Посторонние

Всё оказалось даже лучше, чем учёный представлял себе с самого начала. После небольшой расшифровки полученных данных стало очевидно: образец, возрастом три с половиной миллиона лет, когда-то представлял из себя некое насекомое, точнее, целый рой мелких насекомых, погибших одномоментно от резкого положительного перепада температуры. Вероятно, что-то их сожгло. Ну, это бывает… Приблизительный расчёт их генетической матрицы позволял точнее представить себе их форму, размер и окраску. Бронкл скопировал цифры в аналитическую базу и движением пальца отправил полученный файл на материальное диагностирование.

Удивлённо пожужжав несколько секунд программа смоделировала и выдала на виртуальный монитор наиболее вероятный визуальный образ инопланетного насекомого, увеличенный в сорок раз: миниатюрный жучок чёрного цвета и округлой формы, с четырьмя парами крепких лапок. С виду вполне безобидный, он имел что-то наподобие жала, поэтому, скорее всего, был ядовит. Агрессивный, хищный, вёл стайный образ жизни в больших колониях, был склонен к каннибализму в голодные и засушливые времена. Произошёл от более крупного вида, вероятно уже вымершего на тот момент. Жучок обитал скорее всего в гористой местности и селился большими колониями в несколько тысяч особей в расщелинах скал, каждый день или, возможно, по ночам всем роем вылетая на охоту.

Среди насекомых, населяющих Рибейседж в настоящий момент, да и в прошлом тоже, подобных ему не обнаружилось. Генетическая уникальность объекта заинтриговала Бронкла. Как жил и от кого прятался на своей планете этот плотоядный жучок? Кто охотился на него? Пищевые цепи инопланетной жизни вообще были любопытным явлением. Если они добывали пищу всем роем, то наверняка их добыча была намного крупнее чем они сами. Возможно, какое-то животное или рой подобных же насекомых, но не настолько хищных. Во всём предстояло разобраться. И главный вопрос: существует ли этот вид или его потомки в настоящий момент? Если да, то что они из себя сейчас представляют, что представляет собой их добыча и что же всё-таки их так одномоментно уничтожило? Может, вспышка звезды, как когда-то на Рибейседже? Интересно…

Сопоставление внешних характеристик объекта с известными представителями фауны дало возможность предположить, что вид может населять планету с атмосферой, близкой по составу с Кортордром-5, только ещё жёстче. То есть, дышать там, конечно, можно, но из-за газов сернистой группы пришлось бы запасаться фильтрами, иначе долго там не выдержать. А из-за скачков температуры и радиации наверняка могла бы понадобиться и защитная амуниция, чтобы не уподобиться случайно этому жучку.

Раздался тонкий писк сигнала, оповещающий о посетителе. На виртуальном мониторе, рядом с жучком, появилась озабоченная физиономия Инглодра. Ему, несмотря на всю сдержанность, тоже не терпелось узнать результаты экспертизы. Бронкл пропустил его, щёлкнув виртуальную клавишу перед собой.

Не снимая с головы гарнитуру, тот молча прошёл через кабинет и встал рядом с шефом, заворожённо глядя на инопланетную живность.

– Я видел недавно похожих жуков, – прокомментировал он очевидный факт. – Можно подумать, он прямо родственник с нашими треммиксами. Копия!

Бронкл молча кивнул на таблицу параметрических данных насекомого. Взглянув туда, Инглодр удивлённо замолк, челюсть его невольно отвисла.

Таблица свидетельствовала, что дыхательная система у жучка отсутствовала напрочь, как будто он не живой, а какой-то стеклянный. Если подумать, может быть оно и неудивительно, вдыхать там всё равно толком было нечего.

– Фигня какая-то, – пробормотал он, нервно потирая руки. – Такого же не бывает. Он должен как-то дышать. Он же биологический… Наверное…

– Похоже, это какой-то анаэробный тип. – Бронкл покрутил пальцем в воздухе перед собой, увеличивая изображение ещё в двадцать раз. Перед ним застыла непропорционально массивная лапка насекомого с острым, раздвоенным коготком на кончике. – Нам необходимо его синтезировать, хотя бы одну особь для начала. Цифровую матрицу его ДНК я вам предоставлю. Займитесь этим, Инглодр, только очень внимательно, без пробелов и ошибок, а то копия начнёт у нас какой-нибудь металл жевать с умным видом. – Бронкл хмыкнул, припоминая одного такого крохотного любителя алюминиевой пудры у себя в кабинете – тоже ошибку лаборанта при синтезировании генома. – Я вам доверяю Инглодр, нам нужна абсолютная достоверность. Будьте внимательны. А в отделе будут пока заниматься синтезом возможных вариантов дыхательной смеси для этого вида, чтобы он не задохнулся у нас сразу же. – Бронкл покрутил изображение в пространстве перед собой, внимательно приглядываясь к его брюшку. – Я всё-таки не верю, что это абсолютный анаэроб. И вообще, надо жизненную среду ему подготовить: температуру, влажность, питание. Ну, вы понимаете, не в первый раз уже. Я думаю, в нашем отделе справятся, они там умеют всё грамотно подбирать.

– Я возьму ответственность на себя, – пообещал Инглодр, всё также благоговейно глядя на виртуальную модель жучка. – Завтра, максимум послезавтра, он будет готов. Аутентичный до последней клетки. Я сам хочу на него посмотреть вживую. Это надо же – тварь с другой галактики. Офигеть просто!

Инглодр вышел, дверь за ним тихонько закрылась, а Бронкл ещё раз взглянул на жучка целиком. Вживую его размер вряд ли будет превышать фалангу пальца, но вот темперамент может оказаться хуже любой известной зверюги, хуже дегородидра. А учитывая его крайнюю ядовитость, надо будет принять меры предосторожности, иначе можно остаться без сотрудников, некоторые из которых слишком легкомысленно относились к таким вещам.

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

Боль… Жгучая, нестерпимая боль. Отчаяние… Ярость… И страх… Пронизывающий всё, все клетки, до последней. Ничего больше нет. Только эти четыре чувства. Они перемешались, они заполнили всё. И прошлое, и настоящее. Да, особенно настоящее… И будущее. Ярость, страх, отчаяние и боль. Нет больше света, или темноты. Нет больше сил и желаний. Только Боль, страх, ярость и отчаяние. Всё. Они заполнили собой весь горизонт, от края до края. Накрыли целиком и сжали все вместе, без права поднять голову или о чём-то ещё подумать. Можно только страдать. Вечно. Вечно… Вечно… Вечно…

Крохотный и примитивный мозг насекомого, вдруг осознавший себя через многие века времени и световые годы расстояния, всё ещё был неспособен сфокусировать мысль на настоящем моменте. Он был неспособен удивляться или радоваться. Внутри у него пульсировала только одна мысль-воспоминание о последних секундах жизни, прожитых когда-то его невообразимо далёким предком в другом времени и в другой реальности. Те секунды гигантским колоколом стучали сейчас в его крохотной голове. Ночь… Предок как обычно в это время летает и охотится на всякую мелкую живность. Какой-то странный, незнакомый, неприятный запах вдруг обволакивает его и его сородичей… Такое и раньше случалось, но не так сильно и неожиданно… Отблески со всех сторон… Много отблесков… Грохот… Яркая вспышка!.. Температура вдруг подскакивает в сотни раз… На нём и на его сородичах за несколько секунд панцири плавятся как свечки… Но они не умирают сразу. Они все вместе падают на раскалённую почву, которая тоже плавится не хуже мягкого сыра… Если бы он умел корчиться от боли или орать матом, то именно сейчас он бы корчился и орал… вместе со всей стаей… Спустя бесконечность – внезапный ливень из концентрированной кислоты, и за несколько секунд все – весь их многочисленный рой – буквально растворяются в ней целиком, каждой клеткой чувствуя эту раздирающую субстанцию на своей шкуре. И – чернота. Бесконечная и безразличная.

Кто-то большой и очень умный устроил им этот внезапный жестокий цирк, кровожадно сбросив на головы себе подобным очередную огромную многотонную бомбу с кислотной составляющей, которая огненным шквалом выжгла всё вокруг себя в радиусе многих квадратных километров, а распылённое одновременно с этим облако сернистой кислоты жестоко добило всё то, что не погибло сразу, спрятавшись в окопах, притаившись в укрытиях, защитившись в бункерах…

Всяких мелких насекомых и животных, обитавших здесь в округе, в расчёт естественно никто не брал. Они всегда умирали молча, безответно. Никто из них ни разу не пожаловался, не возмутился беспределом и не принял никаких ответных мер. А когда всё было кончено и война вдруг оборвалась разгромной ничьёй, то никаких шансов на выживание на огромной дымящейся планете не осталось даже у простейших бактерий. Finita la comedia.

Наконец, насекомое – маленький жук, размером с булавочную головку, покрытый чёрным, округлым и глянцевым панцирем – сосредоточило внимание на себе и происходящем вокруг. Было очень трудно дышать, вокруг была масса совершенно чужеродных запахов и звуков. Инстинкт подсказал ему не шевелиться, но его что-то настойчиво потряхивало, сопело, гудело и пищало. Оно почувствовало какое-то касание. Если бы жук мог, он бы сейчас зажмурился, но это было ему не суждено и через стекло лабораторной склянки, в которой он находился, он увидел мутные очертания какой-то здоровенной, белой и плоской хари, пристально и с любопытством разглядывающей его словно уникальный экспонат из музея. Вдруг это огромное мурло ласково улыбнулось, слегка встряхнуло банку и помахало ему своими длинными пальчиками, каждым из которых оно могло запросто превратить его в лепёшку. Своим странным тоненьким голосом на грани ультразвука оно произнесло следующее:

– Привет, жук! Ты у меня уже девятнадцатая попытка. Не вздумай тут задыхаться или устраивать оргии, понял?

Он ничего не понял, но сознание его постепенно прояснялось. Болезненные воспоминания из другого мира и из другого мозга постепенно отступали. Он пробно пошевелил лапками: задними, передними и двумя парами средних. Всё было на местах и работало как надо. Непосредственной опасности вроде бы не было, вот только дышать по-прежнему было очень трудно. Удушливая, тяжёлая атмосфера, слишком горячая и едкая. Так он долго тут не протянет!

Инглодр через стекло нацелил на жучка портативный функциометр, чем-то напоминающий большой белый пистолет, измеряя его жизненные показатели. Посмотрел, нахмурился. Воткнул в банку сверху через специальное отверстие с впускным клапаном тонюсенькую белую трубочку, через проводок соединённую с лабораторным газообменником, скрытым за стеной, набрал команду через когнитивный интерфейс в базу данных и в колбу невидимой струйкой полился чистый аргон. Дышать сразу стало намного легче.

– Ну вот, – кивнул стилусоид, повторно измерив показатели. – Сейчас я проведу биопсию внешней оболочки объекта для анализа её химического состава, – сообщил Инглодр, обращаясь для записи своих действий в информационный накопитель, стоявший на столе перед ним и представляющий собой небольшой чёрный шар с серебристой линией посередине. Шар записывал все доступные показания внешней среды: влажность, силу магнитного поля, температуру, давление, изображение, звук и ещё целую кучу параметров. Инглодр снял верхнюю герметичную крышку с сосуда и, памятуя о высокой ядовитости объекта, одной рукой, защищённой тонким слоем специального геля, играющего роль хирургических перчаток зафиксировал жука, аккуратно прижав его ко дну сосуда маленьким пинцетиком. Другой рукой достал из ящичка с лабораторными инструментами маленькую иголку. Ловким заученным движением пропустил её через настольный прибор с пучком лучей инфракрасного спектра, удаляя с иглы защитную оболочку. Остриём он скользнул по спинке своего пациента, снимая мазок генетического материала. Далее его предстояло отправить для исследования в другой отдел. Инглодр же накрыл несчастное насекомое следующим прибором: небольшой полусферой металлического цвета, закрывшей жучка целиком. Обращаясь в накопитель он констатировал:

– Сейчас я проведу мониторинг когнитивных функций объекта. Необходимо выяснить его ретроспективный опыт, глубину и детализацию его нейросенсорных показателей. – Инглодр застыл на месте, глядя через гарнитуру на виртуальную схему нервной системы жука, всплывшую перед ним. Он отметил некоторое сходство данных с местными насекомыми, но прежде всего его интересовала именно дыхательная система. Внимательно изучив строение крошечного организма он отметил несколько неясных для себя моментов. Пузырьки с жидкостным содержимым у основания лапок, возможно связанные с вестибулярным аппаратом организма; какие-то светло-зелёные пятнышки внутри глаз жука. Инглодр направил на них луч ультрафиолетового спектра. Никакого эффекта. Также на инфракрасный свет и радиоволну. Реакцию вызвал только рентгеновский луч: пятна тут же изменили цвет, став чёрными и сузившись в два раза. Нечто, напоминающее сложную сетку, опоясывающую жучка ровно посередине под панцирем. Инглодр остановился увеличивая изображение. Сетка состояла из маленьких кристалликов, хаотично нагромождённых друг на друга. Наверное, это оно – дыхательная мембрана

Жучок, уже начавший привыкать к своему новому положению подопытной крысы, старался не шевелиться. До определённого момента ему это удавалось. Но когда его «дыхательную мембрану» вдруг аккуратно но сильно залепили непонятной слизью, вырвавшейся откуда-то сверху и наглухо перекрывшую ему доступ любых газов, он впал в неистовство. Инстинктивно понимая, что это конец, начал рваться во все стороны и устраивать оргию. Но из сферы деваться ему было некуда. Через несколько секунд он бессильно рухнул, снова проваливаясь в чёрное небытие.

– Так-то лучше, – удовлетворённо моргнул лаборант. – Сейчас я про тебя всё узнаю, безмозглое ты насекомое. – Он снял полусферу и излюбленным приёмом – прямо пальцами – предварительно настроив лёгким движением мысли свою гарнитуру на нужный ракурс, увеличение и резкость, ввёл жуку в нервную сетку микроскопический электрод. Сработал анализатор когнитивного спектра, проникая в отдел ретроспективного опыта живого организма. Через несколько минут потекли расшифрованные данные аудиовизуального диапазона. Инглодр тут сам застыл, открыв рот. Перед ним во весь виртуальный монитор всплыла странная и жутковатая инсталляция, сопровождаемая хлопками и разрывами – последние секунды жизни букашки жившей, вероятно, миллионы лет назад, на другой планете и в другой галактике.

Цветовой спектр изображения был монохромно-серого оттенка, а кругом клубилось какое-то неясное марево. То ли день, то ли ночь? Толком неясно. Так же смутно что-то грохотало вблизи на одной ноте. Может, это ветер? Нет, вряд ли. Если прислушаться, можно было различить сплошную канонаду. Хлопки, практически непрерывные, они звучали всё громче и отчётливее. Серое марево на виртуальном мониторе вдруг странно засверкало. Мелькнули какие-то одиночные искры… Куда же несёт эту безмозглую букашку? Очевидно, что там опасно. Ещё искры… Ещё больше… Вдруг – страшный разрыв и всё рушится вниз, на местную почву светло-бежевого оттенка и безо всякой растительности. Ещё какой-то непонятный звук… Изображение тряслось и неприятно шелестело. Похоже, там происходило что-то очень опасное. Может, этих жуков вытравливали, как вредителей? М-да, неприятно… но надо смотреть до последней секунды. Работа такая, однако…

Последние секунды пришли быстро. Откуда-то сверху опустилось полупрозрачное туманное облако, закрывшее остатки видимости, ещё несколько трепыханий, похожих на конвульсии, и – всё… Чернота. Тихо, быстро и непонятно. Похоже, это действительно был какой-то инсектицид. Взрывной.

Сзади к нему подошла Арзарса. Она тоже видела всю инсталляцию через свой гаджет, и впечатление на неё она произвела сугубо удручающее.

– Там что, шла война? – выразила она свою очевидную догадку. – Этому жуку, похоже, досталось ни за что. Даже жалко его.

– Надо предъявить всё это наверх, – решил Инглодр, просмотрев запись ещё раз. – Не нравятся мне эти звуки на заднем плане. Как будто действительно артиллерия из прошлого работает. Возможно, мы нашли что-то уникальное, но не хватает параметрических данных для анализа, одна муть.

Арзарса немного ошарашенно кивала. Ей было достаточно уже одного факта наличия инопланетной жизни, но война, конечно, означала нечто большее. Жизнь, которую можно было назвать разумной, некая цивилизация, или несколько цивилизаций. Вероятно, диковатых и полуголодных, ведших ожесточённую конфронтацию между собой за ресурсы и сферы влияния в том, другом мире. Ей стало немного не по себе. Вспомнились уроки истории, где сухим, педагогическим языком искусственный интеллект рассказывал ей факты о глобальном термоядерном конфликте из прошлого Рибейседжа. Ненависть, лютая злоба, стремление разбить, добить любой ценой врага по другую сторону границы. Холодная бесконечная зима с кислотными сугробами на фоне почерневшего неба… И всеобщая ярость, парадоксальным образом переходящая в глухую апатию и уныние… Тогда казалось – это конец.

Инглодр решил не виртуально, а лично присутствовать при отчёте, что не противоречило общепринятым нормам. Вместе со своей ассистенткой он представил Бронклу извлечённую запись, которую тот внимательно просмотрел и прослушал несколько раз, прежде чем давать свои комментарии. Не скрывая интереса, он заявил:

– Материал качественный, но очень ограниченный. Мало фактуры, так что нам предстоит ещё поработать над ним. Вы получили результаты генетической экспертизы из лаборатории?

– Мы сейчас как раз работаем над этим, – немножко соврал Инглодр, вспомнив, что собирался отправить полученный с панциря мазок в материальный отдел. Вопрос этот был технический и много времени в любом случае не займёт. В пределах четверти суток результаты будут получены, и вряд ли состоится какая-то сенсация, и так ясно – органика. Но алгоритм надо было соблюдать, иначе система заблокирует сведения и придётся начинать всё сначала. В любом случае, это сейчас было второстепенно, а главный вопрос так и повис в воздухе. Лаборант робко поинтересовался:

– Но ведь там действительно была стрельба и взрывы где-то вблизи? Значит, мы нашли разумную жизнь? Как вы считаете?

– Я считаю, – немного подумав мрачно ответил Бронкл, – что разумная жизнь со взрывами и стрельбой не сочетается. Технически развитая – возможно. Но разумные существа стрелять и бомбить себе подобных не станут. Это разные вещи, если вы понимаете о чём я говорю.

Инглодр хмыкнул, а Арзарса эмоционально нахмурилась. О войнах она знала только из исторических данных, и они всегда казались ей дикостью, недостойной даже насекомых. Ведь всегда можно договориться между собой и найти какой-то компромисс. Если, конечно, захотеть его искать. А найдя – согласиться взаимно принять. А приняв – согласиться соблюдать. И соблюдать. Чётко и честно: без подлости, без вывертов и прочей подобной аморальной казуистики. В истории, к сожалению, никогда не бывает так гладко, и вряд ли это тот самый случай. Ладно, миссия покажет, что там за инопланетный разум и разум ли он вообще?

Тем более, что жучок был древний и за минувшие эпохи там могло случиться ещё что угодно, от глобальной пандемии до падения астероида.

В небольшом генетическом инкубаторе Бронкл быстренько сделал несколько биологических репликаций с насекомого. Поместив их в портативный цилиндрический прозрачный контейнер с подходящей газовой средой он направился в кабинет Принсцилла. Тот хотя и строил из себя всегда прожжённого циника, но тем не менее, как и все стилусоиды, к науке был неравнодушен. С интересом повертев в руках контейнер и просмотрев данные, он сказал:

– Наш комитет конечно трудно чем-то удивить, они ещё и не таких букашек видели. Но запись интересная, боевичок такой, игрушечный. – Принсцилл движением пальца в пространстве перед собой ещё раз врубил медиафайл, внимательно прислушиваясь к заднему фону. – Если в анализах с образца мы найдём что-то нестандартное, то система, я уверен, даст одобрение, а дальше алгоритм ясный: соберёмся, проголосуем как надо. Бюджет тебе будет, Бро.

Бронкл кивнул. Его всегда немного забавляла эта дутая бюрократия. Каждый раз, когда «возникала производственная необходимость» собиралась комиссия, штук десять, из персонажей, которые ни бельмеса не смыслят в вопросах, которые с умным видом обсуждают. Заслушивали доклады, изучали отчёты, прикидывали бюджеты, даже голосовали… Ага. А конечное решение о научной перспективности и экономической целесообразности разработки, как правило, делегировали принимать нейронной системе, в которую заносились известные данные о проекте. Она кумекала про себя, секунд пять, и выносила рекомендацию, к которой вся комиссия с облегчением и присоединялась. Ну, нейросеть, ясное дело, всегда была на стороне технического прогресса. Ей все эти разговоры об «излишнем интересе к проектам, не имеющим в настоящее время прямой прикладной научной ценности и очевидного практического вектора развития», были абсолютно индифферентны. Она только предлагала, как оптимизировать расходы на проект, и вот это действительно всегда было полезно. Процентов десять-пятнадцать, а то и двадцать средств без этих рекомендаций было бы потрачено впустую. Это выяснялось каждый раз, и каждый раз вызывало у очередной комиссии вздох искреннего удивления.

Всё-таки полезная это была штука – искусственный разум. Без соплей, без сомнений, без заморочек и без корысти. Только холодный и точный расчёт.

Лаборатория в этот раз работала на удивление долго, и только на следующий день Бронкл получил расшифровку данных в цифровом виде. Результаты генетической экспертизы немного настораживали, никак не сопоставляясь с явно органической природой образца. Оно могло быть чем угодно: ошибкой биохимика, космическим мусором, чьей-то неумной шуткой, но только не живым организмом. Вместе с результатами из лаборатории в этот раз даже поступила краткая, но ёмкая рецензия, что бывало крайне редко. В ней содержалась сдержанная просьба не присылать больше подобных материалов, и без того хватает более серьёзной работы. Вот так. Жучок-то оказался совсем не промах!

На заседании комиссии по бюджетному финансированию научных проектов, в которой по протекции Принсцилла любезно согласились выслушать Бронкла, тот, перед пятнадцатью членами рабочей группы, сидящих в большом белом зале без окон, за длинным столом из искусственного коричневого камня, отполированного как зеркало, лично представил все собранные данные по объекту со своими комментариями и пояснениями. Вопреки собственным ожиданиям, большого энтузиазма среди них он не встретил. Все, кроме Принсцилла, сидели с пресным выражением на своих плоских рожах, прикрытых цифровыми гарнитурами, и разве что не зевали, когда Бронкл с неподдельным энтузиазмом объяснял им всю эмпирическую значимость научных изысканий в области астрономических исследований. Оживление вызвала только демонстрация медиафайла. Кто-то из членов группы, приподнял свою гарнитуру на лоб, и с умным видом сказал, обращаясь к Бронклу:

– Я сейчас ясно слышал, как там что-то хлопнуло. Я не специалист, конечно, но, по-моему, на взрыв это было не похоже. Может, там какие-то газовые пузыри летают, и вот так лопаются периодически? А жука вашего как раз таким хлопком и прибило. Может, нам не стоит из-за этого так далеко летать?

– Анализ звуковых данных, который провела наша лаборатория, – начал терпеливо объяснять ему Бронкл, – с абсолютной точностью идентифицирует этот хлопок именно как взрыв вещества боевого поражающего свойства. Подобные такому применялись когда-то и у нас в войсках. Это точно не жидкость и не газ. Скорее всего – что-то твёрдое и ломкое. Оно точно не встречается нигде в природе. Синтезируется только физико-химическим способом в специальных условиях. Таким образом, естественным путём их происхождение объяснить невозможно. – Бронкл незаметно вздохнул, глядя в скучающие глаза собеседника. – Из этого можно сделать однозначный вывод: их разработали и произвели искусственно. Это достаточно сложный процесс, определённо требующий когнитивного участия и соответствующего технического оснащения.

– А вот вы сами говорите нам, – подала голос руководитель биологического направления из лаборатории опытных технологий, вся плоская и белая, как любой стилусоид, а может, даже и больше, – что ваше насекомое не может дышать нашей атмосферой, и ему нужен аргон и метан. Вы можете себе представить и нам объяснить, как должен выглядеть мир, в котором оно жило и дышало когда-то? Куда мы прилетим, и что там скорее всего увидим?

– Можно сделать эмпирическую модель, – Бронкл помедлил, подбирая подходящие определения, – но вы же понимаете, что она будет актуальна только на момент гибели насекомого. Что там сейчас происходит, мы не знаем. Если послать зонд, он не сможет собрать все данные, возможности автономных аппаратов очевидно не безграничны. Хотя они, безусловно, намного дешевле, с этим я не спорю. Но живая миссия, в отличие от зонда, способна прямо на месте решать какие-то возникающие вопросы, а их всегда возникает много. Кроме того, дополнительные нюансы обязательно появятся по пути следования аппарата, а зонд не способен оперативно реагировать на изменения в окружающем пространстве, он заточен под одну конкретную задачу.