Брошенец

– Ну вот, теперь смотри. – Он опустил ее на землю. Хотя вокруг место было мрачное и глухое, поляна действительно выглядела сказочно красивой. Первые весенние цветы рассыпаны по зелени густым бело-синим ковром, весенняя легкая светло-зеленая вуаль распускающихся деревьев, розовое облако начинающего цвести багульника словно просили коснуться этой красоты сердцем. Над головой весело щебетали птицы. Весна в разгаре, и запахи, запахи….

– Нравится? – спросил он ее.

– Очень, – ответила она. – Настоящее празднество солнца и весны.

– Тайга красива всегда. И в лесу есть все, что нужно для жизни, только нужно научиться жить в нем.

 Они присели на бревно. Вернее, он сел, а ее посадил к себе на колени.

– Мы с тобой, как красавица и чудовище. Только чудовище было добрым.

– А я вовсе не красавица, – слегка улыбнувшись, добавила она и осторожно провела пальцем по его ладони.

– Ты даже не представляешь, как ты красива и сколько в тебе нерастраченной нежности. Только раньше я в своей злобе на мир не замечал этого. Ты смогла бы хоть на некоторое время забыть все плохое, что произошло за этот год? Ты так много вынесла от меня, но я вижу, что ты не разлюбила жизнь. А я еще не сделал ничего для тебя, за что меня можно благодарить.

– Не знаю, – вздохнув, ответила она. – Наверное, для этого нужно особое умение. Кажется, у меня нет такого таланта.

Они долго молчали. Он прижал ее голову к своей груди и молча целовал ее волосы.

– В своей жизни мы совершаем тысячи ошибок, – вдруг произнес он. – На что мы тратим свою жизнь? На обиды, алчность, ненависть и злобу. А потом – безысходность. Вот ты, красивая, хорошо воспитанная, из хорошей семьи, почему исчезла из своего мира?

– Наверное, потому, что муж захотел забрать у меня мою половину бизнеса, я так думаю. Мы были в состоянии развода. Можно, я тебя спрошу?

– Спрашивай.

– Это действительно правда? То, что я здесь по его желанию?

– Да, это он нанял киллеров. Видно, ты ему сильно мешала.

– А ты действительно киллер?

– Ну, если считать за истину то, что я делал последние пять лет, то да.

Она съежилась, вспомнив его издевательства, и ей стало страшно.

– Как эти несчастные попадают к тебе?

– Мне их передают в условленном месте. А заказчики – такие же, как твой, алчные, злобные людишки. Братья, дяди, отчимы, мачехи, внуки, мужья, жены, соперницы и соперники, коллеги по работе. За деньги, за квартиры, за фирмы, за бизнес, за любовников и любовниц. Мир, который я ненавижу, и в который не хочу возвращаться.

– Но киллеры убивают сразу.

– Это – смотря какой заказ. Сейчас мир извратился. Все считают себя правыми, а крови ближнего жаждут. И чтобы мук как можно больше. Сколько могут оплатить, столько мучений и заказывают.

– Никогда не думала, что такое существует. Ты будешь дальше продолжать?

– Следующий заказ уже ждет, но я не пойду. У меня другие планы. У меня сейчас ты. И я собираюсь начать новый виток жизни. И ты в этой жизни будешь главным звеном, основой моего существования. Я полюбил тебя, и полюбил твое присутствие возле меня. Я уже не думал, что когда-нибудь смогу полюбить, но все произошло почти мгновенно, появилось новое, ранее не испытанное чувство. Словно во мне сгорело все зло, накопившееся за годы, сгорело в огне твоего температурного бреда. Словно что-то ушло, освободив место для чего-то нового, для любви, добра и нежности для тебя. В душе как-то все очень чисто и по-доброму, словно какой-то свет во мне, и становится все ярче. Когда ты так терпела от меня, в твоих глазах я, кроме муки, видел презрение. Ты страдала, но это меня бесило. Если бы ты орала, просила, я бы…, не знаю…, а ты молчала. Я хотел бы, что бы ты забыла свой страх и мое прошлое.

Люба опустила голову и вдруг смахнула набежавшую слезу, понимая, что избавлена от ужаса, в котором находилась, но никогда не забудет этот период своей жизни.

– Я теперь живу так, словно у меня крылья за спиной, чувствую, что стал даже добрее и мудрее. Хочу начать жизнь заново, потому что со мной ты, Люба…, моя Люба.

– Тайга – это твой последний дом?

– Нет. Скоро мы уйдем отсюда, не позднее июля. Мы уходим в Китай. Нужно уходить, пока есть проход. Его могут в любой момент обнаружить, так что, надо спешить. Но мне следует предпринять еще ряд необходимых шагов, чтобы получить необходимый нам обоим результат. Ты уходишь со мной. Ты – моя жена. Гуй по своим каналам заказал нам паспорта. Тебе не хотел, но он подлее, а я сильнее. Так что скоро у нас будут паспорта с китайским гражданством. А потом, если переселение пройдет благополучно, я не собираюсь долго отсиживаться в Китае. Как только мы сможем сесть на пароход, мы уплывем куда-нибудь подальше, в далекую жаркую страну, где всегда лето, где тихо и законы лояльны, где никто меня не будет разыскивать. В тихое местечко, где я смогу купить небольшой дом и такой же небольшой магазин или автомастерскую. Где нас никто не будет беспокоить, и мы сможем жить тихо.

Мы будем сами творить свою счастливую или несчастливую жизнь, но свою, опираясь на мой и твой опыт. Твое былое постепенно уплывет в никуда. И я буду наслаждаться жизнью с тобой, только с тобой. Каждый день я буду заполнять кладовую нашей любви. Ты станешь мне добрым другом и помощницей на долгие годы, и постепенно мы превратимся в чету неспешных мудрых стариков. Деньги у меня на все это мероприятие есть. Много ли нам нужно, чтобы жить и любить!

– Нет, Господи, – прошептала Люба. – Это неправда. Так не может быть.

Он вопросительно поднял бровь и посмотрел на нее, очевидно, не расслышав ее шепот.

– Сколько у тебя детей? – вдруг спросил он.

– Трое. Три дочки: Вера, Надежда, Любовь, – сквозь слезу еле произнесла она.

– Мне понятна твоя печаль и тревога. Но отпустить тебя не могу по многим причинам. Во-первых, ты не дойдешь, потому что здесь на сотни километров вокруг нет ни жилья, ни людей, а диких зверей полно. Дороги ты не знаешь, еды в тайге не добудешь. И даже, если

дойдешь, тебя там спросят, кто держал тебя в плену. Расследование будет обязательно, что ты им скажешь обо мне? Ты знаешь много. Слишком много, чтобы я мог отпустить тебя даже по этой причине.

Это было ясно и без слов, и она молчала, не в силах прийти в себя от такого тяжелого разговора. Он крепче обнял ее и поцеловал.

– Я ничего не боюсь в этой жизни, но не хочу снова остаться один. Хотя это было так неожиданно для нас обоих, но я полюбил тебя, ты дорога мне. Ты таишь в себе мою награду за все годы терпения и лишений. Хочу, чтобы ты прожила свою жизнь, опершись на мою руку, а лучше на моих руках. Хочу, чтобы мы жили без лжи, страха и боли, только с одной любовью. Когда ложусь с тобой в постель, дурею от радости. Если бы это раньше ударило мне в сердце, ты не настрадалась бы так.

Всю обратную дорогу он нес ее на руках, а она думала, что не утратила способности удивляться. Пройдя мимо ехидно улыбающегося Гуя, Василий занес ее в баню и положил на нары.

– Отдыхай и ни о чем не беспокойся. Ты в сильных и надежных руках. Я не то, что твой бывший избалованный хлюпик-бизнесмен. А проблемы порешаем постепенно.

Он отошел к двери, затем повернулся и, улыбнувшись, добавил:

– И не занимай вечер, у нас интимный ужин с продолжением.

Василий вышел, а она вскочила и заметалась по бане, заламывая руки. Что ей делать? Как избавиться от всего этого кошмара? Его ненависти и любви, его власти над ней и этого чертового хутора из трех избушек, от одного вида которых ее уже давно тошнит? Скорее бы сошел весь снег, чтобы можно было уйти, и она убежит отсюда. Василий, конечно, лжет, что здесь за сотни километров нет никого. Кто-то должен быть!

Люба уже давно обдумывала, что, если бы ей удалось убежать, то нужно идти все время на восток, до океана. А там обязательно встретятся и люди, и селения. Она надеялась, что Василий не нацепит на нее проклятую цепь и, как только они уйдут в свой поход, назначение которого было ей до сих пор неизвестно, она уйдет тоже.

И никакого Китая! Никакой будущей жизни в далеких краях, которую он нарисовал себе! Она хочет домой, к детям, а он пусть идет, куда хочет! Ишь, вообразил себе любовь! Все решает сам, лишая ее права самой решать, как ей жить! А она как была рабыней, так и осталась! Да стоит ей только слово поперек сказать, как он убьет ее, или, во всяком случае, снова изобьет и будет пытать! Да чтоб он провалился со своей любовью и своим Китаем! Остап Бендер нашелся! Убийца! Маньяк! Киллер!

– Завтра мы уходим, возможно, на неделю. Ли остается, он болен и идти не может. Ты поможешь ему.

Они сидели на бревне возле избушки, и больше молчали, чем говорили. Василий обнимал ее за плечи. Последние дни апреля уходили, и май начинал дарить им свою красоту и вдохновение.

– В детстве мне порой очень хотелось, чтобы кто-нибудь вот так сел возле меня и спросил, о чем я думаю. И что он понимает меня, и дает мне надежду на помощь, – сказал вдруг Василий. – В юности мне хотелось любить и жить без грусти. А теперь я хочу быть твоей силой и твоей уверенностью в завтрашнем дне. Что ты думаешь о переселении в Китай и дальше?

Люба сделала вид, что не знает, как отнестись к такому его решению, и стала оправдывать свои сомнения тем, что через границу пройти незамеченным невозможно, и что их в любой момент могут арестовать на границе и в самом Китае.

– Проход есть, тяжелый, трудный, в довольно глубокой пещере, которая промыта подземной рекой, но он пока никем не обнаружен. Документы тоже скоро будут, хотя пришлось согласиться на гораздо большую сумму, чем заранее обговаривалось со скупым Гуем. Но за это не грех и кошельком тряхнуть. Еще немного, и пойдем добывать наше счастье. Ты будешь купаться в моей любви, и нам хватит ее на двоих. Однако, если ты со временем прибавишь еще и свою, я буду знать, что не зря родился на свет. Ты можешь полностью преобразить мою жизнь. Я очень долго ждал тебя, слишком долго, и уже совсем было поверил, что люди – это все без исключения сволочи.

Он крепко прижал ее к себе.

– Я уже ходила за любовью, – подумала она. – И опыт довольно печален.

Фразами о переходе в Китай Василий взвалил ей на плечи новую тяжесть. Он был незрячим и не замечал ее душевной пустоты по отношению к нему. Ей казалось, что она летит с обрыва, что обязательно погибнет там и никогда не увидит своих детей. Положение казалось ей совершенно нестерпимым, из которого был только один выход – побег, и как можно скорее.

А ночью она вновь чувствовала его давящую мощь, его горячие руки и губы, и его бурные ласки вызывали в сердце и мозгу возмущенное сопротивление, но приходилось молча предаваться судьбе.

Но тело будто отделилось от сознания, и вздумало отреагировать на его призывные ласки. Он шептал ей самые нежные, самые ласковые слова, но душа молчала. Что ж, хотя бы своим мыслям и чувствам она была хозяйкою.

А сердце было там, где ее безопасная гавань, где ее дорогие, и от этой мысли на глаза наворачивались слезы. Ее дом, ее семья гораздо заманчивее, чем обещанная киллером жизнь в Китае, или где там еще…. Но разве она могла ему об этом сказать?

Утро, начавшееся чуть свет, казалось мирным. Но, когда рассвет обозначился, Василий вошел в баню с ошейником и цепью.

– Ты обязательно сделаешь глупость и убежишь. И обязательно погибнешь в тайге. А я не хочу отдавать тебя никому. Ни диким зверям, ни опасной тайге, ни твоим детям, ни твоему подонку-бизнесмену. Я не слабонервный, но сойду с ума, если тебя здесь не застану.

Люба не ожидала такой неблагодарности. Ей захотелось заорать, что она не вещь, чтобы ее запросто отправить на край света к киллеру на муки, отдавать или не отдавать, забирать с собой в Китай, как необходимый предмет! Но ему не были знакомы слезы ее горя, он был одержим любовью, идеей забрать ее с собой в Китай, а ей предоставил только возможность проститься с мечтой увидеть детей. Вместо этого она села, закрыла лицо руками и горько заплакала.

Она была оглушена его решением снова заковать ее в эти кандалы, и чувствовала себя рабой обстоятельств. Со слезами на глазах она взглянула на него, но его взгляд выражал лишь то, что она находится под прессом его власти над ней. Вырваться и убежать было нельзя, и она молча подставила шею.

Теплый день набирал силу. Давно отжурчал ручьями март. Нарядный день конца апреля, весь в березовых и ольховых сережках, подснежниках, мелких синих и бордовых цветочках с неизвестным названием и до безумия яркой синевой. Уже не так уныло и темно в избушке.

И как же не соответствовал этому стон ее души, которая так рвалась домой, к семье, к друзьям, к морю! Как ей хотелось простого человеческого счастья! Хоть на миг, хоть чуть-чуть! Весна дарила людям так много, а ей ничего, кроме призрачной надежды на освобождение. Важные события в мире идут мимо нее, а она целыми днями топчется в вонючей избушке, в тесном соседстве с четырьмя грубыми мужиками, которых не хотела бы никогда знать и видеть, и ненавидя с ними вместе этот уже стающий привычным быт и постоянный дискомфорт. Она так устала от таежной тишины, озвучиваемой только шелестом деревьев, ветром да птицами. А ей до смерти, до одурения хотелось послушать хорошую музыку, посмотреть по телевизору фильм, сидя на мягком диване с чашкой чая в руках, съесть пирожное.

Где этот такой родной, уютный и привычный ее мир?

– Господи, я так страдаю!

Люба сидела на бревне возле избушки, поникнув под тяжестью отчаяния. Китайцы и Василий ушли, один Ли безвылазно сидел в своем домике. Никто не мешал ей тосковать.

Сегодня Пасха. Маленький семейный праздник с маленькими семейными ритуалами. Это праздник в доме мамы, ее полные света глаза, это крашеные яйца и сладкие куличи, светлое разговенье, веселая игра со стуканьем острыми кончиками яиц друг о друга, чье быстрее разобьется.

Как они там сегодня? Наверное, безысходно тоскуют о ней и надеются, что вот-вот откроется дверь, и о, чудо! Она войдет и обнимет их, всех и сразу. И расскажет только маме и друзьям, как, надеясь на рай с Любчиком, случайно провалилась в кромешный ад. И что теперь для нее существуют две категории людей: Люди и нелюди. И Любомир – первый из вторых. И что богатства еще недостаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. И что она поняла, что в молодости сердце и разум большие антагонисты.

Сегодня ей приснилась бабушка, ее закорузлые добрые руки, ее смеющийся взгляд, ее сладенькие карамельки, с которыми она пила чай. Она даже почувствовала их клубничный вкус.

Она вспомнила, как Любомир терпеть не мог ее, презирал и за глаза называл «старой облезлой крысой» за то, что ее бабушка на все имела свое мнение и весьма часто ставила его на место, высказывая конкретное мнение по поводу его поступков в отношении семьи. На ее лице мудрость жизни словно оставила свои следы и, хотя ей было уже много лет, она до сих пор была быстрой, самокритичной и обладала высоким чувством юмора.

– Возраст – это всего лишь цифра. Я старая боевая лошадь, и еще не раз взбрыкну копытами, – смеялась она в свои дни рождения. Она очень любила театр, любила свою невестку, внучку и правнучек, своих подруг, она просто любила жизнь. Но Любомира не любила никогда. Перед их свадьбой она, прочитав Любе нотацию о последствиях раннего брака, сказала:

– Ты доверяешь ему гораздо больше, чем он этого заслуживает.

А любовь горела, торопила, туманила вихрем чувств! Восторженная и совсем зеленая, не думающая ни о чем, кроме себя самой, ее юная, юная любовь! Сияло небо в глазах, и все было из самого сердца. Нормальное состояние юности, когда двое летают от счастья и относятся к категории абсолютно и постоянно влюбленных, совершенно не веря в то, что рай вовсе не на земле, но ад…. Так уж устроено на белом свете….

Как же правы были бабушкины гадальные прогнозы, отнюдь не обещающие плавное и спокойное движение по жизни!

– Вместе бороться за насущный хлеб еще не означает абсолютного счастья. Вдохновение как пришло, так может и уйти. Это свойственно молодым людям без идеалов. А у него идеалов нет, один материализм.

Она невольно повторила про себя эти слова бабушки.

 Дождь застучал по траве возле ее ног, и она вошла в избушку. Сейчас здесь никого не было, пол вымыт, помещение проветрено. А зимой вонь в избушке стояла такая, что Люба старалась лишний раз не заходить в нее. Не только из-за отвратительного запаха, но и из-за страха перед Василием.

С тех пор прошло достаточно времени, и только теперь она начала немного отходить от того, что пережила за год плена. Только теперь стала, еще несмело, смотреть ему в глаза. Но постоянное ожидание вспышки его гнева всегда жило в ней, даже когда он с любовью прижимал ее к себе, называл Любочкой и «малышкой». Даже когда он спокойно спал рядом с ней, она думала, что рядом мирно похрапывает ее погибель, и что ее физические раны зажили, но душевные не заживут никогда.

– Не любовь у него ко мне, а сплошная физиология, – пробурчала Люба и решила отнести ужин Ли. Ей захотелось поговорить с этим спокойным и умным китайцем о чем-либо важном и интересном, ведь в другое время она не могла бы этого позволить. Она порой недоумевала, когда видела его в этой компании, но спросить, почему он оказался здесь, не решалась.

– Было бы неплохо, если бы ты посидела возле меня, а то уже скоро разговаривать по-русски разучусь, а мыслей накопилось столько, что уже хочется поделиться, – улыбнувшись ей, сказал китаец. – В последнее время, как медведь, рано встаю и рано ложусь, чтобы много не думать, но все равно не высыпаюсь.

– Чем ты занимаешься здесь? У тебя целая мини-лаборатория. Ты что-то изобретаешь или исследуешь?

– В дальневосточной тайге столько разных уникальных растений, что исследовать их свойства одной жизни не хватит. Многие нигде больше не встречаются. Здесь я нашел малоизвестных диких пчел, которые производят такое вещество, мизерной дозы которого хватает, чтобы поставить онкобольного человека на ноги. Сейчас занимаюсь этим. Недавно занимался очень интересными мелкими, почти незаметными грибами, вытяжка из которых полностью перечеркивает догму о неизлеченности алкоголизма. Я мог бы делать намного больше, если бы имел хорошую лабораторию.

– Ты, случайно, не на себе испытываешь эти лекарства? Что-то ты часто болеешь.

– Бывает, – засмеялся китаец. – Иначе дозу не рассчитаешь в этих условиях. Вот и приходится быть подопытным животным.

– Это же опасно!

– Не настолько, чтобы умереть. Я умен и осторожен.

– Однако, как я однажды поняла, вы здесь еще что-то производите?

– Тебе нельзя об этом знать. Лучше спи спокойно.

– Я сегодня вспомнила, что так и забыла поблагодарить тебя за свое выздоровление, -произнесла она, ставя на стол еду. – Если бы не твои лекарства, уже не жила бы. Это была огромная помощь.

– Да, простудилась ты тогда до смерти, – ответил он. – Даже мозговые оболочки воспалились.

– Он поступил со мной, как в концлагере во время войны. Выставил меня голой на мороз и облил ледяной водой. Я чуть в ледяную статую не превратилась. Разве такое можно выдержать?

– Но после этого он просидел возле тебя четверо суток, не отходя ни на минуту, менял компрессы, поил, давал лекарства. Я был поражен его заботой, ведь до сих пор он никому такого внимания не оказывал, просто подводил к концу – и все. Его отношение ко всем было сугубо практическим, и милосердия и доброты в нем не было ни на йоту. Думаю, что что-то в нем сломалось, что-то пулей пролетело через мозг, чего мы не знаем. Психология серийных убийц очень сложная, и у некоторых порой наступает полоса жуткого раскаяния. Многие из таких заканчивают суицидом.

– Почему он стал таким, как ты думаешь?

– Большинство из них имеют психические отклонения, но он не из таких. Он умен, очень способен и неплохо начитан, он незаурядный субъект. У него особенный характер и высочайшая сила воли, но совершенно закрытое сердце. В походах он без промедления справляется с любыми проблемами. Чувствуется, что он отнюдь не взращен любимой мамочкой и проживает сложную жизнь. Он постоянно погружен в свои мысли, в замкнутый круг своего мира, но никто не знает, во что он верит, о чем думает и как воспринимает жизнь, какова его истинная цель. О смерти, кстати, с ним все ясно.

– Я до сих пор не знаю, как перебороть страх и посмотреть ему в глаза.

– Бойся его сколько хочешь, но своего страха не показывай. Слабые его раздражают. Как только он убедится в твоей слабости, твое влияние на него закончится. И он не признает никаких компромиссов. У него эрогенная зона в мозгу, а не в сердце, его трудно прошибить слезой.

– Мой мозг отказывается его понимать. Сказать, что он странный человек – ничего не сказать. Как может сочетаться такая жестокость с его сегодняшним состоянием?

– По-моему, он и сам себя теперь не понимает, – засмеялся Ли. – Просто идет на поводу у своих чувств. До сих пор он шел по жизни, как животное, но, кажется, ты зацепила его душу, и она раскрылась.

Меня очень удивляла его забота о тебе во время болезни. Я заставал его, когда он гладил тебя по голове и шептал ласковые слова. Однажды я тихо вошел к тебе и застал его, когда он устало сидел возле тебя на стуле. Глаза грустные, плечи опущены, как будто невыносимый груз давил на него всей тяжестью. Однако в других делах он проницательный и способен воздействовать на окружающих. Его интуиция и ум всегда работают в унисон. С ним любое необдуманное действие чревато опасными последствиями. Имей это в виду. Он способен совершать как чудовищные, так и благородные поступки.

Мне навсегда запомнился один незабываемый случай. Однажды в походе мы попали под камнепад, и он подставил свою спину под летящие камни, а нас швырнул себе под ноги, чтобы не убило камнями. Нас тогда почти засыпало, грохот стоял ужасный, мы уже думали, что погибли. Гуй от страха залез Василию между ног и так визжал! – Ли расхохотался от души. – Представь себе: зад Гуя торчит между ног Василия впереди, а голова сзади. Васю тогда сильно побило, на голове и плече были рваные раны, и вся спина в кровоподтеках и ссадинах. Я отыскал нужное растение и остановил кровь, после чего он снова взвалил на себя рюкзаки и с трудом дошел до лагеря. Я зашил ему раны, и он выздоровел гораздо быстрее, чем я думал. У него идеальное здоровье, а сила просто неимоверная. В другой раз у Гуя по дороге случился радикулит, его скрючило не на шутку. Василий одним махом руки просто швырнул его к себе на спину на рюкзак, и так донес до лагеря.

Он умеет без труда переносить всевозможные лишения, обладает колоссальной энергией и любит тайгу. Он обдумывает все и сразу, на что способен не каждый. Однажды, когда поход должен был быть особенно опасным, вернулись нерешенные ранее проблемы, и нас преследовала полоса неудач в рискованных предприятиях, он ушел один и отсутствовал две недели. Мы уже не надеялись увидеть его живым и не думали, что будем работать с ним в одной упряжке. Но он пришел как ни в чем не бывало, лишь сказал, что это были уникальные дни и ночи.

– Тебе не приходилось видеть у него фото, такое, оборванное с одного боку? Когда я первый раз пришла в себя, он сидел возле лампы, глядя на это фото, и был очень грустен.

– Нет, я ничего не знаю о фото. И о его прежней жизни тоже. Он – сплошная загадка для меня. Я видел, как он жестоко и равнодушно убивал людей, и думал, что он всегда такой. До тех пор, пока не споткнулся о тебя.

– Что касается меня, не имеет значения. Мне хочется знать, что он чувствует, когда убивает человека.

– Это загадка серийного убийцы. У каждого человека, будь он порядочный человек или негодяй, свои вибрации и свое ощущение поступков. Однако если бы он не вспыхнул любовью к тебе, ты, пожалуй, уже присоединилась бы к остальным. Все происходит в свое время. Это – судьба. Ясно, что он одаренный человек, и чувство вкуса ему приемлемо тоже. Сколько еще в России таких одаренных людей пропадает по тюрьмам и глухим российским деревням, никто не знает. Я никогда не встречал такого таланта к языкам, как у него, он на лету запоминает китайский, а ты знаешь, что это один из самых трудных языков. Он мог бы заинтересовать собой многих людей, и не только в криминале, из него получился бы чрезвычайно талантливый бизнесмен и отличный парень в обычной жизни, возможно, слишком суровый. В нормальной жизни он своими талантами украсил бы землю.

– Я все время стараюсь понять и осознать свое положение, прошлое и настоящее. И не знаю, что будет со мной дальше, – грустно сказала Люба. – Он хочет забрать меня в Китай.

– Ты достигла невозможного, и в это трудно поверить. Возле тебя он чувствует себя мужчиной, а не преступником. Он беглый зэк, и ему некуда деваться. Либо уходить за границу, что опасно, либо оставаться в тайге до конца дней, чего он не может, он по натуре не медведь. А ты сама? Чего бы ты хотела? Не прорастает ли в твоей душе чувство к нему? Ты стала заметно мягче.

– Нет, ничего во мне не прорастает. Я, как была пленницей, таковой и являюсь. Я хочу домой, хочу мира и покоя в душе, зная, что мои дети вне опасности. Я хочу тебя спросить. Действительно, что он киллер? И к нему отправляют неугодных родственников для ликвидации?