Посторонние

Всё оказалось весьма непросто. Бартеореликс никак не позволял нащупать возле себя точку бифуркации для начала синтеза. Он расчищал свою орбиту лучше любой планеты, и означенную точку, после примерно двухсот безуспешных попыток, в конечном счёте пришлось создавать искусственно. К звезде был направлен транспортный корабль-камикадзе с автопилотом, под завязку нагруженный вакуумной взрывчаткой, многие десятилетия валявшейся где-то на бывших военных складах. Тысячи сверхмощных бомб, давным-давно никому не нужных, но до сих пор по чьей-то милой халатности не прошедших утилизацию, пригодились там, где этого никто не предполагал: они помогли жизни.

Луч коллапсатора был заблаговременно направлен туда, где взрывчатка по расчётам должна была сдетонировать. Рванула она конечно же на две секунды раньше, не выдержав жара звезды. Но одна ошибка тем не менее была нивелирована вторым просчётом, согласно которому синтез не мог стартовать вне прямого действия луча. В него ударила взрывная волна, исказив ионизированный поток и создав сильное возмущение магнитного поля.

Все затаили дыхание глядя в монитор на проваливающийся на глазах эксперимент. Взрыв, разнёсший бы половину Рибейседжа, слегка коснулся краешком Бартеореликса – как волоском провёл, и всё, казалось, стихло. Стургор чуть не взвыл от досады, собираясь спустить лютого Полкана на первую подвернувшуюся лаборантку в белом обтягивающем комбинезончике, глупо моргающую глазами рядом с ним, но тут из монитора раздался голос техника:

– Наблюдается уменьшение массы Объекта 2. Причина не установлена. Может, у меня приборы забарахлили… Да хер его знает, что такое!..

Объект 2, то есть сам Бартеореликс, по неясным причинам вдруг начал скукоживаться, теряя массу и объём. Жутковато. Но у Стургора тут же загорелись глаза. Он прильнул к экрану, собираясь гаркнуть технику что-то нелицеприятное, но тот уже вывел трансляцию на огромный монитор перед ним.

Ничего нового, собственно, там не происходило. Тот же пылающий огненный шар, почти во весь экран. Были слышны даже странные звуки, исходящие от него. Нечто, напоминающее радиопомехи от гигантского приёмника, только звук этот был намного ниже и грознее. У лаборантки невольно отвисла челюсть при виде этой картины, а Стургор к ней уже давно привык, и интересовали его только некоторые детали, неуловимые для простого обывателя. Он попросил техника вывести текущие числовые показатели. Увидев сложную диаграмму с мельтешащими, меняющимися цифрами, он чуть не запрыгал на месте. Почти всё соответствовало расчётам. Точка бифуркации была успешно создана и быстро набирала массу. Только находилась она явно далековато от расчётного места. Но удалённость в перспективе можно было компенсировать за счёт размеров и яркости объекта. Если всё получится, конечно.

Учёный, не помня себя, схватил лаборантку за предплечье. Стиснул его так, что она взвизгнула от боли, вырвала руку и убежала. Стургор этого не заметил. У него впервые в жизни случился настоящий научный оргазм.

Наступил, наконец, его звёздный час. Через несколько дней об успешном эксперименте знали уже все двадцать семь миллиардов разумных жителей Рибейседжа. К нему подкатила вся мыслимая пресса: задавали вопросы, сыпали поздравлениями, сомнениями, антинаучными теориями. «А что будет, если новая звезда вдруг взорвётся? А если она вдруг окажется недостаточно горячей/слишком горячей? А не погаснет ли она вдруг? А что же будет с Бартеореликсом? А не замёрзнем ли мы все, пока Бартеореликс «подтаивает»? А надолго ли хватит новой звезды? А может быть нам сразу сделать вторую такую же, на всякий случай? А как у вас вообще появилась эта идея? А вы женаты или замужем? А есть ли у вас дети?..» И т.д. и т.п. В основном всякий бред, к главному вопросу почти не относящийся. Стургор благодушно всем отвечал, не забывая отмечать своих ассистентов. Ему нравилась эта неожиданная слава. Правда, она быстро ему надоела, но он понимал всю остроту политического момента и терпеливо переносил всякие глупости.

В первоначальные расчёты, в связи с внеплановым изменением координат нового светила, пришлось вносить существенные коррективы. Предполагаемый изначально жёлтый карлик на такой дистанции свои функции обеспечивал бы уже с большим трудом. Стургор со своим коллективом понимал, в этом случае опять придётся вернуться к искусственным источникам света и тепла, причём независимо от времени года. Сезонный фактор не позволит собирать нужный урожай, значит, население придётся сократить. Иначе говоря, стилусоидная раса отчасти просто вымрет, как какие-нибудь древние трилобиты. От подобной перспективы его реденькие беленькие волосы встали дыбом. На карлике останавливаться однозначно было нельзя, звезда должна быть больше и горячее. Как этого достичь Стургор пока не видел, но в теории это можно было представить. Достичь не жёлтого карлика, а, скажем, голубого гиганта, раз в десять или пятнадцать массивнее. А ведь коллапсивная технология была ещё очень сырая, и на гиганта Стургор замахиваться до сих пор даже не думал. Но другого выхода теперь, пожалуй, не было. Дурак он какой-нибудь или гениальный учёный, спаситель всей цивилизации? Ну вот, теперь жизнь и покажет. Он тяжело вздохнул, пути назад уже не было. Ну, держись, астрофизика!

Ортолакс-2 звездой оказался весьма непростой и в некоторые научные расчёты просто не укладывался. Его яркость и масса постоянно и хаотично колебались, никак не желая возрастать равномерно. Кроме того, осевое вращение звезды, заторможенное изначально, на третий год эксперимента внезапно невероятно ускорилось, вызвав у Стургора со всем его коллективом вначале недоумение, потом испуг, и наконец облегчение, когда оно «почти» само собой успокоилось. Стургор тогда приказал уменьшить конфронтацию луча на край объекта, что до сих пор позволяло локально усиливать его гравитационное поле. Вместо этого сосредоточить основной его удар в центре. Он и сам не знал, какой эффект это может дать, но интуиция что-то ему подсказала в очередной раз, и она не ошиблась. Впоследствии выяснилось, что Ортолакс-2 вошёл в центр малозаметного, но более плотного газо-пылевого образования и фокус луча, сосредоточенный с одного его края, спровоцировал спонтанное ускорение его вращения за счёт увеличившейся пылевой нагрузки. Вообще-то, на первый взгляд это противоречило здравому смыслу, ибо увеличившаяся масса должна была бы замедлить вращение, но в тот раз физика сработала вопреки расчётам Стургора. Как, впрочем, и сам коллапсатор, который работал наперекор расчётам учёных трёх-четырёх тысячелетней давности. Ведь такая вот «херовина» не могла бы существовать даже в их воображении.

Стургор никому ничего не сказал, но крепко отругал самого себя за эту недоработку. Ошибка произошла из-за его невнимательности: активность луча надо было сразу или резко снижать на этом участке, или направить его в центр объекта, уменьшая его крутящий момент. Эффект мог быть непредсказуемым и необратимым, и ошибаться здесь было нельзя.

В общем, никто ничего тогда к счастью не понял. Только Рестайж, удивлённо глядя на показания спутника, пару раз связывался с начальником и обеспокоенно просил уточнить генезис этого странного ускорения. Стургор, по своему обыкновению не желавший терять репутацию перед подчинёнными, с умным видом обещал составить графический план явления с цифровыми обоснованиями. Сам же он только репу чесал, пытаясь понять, что происходит.

После этого случая учёный навсегда зарёкся оставлять процесс без своего постоянного контроля. Пока все были живы, а новую звезду уже можно было рассмотреть в мощный бинокль ясной ночью, надо быть особенно внимательным. Мелочей здесь категорически не существовало. Ортолакс-2 был его новорождённым ребёнком и с него нельзя было спускать глаз. По крайней мере до совершеннолетия. Лет, так, тридцать-сорок.

Однако столько времени впереди у него не было, Стургор прекрасно это понимал. Поэтому, выбрав себе преемника в лице Рестайжа, которому он доверял, хотя и недолюбливал, Стургор через девять годовых циклов отошёл от дел, переслав ему все коды и техническую документацию на объект. Главное дело всей его жизни уже сияло на небе даже днём в виде странной ярко-белой звезды-переростка, пока ещё даже близко не похожей на настоящее дневное светило. Бартеореликс же заметно побагровел и тоже казался странным, тёмно-красным. Некоторые жители планеты начали его побаиваться, предпочитая в ясную погоду днём на улицу не выходить. Глупости, конечно, но не все способны были сразу воспринять вполне научную идею о его аннигиляции.

В целом же всё шло по плану. Коллапсатор работал исправно и подал кому-то идею о возможной второй своей модификации. Молодое поколение учёных задумывалось над тем, как сделать его новую версию, компактнее и легче, пока ещё в сугубо эмпирическом приложении. С его помощью можно было бы, немного поиграв с частотой поляризации аннулировать опасные астероиды. А возможно, и целые бродячие планеты, тоже периодически залетающие на орбиту Рибейседжа. Или создавать новые планеты, при необходимости. Но это был очень сложный вопрос, и хотя вся техническая документация этого мега-проекта находились в открытом доступе, но экстраполировать их на меньший масштаб никто не решался, слишком большой объём данных надо было переработать, тут бы ни один современный суперкомпьютер не справился.

Рестайж старательно раскинув мозгами и перелопатив все документы пришёл к выводу о невозможности данной затеи. Просто нельзя было корректно выдержать все пропорции и правильные дистанции на мелком масштабе. Если бы что-то и получилось, то явно что-то не то. Но сама идея была хорошая, он посоветовал молодому поколению обратиться непосредственно к Стургору. Только вежливо. Старичок был с характером: хоть и специалист, но мог и послать молодое поколение на три весёлых буквы. Его уже нельзя было купить, только заинтересовать, идейно. Чем, если не деньгами? Славой? Угрозой всей планете? Ну-ну, попробуйте…

Но от Стургора толку тоже оказалось мало. Он только кисло улыбался и отнекивался от назойливых просьб поделиться опытом, ссылаясь на свою старческую деменцию: всё, мол, забыл. Не из вредности, конечно, просто он откровенно считал свою миссию выполненной. А сделать уменьшенную версию коллапсатора, то есть изменить нужным образом полярность и мощность лазерной архитектуры, источник запитывания технологического дистрибутива, того, что летает на орбите, а также геометрию элементной базы и характеристики оптической индустрии – это же в целом несложно. Справятся как-нибудь сами. Он посоветовал молодому поколению обратиться к Рестайжу, тот поможет. У него все данные на руках, молодые мозги и свежий взгляд на вещи.

Неизвестно, чем эта перепасовка в итоге закончилось. Но в конце концов был создан целый институт в несколько десятков сотрудников, возглавляемый совсем другими стилусоидами. С упорством, свойственной своей расе, они долго копировали, моделировали и масштабировали всю начинку прибора. Делали ошибки, исправляли, откатывались назад, соображали и снова пробовали всевозможные варианты. Когда через несколько лет работа была окончена, версия коллапсатора введена в строй и испытана, никто не мог до конца поверить, что изначально всё это могли создать всего-то несколько учёных, под руководством одного престарелого, не иначе как гения. Стургор5 навсегда остался в памяти поколений как абсолютный уникум. Он, разумеется, тоже стоял на плечах титанов – своих предшественников и современников, но имена этих титанов никто толком уже не помнил, и это инженерное чудо, размером с небольшой городской квартал, в памяти поколений может быть и незаслуженно, но навсегда стало ассоциироваться со Стургором.

В технической документации прибора было заявлено, что при отсутствии неполадок и форс-мажорных обстоятельств, в виде, например, крупного астероида, способного разнести спутник на части или столкнуть его с орбиты, работа будет завершена через шестьдесят пять – плюс/минус десять – годовых циклов. Бартеореликс будет полностью поглощён. Далее примерно такая же судьба ожидает ещё несколько звёзд, которые ожидаются на орбите Ортолакса, не считая пыли и всякого мелкого мусора, которого в космосе всегда хватает. Главным признаком финиша будет, естественно, внутренняя температура ядра, она должна соответствовать средним показателям для такого типа звёзд. Ну и яркость, ясное дело. В общем, всё как всегда. На Рибейседже к тому моменту, опять же по расчётам, должен наступить тёплый и влажный климат, независимо от широты и сезонности, поскольку атмосфера должна самостоятельно приспособиться к новым условиям. Продолжительность года и толщину атмосферы на планете, гласил документ, если что, подрегулируете сами, не маленькие ведь дети? И наступит тогда повсюду, на ближайшие пять-шесть миллиардов лет, красота имени Стургора, который к тому моменту уже двинет кони, разумеется. Ему было не жалко. Главное – выживание вида в целом, остальное – лирика. А у него, как у истинного стилусоида, отношение к лирике всегда было немного брезгливое.

Жизнь, как водится, всё-таки внесла свои коррективы в эти красивые планы. Синтез происходил неравномерно, скачками, то замедляясь почти до нуля, и заставляя всё научное сообщество неделями уныло рефлексировать у телескопов, поскольку что-то исправить на орбите было невозможно, то ускоряясь в десятки раз, невольно наводя страх на всех, кто продолжал следить за этой космической эволюцией. Желающих следить, впрочем, становилось всё меньше, жителям за все эти годы порядком надоело слышать регулярные сводки, как будто фронтовые, о достигнутой массе, яркости, радиоактивности и т.д. и т.п. Чувство опасности притупилось и всем хотелось просто жить, не оглядываясь на космос, будь он ближний или дальний.

Уже после смерти Стургора и Рестайжа, в полном соответствии с научными расчётами учёного, процесс синтеза был остановлен. Ортолакс превзошёл все прогнозы: климат на планете выровнялся, отчасти благодаря более мягкому воздействию ультрафиолетового излучения новой звезды, отчасти же на него повлияла бурно расплодившаяся в океанах на фоне изменившегося светового потока лемчегония – чёрная микроводоросль, которая активно выделяла озоноподобные газы, способствовавшие мягкому удержанию тепла в атмосфере планеты без жёсткого парникового эффекта. Об этой водоросли Стургор тоже упоминал в своих записях, но никто значения этому тогда не придал. Странно было отвлекаться на траву, пусть даже подводную, когда речь шла о космических и звёздных масштабах. Сутки незначительно удлинились за счёт замедления вращения Рибейседжа, который тоже чувствовал возросшую, хотя и незначительно, гравитацию от новой звезды. Ортолакс сиял ярко и ровно, немного уходя видимым спектром в синий цвет. В отличие от красного Бартеореликса, цвет этот успокаивал, внушая всем уверенность в будущем, которое теперь казалось безоблачным.

В память о научном достижении было решено увековечить учёного со свойственными текущей эпохе креативом и почестями, которых опять же удостаивали очень немногих. Единицы, проще говоря. Прах Стургора запечатали в герметичную капсулу из металлического сплава на основе титана, и отправили прямиком в сторону Ортолакса2, где он должен был романтично сгореть, влившись в атмосферу звезды и буквально став её частью. Сам Ортолакс2 решено было переименовать в Ортостуртон: название, в котором будто невзначай проскальзывала часть имени астрофизика. На вечную память.

У жителей планеты наконец появилась возможность заняться чем-то иным, кроме банального выживания. Необходимо было усовершенствовать законодательство во многих областях, поскольку старая политэкономическая модель не учитывала многие аспекты изменившейся реальности. В базу данных компьютерной нейросети, на тот момент уже управлявшей всеми аспектами социальной жизнедеятельности, были введены все имеющиеся сведения о звезде, климате, обществе, власти и т.д. Немного подумав, суперкомпьютер, со свойственной ему лаконичностью и прямотой, выдал ряд рекомендаций, от которых у многих рядовых обывателей застыла в жилах их белая кровь: ограничить рождаемость, путём обязательной стерилизации каждого четвёртого жителя; ввести в законодательство положения о смертной казни за тяжкие преступления – немаленький список преступлений прилагался тут же; обязательная эвтаназия всех стилусоидов по достижении ими определённого возраста; полный отказ от суверенных государств и упразднение границ; единая валюта, единое законодательство, с поправкой только на климатические особенности разных регионов, хотя эти особенности теперь были почти стёрты. И много всяких других идей на грани антиутопии. Как альтернатива, сурово пророчила нейросеть, перенаселение, нехватка продовольствия, эпидемии, разгул преступности, испорченная экология экономический крах и т.д. А на десерт – очередная и скорее всего последняя для цивилизации термоядерная война в течение ближайших четырёхсот годовых циклов, которая закончится, по её прогнозам, полным и теперь уже окончательным коллапсом цивилизации.

Только весёлого смайлика не хватало в конце такого прогноза.

Тогда быстро собралась небольшая партия активистов, выступающих за то, чтобы игнорировать данные прогнозы, и жить своим умом, без оглядки на всякие электронные системы. Выдвигали петиции, устраивали виртуальные голосования. Но при всей своей крикливости собрать достаточно сторонников они не смогли. Жители были настроены конформистским образом и привыкли полагаться на синтетический разум, нацеленный на одну конкретную задачу – достижение максимальной производительности с минимальными затратами, как трудовыми так и финансовыми. Сдвинуть их мировоззрение, а тем более вдохновить на некий цивилизационный бунт и не обращать внимания на предписания всеведущего компьютера, который до сих пор ни разу не ошибался, или вообще отключить его – было практически нереально.

Пока в недрах нейросети готовилась нормативная база под все предполагаемые изменения, что, собственно говоря, не заняло у неё особенно много времени, были предприняты несколько террористических вылазок в попытке взорвать относительно слабо защищённый операционный центр. Практически чудом они были пресечены плохо организованной службой безопасности. Понимая, что ситуация приобретает серьёзный оборот, власть, в лице Всемирного Совета, которому все доверяли больше, чем компьютерам, но тем не менее не способную выполнять несколько триллионов операций в секунду и давать точные прогнозы на сотни лет вперёд, решила передислоцировать нейронную Систему в более безопасную локацию: в космос, на неизвестный обывателям и никем не заселённый спутник одной из планет-гигантов на расстояние четверти светового года от Рибейседжа. Укрыть её там от фанатиков и буйных скептиков. Это было благоразумнее, чем бесконечно усиливать охрану и периодически вылавливать стайки всяких экзальтированных идиотов с бомбами.

Внедрение всех предложенных инициатив, за исключением пары десятков совсем уж одиозных, так и неприжившихся, вроде умерщвления безнадёжно больных детишек, потребовало многих усилий и несколько столетий, пока сменялись поколения обывателей. Только их далёкие потомки, узнав из учебников истории о былых нравах и законах, смогли равнодушно пожать своими узкими плечами и недоумённо хмыкнуть, представляя себе своих диковатых предков, которым только дубины не хватало для полного счастья.

Нет, хуже жить они не стали. Все энергетические потребности жителей планеты обеспечивало новое светило, щедро и бесплатно орошая планету светом и теплом, которые наука научилась успешно аккумулировать в небольших но ёмких цилиндрах Тардста, названных по имени изобретателя. Располагаемые на небольшой глубине под поверхностью почвы, они совсем не занимали полезного пространства, но зато способны были на один квадратный вилт – около полу миллиметра своей площади – аккумулировать массу полезной энергетической нагрузки практически из ничего, слабого ветра для этого было достаточно. Следующая генерация этой идеи позволила получать чистую энергию из абсолютного вакуума в совокупности с энергетическим шлейфом от вращения планеты, полностью независимо от звезды, и вакуумные генераторы, размером с небольшой одноэтажный дом, стали обеспечивать чистой энергией уже целые мегаполисы.

И тогда-то, кажется, наступило полное счастье, недооценённое современниками, потому что очень привычное. Без войн, эпидемий, голода, неравенства, космических угроз, поскольку всё космическое пространство круглосуточно и неусыпно мониторила специально созданная электронная служба космической безопасности, и прочих глобальных гадостей и неприятностей.

Как раз в это время на свет появился Скантул2.

Он был вторым и последним ребёнком в семье, согласно предписаниям нейронной сети. И хотя его родители не попали под норматив об обязательной стерилизации, он чётко знал, что младших братьев и сестёр у него уже не будет. Никому не могло прийти в голову нарушать закон, хотя бы потому, что обмануть Систему было невозможно, все жители были подсчитаны, учтены, генетически очищены, вакцинированы, пронумерованы и виртуально одобрены Советом. Локальные исключения делались тогда, когда обывателей на том или ином участке становилось слишком мало в результате какой-нибудь случайной техногенной катастрофы, которые тоже иногда случались, правда всё реже и реже.

Кроме того, он стал участником научной разработки, которую Система проводила в настоящее время, правда уже с согласия родителей. В результате генетической терапии, реализуемой на клеточной стадии формирования организма, совершенствовались все органы чувств стилусоидов, зрение обострялось в несколько раз, особенно в темноте, органы слуха начинали воспринимать, по желанию пациента, инфра- и ультразвуковые волны в широком диапазоне. Обоняние, осязание, скорость мышления – всё углублялось и ускорялось в несколько раз усилием воли обывателя, и так же усилием воли их можно было приглушить. Только чувство вкуса никто не трогал, еда никогда не считалась приоритетным направлением, даже в эмпирическом ключе, и постепенно вытеснялась питательными таблетками и инфузиями, так было удобнее и быстрее.

Когда Скантул немного подрос и окреп, он, как и предполагалось, всерьёз увлёкся цифровыми технологиями в области робототехники. Родители желали видеть его в будущем каким-нибудь светилом науки, талантливым программистом или, на крайний случай, инженером-конструктором. А он, в целом оправдывая их ожидания, внепланово увлёкся всякого рода взрывчатыми веществами. Промышленными, поскольку боевые давно уже не выпускались. Потом, к счастью, переключившись на пиротехнику. Здесь, вероятно, имела место случайная ошибка, допущенная при программирования его генома в лаборатории, они иногда до сих пор случались, технология была ещё сыроватая.

А ещё его очень рано заинтересовала работа родителей. Нэмикс с охотой посвящала его в некоторые детали хирургии и комбустиологии, избегая, конечно, особо пикантных и кровавых моментов, связанных с полостными операциями. Но он, кажется, и так понимал, что стоит за терминами «вскрытие грудной клетки», «ампутация конечностей», «эвтаназия» и тому подобной вербальной эквилибристикой. Задумчиво кивал и не переспрашивал.

Бронкл тоже рассказывал ему много интересного. Как руководитель двух десятков научных проектов, связанных с космологией, физикой, химией и всё той же робототехникой, он стал для Скантула практически ходячей энциклопедией, подробно и правдиво рассказывая ему о многих нюансах мироздания. А тот впитывал всё это своим генетически прокачанным мозгом, не отвлекаясь на игры со сверстниками и всякие детские забавы.

Очень скоро он сделал свой выбор жизненного пути, даже не отдавая себе отчёт в том, что этот выбор был предопределён компьютерным алгоритмом, задолго до его зачатия. Его свободная воля не была ущемлена искусственно, она была только научно отполирована и направлена в нужное русло.

Последний рассказ отца, когда тот в полумраке махал перед ним пробиркой с непонятной чёрной субстанцией похожей на уголь, наводя скуку, не очень сильно вдохновил. Скантула. Некоторые органические молекулы он и сам умел синтезировать в маленькой любительской лаборатории на столе в своей комнате. Не будучи прирождённым циником, тем не менее, малой отдавал себе отчёт в том, что вся эта шумиха и околонаучная возня направлена главным образом на выбивание и освоение бюджета, а научный энтузиазм, в том числе свойственный – иногда – и Бронклу, был скорее редким исключением. Но именно сейчас, похоже, Бронкл говорил вполне серьёзно, и это могло вылиться во что-то большее, чем просто вербальные пузыри.

Например, в какую-нибудь учёную экспедицию к отдалённой галактике, в которую Скантул тоже мог попасть в качестве пассажира, если удастся уговорить отца, который, возможно наигранно, сильно за него переживал. Сам Скантул ничего особенного в этом не видел, ну не врагов же они летят бомбить? Да и его учёбе это не помешает, она и так была виртуально-удалённой, так что командировка только принесла бы ему массу новых впечатлений.