Полная версия
Винц потряс головой и логические цепочки с грохотом оборвались. Снова бесконечная белая комната с белым полом. Только стены, как будто, стали чуть ближе, норовя вот-вот сомкнуться.
Вертер перевел взгляд на распахнутую дверь, уперся в безразличное к его горю зеркало. Нужно добраться туда. Пройти несколько метров, опираясь сперва на кресло, потом на столик, затем можно взяться за дверной косяк и добрести до раковины.
«Странно, но я не знаю, что хочу увидеть в отражении – внезапно подумал Винц, – И хочу ли что-то увидеть вообще? И что такое, это отражение?»
Снова закружились красные полосы. Рубиновые цепи растянулись по всем сторонам первозданного сумрака, как резиновые жгуты. Винц проследовал за каждой из них, поднимая и вытряхивая крохи информации в подставленные ладони.
«Отражение. В физике – соответствующий процесс взаимодействия волн или частиц с поверхностью. В геометрии – движение евклидова пространства, множество неподвижных точек которого является гиперплоскостью. В философии – всеобщее свойство материи, как обладающей «свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения. Свойство проявляется в способности материальных форм воспроизводить определённость других материальных форм в форме изменения собственной определённости в процессе взаимодействия с ними. В психологии – родовое понятие психики, способ межличностного общения. В программировании – это целая концепция языков. Что из этого должен понять и увидеть я?»
Пошатываясь, он встал, упираясь руками в изножье кровати. Слабость. Сокрушающая, неподъемная, тяжелая, обрушилась на него, как камень на Сизифа. Где-то глубоко внутри разума, среди сотен тысяч обрывков сведений лежала папка с этим именем…
«Сизиф – в древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти приговорённый богами катить на гору в Тартаре тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз» – думал Винц, с трудом переставляя ноги.
Он достиг кресла, оперся на его спинку, выпрямился. Подчиненные титаническому усилию воли ноги больше не дрожали. Вертер сделал несколько осторожных шагов, добрался до столика, уперся взглядом в рекламный буклет сверху. «Ментально-Оздоровительный Центр. Ваше счастливое будущее – наша забота» – прочитал он медленно, почти по слогам. Можно было бы перевернуть страницу, но тратить силы на такой пустяк не хотелось. Винц остановился, перевел дыхание, загнанно оглядываясь по сторонам. Стены гладкие, пол скользкий, дверь – символическая, пластиковая, с замутненным стеклом посредине. Наверное, он мог бы легко выбить ее, если бы задался целью.
«А что, если за дверью – пустота? – подумал Винц, – Вдруг, снаружи и мира-то не осталось. Пустота – незаполненность, отсутствие чего-либо. Полное отсутствие каких-либо частиц в пространстве – вакуум, в материалах – выемка, паз, полость, каверна. В буддизме, пустота – центральное понятие обозначающее «отсутствие постоянного «я» у личности» и «самобытия» у явлений; отсутствие собственной природы вещей и феноменов, ввиду их взаимосвязанности, обусловленности и относительности: то, что возникло сложением факторов и со стечением обстоятельств, пусто. В информатике пустотой может называться нулевой указатель, иногда под пустотой может подразумеваться пробел. В космологии пустота – аналог англоязычного термина войд, область Вселенной, не заполненная галактиками. В математике пустотой может называться пустое множество. В физике – пространство вселенной, абсолютный антипод материи. В реальной жизни, пустота – это я. Я один»
Шелестя больничной рубахой, он добрался до двери, вошел в туалетную комнату, автоматически обнаружил выключатель слева от проема и щелкнул им. Энергосберегающая лампочка в белом плафоне вспыхнула, словно тысячи солнц, резанув бритвой света по глазам. Винц зажмурился, добрел до раковины, склонился над ней, опершись обеими руками о края. Зеркало теперь прямо перед глазами, но смотреть на себя не хотелось. Винц истерично копался в отсутствии собственных воспоминаний, пытаясь отыскать хоть что-то, связанное с прошлой жизнью, но липкая чернота внутри напоминала болото. Чем глубже он опускался в эту топь, тем сложнее было найти что-то действительно важное. Сотни терминов, тысячи синонимов, миллионы значений скрипели, сдавленные черепом, как битое стекло.
«Тромбоз, антикоагулянт, артериосклероз, инфаркт, гипертония, онкология, аутоиммунное заболевание, инфекция, мутация, эмболия…»
Винц сделал над собой усилие, поднял голову и уперся взглядом в отражение. Внимательные серо-стальные глаза незнакомца, смотрели на него из зазеркалья. Во взгляде – полное безразличие и холод. Как в глазах мертвеца.
«…Квантовая механика, электромагнитное поле, гравитационные волны, ядерный реактор, субатомные частицы, оптический резонатор, движение по инерции, релятивистская масса, магнитное поле, кинетическая энергия…»
Лицо человека в отражении плотно замотано бинтами, оставляя открытыми только глаза и тонкие бескровные губы. Винц поднял левую руку – неизвестный поднял правую. Винц прикоснулся указательным пальцем к виску, точно изображая дуло пистолета – гость в зеркале сделал тоже самое, оскалился, продемонстрировав крепкие белые зубы.
«Каталитическое превращение, ионизация, химическое равновесие, растворимость, органические соединения, кислотно-основной баланс, кристаллическая структура, электрохимический процесс, химический элемент, реакция окисления….»
Бинт поддавался тяжело. Он присох на затылке и цеплялся за короткие темные волосы. Все еще пребывая в прострации, Винц наблюдал за тем, как человек по ту сторону зеркала разматывает измазанные в крови и мази бинты, корча гримасы и надрывно дыша. Внезапная острая боль уперлась в висок, заскрипела на костях, сделалась пульсирующей и пронзительной, точно кто-то забивал туда гвозди. Незнакомец скривил губы и пошатнулся.
«Интересно, если я отвернусь, он исчезнет? – подумал Винц, наблюдая за тем, как тяжело вздымается грудь незнакомца под больничной рубашкой, – Что он хочет найти? Там, под этими тряпками?»
Горка бинтов на краю раковины росла. Он разматывал их неспешными, но нервными движениями, вздрагивая всякий раз, когда ткань шла по живому. Высокий лоб, острые скулы, квадратный подбородок – все чужое. Из зеркала на Вертера смотрело совершенно незнакомое бледное лицо.
«…Антология, эпистемология, диалектика, эмпиризм, идеализм, натурализм, постструктурализм, этика, метафизика, феноменология»
Под слоем бинтов – напитанные кровью повязки и ватно-марлевые подушечки из перевязочного пакета. Он отрывал куски пластыря, откладывал их в сторону, подставляя лицо под ослепительный белое сияние с потолка. Уродливый, сочащийся густым багровым цветом, забитый сгустками рубец начинался у виска, пересекал голову, и упирался в затылок.
Неизвестный в зеркале протянул к шраму дрожащую руку, но Винц остановил движение на половине.
– Мертвая зона, – сказал он внезапно вслух своему отражению, и отражение согласно кивнуло – Дальше идти нет смысла. Дальше ничего нет.
11. Томас Винтергрин
Город Глекнер, район Кокон.
День
Четыре года назад
Первый мертвец, которого я увидел в этом месте, не прибегая к веществам и помощи Приближенных, сиротливо сидел на обгоревшей автомобильной покрышке. Половина его лица отсутствовала, из груди торчали два острых куска металла, а голова на раскрошенной шее, лежала на левом плече, отчего складывалось впечатление, будто труп разглядывает всякого гостя искоса, и с подозрением. Довольно забавно, если не брать в расчет, что этот несчастный свел счеты с жизнью всего пару лет назад, но уже успел набраться потустороннего скепсиса. Призраки, знаете ли, очень предвзято относятся к живым, и совсем не стремятся им помогать.
Густая темная кровь пульсировала, выплескиваясь из разорванной вены.
Несколько минут он терпеливо рассматривал меня, а я – его. Мертвые обычно чувствуют направленные на них взгляды. Связь работает в обе стороны – ты видишь их, а они – тебя. Полицейский, с которым я приехал сюда, не замечал ни мертвеца, ни покрышки. Говорят, что тонкая грань, разделяющая живых и умерших, порою истончается и размывается, а иногда просто рвется. Так появляются зловещие особняки, заброшенные психиатрические больницы, кладбища с фантомами и всякая чушь, вроде астральных проекций. Реальность сама латает свои раны, но в эти моменты могут происходить довольно интересные вещи, которые человечество привыкло называть паранормальными явлениями. На самом деле все гораздо проще, и все необычное можно достаточно легко объяснить, если понять, что помимо внешней физической оболочки нашего мира существует вторая, ментальная прослойка реальности. Но если вы говорите об этом живя в средневековье, вас отправляют к инквизитору, а если скажете сейчас, попадете на прием к психотерапевту. Как вариант – лучше вообще ничего не говорить, и держать это в тайне. Тайны, если что, не раз спасали человеческие жизни.
– Говорят, что этот парень умер в этом самом месте, – говорил мне мой спутник, приставленный полицией, боязливо оглядываясь по сторонам, – Он увлекался городскими гонками, и это его и погубило. Влюбился в здешнюю красотку, а та…
– Могу предположить, что взаимностью и не пахло?
– Хех, в точку! Говорят, напился, подрался с кем-то в баре, потом сел за руль. Разогнался до ста миль и поприветствовал стену со всего размаху. Обломки его машины потом собирали по всей округе. Конечно, быть может, это что-то вроде городской легенды, или страшных историй, рассказанных подростками у костра, но народ у нас суеверный. Особенно в такой глуши.
– И многие верят в этого призрака? – поинтересовался я, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре?
– До неприличия, – отозвался мой спутник и скривился. Он прохаживался в паре шагов от изувеченного мертвеца, но не видел ничего, кроме залитого грязью участка дороги. Не веришь в призраков – не видишь призраков. Идеальное равновесие. Это мне деваться некуда – верю или не верю, но от гостей с того света мне не избавиться.
Труп посмотрел на меня, поднял руку, словно в жесте приветствия. В ладони его был зажат обрывок грязной бумаги. Я коротко кивнул в ответ и покосился на полицейского. Тот не заметил.
– Что известно о живущих поблизости?
– Все сплошь уважаемые люди. Кокон давно опустел, а вот здесь – элитный район. Природа, видеокамеры на каждом шагу, вооруженная охрана на въезде – сами все видели. А вот полиции как таковой маловато. Здесь один из домов мэра, а также резиденции его подопечных. Все они вне подозрений. Правящая верхушка, как не крути…
– Но в призраков верят?
– Кто как. Я, например, верю только в прибавку к премии. И раскрытие преступлений. Этого мне хватает.
– А хоть кто-то это видел? Призрака. А не раскрытие преступлений, я имею в виду.
– Говорят, что частенько видят накануне аварии. И еще, в день Всех Святых, – пожал плечами мой спутник, – Знаете, эти обычные сплетни…
– Но люди пропадают в разное время, не так ли?
– Да, за шесть месяцев пропало уже четверо. Люди начинают задавать вопросы. Мы, конечно, пытались взять дело под свой контроль…
Взять дело под свой контроль – это значит, сидеть в полицейском участке, вздыхать над очередным делом и ничего не предпринимать. Немного позже папка с документами отправится в ящик с нераскрытыми преступлениями, ибо всегда проще повесить трупы на призрака, чем искать настоящего убийцу. Такое я уже встречал, и не раз. Взять хоть то происшествие в Берлине, или насильника в Дюссельдорфе. Сексуальный маньяк с того света! Это же нужно додуматься!
– Говорят, у вас есть большой опыт в этих вещах, – доверительно сказал мне мой компаньон, – Во всяком случае…
– Кто это вам такое сказал? – поинтересовался я, пытаясь разглядеть хоть что-то на лице призрака, – Только не говорите, что есть восторженные фанаты…
– Нет, но у вас есть несколько положительных отзывов на сайте, где мы нашли ваше объявление, – отозвался полицейский, – Нам нужно было как-то успокоить общественность…
Общественность в крохотном районе на полторы сотни человек, где вся исполнительная власть в руках двух полицейских и мэра с его братцем. Звучит не слишком убедительно. Если уж полиция стала обращаться к медиумам, то мир точно катится в тартарары.
– Вы много объявлений перерыли? – спросил я, не поворачивая головы.
– Нет. Ваше попалось первым.
И снова меня настиг интернет. Что же, видимо выкладывать самое короткое объявление об услугах медиума было не самой лучшей идеей. И за это мне еще предстоит поплатиться.
– Положительные отзывы… да…
– Вы что-то увидели? Просто вы смотрите в одну точку уже несколько минут.
Какой настырный. Я повернулся, попытался изобразить на лице что-то вроде сосредоточенного выражения.
– Дайте мне немного времени, офицер. Мне нужно понять, что тут происходит на самом деле. Знаете, паранормальные сущности неохотно идут на контакт, когда вокруг суета. Психоволны входят в резонанс с тонкими слоями астрала, и как следствие, происходит эффект Танатоспектрума, что может повлечь за собой…
Полицейский состроил скорбную мину, вскинул руки, словно сдавался.
– Я понял вас, Томас. Вы у нас в этом деле спец, работайте, я мешать не буду. Подожду возле машины. Пока созвонюсь с комиссаром Шенком, доложу, что уже прибыли на место…
Он уходил быстро, даже не оглядывался, но от собственного красноречия мне стало тошно. Какие тонкие слои астрала, какой эффект, что такое вообще Танатоспектрум? Впрочем, название мне нравится. Нужно его использовать, если понадобится что-то заумное и яркое. Кто знает, почему именно это название пришло на ум первым.
Я покачал головой. Господи, и в такую чушь верят люди. Призракам совершенно плевать, сколько людей их окружают. Стеснение им неведомо. Они убивают, или не убивают, в зависимости от настроения и вида, и ни на что, кроме этого, не обращают внимания.
Я дождался, пока мой спутник исчезнет из поля зрения, после чего вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Мертвец на покрышке наблюдал за мной, словно хотел разгадать секрет старого трюка.
– Ты можешь говорить? – спросил я его, выпустив облачко дыма.
Призрак отрицательно покачал головой. Голова едва не слетела с плеч, и ему пришлось придержать ее рукой.
– Не волнуйся, тот парень, полицейский, не видел тебя. Даже если ты внезапно обретешь форму, он все равно не поверит.
Мертвый неуверенно пожал плечами. Вид у него был унылый.
– Давай обговорим сразу. Тебе известно, кто я такой, не так ли? Знаю, что посмертная почта у вас работает хорошо. Новости на том свете распространяются быстро.
Посмертная почта – это не совсем правильное выражение. Медиумы такими словами не бросаются. Призраки связаны с миром через серебристые астральные пуповины, которые образуют настоящую паутину, протянутую под крышкой реальности. Серебряные тросы пересекаются, переплетая все души между собой. Вот тебе и загробная связь.
– Ну, так ты знаешь, кто я?
Призрак медленно кивнул головой. Поднял бумагу в руке, и принялся выводить на ней буквы, макая палец в собственную кровь.
«СОРБЕНТ»
– Все верно, я – сорбент. И ты знаешь, что я сделаю, если ты будешь мне врать, верно?
«ТЫ МЕНЯ СЪЕШЬ»
– Именно. Поэтому давай закончим это дело быстро. Я не для того ехал в глушь из Глекнера, чтобы торчать на дороге, разговаривая с самоубийцей, который от любви совсем потерял голову.
Мертвец не оценил каламбур. Что же, у потусторонних жителей совсем плохо с чувством юмора. Я выдохнул дым, смерил его взглядом еще раз.
– Это ты похищаешь людей? Ты владеешь этой частью дороги?
«НЕТ. МНЕ ЭТО НЕ ИНТЕРЕСНО».
– Что ты тут делаешь?
«ЖДУ»
– Ждешь? Чего?
«ЗОВ»
– Зов? Это что-то вроде знака отправляться в небытие? Белый свет в конце тоннеля? Ангельский хор?
Если бы мертвец мог, он бы, наверное, разочарованно вздохнул, но вместо этого вывел на бумаге.
«НЕТ. ЗОВ – ЗНАЧИТ ЕДИНСТВО».
Мертвые любят изъясняться загадками. Черт его знает почему, может быть, теряют навыки человеческого общения, а может, стараются для того, чтобы поддержать имидж. Но меня такие ответы выводят из себя.
– Я не совсем разбираюсь в вашей терминологии. Что ты имеешь в виду?
Снова палец мертвеца заскользил по бумаге.
«НА ВОСТОКЕ ПОДНИМАЕТСЯ НОВЫЙ ВОЖДЬ. АМАЛЬГАМА. Я ЖДУ ЕЕ ЗОВ»
– У мертвых нет вождей и правителей. Вы все большие индивидуалисты. Нельзя ли конкретнее?
«НЕЛЬЗЯ. ВОЖДЬ ЕЩЕ НЕ ПРОСНУЛСЯ»
Я шумно выдохнул, возвел очи горе.
– Это как-то связано с тем, что происходит на этой дороге?
«НЕТ. НЕ СВЯЗАНО»
– Это что-то вроде какого-то апокалиптического предзнаменования? Какое-то пророчество?
«ТЫ НЕ ПОЙМЕШЬ. ТЫ НЕ УМЕР»
– Жаль, что ты не можешь похвастаться этим же. Ты знаешь, кто похищает людей на этой дороге?
«ОБЕЩАЙ, ЧТО НЕ СЪЕШЬ МЕНЯ»
– Даю слово.
«ЧЕЛОВЕК. ЧЕРЕЗ УЛИЦУ. БОЛЬШОЙ ДОМ. КРАСНЫЕ ДВЕРИ. ОН УБИВАЕТ»
– Ты видел его? Ты видел, как он совершает убийство?
«КАЖДОЕ»
– Он одержим?
«НЕТ. НО В НЕМ ЗЛО»
– Это его способ развлечься?
«ДА»
– Но где же души, оставшиеся от убитых?
Мертвый поднял на меня взгляд, вывел пальцем на листе бумаги: «ОРИГАМИ». Я выдохнул дым, хрипло закашлялся, перечитал короткое слово еще раз. Потом еще и еще.
– Ты имеешь в виду, что он убивает через Оригами?
«ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ. Я ГОВОРЮ, ЧТО ТЫ ТАК МОЖЕШЬ УБИВАТЬ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕШЬ»
– Ты не говоришь, а пишешь. И не объяснил мне, куда делись души.
«ЗОВ. ОНИ СЛУШАЮТ ЗОВ»
– Они тоже ждут твою эту Амальгаму?
«ДА. А МОЖЕТ БЫТЬ, УЖЕ ДОЖДАЛИСЬ»
– Ладно, хватит с меня этих загадок. Ты знаешь, где тот человек прячет трупы?
«Я МОГУ ПОКАЗАТЬ»
Я медленно кивнул головой, соглашаясь со словами мертвеца.
– Если ты не обманываешь меня, я помогу тебе вернуться в свет. Ты не устал быть здесь?
«Я ЛЮБЛЮ ЖИЗНЬ. И Я ЖДУ ЗОВ»
Одни из самых странных слов, которые можно прочитать или услышать от мертвого. Я еще раз взглянул на своего немого собеседника. Даже не знаю, что именно чувствуешь, когда сталкиваешься с потусторонним. Наверное, что-то вроде жалости? Или зависти. Черт знает что.
– Смерть. Она стоит того, чтобы умирать? – спросил я его просто.
Мертвый не ответил. Он протянул мне маленький помятый цветок, сложенный из грязного газетного листа.
12. Кэтрин Макклер
Город Глекнер, район Альтштадт, дом Мины Мезгер
Ночь
Три месяца назад
Грязный кусок серого льда упорно не поддавался. Он разлетался мелкими осколками под острием лопаты, противно скрипел, хрустел под толстыми подошвами, крошился, но не отступал. Ледяной панцирь этой ночью сковал ступени и порог веранды настолько, что покосившаяся на петлях дверь, перестала проходить в проем и закрываться. Просто удивительно, как в Глекнере может внезапно измениться погода – еще совсем недавно на деревьях болтались озябшие желтые листья, а сегодня почерневшие тополи тянутся в небо голыми артритными ветвями.
Как она думала потом, возможно, никакого льда и не образовалось бы, не выплескивай бабушка Мина воду из таза через порог, каждые пару часов. И тогда Кэтрин не пришлось бы торчать на морозе с погнутой железной лопатой в руках, стараясь победить упрямую полупрозрачную корку, точно глазурь, покрывшую и разбитую каменную плитку, и рассохшееся дерево, и покореженный металл.
– Как говорится, Бог в помощь, – произнесла Мина на прощание, прежде чем захлопнуть дверь в дом прямо перед Кэтрин, – А в общем, и сама справишься. Творцу нет дела до мерзавок, вроде тебя.
На крохотной веранде с большими мутными стеклами было еще холоднее, чем на улице. Такое ощущение, что кто-то подменил окружающий мир, и мороз здесь оставался законсервированным еще с прошлой зимы. Щурясь в полумраке, Кэтрин застегнула куртку, накинула капюшон, засунула руки в карманы и с тоской огляделась вокруг.
Заброшенная веранда, набитая картонными коробками, грязными банками и пустыми бутылками вгоняла в уныние. Точно тонкая красная линия, знаменующая собой границу невозврата, тянулась бельевая веревка, куда Мина весной и летом, вывешивала сушиться всякий вылинявший хлам.
Разобраться с тем, что творилось в голове бабушки не просто тяжело, даже невозможно. Маятник ее настроения совершает просто невероятные кульбиты, превращая задумчивость и молчание в злобу и ослепляющую ярость. Иногда Кэтрин казалось, что в Мине прячется целая толпа людей. Один одержим чистотой и порядком, второй любовью к Богу, третий – ненавистью к собственной внучке. И так дальше, почти до самой бесконечности, если только бесконечность, и правда, не имеет пределов.
Легкая осенняя куртка почти не грела. Стоило одеться потеплее, прихватить шапку и перчатки, но времени на это так и не нашлось. Солнце еще только проснулось, и розовая полоска горизонта едва расчертила черное брюхо небосвода. Не было даже первой молитвы – Мина ворвалась в комнату, сдернула с нее плед, продиктовала условия и вытолкала на улицу. На плите закипал помятый железный чайник, яркое оранжевое пламя конфорки озаряло маленькую кухню, погруженную в ночной полумрак.
Кэтрин выбрала маленькую лопатку из кучи инструментов, сваленных в углу веранды, выглянула на улицу, передумала и выбрала лопату побольше. Наверное, для такой работы пригодился бы лом, но лома не оказалось. Погнутый черенок был настолько оледеневшим, что пальцы тотчас свело судорогой. От мысли, что ей сейчас предстоит целый час разбивать белую корку перед домом, Кэтрин стало не по себе. Работа не пугала ее, а вот пристальный взгляд Мины, следящей за каждым ее движением – был пострашнее угла комнаты с рассыпанной по полу крупой.
Первые пятнадцать-двадцать минут дались ей на удивление легко. Если не задумываться над тем, как все плохо, и сосредоточиться на мыслях о хорошем, вроде разговоров с Ангелом, время пройдет быстро. Даже холод оказался не таким страшным, достаточно было только разогреться и войти в ритм. А потом стало тяжело. А потом сложно. А потом просто невозможно. Воздух стал слишком плотным, свет, отраженный от ледяной корки – нестерпимо ярким. Лопата отяжелела и выскальзывала из рук. Кэтрин отбросила ее в сторону, застыла на месте, переводя дыхание.
Она подняла лицо, столкнулась с немигающим взором Мины, наблюдавшей за ней из своей комнаты. Проклятая старуха. Господи, с каким бы удовольствием она…
– Мне нужна поляна. Сказали, что она здесь. Такое ровное место, – произнес незнакомый голос за ее спиной, – Там еще растет трава. И деревья. Небольшое, заросшее травой, открытое пространство среди леса, кустарников…
Кэтрин невольно вздрогнула и стремительно обернулась. Господи, и кому не спится в Альтштадте в этот час? И кто вообще бродит на рассвете с такими вопросами?
Незнакомец был невысокого роста, крепкого телосложения, с невыразительным белым лицом. Он был облачен в рабочий комбинезон, грязные стоптанные сапоги и уродливую бейсболку с логотипом строительной компании, заляпанную не то землей, не то строительным раствором. Он осторожно придерживал левую руку правой, бережно прижимая к груди сжатый кулак. Вид его был одновременно и забавным, и пугающим. Интересно, как отреагировала бы бабушка Мина, столкнись с таким человеком. Наверное, устроила бы скандал? Или просто отвернулась и сделала вид, что не заметила?
«И не холодно ему, в одном комбинезоне? – подумала Кэтрин, оглядывая незнакомца с головы до ног, – Бедняга, да он же не в себе!»
Неизвестный, как будто не замечал утренней стужи. Лицо его оставалось безмятежно удивленным, непроницаемым, словно он до сих пор пребывал в своих самых чудесных грезах, и только-только очнулся ото сна.
– Простите, что?
– Вы – местная? – произнес незнакомец хриплым голосом, словно в его горле клокотала мокрота, – Вы здесь живете?
Кэтрин осторожно кивнула головой. Гости в Альтштадте бывают редко, а еще реже они разговаривают с ней. Тем более о таких странных вещах.
– Да, я отсюда. И что вам нужно?
– Поляна. Мне нужна поляна.
– Я вас не понимаю, – отмахнулась Кэтрин, стараясь сделать свой тон наиболее убедительным, – С вами все в порядке?
– Да. В порядке, – подтвердил незнакомец, – Со мной. Но я ищу поляну. Такое ровное место…
Речь его была спокойной, невыразительной, безэмоциональной, словно кто-то стер все чувства ластиком, или раскрошил острием лопаты, как ледяную корку, смел и выбросил.
– Это я уже знаю. Но не понимаю зачем.
– Потому что мне нужно на кладбище, – доверительно произнес неизвестный, понизив голос, – Мне сказали, что меня там будут ждать. Кладбище. Место, где хоронят мертвецов.
Кэтрин еще раз взглянула на мрачный силуэт незнакомца, искренне стараясь понять, что может понадобиться случайному гостю Альтштадта на заброшенном погосте этим морозным утром. Этот новый знакомый явно не в себе, и совсем не внушает ей никакого доверия.
