Посторонние

После всех этих выкладок, честно и полностью обнародованных, Правительство приняло другое решение. Проект коллапсатора расконсервировали, хотя многие из его разработчиков уже покинули этот мир: кто-то переселился на соседнюю планету, кто – добровольно в печь с системой дожига, а главного конструктора прибора – Окротта1 – убила собственная жена, что-то перепутав в полупроводниковом соединении его бионического комбинезона. Она хотела немного поднять в нём температуру, чтобы сделать ему теплее, ибо тогда была зима, а Бартеореликс не обеспечивал ровный климат на протяжении всего года. Бедняга Окротт1 сгорел заживо за пару секунд вместе с бионическим комбинезоном и своим светлым разумом, даже не успев понять, что происходит.

В итоге принцип работы коллапсатора всё-таки поняли. Воссоздали несколько миллионов гигабайтов чертежей и прикинули бюджет. На сумму – колоссальную, но ещё очень предварительную – махнули рукой. Речь шла о выживании всей планеты, а безо всяких излишеств, вроде «бесплатных» полётов детишек младшего возраста к гигантским астероидам в рамках общеобразовательных программ, можно было и обойтись. По крайней мере в ближайшие годы. Ничего страшного не произойдёт, поплачут и успокоятся.

И началась теоретическая разработка. Никогда ещё стилусоиды так дружно не налегали на решение единой задачи. Вся вычислительная мощь тогдашней компьютерной инфраструктуры была задействована в этом проекте. Войну все быстро позабыли; границы между государствами, коих насчитывалось тогда два десятка с лишним, сгладились и испарились как будто сами собой; даже язык международного общения для удобства коммуникации был унифицирован и приведён к единому знаменателю. Все очень хотели жить.

И Бартеореликс это как будто тоже заметил, и одобрил. Он больше не хулиганил, вёл себя смирно. Тихо светил сверху, ожидая собственную участь.

Когда коллапсатор был наконец готов, через каких-нибудь тридцать лет, пришло время его испытать. Он представлял собой двухуровневую систему: первая часть его размещалась под поверхностью грунта в пустынном месте, и представляла собой огромную и гладко полированную трубу из чёрного закалённого вулканического стекла со всякой научной аппаратурой внутри: отражатели, преобразователи, усилители, трансформаторы… Её задача была собрать в пучок так называемый энергетический шлейф, который вырабатывала сама планета при осевом вращении, сфокусировать его в луч и одним мощным импульсом послать на другую часть коллапсатора – спутник, который летал на стационарной орбите максимально далеко от Рибейсежа, чтобы освободиться от влияния его атмосферы на свою материально-цифровую инфраструктуру. Спутник захватывал пучок, преобразовывал его оптические характеристики, сглаживая спектрально-волновую «рябь», возникающую из-за прохождения той же плотной атмосферы, и с ювелирной, насколько позволяли те архаичные возможности, точностью отражал его в нужную область туманности, тщательно выверенную заранее. Область начинала сжиматься, коллапсировать, увлекая за собой окружающую газо-пылевую среду. Далее всё это хозяйство, быстро приобретая критическую массу, начинало обрушиваться внутрь себя уже каскадом, завихряться, расплавляться и раскаляться.

Появлялся зародыш звезды.

Надо было непрерывно поддерживать этот процесс, поступательно воздействуя коллапсатором на зародыш стимулировать его неестественно быструю эволюцию, которая в природе была бы, конечно, невероятной. Далее звезда вырастала до нужного размера и процесс останавливался. Новое светило какое-то время ещё «остывало» продолжая поглощать всё, до чего может дотянуться гравитацией, расчищало пространство вокруг себя, и быстро потом успокаивалось, выходя на долгую тропу своего жизненного цикла.

Такая вот искусственная звезда, в отличие от настоящих, никогда не имела собственных планет или спутников, взяться им было неоткуда.

Это всё, конечно, в теории.

На практике получилось не так весело. Только методом многочисленных проб и ошибок, переделок и донастроек, которые требовали много времени, ибо после каждой попытки прибор необходимо было перезаряжать, снова и снова накапливая энергию планеты. Каждый такой цикл занимал от нескольких часов до нескольких недель. Понятие «недели» тогда тоже сильно варьировалось, хотя юридически неделя оставалась, стандартной, двенадцатисуточной, но сами сутки были довольно неравномерными, планета вращалась то слегка ускоряясь, то чуть замедляясь, и постоянно немного покачивалась в осевой проекции. На бытовом уровне это было нестрашно и почти незаметно, можно было не обращать внимания, однако эпоха требовала чёткости и стройности. Спутниковую навигацию, например, часто переклинивало.

Наконец, спустя ещё сто шестьдесят лет, уже следующее поколение стилусоидов нащупало верные алгоритмы. Удалось это сделать одному научному коллективу из разных полушарий. Они сообщались только виртуально, друг друга вживую никогда не видели, долго дискутировали, спорили, несколько раз вдрызг разосрались, но какая-то генетическая память о катастрофе заставила их всё-таки держаться вместе. Научный руководитель коллектива, Стургор-5, задумчиво почёсывая свой треугольный подбородок тремя пальцами, ибо двух на руке у него не хватало, смотря на снимок последней неудачной попытки коллапса – нечто, напоминающее тёмно-красный мерцающий колобок, размером чуть больше Рибейседжа – изрёк следующее:

– Нам надо попробовать хуёвину эту – линзу из синус-поляризатора пятого блока – продуть через соляную кислоту в вакууме. Потом отполировать и гальванизировать в коллоидном растворе аммиака. Потом можно её на место ставить. Главное соблюдать концентрацию и не нарушать прозрачность. И аккуратно всё сделать. Эта тварь должна заработать как надо, или я завтра своими руками её расхерачу. Она мне надоела, сука!

Его старший сотрудник, отливающий на мониторе зеленоватым светом, молодой но толковый стилусоид Рестайж-4, к которому все фамильярно обращались просто по номеру – «Четвёртый» – нервно хмыкнул и кивнул. У него самого давно руки чесались: добраться до полигона, взять кувалду побольше и настроить там всё это тонкое оборудование в соответствии со своими представлениями о прекрасном. В щепки, в осколки и в ошмётки!

– Хорошо, я понял. Не думаю, что это сработает, но раз вы считаете нужным – то сделаем. Только я бы заменил соляную кислоту на азотную. Можно?

– Вы, Четвёртый, меня хорошо расслышали. Никакой самодеятельности, ясно? – Стургор привычным движением почесал несуществующую бровь. – Оборудование очень дорогое, а вы всё запорете своими идеями. – Подумав, он добавил: – Я и сам знаю, что азотная лучше, но соляная безопаснее. Ясно?

– Ясно, – вздохнул Рестайж. Он знал, что спорить с авторитарным начальником бесполезно. Пошутить – можно; поругаться – можно; спорить – нельзя.

Он отключил Стургора и, немного подумав, набрал на обширной клавиатуре, прямо перед собой длинную команду на визуальное соединение со штабом Активной Зоны. Команда включала в себя географические координаты, номер абонента, требуемый тип связи и секретный шифр для защиты от хакеров. Дело всё-таки космической важности, мало ли что. Всего около пятидесяти символов. Долго, неудобно, муторно… Гораздо лучше и быстрее было бы, размышлял Рестайж, использовать собственный когнитивный потенциал и передавать команды мыслями, а не так вот… Но это было делом будущего, разработки в этом направлении велись уже давно. Но пока безуспешно. Видишь ли, когнитивные сигналы имеют слишком слабую поляризацию, и уловить их существующими методами невозможно. Может, когда-нибудь… А использовать голосовой интерфейс он не любил, электронный голос отзывался тонко и пронзительно, как металлом по стеклу, кто его только придумал? Так что пока приходилось мучиться с этой восьмисотклавишной аппаратурой. Очень утомительно.

Через несколько минут на экране перед ним появился его коллега в стандартном облегающем прикиде, только синего «делового» оттенка. Весь заспанный, как домашний кот. Клондл-8 всегда плохо спал по ночам из-за своей врождённой нервной возбудимости, с которой медицина ничего толком поделать не могла. Гормональный статус его был в порядке, ошибка скрывалась глубже, где-то на генетическом уровне. Отклонения такого рода были ещё плохо изучены, да и лечиться он толком не любил, накрепко запомнив завет своей бабушки: «Ты, внучок, этим живодёрам сильно не доверяй. Они тебя всякой отравой напичкают, потом будешь всю жизнь только бульончик через ухо сосать. Как твой прадедушка». И хотя прадедушка у него был совершенно нормальный – он сам его много раз видел – предупреждение бабушки накрепко запало ему глубоко в подсознание, и врачей он старался избегать. К своей бессоннице давно привык и примирился с ней. Уж лучше ходить вечно вялым и уставшим, чем отдать свой генезис на поругание каким-то костоправам, у которых «руки растут оттуда, где срам даже сказать», как говорила его мудрая бабушка. Она умная была – прямо клейма ставить негде. Потом она то ли простыла, то ли отравилась, и гордо приняла мучительную смерть, промаявшись где-то полгода на каких-то целебных травках, и очень принципиально не подпустив к себе ни одного врача. Личность, однако!

– Зона слушает, – немного осипшим голосом произнёс Клондл, по всей видимости не сразу признав Рестайжа на экране.

– Зона, слушай, – поддразнил его немного Рестайж. – Чем вы сейчас там занимаетесь? Есть какие-то подвижки по проекту, или всё на месте стоит?

– А-а… Это ты… Не, слушай, Четвёртый, тут полная жопа у нас. Температура в конденсаторах скачет. Кажется, охладитель гавкнул. Пока ждём экспертов, собираем данные. Надеюсь, там ничего серьёзного не будет. Ты чего хотел-то?

Рестайж кратко описал ему идею руководства и Клондл задумчиво покивал, взявшись рукой за плоский подбородок. Он явно что-то соображал про себя, оценивая новую мысль. Кажется, энтузиазма у него не прибавилось, но слова о «хуёвине» ему явно понравились. Он улыбнулся одним уголком рта.

– Ладно, сделаем. Когда закончим, я тебе письменный доклад скину на общий носитель. Скорее всего завтра, ближе к вечеру. Нам тут надо сначала с ремонтом разобраться. – Подумав, он добавил: – Я думаю, что все эти идеи – полная фигня, и нихуя не подействуют. А Старшой просто не знает, чего придумать ещё. – Клондл широко зевнул, показав все свои шестьдесят мелких чёрных блестящих зубов. – Сбрось мне точный алгоритм проекта на всякий случай, а то технарям нашим объяснять долго приходится, чего делать надо. Они там то ли тупят, то ли боятся пошевелиться лишний раз.

Точного алгоритма, конечно же не было, оба понимали, что это только красивые слова. Но Клондл никогда лишнюю ответственность на себя не брал, всегда предпочитая на всякий случай запасаться нужной бумажкой, за которую можно при случае спрятаться. В общем, типичный лузер-конформист.

Рестайж быстро набросал в цифровом виде тот самый «точный» алгоритм, созревший к тому моменту у него в мозгу, и по защищённой линии фотонной связи отправил его на общий носитель: своего рода жёсткий диск расширенного объёма с интеллектуальной базой данных, к которому имели доступ через целую сеть паролей и кодировок только сотрудники лаборатории.

Теперь оставалось только ждать, когда система даст результат. Подобных тех. заданий он отправил за всё время уже не один десяток, ничего особенного в этом не было, только энтузиазма у него с каждым разом убавлялось. Он подглядывал иногда через оптические линии той же фотонной связи за работой других лабораторий. Соображения там бывали самые разные, часто повторяющиеся, иногда – абсурдные, но он чувствовал, несмотря на некоторую усталость от всего этого, что вся эта оптическая-космическая идея – с накопителями, выпрямителями, усилителями и прочими отражателями – в целом правильная. Хотя, возможно, ему просто с самого младенчества нравилось играть со всякими лупами и микроскопами.

Неожиданно, на следующий день, не дожидаясь вечера, Клондл лично вышел на связь через визуальный интерфейс. Он выглядел очень необычно для себя, взволнованным, смущённым и напуганным одновременно. В последний раз Рестайж видел его таким примерно год назад, когда он на спор, прямо перед всеми сотрудниками лаборатории, собравшимися у экрана с одной стороны и рядом с ним с другой, какой-то острой сувенирной ракушкой с размаху рассёк себе щеку от носа до уха, уверенно утверждая, что одним усилием воли сможет остановить кровь, не испытывая никакого дискомфорта. В итоге пришлось тогда срочно доставить его на гидромобиле в ближайшую больницу. Там его, стонущего и истекающего белёсой кровью, выслушали, заштопали и посоветовали полечить психику в диспансере.

– Четвёртый, ты, может не поверишь, но алгоритм работает. По последним данным коллапс происходит даже активнее, чем мы предполагали, – Клондл нервно оскалился в улыбке. – Если хочешь – сам посмотри, я скину тебе новый пароль на подключение к телескопу. Передай Старшому, что он, сука, гений!

Всё это Клондл выпалил на одном дыхании, так что Рестайж даже не сразу ему поверил. Только потом, своими глазами увидев на проекторе, что происходит в заданной области, он понял, что вызвало такой восторг у его коллеги.

Среди рассеянных облаков туманности сгустился мощный и плотный вихревой поток. Прямо на глазах он всасывал в себя десятки тонн газо-пылевого вещества вращаясь и ускоряясь всё быстрее и быстрее. Картина фантастическая, завораживающая до мурашек на спине. Рестайж так и застыл, приоткрыв рот: в прямом эфире прямо перед ним рождалась новая звезда.

Целый час местного времени – примерно девяносто минут – он не мог оторваться от проектора. Потом всё-таки опомнился и быстро набрал координаты Стургора. Тот не сразу вышел на связь, а по своему обыкновению долго тянул с соединением, набивая цену своей многооопытной голове.

– Я вас слушаю, – равнодушно ответил наконец он, глядя на взволнованного коллегу. Ничего хорошего он не ждал, а когда узнал новости и увидел своими глазами прямое включение с орбитального телескопа, распорядился только продолжать наблюдения и тщательно всё фиксировать. Но в голосе и во взгляде у него что-то всё-таки изменилось. Рестайж знал, что это очень дорогого стоит.

Начала термоядерного синтеза, однако, пришлось ждать довольно долго. Только через двадцать суток в центре бешеного вращения вспыхнуло нечто, похожее на настоящую звезду. Момент этот все пропустили, поскольку Стургор делал вид, что ему это вообще неинтересно, и даже не заглядывал в трансляцию; Клондл по своему обыкновению успел приуныть, энтузиазм у него быстро улетучился; а Рестайж слишком отвлекался на свои бытовые проблемы. Ему надо было помогать своей старшей дочери собирать и программировать мудрёный даже для него небольшой робототехнический комплекс по заданию электронной Гимназии. Младшая дочь сама была ещё на стадии проекта. Её формированием и развитием как раз занималась супруга Рестайжа – Стриндекс-3, которая в соответствии со своими обычными странностями изъявила желание делать это лично, без привлечения инкубатора. Такой неоправданный риск постоянно внутренне напрягал Рестайжа, но сделать он ничего не мог. Естественное вынашивание потомства лет двести назад было упразднено, потом снова узаконено. Видишь ли, народные чаяния подтолкнули Администрацию пересмотреть текущие медицинские нормативы. Власть, что называется, нашла себе игрушки!

Но на двадцать первые сутки с Рестайжем через спутниковый интерфейс связался один из техников и сухо сообщил, что синтез начался и происходит пока без нареканий. Рестайж поблагодарил его за информацию и поспешил к инсталлятору, установленному в голографическом зале. Абсолютно тёмная изолированная комната, без единой щели и лучика света. Голографическое изображение, получаемое онлайн с телескопа, выводилась точно на середину зала в чёрно-белом цвете, но очень точная в пропорциях. Применяемая технология позволяла как угодно её крутить, масштабировать на весь зал целиком или отдельными элементами, резать на слои, изучая во всех подробностях и совершать с ней ещё массу полезных операций.

Рестайж вывел трансляцию со спутника прямо перед собой. Видно было плоховато, сказывалась удалённость объекта, но основная идея была очевидна: процесс пошёл. И пошёл так, как нужно.

Космический пылевой круговорот больше не выглядел хаотично. Вращение его слегка замедлилось и отступило от центра, а в центре было видно нечто ярко-белое, шарообразной формы и со слегка размытыми краями. Когда Рестайж приблизил изображение, то стали заметны казавшиеся здесь тонкими, а на самом деле многокилометровые струи газа и пыли, со всех сторон извергающиеся на поверхность белого объекта. Он поглощал их с жадностью, свойственной только зутрапоидам: гигантским двенадцатиногим насекомым, обитающим в тёплых морях Рибейседжа и также всасывающим добычу через крупнопористую шкуру. Шкура выделяла липкий и очень едкий фермент, который привлекал разных мелких тварей благополучно приклеивал их к шкуре зутрапоида, обволакивал, изолируя от внешней среды, удушал и медленно растворял, позволяя добыче рассосаться и всосаться вовнутрь в виде жиденького питательного экстракта. От любой добычи, даже самой твёрдой, не оставалось ничего. Этакий кислотный крематорий.

Рестайж хмыкнул и мотнул головой, отгоняя эти идиотские мысли. Он ещё раз внимательно осмотрел со всех сторон голограмму. Зарождение звезды можно было считать состоявшимся фактом. Теперь вопрос упирался только в сроки. Насколько быстро будет идти синтез, и когда точно необходимо будет его остановить?

Собственно, для этих вопросов и существует их научный коллектив. Надо сейчас обрадовать Стургора, наверняка он истосковался про себя, гадая, что там делается.

Стургор с плохо скрываемым жадным интересом впился глазами в происходящее, когда Рестайж вывел трансляцию перед ним. Он тоже чуть не открыл рот, смотря на это научное чудо. Но быстро взял себя в руки, сделал немного скучающее выражение лица, и попросил ещё приблизить изображение, повернуть и усилить контраст. Потом изрёк следующее:

– Импульсный момент со спутника необходимо скоординировать равномернее. У нас есть техническая возможность сделать пучок более монотонным? В идеале разделить его на два или три пучка синхронно.

«Во, загнул! – мелькнула возмущённая мысль у Рестайжа. – Чем мы будем там пучок делить? Ножом его резать, что ли?»

– Нет, знаете, я думаю, это невозможно, – спокойно ответил он, стараясь, чтобы голос не выдал его научное негодование. – Это не было предусмотрено в проекте с самого начала. Максимум, что мы можем сделать сейчас, это повысить амплитуду фотонной атаки на объект. Увеличить мощность пучка, проще говоря. Да и то, ненамного, процентов на восемь. Максимум – на пятнадцать.

– Ну, хорошо, я понял, – произнёс Стургор, щипая себя за подбородок. – Так и сделайте. У нас, похоже, начинает что –то получаться, коллега. Надо только ускорить процесс, а не то мы будем так лет десять ковыряться.

Рестайж кивнул. Насчёт десяти лет Стургор, конечно, преувеличил, но пять или шесть годовых циклов может уйти запросто и само по себе это было нестрашно. Если бы только всё пошло как предполагалось, то можно было и двадцать лет, понятное дело, потратить на этот злосчастный синтез. Но какая-то тень сомнения всё же оставалась, гарантий успеха никто ведь дать не мог. Процесс коллапса мог внезапно нарушиться непредвиденными обстоятельствами, выйти из под контроля И если так, то выяснять это надо быстрее, мало ли что

Следующие несколько месячных циклов прошли в тщетных поисках научного решения. Тут уже подключились все действовавшие на тот момент институты на планете и просто энтузиасты-любители со своими идеями и оборудованием. Какой только псевдоучёной ерунды не пришлось наслушаться Рестайжу со своим коллективом. Предлагалось запустить второй сателлит с двойными отражателями, что позволит делить пучок на две части, безо всякой дополнительной алхимии. Гипотетически, конечно же. Также предлагалось запустить к спутнику комплекс неких зеркал и пропускать пучок через них, дабы многократно увеличить мощность луча. Но особенно Стургору понравилась идея поданная одним уважаемым на тот момент профессором: послать к спутнику некие инфразвуковые установки с магнитными катушками и особым образом сквозь них «подогревать» тот самый несчастный пучок, после чего тот, видимо, будет обязан самостоятельно «расслоиться» на тридцать маленьких лучиков и ударить в звезду абсолютно равномерным образом.

Стургор ржал как лошадь полдня, видимо представляя себе эту картину. И только послав ему ответ в виде короткой и нецензурной рецензии наконец успокоился. В такие моменты праведного гнева связываться с ним было бесполезно и опасно, в лучшем случае он мог облить собеседника грязью. Научной.

Так или иначе проблема тогда была решена, причём спонтанно. Возможно, помогла смекалка и жизненный опыт Стургора, который, не подавая виду, тем не менее ежедневно и даже еженощно крутил себе мозги так и сяк в поисках решения вопроса. Или, возможно, Собян наконец услышал чьи-то мольбы и немного сжалился над несчастными обречёнными стилусоидами.

Пытаясь усилить поляризацию d-составляющей потока, дабы дополнительно устранить его мерцание, Стургор отдал тогда распоряжение пропустить сквозь шлейф, собираемый ещё здесь, на планете, поток частиц ионизированной плазмы, который по задумке должен был замедлить пучок, придав ему некое подобие массы, что и приведёт к сокращению хаотичного импульса потока, а стало быть и мерцание должно уменьшиться.

В конечном счёте мерцание стало только сильнее, но зато данная манипуляция спровоцировала неожиданный побочный эффект. Новая звезда, до сих пор нехотя растущая в глубине туманности, как будто получая сильные удары током, начала конвульсивно вздрагивать, явно усиливая свою активность. Сняв показания техники доложили, что у объекта происходит спонтанное усиление гравитационного поля, что вначале всех перепугало, ибо не укладывалось ни в какие расчёты. Но потом быстро выяснилось, что эти скачки гравитации провоцируют настоящий обвал ближайшей и отдалённой материи на объект, заставляя её падать на него чуть ли не со световой скоростью. Происходило то, что было предсказано теорией с самого начала, и что ни разу ещё не наблюдалось в натуре. Практически коллапс пространства вокруг объекта, который до определённой степени происходил быстрее вдали от объекта, а не вблизи. Материя сворачивалась вовнутрь, напирая и обгоняя самое себя, буквально заворачиваясь в трубочку у самого края объекта. Коллапс – во всей своей первобытной красоте. В общем, мечта цивилизации нечаянно сбылась, коллапсатор на 100 % оправдал своё название.

Стургор, обычно сдержанный и невозмутимый, в тот день бегал по всему зданию своей лаборатории, что-то орал, ликовал и махал руками. На радостях он бы конечно и напился чего-нибудь крепкого и ядрёного, доведя себя до состояния поросячьего визга, но генетика всё равно бы это ему не позволила, поэтому он только наелся каких-то конфет с пирожными и, будто в самом деле не помня себя, ходил и угощал ими всех встречных и поперечных сотрудников, техников и лаборантов, чем сильно всех позабавил. В глубине его разума вдруг шевельнулось что-то давно забытое и задвинутое в самый дальний угол подсознания. Маленький киндер с большими глазами и широко распахнутым разумом. Всего на несколько часов.

Тем не менее, на формирование новой полноценной звезды – жёлтого карлика – ушло два годовых цикла. Всё это время коллапсатор работал без выходных, хотя и с техническими перерывами на сбор данных о последствиях его деятельности в ближайших окрестностях. Родительская туманность медленно смещалась, описывая плавный полукруг в своей области галактики. Искусственная же звезда, слабо взаимодействуя с окружающей средой, в основном оставалась на одном месте, только дотягиваясь гравитационным полем до проплывающих мимо по своим орбитам облаков космической пыли и жадно их поглощая.

Когда новая звезда по достигнутым параметрам наконец стала полностью соответствовать своим сородичам, Стургор распорядился эксперимент прекратить. Новое светило ничем внешне не отличалось от других звёзд, если не считать чуть повышенной яркости и на 30% увеличенного радиоактивного фона, что, в целом, укладывалось в предполагаемые рамки погрешности и было непринципиально. Комитет по научным инновациям, в составе 25 членов и одного председателя долго и придирчиво рассматривал это творение, изучая документацию и делая всевозможные замеры. Наконец, решение было вынесено: звезду признали полноценной, за исключением нескольких мелких нюансов, а Стургору с его коллективом выписали денежную премию в размере полугодового оклада. Негусто, но главная суть была, конечно, не в этом. Отныне, на него все смотрели как на спасителя и единственную надежду для стилусоидной расы. А он, осознавая всю ответственность, недолго почивал на лаврах и вскоре снова вплотную занялся работой. Уже по-настоящему.

По предварительным расчётам, новая звезда с рабочим названием Ортолакс-2 должна была заменить собой Бартеореликс, либо полностью поглотив его, либо, что представить было сложнее, выкинув с орбиты куда-нибудь подальше, в открытый космос, и встать на его место. Многие жители Рибейседжа, представляя себе эту картину, недоверчиво хихикали, кто молча, кто вслух, но громко всё же старались не хохотать.