Куколка

И только, уже засыпая, юный Лемах подумал, что граф назвал штабс-капитана шулером, а он, Петенька, не возразил. Наверное, в глубине души понимал это, вот только не хотел признавать очевидную правду.

Глава 10

В сопровождении двух лакеев, вооружённых кольями, при свете дрожащих в неверных руках фонарей, Беллингтон исследовал сад. Они шли на истошный вой, время от времени прерываемый, очевидно, для заглатывания очередной порции воздуха.

– Невероятно обширная глотка у этого животного… – пробормотал Чарлз, всматриваясь в мотавшиеся от ветра кусты роз.

– Вы захватили пистолеты, ваша светлость? – дребезжащий голос старого Хинли обеспокоено прозвучал от настежь распахнутой двери.

Старик в сад не пошёл, демонстрируя белоснежные чулки и лосины в качестве главного аргумента. Впрочем, граф в нём не нуждался, как и в пистолетах. Он уже решил, что ни за что на свете не лишит жизни существо с такими выдающимися вокальными данными. Вскоре стало ясно, что в саду Аякса нет.

– Он выбрался наружу, – изумился один из лакеев и тут же, споткнувшись, упал в какую-то яму.

Беллингтон, разглядывая обширный подкоп, ведущий прямиком за стену замка, восхитился:

– И я даже знаю как! Похоже, собака трудилась над этим не один день. Интересно, почему никто этого не заметил?

Вой прозвучал глухо и совсем рядом, за каменной кладкой.

Лакеи ринулись к воротам, намереваясь совершить обходной маневр, а вот Чарлз пошёл коротким путём. Он протиснулся в ход, вырытый псом. Ободравшись о подмёрзшие комья, изрядно испачкавшись, он оказался почти рядом с собакой, замершей около какой-то массы, напоминающей брошенный куль с мукой.

Глаза Чарлза привыкли к темноте настолько, что сумели разглядеть очертания массивной фигуры животного.

– Привет, – сказал он псу спокойно. – Что тут у нас?

Он прошествовал мимо «кошмара Беллингтон-хауза» лёгкой походкой, не испытывая и капли сомнения. Дрогни Чарлз в эти минуты, пёс наверняка это почувствовал бы и не простил бы ему слабости. Граф был осведомлен о способностях некоторых животных улавливать флюиды страха, поэтому держался спокойно и уверенно. А через секунду и вовсе перестал беспокоиться о таких мелочах, потому как увидел, лежащий перед собакой…труп?

– Надеюсь, ты его не слопал, – сказал он псу внушительно в горящие жёлтым огнём зрачки.

Беллингтон сграбастал безвольное тело, перекинул его через плечо и помчался к воротам весьма проворно. Несчастный путник на его спине не проявлял никаких признаков жизни – стоило поторопиться!

Хинли, подслеповато щурясь, всматривался в темноту ночи. Ах, не стоило доверять Доббсу и Филипсу! Оба лакея не расторопны и трусоваты. Дворецкий преувеличивал. Парни, действительно, были не слишком проворны в силу своих внушительных пропорций, а вот трусили они только перед Аяксом. Что в данной ситуации и было определяющим фактором. Старик уж, было, совсем собрался ступить в своём безупречном туалете в темноту ночи: не мог же он позволить шестому графу Беллингтону погибнуть от собачьих зубов. Но тут сам нововступивший наследник попал в поле зрения Хинли.

Граф мчался длинными скачками, а рядом страшной тенью неслась чёрная собака.

Дворецкий суетливо заметался по холлу в поисках какого-нибудь оружия. Так он и думал! Доббс и Филипс благополучно куда-то испарились, а хозяин пытается спастись бегством от «кошмара Беллингтон-хауза». Когда сухие пальцы старика завладели, наконец, подходящим предметом в виде каминной кочерги, он услышал голос графа прямо рядом с собой, отчего вздрогнул и уронил своё оружие.

– Хинли, разбудите Софи и Мэри. Аякс то ли кого-то нашёл, то ли на кого-то напал.

Чарлз прошёл в одну из гостевых комнат, расположенных в правом крыле здания, и опустил свою ношу на бордовое покрывало кровати. Теперь было ясно, что перед ним женщина. Юбка и разметавшиеся по лицу волосы тому свидетельствовали.

– И отправьте Филипса за доктором, – бросил он новое распоряжение мнущемуся в дверях Хинли.

Беллингтон отправился к себе в спальню и быстро сбросил испачканную одежду. Он взглянул на свои руки: придётся вновь заняться туалетом. Он дёрнул за шнур, требуя к себе внимания.

В ту же секунду Хинли возник на пороге, вот только свои пожелания Чарлзу пришлось оставить при себе.

– Ваша светлость, – старик имел вид растерянный и несколько смущённый. – Невозможно осмотреть новоприбывшую особу.

Пришлось графу вновь натянуть перепачканный сюртук и последовать за дворецким.

Картина, представшая его взору, впечатляла. У самой двери гостевой комнаты сидел Аякс. Острые, белые клыки его виднелись из-под вздрагивающих нервно синих подгубников, а из пасти доносилось рычание не просто злобное, а свирепое. Горничные опасливо жались невдалеке, не решаясь приблизиться к собаке.

– Не пускает! – завидев приближающегося графа, вскричала тоненькая, импульсивная Софи, ярко блестя чёрными очами.

«Всех, кто будет бояться пса, прогоню к чертям!» – решил Чарлз сердито, входя к пострадавшей.

________________________________

*** Варенька все последующие дни была безрассудно весела, а порой замирала с мечтательным выражением на лице. Она вспоминала объятья, поцелуи и обмирала от сладкого ужаса. Да полно, с ней ли всё это было?

Такое состояние барышни беспокоило Марфу всё больше и больше. Вечером, помогая девушке облачаться ко сну, нянька не выдержала, заметив потаённую улыбку на нежных губах воспитанницы.

– А вот скажу-ка я барину, чтоб посадил вас под замок, – сказала баба сердито.

– Это ещё почему?! – Варя надменно изогнула бровь, приобретая царственное великолепие.

– Что б не грезили о запретном, – Марфа ловко чесала распушённую медь волос густым гребнем.

Барышня дёрнула головою, протестуя, отчего медовое облако метнулось в воздухе беспокойно.

– Известно мне про ваши амурные настроения, – не отступала нянька. – И как это вам не стыдно, Варвара Ильинишна? Сосватанная невеста – почитай, что жена. А вы – с англичанином целоваться! Хорошо, никто не увидал.

Варя махнула рукой, пытаясь прервать излияния негодовавшей Марфы, потому как признавала правоту её упрёков.

Только, бабу уже было не остановить.

– А ну, как бы увидал кто? Доложили бы Петеньке – тогда, ему стреляться. Куда как здорово! Граф-то этот, сразу видно, горазд с пистолетами управляться. Подстрелит Петра Георгиевича – и точка!

Баба своего добилась: крупные слёзы заструились по румяным щекам барышни, обильно закапали с кончика поникшего к низу носа.

– И что он вам дался, ласточка моя ненаглядная? – Марфуша обхватила девушку своими мягкими руками и прижала к обширной груди. – Красивый – верно, и приласкать, небось, умеет. Да только, слышала я, невеста у него есть.

Варя громко шмыгнула носом – и верно! – как она могла позабыть? Атамана-то покупал он для какой-то Луизы…

А что же тогда значили его поцелуи? Его слова? И объятия?.. А то самое!!! Дура! Дура! Дура!

Варенька рухнула на постель, заливаясь горькими слезами; слезами отчаяния.

– Да полно вам! – Марфа присела рядом; не бросилась противно сюсюкать и утешать, а наоборот была спокойна. – Все они, блудники-охальники, одинаковые, что благородные, что холопья, что иноземцы.… И одной слезинки он вашей не стоит.

Да уж, это точно! Девушка вытерла уголком подушки очи. Сладко было ей вспоминать поцелуи… так и ему, наверное, тоже… Что ж, при встрече она даст понять графу Шербруку: воспоминания – всё, на что он может рассчитывать.

Марфа оставила барышню уже в полудрёме и широким шагом направилась в библиотеку, где предполагала отыскать хозяина. Она не ошиблась.

Илья Савович в длинном халате, с ночным колпаком на поредевших седеньких волосах склонился над тяжёлым фолиантом, придвинувши свечи как можно ближе. Небольшое, сухонькое тело его терялось в массивном кресле чёрного бархата.

Марфа на мгновение почувствовала жалость к барину. Надо бы оставить человека в покое.… Ан, нет! – нянька решительно упёрла кулаки в бока. Шутка ли? Речь идёт о Вареньке.

– Когда свадьбу играть будем? – бухнула баба без обиняков.

Илья Савович отодвинул книжку и растерянно огляделся: разум, погружённый в чтение, не спешил воспринимать действительность.

– Про Варенькину свадьбу говорю, – настаивала Марфа, подозревая, что барин намеревается вновь приняться за чтение, потому как снова потянулся к книге.

Но господин Коржавин лишь засунул закладку между страниц и поворотился к няньке. Лицо у него при этом было сердитым.

«Не иначе, ругаться будет», – решила Марфа, и лицо её приобрело упрямое выражение.

Илья Савович глубоко вздохнул и сказал просто:

– Боюсь я, Марфа. Слово дал – держать надобно, а душа противится. Ничего не скажу, Петруша – хороший мальчик…. Да вот беда – всё ещё мальчик! Нет в нём взрослости; нужной опоры для брака.

– А ну-тка, – гукнула баба свирепо, – и не повзрослеет вовсе?

– Того и боюсь.

Марфа не собиралась сдаваться:

– При хорошей жене из недотёпы человека сделать можно.

– Старый я уже, Марфа. Девочку свою в надёжные руки отдать бы и помирать можно. Не даёт Пётр Лемах спокойствия моей душе.

– Так за другого отдайте. Велика печаль!

– Не могу, слово Георгию дал.

– Ну-у, барин, ты, как девка боязливая: и хочется, и колется, и мамка не велит! – разбушевалась нянька, презрев все правила приличия. – Смотри, кабы не пожалеть потом!

– А уж в этом с тебя спрос, толстая корова! – громыхнул неожиданно грозно Илья Савович. – Не уследишь за барышней – шкуру с живой спущу!

– Созрела девка! Замуж пора!! – в два раза громче супротив прежнего возопила баба, всем видом выражая готовность стоять на своём. Разверзнись сей час хляби небесные, с громом-молнией, и тогда бы нянька не сдвинулась с места.

– Марфа, уйди, Христа ради, – тихо попросил Илья Савович. – Я подумаю о твоих словах.

– Уж вы бы поторопились думать-то, Илья Савич, – нянька согнулась до полу, приобретая просительный тон и необходимую случаю подобострастность.

Как-никак, нужную мысль до барина она донесла, теперь остаётся только ждать.

Господин Коржавин хоть мыслями и не торопок, но в решениях своих твёрд.

Варенька слышала отдалённые раскаты марфушиного неистовства и даже различала отдельные слова. «Замуж пора» она услышала вполне явственно. И тут же оскорблённая гордость подсказала ей, что нашла выход, как залечить полученные от Шербрука раны.

Глава 11

Следующие полчаса наполнили графа Беллингтона новым опытом.

«Брат милосердия! – ново, необычно и даже свежо», – усмехался Чарлз, черкая острозаточенным ножом по предполагаемым швам грязного платья.

Справедливо рассудив, что одежда всё равно испорчена и нет необходимости щадить эти жалкие лохмотья, он не особо церемонился. Торопился ещё и потому, что понимал: действенная помощь нужна немедленно.

У двери по-прежнему непреодолимой преградой для слуг возвышался Аякс. Стоило оттащить пса к месту его заключения, да только это могло занять много времени, а полуженщина-полутруп требовала безоговорочного внимания.

Срывая последние тряпочки с безучастного тела, испачкавшись при этом ещё основательнее, Чарлз чертыхался.

– Надо было оставить твою находку под кустом, – сказал издали граф собаке, и крикнул дальше, толпящимся в коридоре слугам. – Тёплой воды, тряпок и бренди.

Суетливый гомон и бодроудаляющийся топот сказали ему, что приказания приняты к исполнению. Чарлз бросил взгляд на пострадавшую и невольно задержал дыхание. Тело, блестевшее перед ним безупречной кожей, было гармоничных пропорций. Если бы не оскорбляли взгляд сбитые в кровь ступни и не выделялись заскорузлые красные ладони, граф мог бы с уверенностью сказать, что не встречал женщины прелестнее. Не отдавая себе отчёта в действиях, Беллингтон стремительно смахнул грязные пряди с лица потерпевшей, ожидая увидеть продолжение совершенства. Его ждало разочарование: на опухшем, в лиловых разводах от ушибов, лице невозможно было угадать присущие прежде черты. Даже форма губ скрывалась под кровью, засохшей коркой.

«Жива ли она? – Беллингтон сжал ледяное запястье и ощутил слабые толчки прерывистого пульса.

– Если и жива, то ненадолго, – пробормотал граф себе под нос недовольно.

Он резко крутнулся к двери: так и есть – сгрудились у входа и не торопятся доставить ему нужные вещи.

Аякс уже был спокоен. Хотя его голова, сложенная на вытянутые лапы, занимала почти весь проход, а сощуренные глаза злобно поблёскивали, Чарлз был уверен, что пёс понимает всё происходящее и не намерен чинить препятствий слугам.

– Я жду вас, – сказал граф ёжившимся в страхе горничным таким тоном, что перспектива быть растерзанными собакой показалась им более привлекательной.

Софи и Мэри, толкаясь, ринулись к жертве ночного происшествия, и Чарлз решил, было, что остаток ночи он всё же закончит в своей постели.

Поторопился с выводами!

Софи, недолго думая, засунула ступню пострадавшей прямиком в чашку с горячей водой.

Боль была ужасающа. Элизабет показалось, что ей одним махом отрезали ногу…топором…всю ступню разом. Она закричала так, как не кричала никогда в жизни. В её, наполненный мукой, ор вплёлся тоненький визг перепуганной насмерть горничной и свирепое рычание невидимого зверя.

Настоящая какофония звуков!

– Решили оставить несчастную без ног? – холодно поинтересовался Беллингтон, подталкивая Софи к выходу. – На вас-то я могу рассчитывать? – недоверчиво покосился он в сторону дородной, флегматичной Мэри, воспринимающей происшедшее с сонным недоумением. – Похоже, что нет. Мэри и Софи, вы свободны. Хинли, я был бы благодарен вашим участием.

Старик тихонько приблизился и окинул поле предстоящей деятельности робким взглядом.

– Похоже, – пробормотал Чарлз сквозь зубы, – случись со мной какая-нибудь неприятность в этом доме, я благополучно загнусь сам по себе.

Ещё он хотел добавить: «Интересно, мой дядюшка скончался сразу или долго молил о помощи, которой так и не дождался?». Но промолчал, видя неподдельное замешательство, охватившее Хинли. Назревала возможность остаться совсем без помощников.

– Раны всё равно нужно промыть, – жёстко оповестил старика Чарлз.

– Нельзя ли уменьшить громкость этого создания? – предложил дворецкий несмело.

– Попробовать можно.

Граф подхватил женщину под мышки, крепко прижал её спину к своей груди и нажал на подбородок сильными пальцами, открывая несчастной рот ещё шире.

– Хинли, лейте сюда бренди.

Старика, казалось, парализовало на месте.

– Зачем?

Бет больше не кричала, лишь хрипло стонала, выталкивая воздух из распахнутой насильно глотки.

– Представьте, что вы порезали руку. Сильно… – терпеливо выговорил Чарлз.

Дворецкий взглянул на бутылку в своей руке: конечно, граф прав, это помогает забыться.

– Но я – мужчина, а она – женщина!

– И в чём же разница, кроме очевидного? – Беллингтон начал свирепеть. – У неё отсутствуют руки, ноги или не хватает каких-то иных органов?

Тысяча чертей! Его загонят в гроб, не иначе! Уложат рядом с этим полутрупом и накроют простынкой. Где была его голова, когда он рассчитал Франсуазу и Антуана? Посчитал, что замок, итак, кишит слугами…

– Для леди возможно выпить бокал вина; чашечку грога при простуде…– вещал между тем дворецкий вполне серьёзно.

– … или бутылку бренди, если от этого зависит её жизнь, – решительно прервал разглогольствывания слуги Беллингтон. – К тому же, дама – по всей видимости, не леди.

Последний довод оказался самым весомым, и Хинли приступил к выполнению задания.

Элизабет кашляла и давилась, но жгучая жидкость всё наполняла и наполняла ей рот до тех пор, пока не стало всё равно, голова закружилась и поплыла, как по волнам высохшая, полая тыква…

Сильные руки прижимали её тело к чему-то тёплому, несомненно, живому, и от одного осознания этого становилось покойно.

Другие руки, сухие и несмелые, что-то делали с её ногами – неприятное и болезненное. Только боль существовала где-то рядом, не захватывая целиком всё тело. Уверенный голос звучал у самого её лица. Невидимый спаситель руководил возвращением Элизабет к жизни. Теперь она была уверена, что это именно возвращение…

Доктор Филдинг осмотрел спящую женщину, откинув несколько одеял, щедро на неё наваленных. Он ограничился беглым осмотром и тут же прикрыл нагое тело вновь. По его мнению, во врачебной помощи нуждался в первую очередь сам хозяин замка, а не бродяжка, невесть откуда появившаяся.

Граф, с болезненным, измученным лицом, стоял, опершись плечом об угол шкафа, и наблюдал за действиями эскулапа внимательно.

– Мы промыли раны холодной водой, опасаясь за состояние тканей. Налицо следы обморожения. – Чарлз говорил тихо и ровно.

– Я пришлю мазь и примочки, – торопливо откликнулся доктор и перешёл к волнующей его теме. – Вы сами, милорд, хорошо себя чувствуете?

– Я здоров. – Отрезал сердито Беллингтон. – От вас я хотел бы узнать о состоянии моей подопечной.

Филдинг пожал плечами:

– Здоровье у неё, по всей видимости, хорошее. Досталось ей крепко. Однако, она жива. Это хороший показатель. Есть угроза возникновения лихорадки, организм был переохлаждён. Скоро это выяснится. Ночью хорошо было бы оставить с больной горничную… и убрать отсюда этого жуткого пса.

– Благодарю вас, мистер Филдинг. Все хозяйственные заботы я привык разрешать своими силами. – Чарлз бесцеремонно выпроваживал доктора. – Филипс отвезёт вас, не затруднитесь передать лекарства с ним.

Шаги доктора гулко отзвучали и пропали за дверью.

Чарлз присел перед Аяксом на корточки:

– Похоже, приятель, нам с тобой сегодня не спать вовсе.

____________________________________

*** С графом Шербруком Варенька вновь встретилась на музыкальном вечере у госпожи Кокошиной.

Александр прибыл поздно; или это Варвара Ильинична его разглядела не сразу? В общем, англичанин появился, когда вокальные представления Ольги Николаевны подходили к концу.

Варя, сидевшая с выражением вежливого внимания на лице, глубоко и облегчённо вздохнула: убей Бог, не понимала она радости в пристрастии госпожи Кокошиной к оперному пению. Барышня лицом повеселела и живо огляделась. Вот тут она и наткнулась на пристальный взгляд чёрных очей.

Варенька всю неделю тренировала свою волю, зная, что встреча с англичанином всё равно состоится, и надо суметь достойно выглядеть при этом. Сколь часов провела у зеркала – не счесть! Да видно, зря потратила время. Потому как сейчас вздрогнула и густо покраснела.

А тот уже был рядом.

– Не видел вас очень долго. Здоровье ваше в порядке? – глаза, смотревшие в упор, лучились участием и неподдельным интересом.

Варя бросилась в панику: да что с ней творится?! Руки-ноги – ватные, а в голове враз исчезли все до единой мысли.

Девушка в отчаянье схватила лежащую рядом на столе книгу и, только ощутив пальцами её бархатистую поверхность, сообразила, что в руках у неё альбом Ольги Николаевны. Благодарение Богу – вот и тема для разговора!

– Госпожа Кокошина хвастала давеча, что вы начертали ей в альбом прелестные стихи, – постепенно голос набрал уверенность и зазвучал почти так, как Вареньке и хотелось.

Она распахнула книгу и прочла с выражением:

 Вы съеденить могли с холодностью сердечной

 Чудесный жар пленительных очей,

 Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;

 Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей.

– Стихи действительно чудные, – совершенно нескромно подтвердил Шербрук и тут же огорошил признанием. – Да только, они не мои. Написаны уже достаточно давно господином склонным к стихосложению гораздо более моего. Прочёл их в альбоме у одной своей знакомой и запомнил. А тут Ольга Николаевна подступилась – как с ножом к горлу. Вот и принял грех на душу – изложил труд достойного стихотворца под своим именем…

– Как можно? – пролепетала растерянно Варенька.

– … и нисколько в этом не раскаиваюсь. – Закончил Александр весело.

Варя рассердилась:

– Притворство, выходит, у вас в крови?

Она памятовала больше о прошлой прогулке, чем о стишках, и граф это понял. Его смородинные очи сделались глубокими и бархатными, а голос понизился до мягкого шёпота.

– Только, когда это для меня ничего не стоит.

Он поддразнивал девушку, но Варя в своём смятённом состоянии этого не поняла.

– Вот как! – зрачки её полыхнули сапфирами, ярко и угрожающе. – Значит, вы привыкли разбрасываться ничего не значащими обещаниями? И поделом мне! Впредь не буду такой дурочкой.

Варя не хотела этого говорить. Видит Бог, не хотела! Только слова, рождённые саднящей в груди обидой, выскочили сами. Осознав весь ужас произнесённого (ещё бы, Варенька не только созналась, что была увлечена любовной романтикой, предложенной графом, но и признала, что придавала ей серьёзное значение, как оказалось, совсем ей не свойственное), барышня рванулась прочь от собеседника чуть не бегом. Она с трудом сдерживала набегавшие слёзы.

Куда как здорово! Метаться потревоженной клушей по гостиной Ольги Николаевны, первой в мире сплетницы и интриганки; давать пищу для пересудов – в своём ли уме Варвара Ильинична?

Граф следом не кинулся, соблюдая благоразумие.

– Какая непосредственность и чистота, – бормотал он задумчиво, – ни капли притворства и глупого кокетства… и красота, почти божественная своим совершенством.

Оставалось задать себе вопрос, что он намерен делать с этими открытиями.

А Варя торопилась скрыться в туалетной комнате. И надо же! – нос к носу столкнулась с хозяйкой дома.

– Что это с вами, Варенька? – сладко запело мелодичное контральто. – Кто вас расстроил?

Варвара Ильинична, стиснув зубы, совсем непочтительно прорвалась сквозь преграду и облегчённо прихлопнула дверь, наваливаясь на неё всем телом. Вдруг вздумается госпоже Кокошиной проявить упорство в своём любопытстве?

Девушка представила, как Ольга Николаевна ходит по зале и с таинственным видом делает скользкие намёки. Можно и не сомневаться, к концу вечера будет измышлена какая-нибудь пикантная история, главной героиней которой будет барышня Коржавина.

Сколько таких историй слышала сама Варенька и тоже ахала испуганно, скандализированная пикантными подробностями…

Голова девушки пошла кругом. Она прикусила внутреннюю часть щеки зубками, надеясь, что боль вернёт ей ясность мыслей. Помогло. Враз успокоившись, Варвара Ильинична спросила себя холодно: «Чего всполошилась? Ведь всё решено ещё вчера. Остаётся только отыскать Петеньку».

Глава 12

Элизабет спала два дня к ряду, ничего не ощущая и не слыша. Изумлённые возгласы доктора Филдинга, поражавшегося столь глубоким и долгим забвением, обошли её стороной. И к лучшему – не то, натерпелась бы страху.

Эскулап разглагольствовал о неестественности происходящего и стращал графа возможностью заполучить в приживалки «особу, подвергшуюся дегенеративным изменениям».

– Мне выбросить несчастную на свалку? – поинтересовался Чарлз надменно.

– Я могу отправить бродяжку в работный дом.

– Лучше сразу на кладбище. Не думаю, что она способна выполнять какую-нибудь работу, по крайней мере, сейчас.

С тем и расстались.

Беллингтон не настаивал более на визитах доктора, и Филдинг, сухо поджав губы, удалился, бормотнув себе под нос, о высокомерии и дворянской спеси.

Доктор, возможно, изменил бы своё мнение, если бы мог видеть с какой осторожностью и терпением граф, спустя полчаса, лично патронажествовал у постели пострадавшей.

Уже с привычной сноровкой Чарлз обтирал тело женщины мягкой тканью, смоченной в розовом отваре с капельками уксусной эссенции.

Помогала ему Софи. Девушка прижимала крепко к груди чашку с отваром и старалась не смотреть на лежащего у кровати недовольного Аякса. В этом, собственно, и заключалось её участие в милосердной акции.

Беллингтон, памятуя о неудачном опыте горничной в оказании первой помощи, предпочитал всё делать сам. Ему доставляло удовольствие касаться гладкой кожи женщины, и поэтому движения были неторопливы, почти нежны…

Что-то влажное и мягкое скользило между грудей, заставляя мышцы напрягаться в сладостном возбуждении. Элизабет почувствовала, как соски сладко заныли и сморщились, наполняемые соком желания. Девушка затрепетала веками и остолбенела: лицо, склонённое почти к самой её голове, было потрясающе; правильные черты лица, мужественные, твёрдые удачно сочетались с крепкой шеей и широкими плечами. Не помня себя, Бет сомкнула ладони на этой напряжённой шее и запуталась пальцами в завитках каштановых волос, росших намного свободнее, чем того требовали приличия. Она даже потянулась к мужчине телом, обманутая собственными ощущениями и бережными руками незнакомца, потому как именно его пальцы рождали чувства, отказаться от которых было непросто.