Куколка

– Как ты себе это представляешь, милочка? – обратилась сама к себе Варенька. – Надуешь губки, как обычно, и наполнишь очи слезами? Так граф – не Петруша. Его такими глупостями не разжалобишь.

Неожиданно пришла мысль, что у неё есть то, чем можно прельстить иноземного красавца. Мысль была греховной и сладкой. Тёмно-синие очи предстали перед ней как наяву, живые с вспыхивающими искрами заинтересованности. Да что греха таить! Варенька была уверенна, что прочла в них помимо интереса – желание. Казалось, откуда бы набраться такого опыта невинной барышне, которая вот-вот достигнет семнадцати лет? Она и сама не знала, только чувствовала, что правильно поняла и жаркий взгляд, и чересчур смелый комплимент, пронизанный той же первобытной страстью, что и романс, исполненный Наденькой. Варя села в кровати и повела ладонями по налившейся жаром и томлением груди. Сейчас она как никогда была согласна со своей Марфушей, при утреннем туалете то и дело повторявшей:

– Пора вам, барышня, замуж, ей Богу. Тело-то – как наливное яблочко.

Девушка обычно махала на няньку рукой – глупости! Зря отмахивалась. Дерзкие очи чужеземного графа разбудили в ней чувства, неведанные прежде. Отчего же петенькин взор, кроткий и ясный, никогда не будил таких переживаний? Варя встрепенулась. «Да, да, о Петеньке! Пора вспомнить, что ты почти замужем. Вспомнить о своём долге, а не томиться невнятными желаниями по совершенно незнакомому господину». Девушка рухнула назад в перины с чётким намерением думать лишь о Петеньке. Только тёмные глаза Александра Шербрука преследовали её неустанно, стоило едва сомкнуть веки. Раздосадованная, Варенька заплакала.

Плакала этой ночью не она одна.

Пётр Георгиевич сидел на краешке стула, уткнувшись лицом в ладони. По щекам его текли крупные капли – слёзы злости и отчаянья. На бордовой скатерти белел пергаментный лист, а на листе страшные слова:

«Я, нижеподписавшийся, Пётр Георгиев, сын Лемаха, занял у отставного штабс-капитана Кирилла Алексеева, сына Заварзина, денег государственными ассигнациями двадцать тысяч пятьсот рублей…»

И дальше – всё как положено «сроком на 30 дней» и «буде чего не заплачу», и «просить о взыскании и поступлении по законам»… «К сему заёмному письму руку приложил Пётр Георгиев сын Лемаха». Число. Подпись. Нотариус Радов.

Расплатиться Петенька был не в состоянии. Поэтому, с гудящей от выпитого шампанского головой, потрясённый случившимся проигрышем, которого никак не должно было случиться, потому, как он всё время выигрывал, подписал вексель опрометчиво. А сейчас смотрел сквозь растопыренные пальцы на дело рук своих в полном отупении. И даже слёзы, текшие по ланитам, катились как будто сами по себе, не принося желанного облегчения.

«Что ж делать теперь? Удавиться? У батюшки дела – куда как плохи. Денег не даст».

Петенька суетливо дёрнулся, отбрасывая резким движением ладони от лица. Лихорадочно горевшие глаза его обежали спальню скачущим взглядом. И впрямь, в этот момент молодой человек был похож на сумасшедшего.

«Позор! Все узнают! Застрелюсь!!!».

Он метнулся к изысканному бюро красного дерева и начал выдёргивать ящики в поисках пистолетов. Напрасно старался, такого имущества у Петеньки отродясь не водилось. Руки безвольно опустились вдоль тела, он нервно засмеялся.

«Господи, да я и стрелять-то не умею. Варенька и та лучше меня управляется с пистолетами…».

Мысли переметнулись к Варе и внезапно озарились вспышкой яркой ненависти:

«Варвара Ильинична! Глупая кокетка. Всё из-за неё!»

Разве ж сам Петенька решился бы на эдакое?

Никогда!

– Атамана ей подавай… – бормотал Петя, трясущимися руками распутывая шейный платок. – Никак не меньше! А на кляче водовозной, не желаете ли прокатиться?

Господи, да он полжизни бы сейчас отдал, лишь бы не было этой буйной ночи, этого вечера вместе с Варенькой и графом, не сводившим с неё зачарованного взора, этого ехидного шепота проклятого Васьки…

Глава 6

Уродец жёг её обнажённые плечи взглядом, а Бет не могла пошевельнуться. Скажи ей сейчас страшный гость «Прыгай в окно!», и она бы прыгнула, испытывая при этом облегчение.

Шаркающие шаги застучали вниз по лестнице глухо – и только после этого девушка сообразила, что осталась одна. Не успела она перевести дух, как в комнату ворвалась Абигайль с белым лицом; глаза тётки были сощурены до такой степени, что представлялись пуговицами, торчащими посреди рытого бархата, в который превратилась её кожа в результате неизвестного происшествия. В том, что событие не таит ничего хорошего – сомневаться не приходилось. Элизабет быстро принялась тереть полотенцем волосы, сообразив, что от неё сейчас потребуют нечто, и, возможно, совсем не вежливым тоном. Только тётка молчала. Похоже было, будто челюсть у неё заклинило и нет никакой возможности извлечь из-за тонких губ хотя бы звук.

Чёрная шаль, сорванная с крюка быстрой рукой, полетела девушке в лицо. Она инстинктивно подхватила ткань. В следующий момент жёсткие пальцы вцепились в её локоть и дёрнули в сторону двери.

С накинутой на полуголые плечи шалью, с влажными перепутанными прядями волос, Бет была погружена в коляску между дядей и тётей. Она хотела разинуть рот, чтобы выразить свой протест по поводу такого стремительного, а главное, непонятного ей, действа, но, наткнувшись на тяжёлый взгляд Самуэля, примолкла.

Всю дорогу, ведущую неизвестно куда, она тряслась под тонкой шалью. Тщетно пытаясь согреть свои плечи ладонями, скоро начала клацать зубами вполне явственно. Только родственникам не было до этого никакого дела.

Наконец, лошади встали. Получив ощутимый тумак в бок в качестве отправного действия, Элизабет деревянными ногами ступила в ночь.

Силуэт громадного дома, подсвеченный множеством фонарей, несколько удивил её. Это было совсем не то место, где она могла предположить увидеть себя. Впрочем, недоумение Бет было недолгим; порыв ледяного ветра заставил её сгорбиться, и укутать голову всё той же шалью. Господи, она готова свернуться в клубочек, лишь бы согреться хоть капельку! Поэтому сам момент водворения в родовой замок Беллингтонов не оставил в её душе значимого следа. Она только заметила, что в комнате, куда провел их хмурый дворецкий, ярко горит камин, и порадовалась этому.

Граф полулежал в кресле. В воздухе витал аромат хорошего табака и весело трещал огонь.

Элизабет бросила лишь короткий взгляд в сторону хозяина дома. Тот, по всей видимости, не был в восторге от гостей и даже не поворотился к двери, лишь лениво повернул голову. Так и начался разговор мистера и миссис Муркок с полуспиной графа Беллингтона. А Элизабет наслаждалась подступавшей теплотой и едва не плакала от болезненного покалывания в ступнях: замерзшие пальцы оповещали, что ещё не совсем окочурились и готовы вернуться к жизни.

Переговоры были не продолжительны и привлекли внимание Бет после того, как Аби ткнула её в бок и зашипела:

– Падай на колени.

– Ну, это только по личному королевскому распоряжению, – огрызнулась Бет тихо.

Вернее, хотела огрызнуться тихо. Голос её, неожиданно для неё самой, гулко и хрипло наполнил все закоулки кабинета. Элизабет едва устояла на месте от осознания произведённого эффекта. Тётя и дядя впечатали носы в абюсинский ковёр, роскошным покрывалом лежащий на полу комнаты, а хозяин замка крутнулся живо в её сторону, уронив при том трубку себе на грудь. Пепел засыпал лацканы лилового халата, и Бет явно услышала, как граф чертыхнулся.

– Вот видите, милорд, – скулила где-то внизу Абигайль. – Никто в мире не может справиться с этой девчонкой.

Понемногу Элизабет начинала понимать ситуацию. Получалось, Беллингтон отчего-то сердит на её родственников, а причина тому – она сама. Ещё одна, неизвестно откуда свалившаяся, напасть. Что ж, Элизабет привыкла встречать неопрятности без боязни. Она таращилась из кокона своей шали на графа, покуда он приближался, гадая, чем же она могла насолить такому влиятельному вельможе, сама того не зная, более того, не разу не встретив его в этой жизни. Она уже хотела поинтересоваться об этом в открытую, но тут разглядела, наконец, черты благородного господина.

Ах, вот как! Её утренний гость.

Конечно, Бет признавала, что вела себя сумасбродно и несдержанно, но ведь и граф не мог похвастать безупречностью своих манер…. Если только «живая задница» – не изысканный великосветский комплимент.

Девушка выпрямилась и расправила плечи, шаль поехала с головы, открывая повисшие проволокой пряди и синие от холода губы.

– Что это с ней? – осведомился Беллингтон, оглядывая капель с замёрзших сосульками волос.

Абигайль залопотала быстро-быстро. Из её почти истеричных воплей было очевидно, что несносной девчонки (то есть Элизабет) уже к утру не будет на земле Беллингтона.

«Где же я буду, интересно знать?» – подумала Бет, но как-то лениво. На самом деле ей было совсем не интересно. По правде говоря, дом дяди не прельщал своими достоинствами, и новое место, куда бы не собиралась отправить её изобретательная Абигайль, не могло быть хуже прежнего.

Граф поморщился и повёл носом, как будто унюхал что-то несвежее.

– Поднимайтесь, – приказал он лавочникам. – Я не буду повышать арендую плату, при условии соблюдения вами только что данного обещания.

Элизабет презрительно кривила губы: тётя Аби подобострастно кланялась – как не похоже на её каждодневное высокомерие!

А Беллингтон вновь окинул взглядом существо, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

– Придётся вам оставить её здесь, – сказал он брезгливо. – Она вся замёрзла. Утром пришлёте за ней повозку.

Она! Ей!! Её!!! Как о бездушной вещи!

Элизабет сделала несколько шагов по белоснежному ворсу, оставляя грязные пятна. Она приближалась к графу.

– Вы не можете принудить меня, – сказала она дерзко хриплым, как у портового забулдыги, голосом. – Я не ваша раба, я даже не служу у вас.

_______________________________________________________________

*** В дверь постучали. Полураздетый Петенька тонко крикнул:

– Что надо? – путаясь ногами в панталонах.

Наверняка, Осип со своим чаем. Да чаю ли ему теперь!

– Калязин Василий Семёнович…. Говорят, срочно.

– Не пускай! – взвизгнул Петя совсем по-детски.

– Да что ты, что ты, милый, – было слышно, как огромное тело Калязина теснит Осипа. – Ведь и шею сверну ненароком.

Дверь бухнула, и Василий ввалился в комнату неуклюже и шумно.

– Не пущай, не пущай, – передразнил он Петеньку беззлобно и, ткнув кулаком посунувшегося было следом холопа, прикрыл двери.

Младший Лемах в исподних штанах и расстёгнутой рубахе был видом нелеп и жалок.

Калязин опустился прямо на кровать, отшвырнув по ходу стул, показавшийся ему недостаточно прочным.

– Вы слишком рано пришли. Ещё не прошло 30 дней. – Петя попытался застегнуть рубаху, но руки сильно дрожали, и он спрятал их за спину.

– Выпить-то есть у тебя чего-нибудь? – Зевая во весь рот, пробормотал ненавистный Васька.

Петя вспомнил, как эти самые губы шептали ему в ухо: «Смотри, Петруша, как сладко запел граф-то. Не иначе, Варвару Ильиничну очаровать намеревается». И моментально сцена по окончанию бала между отцом и Шербруком, по простоте душевной воспринятая вначале с умилением, приобрела совсем иное звучание.

Англичанин сказал отцу, прощаясь:

– Помимо Атамана куплю у вас любую лошадь, что вы предложите. Если Атаман столь любезен Варваре Ильиничне, готов подарить его ей. Увидеть такую очаровательную барышню на таком великолепном скакуне – стоит любых денег.

Конечно же, граф виды имеет, раз подарки дарить собрался! Петя враз вспылил, цепляя Калязина за отворот сюртука.

– Я сам ей куплю Атамана! – лицо его пошло красными пятнами.

– Купишь, купишь, – согласился Васька и добавил ехидно, – лет через 200.

– Куплю-куплю! Завтра же куплю! – горячился Петенька.

– Ну-у, брат, тогда тебе прямая дорога к Заварзину.

И они поехали к Заварзину.

Пёстрые рубашки карт на зелёном столе, гулкий хохот, шампанское, бьющее хмельными пузырьками в нос, и ошеломляющее осознание проигрыша… большого проигрыша…громадного….

– Чем обязан? – спросил Петя дрожащим голосом.

– Брось, Петенька, важничать, – миролюбиво откликнулся Калязин. – Ты же не мне денег должен, а Заварзину.

– Ты меня потащил туда.

– Так я тебя мордой в стол не тыкал: «играй, играй, кутёнок глупый».

Петя уцепился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Что делать? Что делать?

– Брось, Петруша, – Калязин обхватил Лемаха за плечи и зашептал в ухо. – Заварзин велел сказать, что деньги – не главное. Главное – дружба. Сейчас он тебе поможет, потом, ты – не забудешь ответить. Человек человеку – друг, товарищ и брат.

Петя очумело тряхнул головой. Его мозги отказывались воспринимать, о чём говорил Василий Семёнович. Понял только, что платить денег не нужно и, от полноты охватившего облегчения, громко икнул. И икал всё время, пока наливались с Васькой водкой, а после заснул прямо за столом, посреди пустых стаканов.

Варенька спустилась в гостиную поздно. Бессонная ночь повалила её в дрёму лишь на рассвете. Поэтому Марфуша потерпела поражение в сражении за одеяло. Девка тянула перину к себе, а барышня упорно кутала в неё голову. Окончательная победа могла бы остаться за нянькой, ежели бы Варенька жалобно не пробормотала:

– Оставь, Марфуша, сил нет – спать хочу. Всю ночь с боку на бок…

В доме было чисто, светло и тихо.

Варя углядела свернувшегося в уголке дивана котёнка.

– Похоже, Муська, мы с тобой одни в доме, – сказала безмятежно спящей кошке барышня и прошла к окну. – Папенька, понятно, отправился на свой ежедневный променад. А челядь куда вся подевалась? Не иначе, с собой забрал.

Она представила, как Илья Савович командует марширующими следом людишками и весело засмеялась. Вот было бы весело-то!

– Проходите, милостивый государь, без стеснения.

Заслышала Варвара Ильинична голос папеньки в прихожей и заторопилась навстречу, тепло улыбаясь: ах, папеньку снова кто-то подцепил для душевной беседы. Бедолага, небось, не чает, как ему отвертеться, нужно помочь. Сделать вид, что у Ильи Савовича спешное дело, про которое он по рассеянности забыл.

Господин Коржавин не выглядел несчастным, он был оживлён и излучал полное довольствие. Он поворотился навстречу дочери и сказал бодро:

– Варенька, оказывается, господин граф тоже любит пешие прогулки и считает их необходимыми для поддержания жизненных сил.

Девушка перевела взгляд на спутника батюшки – господин Шербрук, милорд…

– Милая, тебе тоже нужно совершить прогулку.

Полный энтузиазма голос отца был настойчив, и Варя согласно кивнула головой, чтобы предстать перед гостем послушной дочерью. Она вовсе не предполагала, что папа имеет в виду незамедлительный променад.

– Надень шляпку, поторопись. Мистер Шербрук был так любезен, что согласился сопровождать тебя.

Варвара Ильинична оглядела своё неброское платье в жёлтую клеточку, совсем непредназначенное для появления на людях, тем более в обществе кавалера, одетого как на приём к королеве. Она растерялась. Сказать папеньке, что не одета должным образом? Он только сделает большие глаза, а хуже того, скажет: «Ты ведь не голая, Варенька». Папа удивительно неприхотлив в одежде, а что существует такое слово, как «мода» он, наверное, и не знает. Ежели бы не Марфуша, с чётким представлением о том, что надобно носить молодой барышне, а что нет, Варя ходила бы Бог знает в чём.

Её колебания не остались незамеченными; тёмные глаза Александра насмешливо прищурились, вызывая в душе девушки волну негодования. Она пулей метнулась наверх, в свою комнату и схватила первую попавшуюся шляпную коробку.

На улицу она улыбнулась ласкающему солнцу и водрузила шляпу на голову.

– Не слишком удачный выбор, – сказал ей граф ровно, предлагая свою руку.

Варя и сама это знала. Оказалось, что впопыхах она ухватила широкополую, чёрную шляпу, отороченную соболем. В сочетании с весёленькими клеточками платья смотрелось всё восхитительно необычно. Тем Варвара Ильинична и утешилась; сегодня она – самая необычная московская модница. Графа же она не удостоила ответом, сделав недоумевающий вид, как будто и не было этого совершенно бестактного замечания.

Глава 7

Обратная дорога показалась Элизабет ещё ужаснее; она отчаянно мёрзла и чувствовала нестерпимое жжение в груди, ещё хотелось пить, много-много – целое море.

Дядя с тётей после бурной сцены благодарности сиятельному графу попритихли и бросали по очереди настороженные взгляды, что было им совершенно несвойственно. Девушка ожидала диких воплей и брани, и не могла понять оторопи, напавшей на родственников. Впрочем, она уже давно перестала искать корни тех или иных поступков мистера и миссис Муркок, поэтому закрыла глаза и прислонила гудящую голову к краю повозки.

Жаль, что недуг, вцепившийся в Элизабет во славу её независимости, лишил девушку возможности продолжить свои наблюдения. Она могла бы открыть для себя интересные вещи.

Самуэль Муркок был напуган. Его совиные, круглые глазки бегали из угла в угол, ни на чём не сосредотачиваясь, как будто искали щель, где было бы можно спрятаться. Суетливостью души он напоминал загнанного в угол таракана, над которым дамокловым мечом висела занесённая тапка.

Абигайль смерила мужа злым и презрительным взглядом.

– Нужно было избавиться от неё гораздо раньше, – сказала она придушённым шёпотом.

– Я обещал и взял деньги, – вяло откликнулся мистер Муркок.

– Всё равно! – выплюнула непримиримо Абигайль.

– Ты не понимаешь, Аби? – Самуэль сцепил челюсти, приобретая угрожающий вид. – ОН ЗАПЛАТИЛ МНЕ. ОН – не тот человек, которого можно обманывать.

Элизабет, потревоженная настойчивым «ОН», открыла воспалено горевшие очи и недоумённо огляделась.

Мужчина и женщина замерли под этим отсутствующим взором, напряжённо выпрямившись.

– Для всех было бы благом – забери Господь её душу, – тихо прошелестела Абгайль, и муж кивнул головой, соглашаясь.

Элизабет чувствовала нарастающее в душе напряжение: кошмар возвращался. Она видел перед собой в повозке не дядю и тётю, а совершенно чужих людей, без сомнения, виденных ею ранее. Только не испытывала к ним чувств родственных, что, впрочем, было не удивительно; удивляло другое – она не испытывала к ним привычной ненависти, а только снисходительное пренебрежение – и эти ощущения были приятными.

Великий Боже! Она снова сходит с ума, как три года тому назад.

Повозка въехала во двор, и проворный Джастин помог хозяевам выбраться. Он протянул руку к Элизабет, но тут же отшатнулся.

– Что с тобой, Бетти? – пробормотал он растеряно.

Увиденная им женщина не могла быть неутомимой, острой на язык и весёлой Бет. Огромные глаза на обострившемся лице глядели на парня почти сурово, а в движении рук, подхвативших подол юбки, было столько изящества, что парень сорвал с головы кепку, как будто перед знатной леди.

– Болван! – Абигайль сухим кулачком ударила мужика в ухо. – Не видишь, на неё снова нашло!

Джастин смотрел на охваченных злостью хозяев, не зная, что предпринять дальше. Они тоже молчали, глядя друг на друга круглыми глазами. Парень вдруг подумал: мистер и миссис не знают, что делать с занедужившей вновь племянницей. Он с опаской покосился на девушку – говорят, порой, они бывают буйные – и тут же отбросил подобную чушь. Перед ним было существо беззащитное и ранимое. Вместе с осознанием этой истины пришла злость на хозяев. Надо же! Стоят замшелыми пнями! Джастин кинулся к девушке и легко подхватил на руки, он больше ничего не боялся.

– Бетти! Всё будет хорошо, Бетти!

Она встретила его красное от переживаний лицо настороженным взглядом, а после жалко сморщилась и заплакала.

– Джастин… – прошептала девушка сквозь слёзы с облегчением.

Парень обрадовано рванулся к дому, похоже, приступ миновал, и его Бетти снова с ним.

– Иди сюда! – властный голос Абигайль заставил работника замереть, как споткнуться.

– Отнеси Бет в повозку. – Она указала на мрачный экипаж с сонным кучером на облучке.

Джастин повиновался. И лишь, опустив девушку на сидение, поинтересовался растерянно:

– Зачем?

– Граф Беллингтон настаивает, чтобы к утру Бет не было на его земле.

Граф Беллингтон? Снизошёл, чтобы заметить простую лавочницу? Джастин ошалело мотнул головою – воистину, нынче – день чудес.

– Мэтр Антониони был столь любезен, что согласился помочь нам в создавшемся неловком положении.

Элизабет услышала приторно-сладкий тётушкин голос и возрадовалась, осознав, что помрачение, внезапно охватившее разум, закончилось.

– Он согласен взять Бет к себе в дом и заботиться о ней.

У открытой двери экипажа переминался растерянный Джастин, а рядом – о, ужас! – давешний уродец.

Выходило, что он и есть достославный мэтр, совершающий благодеяние.

Элизабет махнула рукой на неожиданно открывшуюся перемену в судьбе. Разве не всё ей равно на кого горбатить спину? Правда, когда сопящий тролль устраивался напротив неё, похожий на грязную наседку своим копошением и суетливым подёргиванием головы, Бет определила, что по прибытии в новое обиталище, нужно непременно отыскать что-нибудь напоминающее копчёную свиную ногу. Уж больно не понравились ей взгляды, бросаемые мерзким старикашкой.

_______________________________________

*** Прогулка вышла на удивление славной. Шербрук не отягощал её своим правильным выговором. Вообще помалкивал, давая возможность насладиться теплом, свежим ветром, несущим аромат отцветающей липы; приятным видом череды зеркальных прудов, протянувшихся один за другим по территории парка.

Варя знала, что спутник её остановился у Лемахов, и теперь гадала, чем вызван его визит, стечением обстоятельств или намеренным желанием.

– Вы уже перестали дуться? – спросил англичанин через некоторое время.

Варя поняла, что милорд исчерпал весь запас своего терпения и настроен к бурному общению. Только вот не предполагала, что, по его мнению, она «дуется».

– Откуда вам, английскому дворянину, знать значение этого слова? – холодно поинтересовалась она, выглядывая из-под траурного головного убора.

– Вам это интересно?

– Отчасти… – Варвара Ильинична постаралась напустить на себя отсутствующий вид, но не сдержалась и заблестела глазами азартно, заглядывая в глаза спутника с живым интересом.

– Я английский граф всего наполовину.

– То есть, не настоящий граф, фальшивый? – по-своему расценила девушка его откровения.

Шербрук рассмеялся зычным смехом:

– Нет. Здесь у меня – полный порядок. Я – законный наследник своего отца. Отец мой – граф Аласдэр Шербрук. А мама – русская княжна Полина Александровна Уварова. Большую часть своего детства и отрочества я провёл с матерью в Санкт-Петербурге. Поэтому считаю Россию своей родиной. После кончины маменьки, граф забрал меня к себе.

– Хотите сказать, ваши родители жили раздельно?

– По большей части. Оказалось, что непосредственный матушкин темперамент, импульсивность её решений и быстрота действий никак не сочетаются с английской размеренностью и холодной сдержанностью отца.

– Они были столь различны, и всё же сочетались браком?

Александр остановился и, развернув девушку за локоток, ответил лукавой улыбкой.

– У них было кое-что общее, настолько объединившее их вначале, что прочие разногласия казались сущей безделицей.

– Вы имеете в виду любовь?

– Любовь, страсть, как хотите.… Жаль, чувство это оказалось не столь стойким к жизненным коллизиям, как они предполагали. В конце концов, оба решили, что лучше предоставить друг другу возможность идти своим путём. Полина Александровна вернулась в Россию, а Аласдэр Шербрук обосновался в Лондоне. Правда, порой они вспыхивали жаждой былых воспоминаний и встречались. В результате таких ностальгических эскапад я обзавёлся сёстрами.

– Странно, – Варенька задумчиво дёрнула мех, пушившийся перед глазами от ветра раздражающим образом, – вы говорите о них как о посторонних вам людях. Что это, модная нынче разочарованность или вы по натуре своей человек недобрый?

– Быть разочарованным – глупо. Это всё от лености ума и недостатка физических нагрузок, чем и грешат сейчас большинство отпрысков благородных семейств равно как в Англии, так и на Руси.

– Значит, вы жестоки.

Шербрук пожал плечами и вновь продолжил движение, увлекая барышню за собой.

– Никогда об этом не задумывался. Конечно, я не безгрешный человек и недостатки у меня существуют. Хотя, не думаю, что жестокосердие является одним из них. Пожалуй, я могу быть жесток, но это не цель моей жизни.

– Не встречала людей, для которых зло являлось бы жизненной идеей, и они стремились бы афишировать это.

– Вы ещё слишком юны… – граф замолчал, колеблясь, а потом всё же закончил, – и судите людей с позиции непогрешимой невинности, ещё не ведающей настоящей жизни.