Куколка

– И, Слава Богу! – Варвара Ильинична гордо вздёрнула голову. – У меня есть позиция, с которой я подхожу к людям и ценю их своими понятиями. Когда же я не смогу этого делать – значит, я умерла.

Глаза девушки сияли аквамаринами, мерцающими на солнце; злополучная шляпа съехала на одно ухо, придавая вид воинственный и дерзкий всей хрупкой фигуре спорщицы.

Александр замер на долгое время, пожирая прелестное видение нескромным взглядом.

Варя смутилась и хотела уже сказать грубо: «Нечего пялиться на меня своими бесстыдными глазищами!» – ничего другого ей в голову не шло.

– Я купил Атамана у господина Лемаха, – сказал англичанин, быстрой рукой срывая шляпу с её уха.

Головной убор с мягким шелестом опустился на куст шиповника, а сильные пальцы графа завладели кончиком локона, выбившимся из причёски и падающим на плечо девушки.

– Я хочу, чтобы вы приняли его от меня в подарок.

– Это невозможно, – деревянные варенькины губы говорили правильные слова, а в душе бушевало смятение: граф не шутил, предлагая, сей бесценный для неё дар.

– Отчего?

– Я могла бы принять этот дар от папеньки или от Петра Георгиевича Лемаха, да и то с большой осторожностью.

Шербрук посуровел лицом.

– При чём здесь Пётр Лемах?

– Он – жених мне. Разве вы не знали? По-моему, об этом известно всем с незапамятных времён.

Тёмные глаза англичанина блеснули холодно, и жестокая складка легла у губ. Внешность его сразу изменилась: не было лёгкого в обращении светского человека, был опасный своей непредсказуемостью незнакомец.

Варенька немного испугалась: на самом деле она ничего не знает об иноземном графе. Чего ждать от него? Поэтому девушка быстро заговорила, ободряя себя звуками собственного голоса.

– Вы ведь понимаете, благородная барышня имеет право принимать такие дорогие подарки лишь от отца или будущего жениха…

Резкий рывок приблизил её вплотную к сильному телу графа, а опасно горевшие тёмные очи оказались совсем близко, затягивая как в бездонный омут.

– Кто сказал вам, что я не намерен им стать…

Варя совсем по-детски приоткрыла сочные свои губки: она была в растерянности. Жёсткие губы накрыли её уста, неожиданно мягко заскользили, нежно лаская.

– … вашим будущим мужем?

Глава 8

Оказалось, свиной окорок необходим ей немедленно. Лишь только карета покинула последние постройки спящего уже Беллфилда, мэтр Антониони накинулся на девушку. Одежда её из грубой шерсти трещала под узловатыми пальцами, как тонкая батистовая ткань. Элизабет не ожидала от старикашки такой неуёмной силы и растерялась, измождённая к тому же начинающимся жаром. Некоторое время она моталась в паучьих руках безжизненной куклой, но, когда намерения уродца обозначились со всей очевидностью, Бет вознегодовала. Она принялась отбиваться. Замкнутое пространство кареты не давало особенного простора для манёвра, поэтому девушка пустила в ход весь арсенал: она кусалась, царапалась и молотила босыми пятками всё, что попадалось в поле её зрения. Ноги были босы оттого, что туфли она потеряла в первые же секунды сопротивления, а чулки съехали сами в результате вынужденных резких движений. Некоторое время они мотались на щиколотках серыми тряпками, а потом куда-то испарились, то ли свалились сами, то ли были сдёрнуты рассвирепевшим троллем.

Элизабет в отчаянии понимала, что долго так не может продолжаться. Силы её иссякали, а тут ещё грубая лапа мэтра, покрытая густо чёрными волосиками, легла ей на лицо и сжала с невероятной силой её органы дыхания. Казалось, урод расплющит ей лицо. Бет, уже задыхаясь, из последних сил, замолотила ногами … и почувствовала, что гнетущая её тяжесть обмякла, со стоном откачнувшись в строну.

Это была передышка – не более. Элизабет рванулась к дверце и навалилась всем телом на заупрямившуюся створку. Краем глаза она видела, как метр обращает на неё своё залитое кровью лицо (похоже, она сломала ему нос), а во взгляде помимо похоти горит жажда смертоубийства. Картина о возможном дальнейшем развитии событий, которая встала перед глазами девушки, была столь животрепещуща и пестрела столь леденящими душу подробностями, что Бет завизжала, как загнанная в угол крыса, и бухнула в дверь всей своей массой.

Повозка мчалась по тёмной дороге весьма бойко, и девушка выпала едва не под колеса. Больно ударилась, скрюченным в последнем усилии самосохранения телом, о мёрзлую землю, и покатилась куда-то, уже не в силах остановиться.

«Во мне не останется ни одной целой косточки» – подумала она ясной головой.

Впрочем, она ошибалась, самое страшное ожидало её впереди. Бет почувствовала под боком какой-то каменный бордюрчик – невысокий и скользкий от подмёрзшей грязи. Инстинкт подсказывал, что надо бы остановиться, и она поспешно уцепилась слабыми руками за возникшую на пути преграду. Только ноги не слушались её и продолжали двигаться дальше. Успешно миновав препятствие, они окутались пустотой – влажной, пугающе холодной, а главное, совершенно пустой…. Через секунду Элизабет летела в черноту неизвестности, думая ясно и чётко: «Я упала с моста».

Подмерзающая каша водной глади не сделала ей больно, только опалила, как кипятком измученные члены. Сердце ёкнуло, потрясённое необоснованным и резким изменением температуры тела, и Бет на мгновение перестала дышать. А, может быть, она не дышала потому, что ушла с головой под воду? Как знать? Да и разбираться в своих ощущениях ей было некогда. Вынырнув на поверхность, плюясь леденящей зубы водой, она осознала, что экипаж, там наверху, остановился. Отвратный карлик, уцепив каретный фонарь, спускается по косогору к речке.

Элизабет рванулась к берегу, темнеющему какими-то зарослями, густыми и спасительными. Она думала, что не сможет преодолеть эти несколько метров, отделяющие её от берега, а так и останется посреди тёмной воды коченеющей глыбой. Бог миловал. Дыша хрипло, с натугой выталкивая воздух из охваченных огнём лёгких, она вломилась в заросли с треском. Теперь-то ей стала понятна причина их густоты и пушистости: перед ней были посадки елей и можжевельника – не слишком благоприятное место для стремительного бегства. Только Бет не ощущала заледеневшими членами ни уколов негостеприимной хвои, ни саднящих ступни шишек. Ей чудился свет за спиной и зловещий окрик мэтра Антониони:

– Элизабе-е-е-ет…

Она бежала долго, в полной темноте, ни на что не ориентируясь, без определённой цели: бежала просто, чтобы убежать от не приемлемого душой насилия. Лесные заросли кончились; лугом она уже тихо плелась, время от времени сбивая с прядей волос намерзающие льдинки. Спасительная шаль была обронена ещё во дворе Муркоков. Девушке показалось, что она одна во всём мире; кругом пустота – вязкая, чёрная и леденящая.

«Зачем куда-то идти?» – вяло подумала Бет и опустилась на землю, приваливаясь боком к чахлому кусту, голые прутья которого согнулись под её тяжестью.

Приближающийся топот, ритмичный и одновременно лёгкий уже не коснулся её меркнущего сознания. И, Слава Богу! Потому как два глаза, горящих жёлтым огнём, возникли из темноты и замерли над ней посланниками близкой смерти.

_______________________________________

*** Целоваться Вареньке понравилось. Тело стало от даримых ласк невесомым и лёгким, как будто внутри зазвенела натянутая струна сладкой, нескончаемой музыкой. Безучастной Варя оставалась лишь первые мгновения, потом губы сами собой раскрылись под напором настойчивых губ. Никогда робкие петенькины поцелуи не вызывали такой бури эмоций. Правда, в конце концов, девушка пришла в себя и с ужасом подумала, сможет ли она после всего этого взглянуть в глаза графу. Она сразу одеревенела телом, перебирая в уме возможные варианты своего поведения…. Ах, их снова было не слишком много! И все они ей не нравились!

Самый беспроигрышный ход – изобразить из себя оскорблённую невинность…. Это после того, как встречала дерзкий язык графа своим шаловливым язычком? Ну, не настолько же она лицемерна!

Александр уловил изменения в настроении своей дамы. Отстранившись, он пытливо заглянул ей в очи и спросил хриплым шёпотом:

– Размышляете, как видно, о морали?

Похоже было – его забавляют переживания глупой барышни, поставившей себя в нелепое положение.

Варя разозлилась.

– Нет. Примеряюсь, куда бы лучше вас ударить.

В самом деле, он этого заслуживает. Он первый начал это действие, захватившее Вареньку целиком.

– По роже бить будете? – англичанин откровенно смеялся над нею.

– Ах, да почём попало! – Варенька сжала маленькие кулачки, твёрдо намереваясь воспользоваться ими.

– Значит, поступок должен соответствовать наказанию…

Не успела Варвара Ильинична поинтересоваться, что означает сие загадочное высказывание, как вновь очутилась в крепких объятьях и ощутила жаркие губы графа на своих устах. Больше она ни о чём не рассуждала, отдавшись нахлынувшим чувствам. Ноги у неё подкосились и, чтобы не упасть, девушка схватилась за плечи Александра…

– Барышня! Варвара Ильинишна!

Голос Марфуши, содержащий изрядную долю негодования, раздался совсем близко.

Девушка отпрянула от своего кавалера и в смятении огляделась. Благодарению Бога, разросшиеся кусты сирени скрывали их от нахмуренного взора няньки. Вот уж с кем не хотела сейчас встречаться Варенька, так это именно с Марфой.

Крепкая, крупнотелая нянька была на язык остра и характером нестеснительна. Она только делала вид, что почитает хозяев со всем положенным подобострастием; когда же дело касалось дел важных, баба отстаивала своё мнение, никого не стесняясь. А уж скандальное поведение Вареньки – самое, что ни на есть марфушино важное дело.

Девушка пригладила распушившуюся косу и быстренько нахлобучила, поднятую с земли, шляпу. Теперь остаётся только завести подобающий случаю светский разговор…. Да в голову ничего не лезет! Варя глянула на Шербрука с проснувшейся в душе злостью: вот ведь – иноземная персона! – мог бы выручить барышню в щекотливом положении.

Александр лишь улыбался, глядя на моментальные преображения, мелькающие на свежем личике. Недавно она была притихшая, ошеломлённая внезапным открытием чувственных наслаждений, потом – безрассудно-страстная; злая, вновь томная, дурманящая своей готовностью к познанию; а вот сейчас чуть растерянная и вновь злая.

– Имели вы удовольствие лицезреть Экзерциргауз? – не нашла ничего лучшего сказать Варенька.

Смятённый мозг выловил из памяти кусочки разговора, что вели папенька и Георгий Феоктистович намедни. Она чинно держала графа под руку и вышагивала в сторону няньки со светским видом, как будто и не замечала бабу.

– Да, я посетил это сооружение, известное своим оригинальным инженерным решением, – поддержал её хитрость Шербрук.

– Когда он вновь покрылся трещинами, государь распорядился назначить туда архитектора Бове, того самого, что так удачно сочетался браком с княгиней Авдотьей Трубецкой. После этого здание и приобрело свою неповторимую оригинальность.

– Варвара Ильинишна, – Марфа, окинув парочку пристальным взглядом, протянула девушке миленькую соломенную шляпку, украшенную красными маками, несомненно, подходившую к её туалету больше, чем прежний головной убор.

Широкие ладони подхватили отброшенную чёрную шляпу проворно, а сопровождающий это действие бормотание содержало что-то про «огородное пугало». Только, Варя сделала вид, что не слышит ворчания няньки.

Парочка направилась вдоль пруда, а угрюмая Марфа плелась следом, с твёрдым намерением сопровождать их хоть до самого пекла. Хитрый манёвр Вари не обманул сметливую няньку. Баба примечала всё – и раскрасневшиеся щёки, и припухшие губы. Она негодовала на Илью Савовича.

«Совсем без головы барин! Отправить дочку с незнакомым, да ещё инородцем! Одну!! Вот тебе и результат».

Она сверлила спину мужчины яростным взглядом. Что за дело иноземцу до девичьей чести? Вскружит голову – и был таков!

Александр пригнулся и тихо прошептал Вареньке:

– Ваша мамка испепеляет меня взглядом. Боюсь, прожжёт в камзоле дырку.

Девушка на мгновение представила, как пытается отослать строптивую няньку прочь, и едва не схватилась за голову – вот тогда уж начнётся представление! Марфа раскроется во всём своём великолепии, а уж она, Варенька, точно сгорит со стыда.

– Придётся делать вид, что её нет, – ответила барышня непринуждённо; как будто для неё в порядке вещей было ходить на прогулку под конвоем.

Про себя же девушка решила, что нынче же устроит скандал бессовестной бабе…даже попросит батюшку наказать её…. Мысль об отце немного отрезвила Варю. А ну как вредная Марфа всё видела? Не иначе! Отчего бы ей тогда вздумалось изображать из себя испанскую дуэнью?

Марфуша тоже была полна мыслей. «Пора девке замуж. Природа своё требует. А Илья Савич – «девочка», «деточка», «маленькая». А не говорить ли мне с господином Лемахом? Жених – есть, извольте под венец!».

Глава 9

Чарлз Фредерик Шербрук, новоиспечённый граф Беллингтон пребывал в скверном расположении духа. Начать с того, что сама эта поездка – вынужденная необходимость. Кто бы мог подумать, что дядюшка, с его цветущем здоровьем и неиссякаемым азартом к жизни, помрёт в одночасье, тривиально споткнувшись на мраморной лестнице в своей любимой резиденции. Кто бы мог подумать, что у здоровяка окажется такая хрупкая шейная кость. Пришлось, бросив все дела, вступать в права наследования. Казалось бы: живи и радуйся! Только Чарлз, проведший последние годы своей жизни на юге Франции, избалованный ласковым солнцем, лазурным морем, шепчущим по ночам слова любви прибрежным скалам, воспринял свалившееся на его голову богатство, как кару небесную.

Дорога, пронизанная холодным ветром, неизменными туманами, рдеющим время от времени мелким дождём была утомительно нескончаема. Поэтому, по мере приближения к родовому замку Беллингтонов, Шербрук был напитан желчью по самую макушку.

А тут эта разбитная девица!

Так уж случилось, что Чарлз проникся презрением ко всему женскому роду, а к женщинам фривольного поведения в особенности. Нимало способствовало тому окружение, в котором он вырос.

Леди Эллеонора, его мать, была дамой беспечной и весёлой. Мужа своего, намного старшего её годами, не любила и не уважала; вертела им, как хотела, из года в год, добавляя к массивным образованиям на его голове всё новые разветвления. Сына она не стеснялась, скорее всего, потому что долгое время считала его маленьким и глупым мальчиком. Когда же леди прозрела – было поздно, Чарли уже имел чёткое мнение по поводу матери и попросту игнорировал её существование. Эллен Шербрук, к тому времени уже счастливая вдова, применила все возможные методы для подчинения сына своей власти, но просчиталась. Чарлз Фредерик оказался характером не в отца, в нём чётко прослеживалась непреклонная воля самой досточтимой леди. Даже угроза лишения средств существования, вначале только обещанная, а потом осуществляемая, не могла сломить его упорства.

Окончательным разрывом послужило его нежелание составить партию, взлелеянную матерью.

Леди Эллен устроила мерзкую сцену: кричала, громко ругалась перед лицом бесстрастного сына, следящего за её передвижениями по залу взглядом полным безразличия. Наконец, она выдохлась и сказала железным тоном, подчёркивая окончательность своего решения:

– Ты женишься на Кассандре Лептон ровно через месяц.

– Зачем? – ровно поинтересовался сын. – Чтобы иметь под боком бесплатную шлюху? Так я предпочитаю разнообразие.

Он не кривил душою. Связи его с женщинами были поверхностны и недолговечны. Надо отдать ему должное, Чарлз никогда не питал иллюзиями своих любовниц: предупреждал сразу, что связь будет длиться ровно столько, сколько он пожелает.

– Если условия для вас неприемлемы – не стоит и начинать, – говорил он почти безразлично и никогда не получал отказа.

Одних прельщала совершенная красота его сильного тела; другие воспринимали его слова, как вызов и бросались в пучину, выдуманного ими противоборства, очертя голову; но были и такие, которые понимали его слова правильно: довольствовались приятным времяпровождением – и не искали большего. Вот с ними Чарли чувствовал себя наиболее комфортно.

А потом случилось невероятное – Чарлз влюбился…

Граф (теперь уже граф) не любил вспоминать подробности своего бурного, но краткого романа. Всё оказалось настолько грубо и пошло, что оставалось только недоумённо пожимать плечами: где была его голова? Его хвалёный аналитический ум, который стал притчей во языцех во всём высшем лондонском свете?

Оказалось, Мериэнн – всего лишь французская комедиантка – актриса, которую наняли сыграть определённую роль. Интимная жизнь Шербрука стала предметом пари двух прожжённых негодяев.

Чарльз рассчитался с обоими.

Дуэль? Слишком много чести!

Он просто отхлестал спорщиков по щекам, не сильно заботясь при этом о соблюдении конфендециальности. Однако отпора не получил, на который в тайне надеялся, дабы иметь повод убить негодяев.

Больше всего Чарлз был угнетён не тем, что возлюбленная его оказалась без роду, без племени, а тем, что на поверку она оказалась грубой и вульгарной особой. Оказалась женщиной, которой осуществляемая роль доставляла много неудобств тем, что приходилось без конца притворяться утончённой, ранимой натурой. Контраст между прежней Мериэнн и настоящей был потрясающе разителен. Страстный роман оборвался, поселив в душе графа окончательную уверенность о едином происхождении всех женщин: одни были – умные шлюхи, ловко прячущие свою суть под обликом настоящих великосветских дам, другие – просто шлюхи с грубыми повадками и грязным языком.

Беллингтон лениво развалился в кресле, почти полностью в нём утопая. Он вернулся мыслями к недавнему визиту лавочников и вновь уверился, что поступил правильно. Вот только неожиданная гордость существа, уродливого не только душой, но и телом, беспокоила его. Он вспомнил синюшное лицо и белые от холода губы – маска из карнавала ужасов в Венеции – да и только! Пожалуй, нужно было принудить её остаться. Не хватало еще, чтобы девка начала распускать слухи о жестокости нового графа Беллингтона.

Дворецкий вырос за спиной графа почти неслышно.

– В чём дело, Хинли? Я просил меня не беспокоить.

– Ваш грог, милорд.

В глиняной кружке парило пряное вино.

– Что ж, весьма кстати.

Старик медлил с уходом.

– Что-то ещё?

– Аякс вновь сорвался с цепи, четвёртый раз за день. Я хотел, чтобы вы знали об этом.

Речь шла об огромной собаке. Метис неизвестной породы был подарен покойному дядюшке несмышлёным кутёнком, кругленьким и косолапым, как все молоденькие щенки. А вот выросло из него настоящее чудовище нраву свирепого, готовое подчиняться только самому владетелю замка. Со смертью дядюшки пёс стал неуправляем и содержался по большей части на привязи. Когда же ему удавалось освободиться, обитатели замка попросту боялись передвигаться по двору и обширному саду.

– Я займусь животным завтра, – пообещал Беллингтон.

На самом деле, не рыскать же в темноте в поисках чёрной собаки?

– Что вы намерены предпринять?

– Если не удастся с ним поладить, пристрелю.

Кошмарный звук, заунывный и протяжный прорезал тишину ночи, заставив слугу и господина одновременно вздрогнуть.

– Думаю, это Аякс, милорд.

Чарлз покинул уютное кресло: придётся разговаривать с собакой прямо сейчас или бодрствовать до утра под неистовый вой животного.

____________________________________

*** Петенька Лемах зачастил к Заварзину. Он понимал, что не надобно этого делать, но не мог с собой совладать. Ему непременно нужно было видеть штабс-капитана каждый вечер, чтобы спать ночью спокойно. Уверенность возвращалась к Петруше лишь после того, как, распрощавшись с хозяином дома, он уверялся, что не услышал сегодня «Извольте вернуть долг». Он больше не играл; лишь созерцательствовал неподалёку и пил потихоньку шампанское, в коем у господина Заварзина никогда не было счёту.

Кирилл Алексеевич был с юношей сдержан, ничем не выказывал своё превосходство, которое, несомненно, понимал. Он и разговаривал-то с Петенькой не чаще, чем прежде. Только однажды при прощании спросил, как бы, между прочим:

– Что за иноземный гость проживает у вас?

– Папенькин знакомец, – пробормотал Петя, едва не заикаясь от волнения.

– Привозили бы его к нам. Что ж он скучает в одиночестве?

Петр, было, хотел ответить, что граф Шербрук вовсе не обделён вниманием света, но почувствовал тяжёлую длань Кирилла Алексеевича на своём плече. Ладонь Заварзина похлопала юношу вроде бы дружески, но при том очень сильно, и господин Лемах понял, что не стоит возражать.

– Завтра же и прихватите с собой вашего гостя.

Теперь Петя понял, что в этой просьбе он не смеет отказать … ежели хочет, конечно, и дальше спать спокойно.

Александр приглашение младшего Лемаха принял охотно и всю дорогу пытался развеселить юношу забавными анекдотами.

Только Петенька был мрачнее тучи. Сомнения теснились в его голове: а ну, как граф проиграется вчистую? Денег-то папеньке он ещё не заплатил…. Поэтому Пётр Георгиевич устроился как можно ближе к столу, за которым уселся играть Шербрук. Юноша переживал за англичанина, как будто за себя самоё. Оказалось, зря только страху на себя нагнал.

Александр выиграл крупную сумму – 25 тысяч рублей.

Петенька подпрыгнул, ахнул, хватаясь за голову.

«Вот мне бы такое везение! Враз бы с долгами разбросался», – пронеслась завистливая мысль.

От резкого его движения канделябр со всеми 10-ю свечами качнулся и повалился прямиком в малиновые портьеры, закрывающие окна. Запахло палёным, и все разом заволновались, бросаясь тушить начинавшийся пожар.

Александр подошёл к, сохранявшему спокойствие, хозяину дома и сказал тихо, но внятно:

– Я позволю вам отыграть всю сумму денег, так опрометчиво мне подаренную – и только.

Кирилл Алексеевич хотел изобразить на лице полное неведение, но, наткнувшись на холодный графов взгляд, отказался от такой идеи.

– Не люблю казаться дураком, – продолжал Шербрук, – да и других дурачить не позволю.

В его тихом голосе не было угрозы, лишь только констатация фактов.

– Можете, конечно, оскорбиться, – кривая усмешка прошлась по твёрдым губам англичанина. – Да только, я на дуэлях с шулерами не дерусь.

Заварзин губами побелел и сжал руки в кулаки. А Александр как будто и не заметил угрожающей позы штабс-капитана.

– Так что, будем раздувать скандал или тихо разойдёмся?

– Скандала не будет, – процедил сквозь зубы Кирилл Алексеевич.

Вечер закончился вяло и уныло: не было в воздухе накала страстей и, будоражащего кровь, азарта. Ставили помалу и оказалось, что, в конце концов, все остались при своих. Никто не выиграл, никто не проиграл – так, мелочь какую-то, не стоящую особых переживаний. Крупный выигрыш английского графа тоже сошёл на «нет», но не сенсационно, а как-то невзрачно, как будто его и не было вовсе.

Петя сильно волновался, один изо всех присутствующих. Конечная потеря Шербруком 25 тысяч рублей переживалась им хоть и тайно, но весьма бурно. Юноша краснел-бледнел, даже принимался несколько раз громко икать и оттого бежал в туалетную комнату опрометью.

Сам Александр оставался невозмутим, предупредительно вежлив и по-английски скучен.

– Батюшки мои! – вскричал Калязин, прощаясь с хозяином дома. – Никогда ещё у тебя, душа моя, не было так уныло.

– Это Пётр Георгиевич виноват, – отшутился Заварзин. – Устроил пожар, всю игру поломал.

Глаза Кирилла Алексеевича при этом опасно блеснули. Он не простил оскорбления напыщенному иноземцу.

«Конечно, на дуэлях драться не будем, – мысленно усмехнулся Заварзин. – Что вам ниже чести, милорд, нам – и вовсе не с руки. Да только попомните вы отставного штабс-капитана лейб-гвардии Заварзина».

Домой возвращались в молчании. Уж светало, и Петенька клевал носом, презрев все правила приличия.

Шербрук был задумчив, а у самого порога барского особняка спросил, отчаянно зевавшего, Лемаха:

– Что прельщает вас, Пётр Георгиевич, в обществе фатоватого и недалёкого господина Заварзина?

Петя смешался, густо покраснел и пробормотал невнятно:

– Так…весело…

Александр вздохнул: наверное, в таком юном возрасте многое кажется необычным и забавным.

– Примите от меня совет, Пётр Георгиевич. Удовлетворяйте своё любопытство, а вот играть с господином Заварзиным не садитесь.

Петя дёрнулся из-под дружески опустившейся на плечо графовой руки.

Александр стиснул пальцы сильнее и продолжил:

– Сам советы не люблю, не часто им следую, да и не имею привычки навязывать кому-либо своё мнение…. Только это очень хороший совет.

Петенька опрометью бросился в свою комнату, а в голове бились злобные мысли.

«Что мне до советов теперь? Раньше, где вы были со своими советами? Вареньку соблазняли томными взглядами? Ежели бы не вы, так и нужды в советах-то не было!».