раз и была о целеполагании.

«Стремление к выживанию заложено в биологическую программу любого вида, но выживание любой ценой на масштабах космической цивилизации порой начинает противоречить самой способности этого вида успешно распространяться между звёзд, поскольку само по себе желание покинуть родной мир требует уплаты столь великой цены, что это уже в свою очередь идёт вразрез с любой разумной биологической программой».

Ха, подумал тогда про себя возмущённый контр-адмирал, расскажи мне, птица, про «биологические программы». В отличие от вас, летящих, которые во многом сохраняли свой исходный фенотип, люди в космосе в основном были представлены такими как он, «консервами», искусственнорождёнными тинками, у которых если что и осталось от врождённых биологических программ, то это точно было не стремление к выживанию.

Люди в космосе были напрочь лишены страха смерти. Так почему же они так стремились оставить свой след в истории, покорить трёпаный космос?

Быть может, причиной тому была банальная скука. Сколько можно сидеть на берегу космической реки, меланхолично выжидая, пока мимо тебя проплывёт хладный труп твоего вековечного врага. Ещё хуже – веками и тысячелетиями бороздить холодные просторы межзвёздного ничто в бессмысленных мечтаниях о новых тёплых мирах, скрывающихся где-то там, за горизонтом.

Хуже потому, что подобные миры ещё не факт что тебя ждут, и уж точно они лежат не впереди по курсу, но напротив – строго за кормой проклятого звездолёта.

Покорение Галактики, затеянное не с целью открытия нового, но ради обретения давно потерянного – вот это и есть самый занюханный космаческий тупик во всей этой горемычной вселенной.

Даже треклятая Армада идёт к своей конечной, достижимой и в чём-то даже разумной цели. Изловить и стереть в порошок всякие упоминания о человеческой цивилизации.

А человек? Куда он на самом деле стремится, если исключить собственно выживание? Да весьма просто, если подумать. Человеку нужна, необходима, обязательна некая цель. Вот только у каждого она бывает своя.

Кому-то достаточно бытовых удобств дружбы и любви, кому-то не хватит и всех звёзд Галактики.

Подобные контр-адмиралу жители металлических трюмов не нуждались в уюте, их создали иными, однако эта своеобразная бестелесность делала их не бездушными машинами, а строго наоборот, оставляла для игр их разума лишь абстрактные пространства тактических гемисфер, а значит позволяла населять собой исключительно чертоги чистого интеллекта.

Так контр-адмирал, однажды задумавшись над дилеммой собственного существования, навеки застрял в её липких тенётах, более не способный оставить навязчивую мысль в покое. Постепенно он принялся буквально в ней растворяться.

Подобным образом вели себя малфункциональные бортовые кволы, что начинали в какой-то момент без устали твердить одно и то же по кругу. Их обычно сбрасывали к заводским весам Синапса, и дело с концом.

Люди так не умеют. Точнее, не хотят, потому что не различают подобную лоботомию с физической смертью. Для нас это тождественно равные понятия. Пусть тело продолжит двигаться дальше, его будет населять уже совершенно иное, постороннее существо. Для нас наши навязчивые мысли – это мы и есть, наш внутренний диалог так же священен, как избранным – их трёпаная искра.

Для контр-адмирала его завиральной сверхидеей, его целью в жизни однажды предстало не спасение ещё одной жизни, не победа в ещё одной битве, даже не спасение всех на свете человеческих жизней, вокруг чего так или иначе крутилась космическая баталия Мирофаит, Битвы-у-Барьера. Контр-адмирал представлял себя лишь малой пешкой на подобных масштабах времени и пространства, слишком глобально, слишком абстрактно.

Последний из людей, погибая, не будет вспоминать контр-адмирала с его потугами ни добрым, ни злым словом. Не вспомнит ни «Тимберли Хаунтед», ни «Таманрассет», ни дурацкий мятеж, ни вот этот вовсе не различимый в общей череде рейд.

Так зачем вообще об этом думать.

Зачем гадать о судьбе без вести пропавшей «Махавиры» и радоваться возвращению чудом спасённого экипажа «Джайн Авы», контр-адмирал недаром остался в ту далёкую минуту внутри собственной биокапсулы сухим и холодным. Да и гибель врага его тоже оставила равнодушным.

Потому что всё это в итоге было неважно.

Внезапное наитие застигло контр-адмирала врасплох. Только теперь он понял, ради чего сражается.

Не ради живых миров, ожидающих своей судьбы внутри Барьера. Не ради покорения новых планет за его пределами.

Не потому он рвался тогда походным ордером из трёх первторангов, раз за разом до одури штурмуя ставший вдруг злым и неподатливым файервол. Не потому он дал добро на форсирование триангуляции фокуса. Не потому он умолчал на допросе о словах Тайрена про спрятанные в Скоплении Плеяд «глубинники». Не потому упорно противоречил приказу Воина прервать прожиг.

Всё это имело лишь одну цель – не просто дать шанс человечеству отсидеться в пространственной тюрьме Цепи, пока спасители, Хранители и прочие большие дяди решают, каким быть будущему человечества. Напротив, целью контр-адмирала с самого начала было предоставить человеку хотя бы и малую возможность навеки покинуть Барьер и больше туда не возвращаться.

Лишив его самой этой ложной дихотомии – оставаться или бежать.

Человек по самой своей природе был вполне доказательно способен, а значит – в чём-то даже обязан стать полноценной космической расой. Завоевателей или вечных беглецов, кораблестроителей, терраформеров, несущих погибель звёздам или жизнь в соседние галактики, совершенно неважно.

Фокус – тот самый в итоге триангулированный с таким трудом фокус как будто давал человечеству шанс обрести свой собственный путь, а значит, несмотря на все старания многомудрых спасителей и их не менее могущественных визави по эту сторону Барьера, шансом этим необходимо было воспользоваться. И контр-адмирал таким образом, вольно или невольно, однажды всё-таки выбрал свою сторону в этой космической партии.

Основным занятием его между рейдами с тех пор сделалось постоянные и навязчивые попытки связаться с теми из активно действующих всё это время в Секторе Сайриз сил, что могли бы помочь в главном деле, пускай и вкладывая в общий план совсем иные мысли и посторонние целеполагания, плевать. Плевать на чужие планы, плевать на чужие цели. Искуственнорождённый человек, всю свою недолгую жизнь воевавший без цели и смысла, вдруг решает для себя, что нашёл верный способ совершить возможно первый и последний в собственной судьбе поступок, который оправдал бы сам смысл его существования.

Мы, люди, существ простые. В отличие от всяких избранных, мы не можем выбирать своё прошлое, как не можем знать и собственное будущее. Мы видим лишь то, что происходит в данный момент в о малой окрестности собственных глаз и ушей, мы осязаем и обоняем исключительно текущее мимо нас вязкой волной настоящее.

Сами себе и наблюдатель, и причина, и следствие.

Ни на что мы толком не влияем, но однажды решаемся всё-таки повлиять.

В этом же и есть смысл нашего полёта и нашего покорения, совершить действие, которое зависит исключительно от нашей собственной воли. И таким образом всё-таки оставить пускай небольшой, но след в истории.

Сначала было, разумеется, планирование.

Разослать по всему Сектору, по каналам Адмиралтейства, депеши с запросами.

Потом собрать полученные ответы в кучку и с упоением начать в них копаться, выискивая подходящие рычаги воздействия.

Прав был бывший посланник Большого Гнезда, люди стали слишком высокомерны, чтобы воспользоваться предоставившимся шансом в собственных интересах. Надо же, нас не разметало по космосу прямым столкновением с Железной армадой, пока мы ещё даже не покинули родной мир, как обещало нам знамение Ромула, так давайте теперь носом вертеть, от чужой помощи отказываться. Допрыгались, доигрались, загнали сами себя в такой тупик, так что теперь и не выбраться.

Однако спасители всё ещё тут, скрываются в холоде космической ночи. Ждут чего-то, вынюхивают своими хищными рострумами.

Но нарочито ни во что больше не вмешиваются.

Это пока.

Собравшись с мыслями, контр-адмирал в какой-то момент решился возобновить тот давно прерванный разговор.

К его немалому удивлению, «Лебедь» тотчас отозвался.

Судя по залихватскому тону сообщения, автором послания был не Илиа Фейи, а его янгуанский наперсник в оранжевом кабинсьюте космического рудовоза.

Однако зная детали сложной истории взаимоотношений этих двоих, нетрудно было догадаться, что пернатый служенаблюдатель непременно маячил в тот момент где-то у «человека Цзинь Цзиюня» на плечом, поминутно хмыкая и подсказывая верные формулировки.

Примерно так, через толмача, их диалог и развивался, на этот раз не в режиме вечного спора, но аккуратного прощупывания готовности высокой договаривающейся стороны собственно начинать договариваться.

Ходить приходилось осторожно, кругами, делая упредительные пассы руками и поминутно мановея расшитыми плюмажами широкополых шляп, как это делали блистательные шевалье в классических дорамах, желавшие тем самым сперва снискать внимание, а затем и завоевать сердце прекрасной дамы. Но со временем весь этот кордебалет всем собравшимся настолько наскучил, что однажды оба, и контр-адмирал, и служенаблюдатель, не сговариваясь ринулись в атаку, решительно раскрывая карты и ходя ва-банк.

Читая текст очередного послания, хотелось через слово кряхтеть, хмыкать и совершать прочие нетипичные для «консерв» действия.

С другой стороны, сомнительное удовольствие состояло в том, что на той стороне в тот же самый миг, похоже, разыгрывалась похожая мизансцена. Можно было смело представить, как хитрован санжэнь внезапно багровеет, сам же Илиа Фейи, обыкновенно столь надменно-невозмутимый, вдруг бросается с чаячьим криком бегать по стенам рубки «Лебедя», возмущённо требуя сатисфакции. У кого? Ну, скажем, у самой Вселенной.

Всё-таки забавно, насколько далеки, и насколько на самом деле близки были их расы, раз вот так синхронно, не сговариваясь решили написать друг другу подобное.

Впрочем, прочитали, прослезились, утёрли сопли, и принялись писать уже по делу.

Так мол и так, план ваш грандиозный – говно космачье, не пойдёт, но если вы и правда хотите добиться своего, то вот вам план получше, записывайте.

Так вместо того, чтобы в долгие вахты обдирать зрачки об острые иглы холодных безразличных звёзд, контр-адмирал придумал себе иное занятие. Накинув на гемисферу контурные карты приграничных квадрантов вокруг Ворот Танно, он без устали чертил поверх бесконечного потока наступающих рейдеров Железной армады схему самой грандиозной ловушки, которую кто бы то ни было расставлял со времён возведения Барьера.

По сути, это и был Барьер наоборот, где вместо бакенов Цепи танцевали свой самоубийственный танец могучие туши мю-класса, а в самом его центре темнело неразличимое глазом пятно тьмы, невидимой и неощутимой, но наверняка там присутствующей. И хищно щёлкающей рострумом.

Илиа Фейи смотрел на все эти живописания и снова ругался страшными янгуанскими наречиями в исполнении богатого на словарный запас санжэня.

Не пойдёт, мол, давай, мол, переделывай.

Ничего, переделаем, не разломаемся.

И по мере того, как план начинал обретать реальные очертания, всё чаще приходилось самому себе признаваться – план этот никуда на деле не годился.

Сколько ни верти так и сяк пространство гемисферы, как ни старайся применять наработанные годами барража заградительные приёмы и тактические построения, всё равно раз за разом из тонко выстроенной ловушки находился выход. Не ловушка, а решето.

Ответ вольноопределяющегося экипажа трёпаного «Лебедя» на его страдания всегда был один – плохо стараешься, старайся больше.

Но трёхмерное пространство субсвета, укутанное в огнедышащий саван шестимерия дипа, никакими усилиями не могло изменить своих врождённых топологических свойств, так или иначе оставались лишние каналы ухода, даже если обрушить на голову затаившимся весь гнев суперсимметричных каскадов, порождаемых тушей мю-класса.

Что-то тут не так, что-то они упускают.

Нечто очень простое.

Как заставить сражаться того, кто сражаться не хочет вовсе. Разве что убедить, что участие в битве обойдётся ему и его трёпаной расе куда дешевле, чем дальнейшее показное самоустранение.

Решительно собрав волю в кулак, контр-адмирал поспешил отправить ещё одну депешу.

Смысл сообщения был прост и незамысловат. Героическому служенаблюдателю в отставке предлагалось раз и навсегда расстаться с иллюзиями, согласившись на прямое предательство своего народа, и соглашаться с необходимостью собственного прямого вмешательства в события за Воротами Танно.

А именно, послужить в расставляемой ловушке наживкой.

Поступивший ответ поставил контр-адмирала в тупик, так что пришлось несколько раз перечитывать.

Из него следовало, что зря контр-адмирал на подобное рассчитывает, бывший учитель и бывший аколит в своё время настолько нехорошо расстались, и вельможный соорн-инфарх разве что платочком вослед ученичку не помашет со словами доброго напутствия, туда мол тебе дураку и дорога.

В общем, к сожалению или к счастью, Илиа Фейи на роль наживки никак не годился, тем более что уж одиночный «Лебедь» несчастную жертву обстоятельств изображать мог разве что на самый непритязательный взгляд, Симах же Нуари бы над подобной наивностью только посмеялся. Как ни крути, а «Лебедь» или полноценно функционален и легко свалит сам, или же его экипаж давно мёртв, и спасать уже некого.

Это был тупик, расстраивался контр-адмирал, выводя «Таманрассет» из доку на очередной боевой прожиг.

Но тут же последовала ещё одна депеша.

Из неё прямым текстом следовало, что контр-адмирал был не слишком оригинален в своих планах, что однажды уже случалась подобная ситуация, когда-то в прошлом Крыло Симаха Нуари уже ввязалось в неравный бой, спасая единственную шлюпку. О чём впоследствии неоднократно пожалел.

Деталей и обстоятельств этого исторического события не приводилось, но по холодному тону письма получалось, что и сам Илиа Фейи не жаждет вдаваться в подробности, то ли потому что и так сболтнул лишнего, то ли потому что отчего-то совсем не гордился давним подвигом учителя. Не прокомментировал он и вопрос об источниках столь сомнительного знания, слишком уж подходящего на плохо сохранившиеся легенды прошлых лет, уж больно не похоже это было ни на трёпаных спасителей, ни на их прекрасного соорн-инфарха.

Снова тупик. Тяжело охотиться на того, кто вовсе не жаждет быть пойманным, и вообще ощущает себя в сложившейся вокруг Сектора Сайриз опасной ситуации скорее вершителем судеб и охотником за головами, нежели дичью, вот-вот вознамерившейся сослепу угодить в расставленный на неё силок.

Да, цель была юркая и опасная. Ловить таковую следовало исключительно на живца, как в классических дорамах про трапперов североамериканского фронтира с берданкой наперевес.

Вот только где найти такую приманку, что заставила бы задуматься даже упорствующего в собственных заблуждениях летящего?

Время шло, почти готовый план даже не начинал реализовываться, прожиг следовал за прожигом, арьергардные бои на границах Фронтира понемногу разгорались всё сильнее – недостаточный числом мю-класс уже не справлялся с нескончаемым потоком Железной армады, и даже нескончаемый огненный смерч вокруг героического 62 бакена Третьей Цепи уже не мог его удержать, всё больше и больше рейдеров перехватывали уже за Воротами Танно.

Понемногу разгоравшийся Мирофаит вот-вот окончательно перестанет тлеть поодаль, обрушившись уже на миры-аутсайдеры самого Сектора Сайриз.

Пора была действовать, но без ключевого элемента план был и правда ни на что не годным. С тем же успехом можно было попросту сжечь «Таманрассет» во время очередного рейда. Толку было бы столько же.

Та последняя депеша была актом отчаяния, тычок пальцем в небо.

«Кто был на той шлюпке?»

Ответа не последовало.

Прожиг следовал за прожигом, рейд за рейдом. Контр-адмиралу пришлось смириться со своим проигрышем в этой битве. У него был шанс повлиять на собственную судьбу и судьбу своей расы, но увы, не получилось.

В очередной раз вернувшись в док, потрёпанная «Таманрассет» неловко ворочалась в направляющих, готовясь погасить маневровые факела, когда по внутренней связи в рубке раздался сигнал личного вызова.

Идентификатора вызывающего не было.

Недоумевая, кто бы это мог быть, контр-адмирал принял вызов.

– Ну же, лапушка, расскажи мне, в чём состоит твой грандиозный план?

Бывают странные сближенья, сказал позабытый классик, который наверняка ни черта космачьего не понимал в галактической навигации.

Ковальский откровенно скучал.

За годы, прошедшие с момента их героического возвращения из Скопления Плеяд, он поневоле привык к особому к себе вниманию журидикатуры с вечно журчащими над головой глобулами, нескончаемых пост-доков, наперебой выспрашивающих какие-то им одним важные детали той злосчастной экспедиции, научных и не очень журналистов, падких до пикантных подробностей в излюбленном стиле «учёный изнасиловал блогера», в конце концов, просто досужих зевак, приметивших знакомое лицо в толпе.

Обыкновенно спокойный академический мирок Квантума при желании становился довольно шумным и надоедливым местом, стоило только прогреметь очередной сенсации, не всегда научной, и даже лучше если совсем не научной. Доблестное возвращение «Эпиметея» в дыму и пламени было новостью первостатейной, не очередной скандал с плагиатом и не очередная любовная интрижка профессора со студенткой. Потому и забылась она нескоро. Однако по мере того как начинало выясняться, что ничего интересного ни широкой, не узкой научной общественности Ковальский поведать особо-то и не мог, а так же по мере возвращения в Сектор Сайриз прочих застрявших в квадранте триангуляции фокуса белохалатников из группы доктора Ламарка и смертничков майора Томлина, интерес к персонам астрогаторов Ковальского и Рабада начал понемногу иссякать, пока не пропал вовсе.

С тех пор обоим можно было спокойно ходить по улицам, площадям и аллеям без необходимости прятать лицо и поминутно морщиться в ответ на просьбы о совместных эрвэграфиях. И Ковальский использовал эту возможность на всю катушку – кормил голубей и белочек-эйси в парках, катался на водных велосипедах по глади водных озёр и вообще ни в чём себе не отказывал.

Однако по мере того как постепенно заканчивались казавшиеся нескончаемыми дела вроде написания докладных записок и отчётов по мотивам их экспедиции, формальной сдачи бортового журнала Коллоквиуму Астрогации и написания целых трёх достаточно крепких, хотя и не снискавших широкого цитирования у коллег статей по мотивам замеров, полученных во время взрыва Альционы D, становилось понятно, что на Квантуме Ковальский не задержится.

Здесь было мило и даже уютно, но практикующие астрогаторы слишком привыкли с годами к монотонности своих дежурств ввиду у очередной аномальной макулы, когда быт и работа сливаются в единый временной поток без особых пауз и перерывов, теперь же будни Ковальского сливались в одно большое красивое ничегонеделанье сначала у всех на виду, а потом и вне пристального общественного внимания, так что да, Ковальский откровенно скучал.

Казалось бы, что тут такого, собирайся понемногу в очередную экспедицию, изучай материалы, корпей над таблицами структурных показателей конвекционной зоны, учи параметры фотосферы, в конце концов, без конца гоняй на орбиту и обратно, тщательно следя за погрузкой расходников и предполётным обслуживанием вверенной тебе астростанции.

Однако ничего подобного не происходило.

Все без исключения рапорты Ковальского на зачисление в экипаж скорым ходом возвращались назад с одинаковой резолюцией – «отказать ввиду отсутствия наличия свободных слотов на ближайших рейсах».

Подёргав нужные ниточки в секретариате Коллоквиума, Ковальский не без удивления выяснил что да, не только, на суконном канцелярите, «свободных слотов» не наблюдалось, но не предвиделось даже и планов на любые новые экспедиции – научный флот Квантума как вкопанный стоял в доках, занимая там уже буквально каждый свободный метр, включая ремонтные стапеля и грузовые пакгаузы. Да и в точках Лагранжа Квантума с каждым днём собиралась такая туча всё прибывающих каргокрафтов и научных судов, что скоро там буквально плюнуть станет некуда.

Беда.

Сообразив, что дело не чисто, Ковальский тотчас поскакал к такому же скучающему Рабаду.

Тот, разумеется, и понятия не имел, что там творится у него над головой, но сразу подал дельную мысль попробовать связаться с вояками, благо те вроде бы расстались с парочкой астрогаторов на хорошей ноте и обещали не пропадать.

Но всё равно пропали.

Полгода дожидаться отправленных впустую сообщений – та ещё пытка, особенно когда и без того ты изнываешь от безделья.

Впрочем, по старой памяти подсказал всё тот же доктор Ламарк, который как раз, в отличие от некоторых, всё это время не звездил по кулуарам и афтерпати, а занимался своей обычной рутинной наукой – корпел над записями детекторов, оставшимися после исчезновения фокуса со шлюпкой «Эпиметея» внутри. Оторванный от важных дел, он сначала грубо обругал обоих астрогаторов за бесцеремонное вторжение, только потом присмотревшись и сменив гнев на милость. Ковальского и Рабада доктор Ламарк всегда ценил за такт и уживчивость. В тесноте астростанции с таким количеством смертничков на борту это было важно.

– Ребятушки, вы чего, только сейчас проснулись?

Пришлось просить его начинать с самого начала, дескать да, дяденька, только сейчас проснулись.

Последовавшая далее лекция об обстановке у Фронтира была краткой, но ёмкой, пускай и излишне изобилующей неформальной лексикой, как говорится, с кем поведёшься.

В ней космаческие корабли бороздили просторы локального войда, ударные волны от неурочных килонов бились в Барьер, как в набат, а флот Адмиралтейства всё это пытался разруливать, на скорую руку выстраивая оборону уже совсем вплотную к Воротам Танно.

– Теперь вы понимаете, что сейчас всем не до экспедиций. Ситуация швах.