Иллюзион

Безусловно, на первых порах я совершал массу ошибок. Временами всё это меня раздражало, я чувствовал, что у меня ничего не получается. Но постепенно я начал замечать, что что-то во всём этом есть. Окружающий мир начал наполняться новым смыслом. Окончательно я поверил во всё это в тот момент, когда однажды мне в лицо ткнулась муха. Ткнулась довольно больно, чуть не попав в глаз – более чем отчетливое предупреждение об опасности. Тут же на другую сторону дороги перелетел голубь, громко хлопая крыльями – явное указание сменить маршрут. Но вместо того, чтобы перейти на другую сторону дороги, я пошёл дальше, потирая щеку и негромко поругивая мерзкую муху. Спустя какую-то минуту ко мне привязались два алкаша, не прося – требуя денег на выпивку. Разумеется, с таким отношением они ничего не получили. Тогда один из них схватил меня за рукав, я огрызнулся. До драки дело не дошло, но ругани было вдоволь. В итоге я ушёл, вслед мне неслись оскорбления – громко, на всю улицу. Лишь отойдя от злополучного места, я вспомнил о ткнувшейся в лицо мухе и пролетевшем голубе, всё встало на свои места: если бы я послушался знака и перешёл на другую сторону дороги, не было бы и неприятностей.

Именно этот случай позволил мне понять, что во всём этом действительно что-то есть. Система начинала работать, и это меня радовало. В то же время, я начал понимать и то, что мне надо усиленными темпами работать и над другими техниками – без них мои попытки создать свой мир останутся детскими играми.

Насколько я понял из объяснений Сергея, наиважнейшим умением для мага было умение останавливать внутренний диалог. В нескольких письмах разным людям он не уставал повторять, что остановка внутреннего диалога – или ОВД – это самое важное, что вообще может сделать маг. Без умения останавливать ВД не бывает мага. Одной из своих знакомых Сергей вообще посоветовал забыть обо всех остальных практиках и сконцентрироваться только на ОВД. К этому времени я уже успел прочитать книги Карлоса Кастанеды – весьма уважаемого в мире магии человека. В его книгах тоже не раз подчеркивалась важность остановки внутреннего диалога. Не удивительно, что я отнесся к остановке ВД очень ответственно.

Сергей писал, что лучшей техникой для ОВД является созерцание. Он утверждал, что месяц упорного созерцания, по два часа в день, позволит остановить ВД практически любому человеку. Следуя его рекомендациям, я начал созерцать сухой кленовый лист: садился на кровать по-турецки, подкладывал под спину подушку – здесь важен был комфорт. Лист клал примерно в метре перед собой и созерцал его.

Насколько я понял, самым важным при созерцании было просто смотреть, не анализируя то, что видишь. Именно это оказалось самым трудным – разум так и цеплялся за то, что я видел, незаметно втягивая меня в болтовню. Приходилось ловить себя на разговорах и, осознав, что снова размышляю о какой-то ерунде, переводить внимание на лист. Здесь важно было терпение: Сергей утверждал, что ОВД достигается именно настойчивостью.

Длительность созерцания тоже имела очень большое значение. По мнению Сергея, в созерцании важна была его непрерывность на протяжении как минимум часа, а ещё лучше двух. Созерцать два часа подряд совсем не то, что четыре раза по полчаса в разное время. Простое сложение времени здесь не действовало: на взгляд Сергея, созерцать короткими урывками – всё равно, что не созерцать вообще. И он был прав: я обнаружил, что в созерцании, как ничто другое, важна его длительность. Мысли затихали очень медленно: к исходу первого часа я обычно лишь немного успокаивался, при этом на моём кленовом листе появлялись глубокие тёмные красноватые тени – это стало для меня некой точкой отсчёта. Появились тёмно-красные тени – значит, я немного «замедлился».

Располагая временем, я порой созерцал по три-четыре часа в день. Пока это мне ничего не давало, но я верил Сергею. И к середине четвёртой недели созерцания сорвал-таки банк!

К этому времени я уже стал настоящим докой по части созерцания. Сидеть по-турецки мне быстро надоело – уставали ноги – поэтому я сидел, прижавшись спиной к спинке кровати и вытянув слегка расставленные ноги. Кленовый лист лежал как раз между пяток. Под спину я подкладывал подушку, сидеть было очень удобно. Если сначала и полчаса созерцания давались мне нелегко, то вскоре даже два часа пролетали почти незаметно.

Одной из важных рекомендаций Сергея была фиксация взгляда. Взгляд не фиксировался на предмете в плане чёткости изображения – здесь важна была его неподвижность. Мне нравилось смотреть на лист, слегка прикрыв глаза и расфокусировав взгляд. Сухой лист был коричневого цвета, в итоге на светлом фоне покрывала он выглядел тёмным пятном с неясными контурами. Лучший результат достигался тогда, когда я замирал, буквально «вмерзая» в пространство: взгляд неподвижен, тело неподвижно. Абсолютная тишина. При этом внимание было приковано к созерцаемому пятну. Именно в таком «остекленевшем» состоянии я и остановил впервые внутренний диалог.

Началось всё со странной щекотки в области икр: ноги ощутили слабую дрожь. Затем появилось давление в ушах – словно я нырнул в глубину. Давление не переходило в боль, но было весьма чувствительным. Третьим отмеченным мною фактором было дыхание: оно неожиданно стало очень мягким, «маслянистым». Именно маслянистым – другого слова не подберу. Даже самое тихое дыхание не идёт в сравнение с этим: воздух входил в легкие и выходил из них очень мягко, возникало полное ощущение хорошей смазки. Но самым необычным стало другое: как только изменилось качество дыхания, напрочь исчезли и мысли! Я буквально ощутил себя парящим, но тут же всё и закончилось: новое состояние так захватило меня, что я начал его анализировать. Вместе с анализом встрепенулся уснувший было ВД, и всё закончилось.

В течение следующих недель я смог как следует изучить состояние ОВД. Теперь я понимал, что простое удержание мыслей, тишина в уме не есть ОВД. Потому что ОВД – это нечто гораздо более глубокое. У меня возникло такое сравнение: в каждом из нас действует фабрика по производству мыслей. Когда мы пытаемся не говорить с собой, молчать, фабрика не выдает своей продукции – мыслей, но её шестеренки продолжают вращаться. ОВД же – это остановка самой фабрики. Состояние абсолютной тишины. При желании в этом состоянии можно было думать, но не думать оказывалось приятнее.

Изучая состояние ОВД, я вновь отметил его связь с дыханием. У меня возникло очень чёткое ощущение, что именно дыхание вытягивает мысли на поверхность. Казалось, что мысли прилипают к дыханию и уже с ним попадают в сознание. Этот момент я отследил очень четко: шумность дыхания была связана именно с тем, что оно каким-то непостижимым образом проходило через слой мыслей. Мысли цеплялись к нему, от этого дыхание становилось неровным, дрожащим. В момент приближения ОВД мысли уже не могли прицепиться к дыханию, но всё ещё пытались это сделать. Затем наступал момент остановки ВД, дыхание становилось «масляным» – мысли уже на него никак не воздействовали.

Очень важным моментом при обучении ОВД оказалась непрерывность практики. Созерцать надо было каждый день, при этом время до наступления ОВД постоянно сокращалось. Так, если поначалу для остановки ВД мне требовалось до двух часов непрерывного созерцания, то вскоре уже хватало пятнадцати минут. Но если я пропускал хотя бы день, то в следующий раз для достижения ОВД мне уже требовалось от получаса и больше. Всё это напоминало мне миф о Сизифе: стоило тому перестать катить камень, и тот оказывался у подножия горы. На собственном опыте я вывел следующее правило: прекращать регулярное ежедневное созерцание можно лишь тогда, когда ты получал возможность вызывать ОВД в любое время простым усилием воли. Это выводило ОВД на новый уровень, делало его не каким-то трудно достижимым состоянием, а частью повседневной жизни.

Разумеется, я был вполне доволен своими успехами. Единственным разочарованием стало то, что умение останавливать внутренний диалог не сделало меня автоматически магом. В записях Сергея я отыскал и сообщение на эту тему – Сергей писал Ирине о том, что мало остановить ВД, нужно ещё и разрушить нашу настройку на этот мир. Тем не менее, я вполне обоснованно мог поздравить себя с первой победой.

Глава вторая

За стенами маленького бревенчатого домика бушевала метель. Временами порывы ветра достигали такой силы, что дом ощутимо вздрагивал. Свет в посёлке погас ещё прошлой ночью – где-то оборвало провода, комнату освещал слабый свет керосиновой лампы.

За столом в молчании ужинали два человека. Один из них был ещё молод. Второй стар. Старик неторопливо хлебал суп, шумно втягивая его губами, сидевшего напротив него молодого человека эти звуки явно раздражали. Тем не менее, он старался ничем этого не выдавать. Наконец старик доел суп, отставил тарелку в сторону. С печальной улыбкой взглянул на молодого человека.

– Ты ничуть не меняешься, Кузнечик. И это меня беспокоит. Мои уроки не идут тебе на пользу.

– Но я ведь многому научился у вас? – не согласился молодой человек.

– Ты очень талантлив, у тебя могло бы быть прекрасное будущее. К сожалению, твои недостатки перевешивают твои достоинства. В тебе нет равновесия, ты даже не пытаешься держать в узде свою силу. А это неправильно. Опасно кататься на спине дракона, Кузнечик. В тот момент, когда ты сочтёшь, что подчинил его, он тебя сбросит.

– Я полностью контролирую себя, – не согласился собеседник. – И всегда осознаю, что происходит вокруг.

– Это иллюзия, – покачал головой старик. – И иллюзия опасная. Даже то, что ты пытаешься спорить, уже является недостатком. Из нас двоих я – тот, кто учит. Ты – тот, кто слушает. За этот год я передал тебе всё самое важное из того, что знал. Но ты ничуть не изменился, и это меня печалит.

– Я стал сильнее, – вновь не согласился Кузнечик.

– Об этом я и говорю… – вздохнул старик. – Ты так и не понял сути моего учения. Ты слушал – и не слышал. Впитывал то, что тебе нравилось, пропуская остальное мимо ушей. Для тебя главное – это сила. Умение побеждать, всегда быть первым. Но это ошибка, Кузнечик. Заблуждение. На каждого силача всегда найдется кто-то сильнее. И очень жаль, что ты этого не понимаешь. Да, ты талантлив – признаю это. Но ты, помимо этого, своенравен и необуздан. Я пытался переделать тебя, пытался направить твою силу в благодатное русло. Не ради тебя – ради тех людей, кому твой норов может принести неисчислимые беды. Теперь я вижу, что у меня ничего не получилось. Ты всё тот же, Кузнечик. И уже никогда не изменишься. Разве что в худшую сторону.

– Я тысячу раз просил не называть меня Кузнечиком. У меня есть имя… – Парень немного помолчал. – Теперь я вижу, что вы никогда не любили меня. – По его скулам скользнули желваки.

– Не любил, – согласился старик. – Любовь – это созвучие. Как я могу любить того, кто видит во всём лишь изнанку? Вспомни, как ты заставил драться соседских петухов – они бились до тех пор, пока один не убил другого. А ты сидел, смотрел на них и улыбался. Это было глупое, никому не нужное, убийство.

– Это был всего лишь петух, – проворчал Кузнечик.

– Какая разница, кто это? Ты убиваешь без надобности, а это и есть зло. Вспомни, сколько раз я говорил тебе о Свете и Тьме. Пытался убедить тебя, что Свет и Тьма не есть синонимы Добра и Зла. Свет и Тьма – это две разные области, два разных потока. Один созидающий, дающий жизнь. Другой разрушающий, несущий смерть. Каждый человек является проводником обоих потоков. Но выражать эти потоки можно по-разному. Разрушение может быть благотворным, если за ним кроется будущий рост. Так садовник отрезает лишние ветви, зная, что это пойдет на пользу саду. Точно так же и созидание может быть разрушительным – достаточно вспомнить те же плантации опийного мака. Я видел такие поля, они очень красивы. Люди трудятся, выращивают мак. Вроде бы занимаются созиданием. Но их труд принесёт другим людям смерть. Я пытался научить тебя искусству гармонии. Искусству помогать этому миру, быть истинным созидателем – даже тогда, когда ты разрушаешь. Ты преуспел в искусстве разрушения. Но в твоём разрушении нет созидания. И я боюсь думать о том, что ты принесешь миру. Ты – мой самый способный ученик. И при этом самый худший из всех…

Взглянув на пустую кружку, старик поднялся со стула, подошёл к печи. Взяв с припечка чайник, налил кипятка в кружку, добавил заварки и сахара. Снова сел и начал медленно помешивать чай ложкой, не глядя на ученика.

– Мир совсем не такой, как вы думаете, – холодно произнес Кузнечик. – Добро, созвучие – всё это пустой лепет. Прав тот, кто сильнее. Сильный ест слабого, и никто никогда этого не изменит. Любовь, дружба – их не существует. Почему вы учили меня – из-за любви, из-за участия ко мне? Нет, вы сами признались, что хотели переделать меня, причем исключительно из каких-то собственных побуждений. А почему я учился именно у вас – из любви, из-за каких-то высших идеалов? Чушь! Просто вы знали то, чего мне не мог дать никто другой. Поэтому я уже почти год сижу в этой богом забытой дыре, вытягивая из вас ваши тайны. Мои цели – вот главное, что меня интересует. Тот, кто помогает мне на этом пути – друг. Кто мешает – враг.

– И кем становится друг, когда он больше не нужен? – поинтересовался старик, отхлебнув чаю.

– Никем, – ответил Кузнечик. – Он становится мне безразличен. Могу заверить, – тут он почему-то усмехнулся, – что вам мое безразличие не грозит.

– Спасибо и на этом, – кивнул старик.

Кузнечик налил себе в кружку чаю, добавил сахара. Помешивая чай ложкой, он задумчиво смотрел на старика.

– Вы собирались завтра на охоту? – поинтересовался он.

– Да, – вновь кивнул старик. – К утру метель утихнет. Хочешь сходить со мной?

– Нет, – покачал головой Кузнечик и встал из-за стола. – Меня не интересует охота на зайцев. Я предпочитаю дичь покрупнее… – Он прошёл к шкафу и достал из него ружьё, затем снял с гвоздя патронташ.

– Которые с картечью? – Кузнечик вытянул из патронташа патрон, «переломил» ружьё и вставил патрон в патронник. Затем бросил патронташ на пол и повернулся к старику. Его губы изогнулись в улыбке.

– Я ведь сказал, что тебе не грозит мое безразличие, верно? – Кузнечик снял оружие с предохранителя. – И знаешь, почему? Потому что ты для меня опасен. – Он направил ружьё на старика.

– И ты сможешь это сделать? – поинтересовался тот и вновь отхлебнул чаю. Его взгляд был всё так же спокоен.

– Ты для меня ничем не лучше того петуха. Всё, что мне было нужно, я у тебя взял. – Кузнечик неприязненно усмехнулся. – Хочешь, открою тебе одну тайну? Все эти месяцы ты считал меня своим учеником. На деле же я учусь совсем у другого человека.

– В самом деле? – Старик удивлённо приподнял брови. – А я-то всё гадаю, кто научил тебя всем этим глупостям?

– Ты зря смеешься… – Парень зло прищурился. – Может быть, я бы и оставил тебя в покое, но не хочу, чтобы ты научил всем этим штучкам кого-то еще. Как любят сейчас говорить – ничего личного. Только бизнес – зло усмехнувшись, он приподнял ружьё и спустил курок.

Послышался щелчок.

– Попробуй ещё раз, – посоветовал старик, отхлебнув чаю.

– Старый козёл! – прошипел Кузнечик. «Переломив» ружьё, вставил новый патрон, снова прицелился в старика и выжал курок. Опять раздался щелчок.

– Может, патроны отсырели? – предположил старик и потянулся к вазе с печеньем. – Ты ведь так не любишь топить печь.

Губы Кузнечика сложились в узкую полоску. Он в третий раз перезарядил ружьё, прицелился. Опять осечка. Парень выругался.

– Не стреляет? – посочувствовал старик. – А знаешь, почему? – Он сунул в рот печенье, прожевал. Запил чаем. – Потому что даже у такого старого козла, как я, в запасе всегда отыщется парочка хитростей. Как раз на такой вот случай. – Он демонстративно улыбнулся.

– Старый маразматик! – Кузнечик шагнул к нему и замахнулся прикладом. И тут же отлетел прочь, отброшенный неведомой силой. Он больно стукнулся о шкаф, выронил ружьё и сполз на пол. Старик всё так же спокойно продолжал пить чай.

– Ты ведь сказал, что научил меня всему?! – с пола произнес Кузнечик.

– Я тебя обманул, – отозвался старик. – Вспомни, ты сам не раз говорил, что в этом мире никому нельзя верить. А теперь уходи. Ты мне больше не нужен.

Кузнечик поднялся с пола, подобрал ружьё и патронташ. Спрятал их обратно в шкаф.

– На улице метель. – Он исподлобья взглянул на старика. – К тому же уже темно. Не выгонишь же ты меня в ночь?

– С чего бы мне тебя жалеть? – поинтересовался тот. – Ведь таких понятий, как жалость и сострадание, не существует, верно? – Он едва заметно усмехнулся. – Но так и быть, я позволю тебе остаться до утра. Как только рассветёт, ты уйдёшь.

– Хорошо, – покорно кивнул Кузнечик.

Стрелка настенных часов уже давно перевалила за полночь. На улице всё так же мела метель. Старик спал. Кузнечик лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к его храпу. Спит, или притворяется?

Вот старик перестал храпеть, заворочался, несколько минут было очень тихо. Затем вновь послышался его тихий храп. Решившись, парень приподнялся, осторожно прошёл к печи. Открыл дверцу, его лицо осветилось красноватым светом догорающих дров. Взяв несколько поленьев, он кинул их в печь, снова взглянул на старика – тот продолжал храпеть. Рука Кузнечика сама нашла рукоять стоявшей у стены тяжёлой кованой кочерги.

Он подходил к старику осторожно, на цыпочках, каждую секунду ожидая какого-то подвоха. Вот и голова учителя с редким ежиком поседевших волос. Глубоко вздохнув, Кузнечик взмахнул кочергой.

Бил он сильно, сплеча. Раз, другой, третий. Затем ещё и еще. Старик даже не вскрикнул.

– Вот так вот… – зло прошипел Кузнечик, крепко сжимая окровавленную кочергу. – Никто не может стоять у меня на пути… Никто…

Вернув кочергу на место, он подошел к столу и зажег керосиновую лампу. Потом закрыл дверцу печки – свет горящих дров больше был не нужен. Взглянул на старика – тот не шевелился. С разбитого затылка учителя на подушку стекали струйки крови.

Дальше Кузнечик действовал быстро и уверенно. Сначала он отыскал на полочке свечу. Потом накинул на плечи фуфайку, надел шапку. Сунув ноги в валенки, вышел в сени и выскользнул за дверь.

Вернулся он через несколько минут с канистрой в руках. Сняв шапку и фуфайку и скинув валенки, поставил канистру чуть в стороне от стола, взял нож, огляделся. Затем отхватил кусок от протянутой рядом с печью веревки – на ней обычно сушили одежду. Взяв спички, зажёг свечу, накапал воска на стол. Прилепив свечу, потушил её. Проверил, хорошо ли она держится. После чего открыл канистру и опустил в неё шнур. Вытянул его, опустил другим концом. Запахло бензином.

Снова вытянув шнур из канистры, Кузнечик воткнул в столешницу, сантиметрах в тридцати дальше свечи, нож. Привязал конец пропитанного бензином шнура к его рукояти. Второй конец шнура опустил на пол, при этом шнур касался свечи чуть выше её основания. Отставив подальше канистру, подошел к умывальнику, вымыл руки. Затем быстро оделся: надел куртку, брюки. Обулся в тёплые зимние сапожки. Собрал в сумку свои вещи. Проверив, что ничего не забыл, вынес сумку в сени. Затем вернулся, взял спички и аккуратно поджёг свечу. Убедившись, что всё нормально и пропитанный бензином шнур не загорелся раньше времени, придвинул канистру к столу и опустил свисающий конец шнура в горловину. Подумав, погасил керосиновую лампу – её свет могли увидеть с улицы. После чего вышел из комнаты и притворил за собой дверь. Пару минут постоял в сенях, вспоминая, всё ли сделал правильно. Свеча будет гореть несколько часов. Затем огонь дойдет до шнура, пламя по нему перекинется на канистру с бензином. Вспыхнувший пожар не оставит никаких следов – вряд ли в этой глухой деревеньке кто-то будет вести расследование. Мало ли домов горят холодными зимними ночами?

За те часы, что будет гореть свеча, он успеет добраться до станции, все следы заметет снегом. Оттуда первой электричкой до города, там взять билет до Москвы. Даже если кто-то и вспомнит, что у деда жил какой-то парень, никто уже не сможет его отыскать.

Всё было сделано как надо – убедившись в этом, Кузнечик вышел за дверь. На улице всё так же мела метель, в лицо швырнуло горсть колючих снежинок. Подняв воротник, парень взглянул на небо, закинул сумку за спину. Сунул руки в карманы и медленно пошёл в сторону станции, за его спиной ветер жадно зализывал следы.

Прошло несколько минут. Всё так же завывала метель, Кузнечик давно исчез в темноте. И лишь за окошком дома мягко мерцал огонек неумолимо тающей свечи.

* * *

Наступила зима. Я всё глубже и глубже погружался в мир магии: если сначала с моей стороны это было просто любопытство, то постепенно оно трансформировалось во что-то иное. Мне стало казаться, что я наконец-то нашел то, что всегда искал, к чему всегда стремился. Чуть позже пришло более глубокое понимание: я обрел не то, к чему стремился, но путь к нему. Сам же источник моего стремления, моя цель и мой дом, из которого я когда-то ушёл и тягу к которому теперь так остро чувствовал, находился где-то за пределами этого мира. Очень далеко – и, в то же время, совсем близко. Порой мне казалось, что я почти чувствую его, что тайна моей жизни, моего бытия вот-вот станет мне доступной. Что-то буквально разрывало меня изнутри, но когда я, казалось, уже готов был прикоснуться к Источнику, всё исчезало. Оставалось лишь чувство печали – настолько острой, что порой мне просто хотелось умереть. Кто умножает познания, тот умножает скорбь, сказал Экклезиаст, и был тысячу раз прав.

Прошло чуть больше полугода моих магических изысканий, но изменения, которые во мне произошли, меня просто потрясали. Я не стал пока магом – я просто стал другим. К этому времени я уже не один раз перечитал все книги Кастанеды и его соратниц по миру магии, изучил труды Шри Ауробиндо, познакомился с лайя-йогой, суфизмом и многими другими учениями. Я впитывал в себя знания, как губка воду – каждая прочитанная книга давала мне частичку понимания. Из книг Кастанеды я знал, что проходят долгие годы, прежде чем ставший на путь магии человек сможет реально чего-то добиться. Поэтому я приготовился к очень долгому и трудному пути и не ждал немедленных результатов.

Возможно, именно такое отношение и стало тем ключиком, который начал одну за другой открывать для меня двери магического мира. Удивительно, но у меня получалось практически всё, за что бы я ни брался. Да, пока не было каких-то выдающихся результатов: я не мог менять миры, как это делал славный дядюшка Хуан, учитель Карлоса Кастанеды. Не мог изменять предметы, как это делала Настя. Я не мог совершать чудес – тем не менее, мне удивительно легко давались самые разные магические техники. Той же остановкой ВД я овладел всего за месяц, у меня весьма успешно прошло изучение азов игр с реальностью. Я начал не то что предполагать, а просто чувствовать, видеть, что меня ведёт по жизни какая-то сила. Более того, я вдруг очень ясно осознал, что эта сила вела меня всегда, но я её просто не замечал. Не обращал на неё внимания, хотя её присутствие порой проявлялось очень явно. Теперь, после начала магической практики, я стал видеть проявления Джары на каждом шагу. Порой доходило до смешного: так, в декабре у меня сломался холодильник. Вызванный мастер, изучив холодильник и задумчиво почесав в затылке, заявил, что нужно менять компрессор. Узнав, сколько это будет стоить, я решил просто купить новый холодильник, так как холодильник Сергея был уже далеко не новым. Нужной суммы на руках сразу не оказалось, решил взять холодильник в кредит. До этого я ни разу в жизни не брал кредитов: каково же было моё удивление, когда оформлявший покупку продавец, сделав запрос в какую-то базу данных о моей кредитной истории, отказал мне в кредите. На мой вопрос, в чём дело, лишь пожал плечами и сказал, что отказ пришел из их центрального офиса и он ничего не может сделать.

Идти в другой магазин мне расхотелось, я вернулся домой. Глянул на сиротливо стоявший холодильник, и какое-то побуждение заставило меня взять инструменты и проверить всё самому. В итоге через полчаса холодильник уже весело работал: выяснилось, что неисправность крылась в реле. Чтобы всё исправить, мне пришлось всего лишь почистить контакты. Получилось, что отказ в кредите просто избавил меня от ненужной покупки. И подобных случаев было немало – складывалось впечатление, что какая-то сила оберегает меня от неприятностей и не даёт делать глупости. Последнее тоже было весьма важным моментом: так, ближе к Новому году я ощутил очередной приступ тоски, печали, апатии. Я очень остро понимал, что у меня нет шанса пройти по магическому пути, что я на этом пути никто и зря теряю время. Более того, моя нынешняя работа тоже мне ничего не даёт – так и буду корпеть над всякой ерундой. Жизнь проходит, а я пока так ничего и не добился.

Осознание тупика было настолько невыносимым, что мне захотелось как-то изменить свою жизнь. Сейчас же, немедленно. Лучше всего было бы куда-то уехать. Посмотрев карту, я выбрал Владивосток – только потому, что это было далеко и я никогда там не был. Ехать решил поездом, заранее купил билет. Был рад тому, что у меня наконец-то начнётся совсем другая жизнь, что Новый год я встречу уже на новом месте.