Куколка

Евдокия Краснопеева

Куколка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава 1

Ей снилось яркое солнце, летящий по ветру невесомый тополиный пух и звонкие голоса, неясные, но отчего-то дарующие радость и надежду. Во сне она, невидимая, стремилась куда-то, влекомая предвкушением счастья…

– Вставай, Бет! Поднимайся! – пронзительный голос гукнул около уха с едва сдерживаемой злостью.

Она раскрыла глаза, чуть-чуть, полусонной мухой взирая на тётку. Последнее время она научилась бесконечно щуриться, чтобы не выдавать бушевавшую в душе ненависть.

Абигайль Муркок выглядела как всегда: сухое, костистое тело втиснуто в клетчатое платье грубой шерсти; волосы гладко зачёсаны и убраны на затылке в аккуратный пучок. Она ещё не успела нацепить на себя неизменный чепец с неопределённым серым кружевом по полям, и её лицо ещё не приобрело сходство с крысой, высунувшей любопытную мордку из норы.

– Вставай, Бет, – паучьи пальцы ловко ухватили край тонкого одеяла и резко дёрнули, открывая тело в сбившейся ночной сорочке навстречу промозглой сырости осеннего утра, которой пропиталась комната.

Впущенный через открытую створку окна туман пах болотом и, отчего-то, мятой.

– Сколько раз говорила тебе: не смей раскрывать ставни! Сегодня же скажу Джастину, чтобы забил окна дубовыми досками, – лютовала Абигайль. – Сырой воздух вреден для здоровья. Ты простудишься и вновь свалишься с ног.

Хотя её слова и содержали заботу о здоровье племянницы, Бет понимала, что Абигайль, прежде всего, беспокоится о возможных хлопотах по поводу захиревшей родственницы.

– Я не заболею, Аби, – пробормотала Элизабет, а про себя подумала: уж лучше заболеть от свежего воздуха, чем задохнуться от запаха гнилой капусты и подопревшего лука, которым пропиталась вся её коморка, служащая по совместительству кладовой.

– Прошлый раз у тебя тоже не было намерения болеть, – сухо поджала губы госпожа Муркок. – Однако ж, ты провалялась в горячке целый месяц.

Бет поморщилась, натягивая подол холщёвой рубахи на колени. Она не любила вспоминать время своей болезни. Да и вспоминать-то было нечего – только опаляющий кости жар и пустота в голове, отупляющая и страшная. Наверное, она была на пороге смерти. Потому как первые шаги, сделанные ей после выздоровления, были сродни первым шагам младенца. Ноги были беспомощны, а руки слабы. Девушка мотнула головой, отгоняя подступавшие мысли – дальше ей не хотелось вспоминать вовсе!

– Ты намерена валяться до полудня?Это притом, что солнце едва-едва просвечивало краешком сквозь серые облака! Элизабет неохотно спустила ноги с кровати и потянулась, подхватывая руками сбившуюся гриву кудрей. Тут же звонкая оплеуха опустилась на её щёку.

– Волосы необходимо заплетать на ночь в косы, – ледяным тоном пояснила тётка свой наглядный урок воспитания.

– Хорошо, Аби, – бормотнула Бет, прикрывая веки.

Теперь уже она скрывала блеснувшую в глазах злорадную насмешку. Девушка знала, что тётка завидует её роскошным волнистым волосам, пушистым и густым. Поэтому заставляет Бет гладко зачёсывать, туго закручивать… Хорошо хоть не пытается натянуть на неё одно из бессмертных творений неизвестного мастера с неопределёнными кружавчиками и маслянистыми завязками. И уж, конечно, Бет не будет заплетать косы на ночь. Ночь – единственное время суток, когда она может позволить своим волосам дышать свободой.

– Поторапливайся!

В общем, Элизабет была готова подчиниться этому требованию. Она лишь ждала, что Абигайль оставит её одну, чтобы спокойно обтереться холодной водой из кувшина и натянуть привычное серое платье и холщёвый передник. Только тётка отчего-то задерживалась. Пришлось Бет раздеваться под недобрым прищуром чёрных, пронзительных глаз. Она заколола скрученные волосы гребнем с длинными зубчиками и, смочив кусок холстины в старой фарфоровой чашке, повела по своему телу, поёживаясь от подступавшего холода.

– Всё ещё не бросаешь свои глупости? – имея в виду её утренний туалет, промолвила тётка, ощупывая изгибы молодого тела как-то особенно пристально.

Элизабет, кожей ощущая её липкий взгляд, могла поклясться, что госпожа Муркок замыслила какое-то предприятие, не сулящее ничего хорошего.

– Джастин ещё не набил твою утробу своим семенем?

– Я не сплю с Джастином, Аби, – ровно ответила Бет, хотя в душе всё вскипело от намеренной грубости тётки.

– Мы с Самуэлем едем на ярмарку в Беллфилд. Сделаем необходимые покупки. Мэри едет с нами. – Внезапно прервала свои наблюдения Абигайль и направилась к двери. – Придётся тебе управляться и в лавке. Шевелись!

Элизабет возрадовалась. Пусть хлопот у неё прибавилось: кроме работы по дому – ещё и лавка! Ну, да она управится! Птичкой порхать будет. Целый день неконтролируемой свободы – разве это не счастье?

______________________________________

*** – Варенька, голубушка, вставать пора. Солнце уже высоко…

– Отстань, Марфуша… – сонно пробормотали припухлые, разморённые летним жаром и сладким сном, губы.

Девушка крутнулась на бок, зарываясь носом в подушки. Волосы, высвободившись из сбитого на сторону ночного чепца, охватили плечи спящей живым покрывалом, блестящим на солнце червонным золотом.

– Варвара Ильинишна, чуть не полдень уже… Эвон, Пётр Георгиевич уж у порога мается, а вы всё лежите. Нехорошо!

– Матерь Божья! – Девушка поспешно села в кровати, тараща всё ещё слипающиеся глаза фиалкового цвета. – Петруша здесь? Что ж ты, Марфа!!

Девка не стеснительно забурчала, что уж битый час пытается добудиться барышню и всё напрасно. Только Варя уже её не слушала. Она поспешно сбросила сорочку из тончайшего батиста и уцепилась за приготовленные ещё с вечера бриджи.

– Это что такое? – грозно свела брови Марфа. – Что за антихристский наряд? Вот доложу тятеньке про ваши фокусы.

– Полно тебе, Марфуша. Мы с Петрушей поедем на конезавод. Не хочешь же ты, чтобы я перепачкала там подол платья о навозные кучи?

Марфа задумалась. Она, конечно, не бывала на конезаводе Георгия Феоктистовича Лемаха, но слыхала, что хозяйство у него большое и, кто знает, может и впрямь богатое навозом.

– Вы уж, барышня, Илье Савичу на глаза не попадитесь. Со свету меня сживёт, ежели увидит… – забормотала нянька в спину убегающей девушке.

– Ла-а-а-д-но-о-о…

– А чаю откушать? – спохватилась Марфа, но лишь только уронила руки вдоль тела, её подопечная скорёхонько ссыпалась по лестнице проворными ножками и скрылась за углом.

Баба сокрушённо покачала головой: сорвиголова растёт, а не примерная барышня. А всё потому, что нет материнского внимания, материнской ласки и любви. Да и откуда ж ей взяться? Аглая Марковна лишь только разродилась девочкой враз в Европы укатила, на воды, здоровье поправлять.…Вот и поправляет до сих пор. А уж барышне почитай осьмнадцать!

Илья Савич-то, поначалу дюже угрюмый был; переживал, беспокоился за жену свою разгульную. А потом смирился, как будто и не было в его жизни польской панёнки. Явись она сейчас, так и не знал бы, что с ней делать.

Марфа в раздумье тискала кувшин с водой в своих сильных, покрытых конопушками руках. Да перестаралась, видно, ахнула фарфоровую безделицу на ступенях лестницы и замерла над осколками – а ну как барин прослышит её проделки! Не ошиблась: Илья Савович выглянул из библиотеки со всклоченной головой и помятыми усами. Не иначе, спал на кушетке в обнимку с книгами.

– Какие руки у тебя, Марфа, нескладные, – начал барин отчитывать прислугу да осёкся, глянув в окошко.

По дороге гарцевали лошади, помахивая мерно хвостами, и два всадника прямили спины, покачиваясь в такт движению.

– Никак Петенька Лемах? С кем это он, непутёвая?

– Не знаю, – буркнула Марфа, пряча глаза, – говаривали, родственник к ним прибыть должён.

– Навестить надобно Георгия Феоктистовича, – призадумался Илья Савович. – А то не по-соседски, не по-дружески получается.

– Да уж, – поддакнула Марфа, бросая взор на всадников.

И впрямь, Вареньку-то не узнать. Ну, совсем как парнишка на лошади. Раз уж родной отец не опознал.…Эх, Господи, твоя воля! Просватать бы барышню поскорее.… Да вот Илья Савич упрямиться – молода ещё! Куда как молода!! Аглая Марковна в её-то возрасте уж во второй раз замуж вышла. Да за него и вышла – за Илью Савовича Коржавина. Чего тянуть – придумывать? Благо, и жених есть – Петенька Лемах. Сосватаны, почитай, с пелёнок – так и в добрый путь!

Марфа думала свою думу, сердито подхватывая в подол осколки кувшина, а молодые люди тем временем тоже затронули тему помолвки в своей беседе.

– Ах, и соня вы, Варенька, – возмущался Петя. – Договорились же ехать пораньше. Ан нет! Всё вы с вашим желанием поваляться подольше в постели. Вот выйдете за меня замуж; так я вам покажу почём фунт лиха! С петухами вставать будете.

– Так я за вас, Петенька, тогда и не пойду. Найдите особу подстать себе, чтобы раньше вас по дому рыскала.

– Ну и найду! – заявил Петя беззлобно.

Только оба они знали, что все эти разговоры о возможных иных партиях – чистой воды фантазия. Господа Лемах и Коржавин были смолоду дружны и вознамерились породниться через детей. Лишь только первые писки достославных чад стали достаточно громки и настойчивы в своих невинных требованиях, была устроена помолвка.

Сами жених и невеста ничего не понимали, лишь таращили круглые зенки и пускали слюни на белые передники кормилец.

Только это никого не волновало. Господин Лемах дал слово господину Коржавину, господин Коржавин дал слово господину Лемаху – и вся любовь!

Глава 2

Элизабет управилась по дому в рекордные сроки. Коляска с тётей, её мужем и Мэри, должно быть, всё ещё месила грязь на окраине города, а Бет уже вытрясла матрасы, тяжелеющие отсыревшим сеном; справилась с пылью, честно заглянув во все закоулки просторного дома, и теперь шпиговала тушку гуся кусочками сала и мочёными яблоками. Чуть позже она растопит печь и засунет несчастную птицу парить кости – на потребу голодным желудкам родственников.

В лавку она спустилась в добром расположении духа и поэтому встретила похотливую ухмылку Джастина спокойно. Лишь только не злобиво хлопнула его по рукам, чтобы не тянул их туда, куда не нужно.

Солнце уже било сквозь окно лавки уверенно и весело, как будто и не было вчерашней непогоды и ночной мглы. День обещал быть холодным, но солнечным.

– Как чудно выглядишь ты, детка, когда снимаешь своё серое одеяние, – запел Джастин сладко, бросая взгляды на вырез её нового платья, в котором ей разрешалось прислуживать в лавке.

Бет усмехнулась, она знала, что серое рубище уродует её, а эта одежда, тоже далёкая от совершенства, но всё же достаточно новая, к тому же, позволяющая заметить, что надета на женщину хороших пропорций, а не на чучело огородное, неплохо оттеняет её красоту. Ведь Элизабет была красива. Она даже знала, что ослепительно красива, вот только не могла себе позволить сделать это открытие достоянием окружающих. Слишком много проблем тогда возникнет у её родственников, а значит и у неё самой.

Во-первых, Абигайль может запросто лопнуть от злости (впрочем, это можно было бы занести в список положительных последствий.). Во-вторых, затрещины, и так довольно обильные, посыпятся, как будущие аплодисменты восторженных почитателей её будущего великолепия (что время признания настанет девушка не сомневалась ни мгновения). В-третьих, Самуэль снова начнёт домогаться её тела. А уж ради того, чтобы избежать такого счастия, она готова посыпать голову пеплом и мазать щёки сажей из камина.

Вот только Джастина Элизабет имеет полное право подразнить. Парень дышит к ней неровно и, при всей своей грубости, незлобив; никогда не будет ябедничать на неё тётке.

Бет завела руки за спину и, повытаскав шпильки, распустила своё сокровище по плечам. Она потрясла головою и беспечно взбила кудри ладонями, становясь неотразимо привлекательной.

Перестаралась! Джастин бросил куль с мукою, что тащил в кладовку, прямо посреди прохода на склад и притиснул девушку к ларю с крупами. Пальцы его воровато юркнули за корсаж платья и принялись мять грудь жадно и грубо. Другой рукой он пытался задрать подол её платья и всё настойчивее тёрся бёдрами об её живот, демонстрируя свою готовность к совокуплению.

– Джастин! – сурово произнесла Бет и, поймав его масленно блестящий взгляд, закончила. – Пошёл прочь!

– И что ты, Бетти, ломаешься! – возмутился парень искренно. – Сколько раз Сэм хвастался, что сношал тебя и таком, и всяком до твоей болезни. Согласен, малость ты подзабыла, но ведь не до такой степени, чтобы стать вновь девочкой.

Его кисть всё же пробралась под вожделённые юбки и сильные пальцы, пробив себе дорогу, погрузились в её лоно, непроизвольно заставив мышцы сжаться вокруг захватчиков. Это было неоспоримой победой, Джастин задвигал рукою и зашептал горячо в самое ухо женщины:

– Все тебя сторонятся после болезни, а я не боюсь. Я думаю, безумие – не заразная штука.

Элизабет взъярилась.

– Считаешь меня сумасшедшей?

– Нет-нет, – парень уже задыхался в пароксизме нахлынувших эмоций, всё настойчивее возбуждая её естество пальцами. – Ты просто немножечко забыла…

– Забыла, потому что нечего было помнить! – Зло выпалила Бет, отталкивая настойчивого кавалера.

Тот не удержался на ослабевших ногах и упал на пол.

– Неужто ты думаешь, что воспоминания о вонючем Самуэле стоят, чтобы дорожить ими?!

– Слышал-слышал о твоих воспоминаниях. Абигайль всем рассказывала и смеялась вволю. И вправду, ты – дурочка! Понимаю, привиделось в бреду что-то.… А уж чтоб верить в такое?!.. – Джастин полыхал злостью неудовлетворённого желания. – Дура! Убогая дура! – В глазах его ярким пламенем разгорался опасный огонь, повествующий о полной потере контроля над собой.

Элизабет не размышляла более – ухватив первое попавшееся под руку, бацнула парню в лоб.

Джастин пошатнулся, побелел лицом и прошипел:

– Дура-а-а…– сапоги его затопали по полу; дверь грохнула натужно, со скрипом и воцарилась тишина.

Взглянув на массивный окорок в своей руке, Бет весело засмеялась. Чудо, что она не угробила дядькиного работника до смерти. Теперь не появится до самого возвращения хозяина. Ну и славно!

Вот только разбуженная нахальными пальцами парня чувственность отозвалась в теле томлением и ярко вспыхнувшей злостью на себя, на своё предательское естество, требующее своей порции необходимого удовлетворения.

Бет пнула попавший под ноги куль муки с остервенением; и продолжала пинать, пока из образовавшейся прорехи не потекла белая струйка.

Прекрасно! Ещё один повод схлопотать оплеуху. Элизабет ухватила грубые ушки и потянула ношу на склад. Ничего, она поставит куль к самой стенке, и всё свалит на прожорливых крыс.

___________________________________________

*** Молодые люди подъехали к хозяйству г-на Лемаха быстрым галопом. Раскрасневшиеся щёки Вареньки цвели наливными яблочками, а душу переполняло веселье от чудного солнца, чудного сладкого воздуха, чудного Петеньки – от чудного состояния молодости и здоровья.

– Идёмте, Петя, враз к Атаману, – попросила барышня, спрыгивая с лошади прежде, чем её кавалер сумел похвастать галантностью манер и предложить свою помощь.

– Отчего же враз к Атаману? – нахмурился Пётр. Его сердило благоговейное трепетание девушки перед скакуном, несомненно, достойным внимания – но и только. – У батюшки много иных лошадей. Ветерок – куда как хорош! И Чайка тоже.

– Ну, хорошо, – покладисто согласилась Варя. – Идёмте смотреть Чайку.

Её фиалковые глаза хитренько блеснули: от Чайки рукой подать до любезного сердцу Атамана.

Всё сложилось совсем не так, как они рассчитывали. Около Чайки толпилась целая куча народу. Несколько господ в парадном облачении, как будто явились на светскую вечеринку, а не в конюшню и сам Георгий Феоктистович во главу угла. Два конюха придерживали за узду разгорячённого вниманием животного, косящего антрацитовым глазом несколько настороженно и опасливо.

Деться было просто некуда; не бежать же трусливыми зайцами, подставив спины взглядам – недостойно и стыдно.

Варенька твёрдо печатала шаги, приближаясь к господам, и лишь тихонько предупредила Петрушу:

– Не вздумайте в знак почтительности скинуть цилиндр.

– Как можно! – Петя вознегодовал. – Все решат, что я – неотёсанный провинциал!

– Вы что же, хотите, чтобы провинциалкой прослыла я одна?

Девушка живо представила, как снимает головной убор и туго сплетённая коса вываливается на её спину, вызывая шок у присутствующих.

– Или прикажете мне сразу сделать книксен?

Пётр смутился: он не подумал о непривычном виде своей спутницы.

– Как же мне представить вас? – растерянно пробормотал он.

Нет, порой Петруша бывает, просто не выносим. Варя нахлобучила цилиндр по самые брови и согнулась как сколиозная старуха:

– Своей прабабушкой, – съязвила Варенька и тут же пожалела о своей вспыльчивости: времени, чтобы подготовить Петю к нужному ответу не осталось.

Георгий Феоктистович встретил их появление пронзительным взглядом, который задержался на девушке лишнюю секунду.

– Господа, знакомьтесь, мой сын Пётр со своим приятелем Ва…асенькой.

Насмешливо изогнутая бровь и намеренное заикание на выдуманном имени дали понять барышне, что её маскарад – не секрет, по крайней мере, для господина Лемаха. И она, вот ужас, едва удержалась, чтобы почтительно не присесть под устремлёнными на неё взглядами.

Петя всё же не выдержал и потянулся рукою к цилиндру.

Благодарению Бога, Георгий Феоктистович не желал скандального разоблачения девушки.

– Что же вы скажете, сударь? – оборотился он к одному из господ, продолжая, как видно, прерванный диалог, и враз отвлекая внимание от молодых людей.

– Немного боязлива…– протянул в ответ господин с каким-то непонятным выговором: слова ставил твёрдо и слишком правильно. – Моя невеста предпочитает лошадей нраву дикого и необузданного. Я ей в том не противлюсь, потому как, Луиза – наездница искусная.

– Что ж, – Георгий Феоктистович был покладист. – Присмотрим что-нибудь побойчее. Извольте взглянуть на Звёздочку.

Господин скупо улыбнулся своими твёрдыми губами и покачал головою, отрицая любезное предложение.

– Если вы не против, посмотрим вон того жеребца.

Он кивнул в сторону любезного Вареньке Атамана.

Девушка не на шутку встревожилась. Господин Лемах, как видно, обхаживает выгодного покупателя; неужто, продаст ему Атамана? Не смотря на снедавшее её беспокойство, Варя не могла не полюбоваться на своего любимца.

Конь был невероятной белой масти, до того белой и чистой, стараниями прилежных конюхов, что при свете солнца его шкура казалась голубоватой. А чёрное пятно на левом глазе, из-за которого и была присвоена ему кличка, придавало животному вид залихватский и беспечный.

Невозможно, чтобы такую красоту забрали неизвестно куда!

Варенька решительно крутнулась в сторону покупателя и выпалила:

– Вы не можете претендовать на Атамана!

– Отчего же? – господин опешил. – Я думаю, он подойдёт мне более всего.

– Георгий Феоктистович, – барышня решила аппелировать к г-ну Лемаху. – Вы не можете его продать! – и зачастила, не желая опять услышать в ответ удивлённое «отчего?». – Сестра моя – Варвара Ильинична очень привязана к этому созданию и было бы жестоко так её огорчить.

Конезаводчик усмехнулся хитрющими глазами и ответил:

– Думаю, господин Шербрук сможет уладить дело с вашей сестрицею при личной встрече. Передайте Варваре Ильиничне, что буду счастлив видеть её нынче к ужину.…Ну, и сами, конечно, заглядывайте…

– Зачем вы, Варенька, вмешались? – укоризненно спросил её жених, когда делегация покупателей всё же переместилась к Звёздочке.

Господин с нерусской фамилией и чужеземным титулом понял, что г-н Лемах не прочь продать ему белоснежного красавца, если он сможет добиться одобрения этой сделки у некой особы, которая будет представлена ему нынче же вечером – и на том успокоился, не отказываясь более взглянуть на других лошадей.

– Дела у папеньки, сейчас – не ахти какие! Не то, что прежде. А англичанин – богат и даст хорошую цену.

– Я сама куплю Атамана! – запальчиво крикнула барышня, топая ножкой.

– Вам Илья Савович не позволит.

Вот это было чистой правдой. У батюшки волосы на голове встанут дыбом, лишь только он представит свою доченьку верхом на таком отчаянном скакуне.

– Атаман – скаковая лошадь, Варенька, – продолжал увещевать девушку Пётр. – Что вы будете с ней делать? Кататься по лугам?.. Зря загубите такой талант.

– Покупает же этот напыщенный господин его для своей невесты! – возмутилась Варя. – А я, скажу без ложной скромности, хорошая наездница. Думаю, ничем не хуже какой-то Луизы.

– И потом, папенька вас узнал! – несколько некстати воскликнул кавалер взволнованно.

– Вот уж – совсем пустая проблема, – беспечно откликнулась барышня.

Только Петя был с нею не согласен. Георгий Феоктистович непременно выкажет своё недовольство сыном и упрекнёт за лёгкий нрав и бесхребетность – ведь знает, что подбить Петрушу на какую-нибудь авантюру – дело плёвое. Особенно Вареньке, стоит только сделать несчастным лицо и наполнить очи слезами…

А ведь своя голова на плечах должна быть в таком-то возрасте!

Глава 3

Элизабет покрылась мучной пылью и взмокла. Ноги неприятно облепились нижней юбкой и под мышками проступили потные пятна: куль упирался и никак не хотел встать бочком к стенке между массивным сундуком и бочкой с солёными сельдями. Она услышала цокот копыт под окнами, но не возрадовалась, нет. Это, должно быть, преподобный отец Джон заехал за восковыми свечами. Просить его о помощи – пустое дело. Не потому, что служитель Божий чёрств душою и неотзывчив на чужое горе, а потому, что телом тщедушен и костями слаб. Бет представила, как отец Джон суетливо крутиться возле злополучного мешка и засмеялась тихонько.

– Будьте добры, – прокричала она вошедшему в лавку отцу Джону, – подождите немного, я сейчас.

Она изо всех сил напряглась и двинула мешок к стенке. Раздался треск – весёлый и впечатляющий, заставивший её замереть в скрюченном положении. Бет боялась пошевельнуться: сомнений не было – трещало что-то на ней…или внутри её.

– Чем это вы заняты? – вопрос прозвучал холодно и лениво. Голос, бесспорно, не мог принадлежать преподобному отцу, говорящему всегда тонко и торопливо.

Бет скосила глаза из-за локтя, норовя разглядеть незнакомца.

Посетитель в тёмном плаще небрежно опёрся плечом о косяк двери и изучал повёрнутый к нему женский задок, аккуратно облепленный сбившимися юбками, с неспешным любопытством.

Девушка поспешно выпрямилась и, возмущенная таким вниманием, хотела возопить: «Какого дьявола вам надо?», но только охнула. Рукав с правой руки с мягким шелестом поехал по плечу и свесился с кисти, удерживаемый одной манжетой. Теперь стало ясно, что так весело трещало за её спиной.

Губы незнакомца дрогнули в неприкрытой насмешке, и девушка поспешила сдёрнуть с кисти ненужный теперь лоскут. Краска смущения окрасила её щёки, но лишь на мгновение; он упёрла кулачок голой теперь руки себе в бок и раскрыла рот, чтобы задать всё тот же вопрос о дьяволе-путеводителе.

– Прошу прощения, – мужчина отодвинул воинственное существо со своего пути. Ухватив мешок за ушко, одним сильным движением задвинул его в предназначенную нишу.

– Злость вам к лицу, что не удивительно, – сообщил он Бет ровно.

Девушка за эти короткие мгновения успела кое-что разглядеть: прекрасно сшитый дорожный костюм, сапоги из мягкой кожи и белоснежные перчатки, небрежно заткнутые в карман плаща. Тётка её убьёт, если узнает, что она упустила такого богатого клиента. Элизабет расплылась улыбкой и протиснулась мимо незнакомца, призывно вертя бёдрами так, как в своё время учила её Абигайль, игриво и соблазнительно.

Посетитель не преминул обратить внимание на её старания. Вывалившись следом из кладовой, он не стеснительно заметил:

– Какая у вас замечательная задница, похожа на отдельно живущее от вас существо.

Более отвратительного комплимента Бет ещё не приходилось слышать. В ответ на своё демонстративное поведение (навязываемое теткой! – в целях привлечения посетителей), она время от времени получала шлепки и щипки; смирилась с этим, научившись одаривать вольников ледяным взглядом, ясно говорящим, что дальнейшие их действия в том же направлении будут расценены, как неприкрытое непочтение и не останутся безнаказанными. А вот с таким изысканным хамством столкнулась впервые. Злость её сменилась чуть не ненавистью. Всё же, памятуя о родственниках, она проглотила, готовые сорваться с губ, бранные слова и разулыбалась ещё шире так, что едва не свело скулы.

– Что мистер пожелает? – медоточили её уста, а глаза, краешком, имели в виду всё тот же свиной окорок, так пригодившийся ей сегодня на случай, если желание богатенького клиента окажутся слишком навязчивыми.