Но что-то где-то пошло не так

Эти два дня Фёдор решил заняться бутылками. Разделил их по сортам и видам, нагрел воды в сараюшке, начал таскать партиями по пятнадцать – двадцать штук. Нелегкое дело, пока все этикетки промочишь, пока их отдерешь, были и такие, что внутри грязные. Тогда ёршиком их. Потом Ареня стала помогать, вдвоём дело быстрее пошло. Пока мыли – разговаривали.

Интересным человеком оказалась эта бабка, с одной стороны православным, с ортодоксальными взглядами. С другой, копеечку заработать тоже не упускала. Фёдор поначалу понять не мог, что за личностей он пару раз с банками видел. Ларчик открывался незамысловато, просто он по своей занятости вначале додуматься не мог, фактов не хватало.

Корова Тиша, она же Майка. Когда Ареня была в настроении называла её Тишайшая Майка, так вот была она коровой высокоудойной, и молоком в доме запивались. По весне, на молодой зелёнке до тридцати литров давала. Жирного, сладкого, с жёлтым оттенком. К осени сбавляла, зимой вообще на пятнадцать уходила. Это если с пойлом. Молоко Ареня продавала. Подешевле чем на разлив с бочек, по пятьдесят копеек за трёхлитровую банку, столько же за литровую банки сметаны. Остатки перерабатывала в творог, сыр, брынзу. Снимала сливки и возгоняла масло, иногда снимала сметану с проквасившегося, если был заказ. Обезпечивала молочкой своих, вместе с Сергеем Абрамовичем, а большую часть продавала. Многодетным вообще в пол цены от и того невысокой. На улице жило две таких семьи, восьми и девятидетных, непьющих, но из нужды никак не вылезающих. Вот от них гонцов к Арене Фёдор и встречал. Государство им тоже понемногу помогало, ботинки дадут к первому сентября, костюмчик купят, пальто. Обедов безплатных ещё не было, в старой школе даже столовая отсутствовала, только буфет. Немного, но с другой стороны, хоть столько…

Сдавать бутылки было легко, приёмный пункт находился через шоссе от магазинов, в частном доме, на углу квартала. Фёдор грузил полный рюкзак, перекидывал через рулевое две платяных торбы, сшитых мамой, и вёз на сдачу. За раз выходило до сорока штук. Поначалу приёмщики, муж с женой, были неприветливы, принимали со скрипом, потом разговорились, нормальными людьми оказались, анекдоты травили и сами любили слушать. Ну Фёдор и оторвался. Уж чего, чего, а анекдотов, жизненных причём, и не пошлых, он знал много, до Рождества мог рассказывать. В общем контакт с приёмщиками был налажен, и встречали его как дорогого гостя…

Результат превысил ожидания, за неделю Федор сдал почти на семьдесят рублей. Дядька Мирча пожелал дальнейших успехов на ниве разработки бутылочных месторождений, и сказал, что был рад знакомству. Фёдор его жене шоколадку подарил, чем окончательно расположил к себе семейную пару…

Вечером мать принесла денежку за пошитый костюмчик с платьем, вытащила из Крестьянки отложенную зарплату за август. Фёдор достал свои кровно заработанные, начал пересчёт.

– Шестьсот сорок два рубля. И ещё мелочи около двух рублей. – отчитался ей Фёдор.

– Мы с тобой богачи. Меня кстати просят шубку перешить с большего размера на меньший. Немного, но двадцать рублей тоже деньги.

– А у меня пока ничего, – призадумался Фёдор, – орехи я все выбил, по бутылкам тоже ничего, две, три, и то не каждый день. Туристы все съехали, октябрь на носу.

– Не расстраивайся, главное с долгом рассчитались, камень с души упал. А то ведь места себе не находила.

– Слушай, мам, а ты знаешь, что Вера с Анной Сергеевной не в своем доме живут?

– Неет, – протянула удивлённо мама, – А в чьем?

– Их Сергей Абрамович пустил временно пожить во вторую половину, Иосифу, его внуку принадлежащую.

– Вот как, не знала.

– Дело тем осложняется, что Ёся уезжает в Израиль, или уже уехал, и поставил ультиматум, срочно выплатить оставшиеся деньги за пол дома, или продать. Деньги ему сразу после Нового Года нужны, так что времени нет, нужно до Нового Года отдать. Не получится, всё, до свидания, освободите помещение.

– Интересно, а как он деньги туда переведёт.

– Найдёт как, ты уж поверь. У них свои пути.

– А куда денутся Вера с Анной Сергеевной?

– А его волнует?

– И что делать?

– Они хотят выкупить половину где живут, четыре тысячи рублей кажется, чуть больше двух собрали. Осталось около тысячи восемьсот. Если за пару месяцев соберут, оформят покупку.

– А соберут? Всё-таки еще почти две тысячи. Деньги немалые.

– А нам как собрали, забыла? Всем миром. Давай теперь мы им поможем.

– Конечно давай, Феденька. О чём разговор, конечно давай поможем.

– Отлично. Вот смотри, у нас шестьсот сорок рублей, до твоей получки две недели. Давай шестьсот отдадим Анне Сергеевне, а на оставшиеся будем жить. Нам этого хватить. Может ты что подзаработаешь, может у меня что вылезет, хотя это вряд ли.

– Хорошо. Пусть так и будет. Помочь надо. Что ж это такое? Ой, Федя, пойдём акафист читать, время к девяти подходит.

На акафист вышла и Ареня, после они пили вкуснейший травяной чай с сушеными листочками вишни, смородины, малины и мяты, и Фёдор первый раз за четыре дня спал как убитый. Проснулся свеженьким, и в школу пошел в приподнятом настроении…

В школе его ждали последние известия. Комиссия единогласно приняла решение о переводе. Выполненные задания отправили в Москву, но уже не для проверки, а для ознакомления ученого академического сообщества с его результатами.

Игорь Валерьевич, несколько оживленный от обычного напутствовал, – Фёдор, ты просто Гений, правда. Но на этом не останавливаемся. Завтра будет приказ о твоём переводе, и сразу готовься к сдаче четвёртого класса, пока программа придёт еще неделя минет, время терять нельзя, садимся сразу.

– А совхоз?

– В смысле? – не понял Игорь Валерьевич.

– Оба четвёртых класса со всей школой в совхозе, на винограде. Уже с шестого сентября, и числа до десятого октября, не меньше. Если я в четвёртом, то и мне положено на виноград.

Умный всё-таки человек Игорь Валерьевич. Сразу всё понял. Посмотрел внимательно, прикинул что-то в голове своей учёной.

– Не догонишь, они почти три недели на сборе, передовики больше тысячи ведер набрали, даже если ещё три недели будут работать, всё равно не догонишь.

– Я понимаю. – Фёдор не строил иллюзий, понимал, что не догонит, но всегда есть надежда, и она умирает последней, это он знал твердо.

Игорь Валерьевич обдумывал своё, встал, подошёл к окну, некоторое время смотрел на улицу, где почему-то не в срок прогоняли совхозное стадо. Где-то там, среди совхозных и Тишка крутится, мелькнуло у Фёдора. Игорь Валерьевич между тем что-то решил, круто повернулся.

– Хорошо Фёдор. Ты поедешь в совхоз, но два условия.

– Согласен.

– Ты ещё даже не выслушал, а уже соглашаешься, – засмеялся Игорь.

– Говорите.

– Первое. Несмотря на совхоз, ты осваиваешь программу по полной.

– Согласен.

– Второе. В совхозе ты работаешь со всей отдачей. По итогам всех отработанных дней ты должен быть первым. В каждом отработанном дне ты должен стараться быть первым.

– Согласен.

– Немногословен ты сегодня, да Фёдор?

– Согласен. Так я завтра с утра со всеми, на виноград?

– Согласен…

Вчера и сегодня Фёдор ездил со своим новым классом на виноград. Отправлялись в восемь утра от школы на открытых машинах и том же автобусе Кубань, в два заезда. Еду брали с собой, кто во что горазд, совхоз в поле оказывается не кормил. По разговорам винограда ещё много стоит, недели на две точно, так что время есть. Василий, Галя с Инной его уже знали, остальные видели в первый раз. Но никаких прописок не устраивали, может не принято, может уже наслышаны о его рукопашных подвигах.

Фёдор включился в работу сразу. За первый день восемьдесят семь вёдер. В этот день выезд с поля припозднился, автобусы опаздывали. Ребята, сидя на вёдрах занимались кто чем, мальчишки в большинстве своём играли в ножички, девочки трепались о своём девичьем. Фёдор спросил классную, можно он ещё пособирает, и, получив разрешение кивком головы, пошел дособирывать свой ряд. Всё равно завтра к нему возвращаться, что сидеть безцельно. К тому времени когда подъехали автобусы он высыпал еще семь вёдер, и вышел на рекорд…

На тренировку опоздал, за что отжимался сто раз. Во второй день сбавил, но тоже почти восемьдесят, – семьдесят семь вёдер. Васька, для сравнения, в этот день даже до семидесяти не дотянул. Остальные и того меньше. Новая классная была довольна. Что Фёдору понравилось, обедать садились всем классом, каждый выкладывал что имел на общий стол, и за дело. Только не молились. Фёдор молился про себя, крестился в сторону, слегка отвернувшись. Посмотрел, девчонки на него косятся, на следующий день тоже украдкой крестятся.

В первый же день столкнулся он и с Колей Грибом, хулиганистым парнем, второгодником и отморозком на всю голову. Ничего особенного, когда Фёдор высыпал ведро в бункер, тот слегка подтолкнул, отчего пол ведра просыпалось мимо. Ведро всё равно засчитали, а Гриб улыбаясь во все зубы процедил, – Звиняйте товарищ начальник.

Ладно, звиняйте, так звиняйте. Но это повторилось с точностью один в один, опять пол ведра на пол, и опять звиняйте. А потому, как у нас принято, получите ответку. Когда Гриб подошел высыпать ведро, Фёдор его подтолкнул под локоть с ответным извинением, – Звиняйте.

Пока обошлось, может поняли друг друга, может в будущее отложили. Посмотрим.

И вот, сегодня, после совхоза, заскочив на минуту домой за деньгами, Фёдор идет к Вере. На самом деле идет он к Анне Сергеевне, но для себя он решил, он идёт к Вере. Это её дом, здесь он провел с ней лучшие часы своей жизни. Этот дом, эта комната дышат ею, здесь всё сделано как она хотела. Так стоит мебель, так развешены иконы, шторы на окнах именно такие, как хотела она. И книги, и бумаги на столе, и рисунки, в том числе с ним. Этот милый коврик с лесом и девочкой, кормящей оленёнка. И он приходит туда к ней. Будет ждать её звонка, а может быть и письмо пришло, как в прошлую субботу. Тогда письмо пришло в пятницу, а мама передала его ему в субботу. Фёдор ускорил шаг, почти побежал. Ну вот и её дом.

– Здравствуй мой хороший, – уже привычно слышит Фёдор.

Анна Сергеевна целует в лоб, и Фёдору удивительно приятно, ему рады, его ждали. Она проводит его на кухню, садит за накрытый стол. Он ждёт. Ждёт не этого, ждёт письма, и оно есть, поначалу Фёдор его не замечает.

Оно лежит на столе, прямо перед ним. Рядом ножницы. Фёдор обрезает край конверта с тем же Шаляпиным, и с участившимся биением сердца достает письмо. Разворачивает лист.

20.09.1973. 18 ч. 45 мин.

г Ленинград. В.О. 10 линия. д. 222.

Здравствуй мой любимый Фёдор Александрович.

Обращаюсь именно так, ведь ты и есть мой любимый. Надеюсь у тебя всё идет хорошо, и ты скучаешь по мне не меньше, чем я по тебе. Извини, что сразу не написала, события развивались настолько стремительно, что я просто не успевала. К великому своему стыду, сожалению и печали.

Приехали в Ленинград девятнадцатого, ранним утром, на Витебский вокзал. Вместе со мною приехало две девушки, одна с Витебска, другая из Минска. Встретили нас как важных гостей, разве что без оркестра. Но представляешь, с цветами. Ну быть того не может, а вот было. Привезли на Васильевский остров, он оказывается очень большой, наверное, больше Кишинёва. Поселили в хорошем общежитии, по четыре человека в комнате. Девчонки спокойные, настоящие психологи, не то, что я, волнуюсь по каждому поводу. В группе сорок человек, женщин двадцать восемь. Кормят очень хорошо, я даже всё не съедаю, воспитатель меня ругает за это. Но это единственное, за что меня ругают, во всём остальном я стараюсь. Был правда один момент, с медосмотром неприятный, и ещё один, но в письме про них не буду, расскажу всё потом. Скажу только, что руководство не стало свирепствовать, и пошло мне навстречу. И ещё нескольким девушкам.

21.09.1973. 20 ч. 05 мин.

Ленинградская обл. УКК Физкультурник.

После медосмотра и организационных вопросов, нас перевезли на базу, где будут проходить занятия. По занятиям нелегко. И хотя они только начались, всего второй день, но кажется, в нас за эти три месяца хотят вложить полный университетский курс. Настолько насыщено и ёмко. А ведь это только начало. Времени для раскачки совсем не дали, занятия с восьми утра до шести вечера. Правда обед с часа до двух. Успеваем поесть за полчаса и еще пол часика полежать. С этим нестрого, в обед позволяется. Хорошо ещё то, что домашнего задания не задают, и после шести свободное время. С девятнадцати ужин и всё, делай что хочешь. Но в двадцать один сорок перекличка и спать. Утром в шесть часов подъем. Зарядка, завтрак и на учёбу. Вот так и живу. Привыкаю.

Как перевезли на базу, только поселили и сразу повели в баню. Сказали, баня будет каждую неделю, по субботам, после обеда. Никогда ранее не была в русской парной бане. Это такая прелесть. А ещё в субботу разрешают один звонок по Союзу. Мало конечно, всего три минуты, но спасибо и за это. Тем более, отпускать в увольнительные будут только через месяц, и то самых лучших. Но я буду стараться, может удастся в увольнении вам с мамой позвонить, и наговориться от души.

Нам выдали какие-то подъёмные, по семьдесят пять рублей. Ещё будет стипендия, по девяносто рублей, после каждого месяца обучения, при условии, что сдашь месячные зачеты. И вместе со свидетельством об окончании курсов обещают по двести пятьдесят рублей. Так что невеста я буду богатая. А вообще, здесь, на территории лагеря, есть неплохой магазин, где очень много всякого интересного, даже такого, о существовании чего раньше не знала. Например, Пепси Кола. Но ДЮШЕС лучше, и вообще, я тратить не буду, копить буду.

Очень скучаю по тебе, по маме, по Арене, по твоей мамочке, по всем вам. По Ваньке и Ваське тоже скучаю. Можешь писать мне на этот адрес, расскажи, как у вас идут дела. Переживаю за Емельяна Вячеславовича и за Любушку. Ты к ним не ходил?

Передаю это письмо бросить в почтовый ящик в городе с оказией, следующие письма будут короче, не удивляйся. Будешь отвечать, пиши, как в первый раз. Жди сразу ещё одного, сегодня отправлю, на него и отвечай.

Слава Богу за всё. Спаси Господи.

Вера.

P.S.

Представляешь, у нас за окном, по соснам прыгают снегири, они совсем ручные, разве что на руки не садятся. Никогда в жизни не видела. Такие красавцы. А ещё белки, берут хлебушек с рук, ничего не боятся, настоящие хулиганки, спускаются с деревьев и выклянчивают гостинцы. По утрам бегаем вокруг озера, среди сосен, по песчаным дорожкам и опавшей хвое. Запах сосен, чистая вода, прохладный песок под голыми ногами. Неописуемая красота. Даже купаемся, на зарядку отводится час, и мы с девочками всё успеваем.

Вера.

Фёдор привычно смотрит на штемпель отправляющего отделения связи. Москва. Двадцать третьего сентября. Шесть дней назад. Ничего не понятно. Она в Питере, или в Москве? Фёдор читает еще раз, более внимательно. Что-то становится ясно. Встретили на вокзале, это чтобы не ездили по городу сами. Цветы, чтобы было неудобно отлучиться даже на минуту. Не написала сразу, не знала, как передать письмо, пока не нашла способ. Его ещё проверить надо было.

Что за неприятные моменты могут быть? Фёдор задумался. Зная Веру, её мистическую предрасположенность к святому православию, можно предположить, что один из них, это требование снять нательный крестик. Вера скорее умрет, чем крест снимет. Да, скорее всего это раз. Что может быть вторым? Фёдор никак не мог найти связующую на второй пункт. Вдруг вспомнил, как она покраснела, когда он подглянул ей за ворот рубахи. Ага, горячо, скорее всего при медосмотре присутствовал мужчина, может смотритель по женской части. И она отказалась этому дяде показываться. Неудивительно, такая недотрога, она и перед женщиной не станет ноги раздвигать. Девочка моя. И похоже не она одна там такая. Значить, решили не ломать девчонок, честь и хвала руководству.

Что дальше. Перекличка, зарядка, режим дня, увольнительные, лагерь. Всё как в армии. Значить специальный режим обучения. Может за колючей проволокой. Озеро, песчаные дорожки, сосны, белки, снегири. Значить ни на каком они не на Васильевском острове, где-то в лагерях обучения под Питером. Кстати, иначе и машину зачем было посылать. Купаются по утрам. Может взяла, или купила купальник, не голышом же, а самое главное – руководство вполне разумное, и совсем не закусывающее, если разрешают во время зарядки купаться. Письмо передала с оказией, наверное, с кем-то из отъезжающих. А тот положил письмо аж в Москве, когда вздохнул, или вздохнула, что скорее всего, спокойнее. Ох как рисковала. Не стоило. Господь покрыл горячность поступка.

Нужно ещё одно письмо ждать, не сегодня – завтра придёт, а это спрятать подальше, и никому. Только вот как никому, если Анна Сергеевна смотрит таким просящим вопросительным взглядом. Фёдор соображает, что мама в этот раз без письма, ну что же ты Верочка, могла бы для мамы листочек в этот же конверт вложить.

– Вера передает, что у нее всё хорошо, живет в прекрасном месте, в очень хорошем коллективе. Прекрасное питание, правильно подобранный режим дня, хорошие денежные вознаграждения.

Здесь Фёдор сбивается. Он смотрит на Анну Сергеевну, видит её напряженное, страдальческое лицо и понимает, что всё это не то. Она осталась без письма. Ей больно, очень больно, мучительно больно. Вера ошиблась. Не специально, впопыхах. Быстро, на коленке готовя письмо, у неё выскочило из головы, что еще её ждет мама. Да, она сегодня позвонит, но письмо это другое. Никакой звонок по телефону его не заменит. Письмо. Разговор закончится и уйдёт во время, где затеряется и забудется, заслонится другими событиями. Но ничто и никогда не заменит письма. Лист бумаги с твоими новостями, мыслями, рассуждениями, пожеланиями. С твоим почерком. Письмо будет жить столько, сколько живёт адресат. И может его будут хранить дети, внуки и правнуки, перечитывая жёлтые листики прародительских чувств и признаний. Не зря, когда люди расстаются навсегда, они в первую очередь жгут письма…

И вот, такая ошибка, и он должен исправить её, Верину ошибку. Прости Верочка, если я не прав, прости меня. Фёдор молча протягивает письмо Анне Сергеевне. Она берёт его осторожно, как святыню, и читает здесь же, никуда не уходя. Фёдор отходит к иконе, смотрит на лик Пресвятой Девы, просит у неё прощения.

За Веру, за себя, за всех нас. Лицемерных, непослушных, забывчивых, неблагодарных, злопамятных. За нас, детей, забывающих своих родителей. Забывающих, когда нам хорошо, и когда нам плохо, забывающих в богатстве и бедности, в унынии и радости. Забывающих в праздниках и в повседневности, а потом горько рыдающих на могильных холмиках, в попытках исправить свою вину коваными оградками и пышными надгробиями. Исправить, когда им уже ничего не нужно от этого мира, когда уже ничего не вернуть, и остаётся только молиться за их души, такие же грешные, как и наши.

– Спасибо Фёдор, – у мамы по щекам покатились слёзки, она обтерла их рукой, протянула письмо Фёдору, – Спасибо.

– Анна Сергеевна, ну не плачьте пожалуйста, – сердце Фёдора разрывалось от жалости. – Вы же видите, у нее всё хорошо устроилось, отучится и вернётся. Даже должность для неё в школе держится, лежит себе дожидается. А летом в университет поступит. Ну успокойтесь, не плачьте.

– Да, совсем я стала сентиментальной, раньше слезинки от меня не видели. Сколько всего претерпела, и не плакала. А сейчас плачу постоянно, только повод дай.

Анна Сергеевна встала, поставила чайник. – Мне сегодня в ночь, в семь десять уходить, не позже. Всё думаю, вдруг не дождусь, вдруг звонок запоздает. Ты за меня её поцелуй. Скажи, что мама любит и ждёт.

– Хорошо, но может ещё дождётесь. Анна Сергеевна, у меня к Вам разговор серьёзный.

– Сейчас?

– Вы сейчас не можете? Давайте завтра.

– Нет, почему же, давай сейчас. Просто неожиданно как-то.

– Давайте сейчас. Я по-вашему с Верой домику. Помните говорили совсем недавно?

– Да, в прошлую субботу, помню.

– Вот, – Федор положил на стол толстую пачку денег, перевязанную бельевой веревкой. – Шестьсот рублей. Мы с мамой решили немного помочь. Теперь ваша очередь не отказываться, и принять.

– Спаси Господи, – мама была искренне удивлена, – Представляешь, вчера Ареня приходила, шестьсот рублей принесла. Брать не хочу, а она ругается, – на похороны копила, а смерть не приходит. Я ещё накоплю говорит. Тиша доится, пенсию платят, а если умру неожиданно, закопаете, как получится. Только молиться не забывайте.

Она снова заплакала, ну что ты будешь делать с этими женскими слёзами. Фёдор подошел к ней, и опять начались дружеские объятия. В его руках она потихоньку затихла, всхлипывая, как маленький ребенок после большой обиды. Интересное со стороны зрелище получается, девятилетний мальчик обнимает взрослую женщину. Фёдор вздохнул, везет мне в этой жизни на обнимания, и целования. За месяц столько наобнимался, сколько за всю прошлую жизнь не было.

– Федя. Тебя нам Сам Господь послал. Ещё недавно, месяц назад мы жили без тебя, и всё было совсем по-другому. Прости меня, я так плохо о тебе думала.

Она крепко сжала его руки, и Фёдор подумал, как ей не хватает мужского участия. Каждой женщине положен от Бога свой мужчина, но, если он погибает, если женщина его теряет, если уходит, или женщина отторгает сама, ничто не может его заменить. Потреба в сильном плече остается, и куда её девать? Начинаются прыжки по мужикам, которые в итоге становятся все козлы. Здесь другое. Моя мама однолюбка вспомнил он Верочкины слова. Но мужское плечо нужно даже для этой сильной женщины. Он должен стать сильным плечом для неё, матери его любимой.

– А у Вас покушать ничего не найдется? – маленьким клинышком Фёдор попробовал выбить груз печали и страдания.

– У меня есть борща немного, и вареники с картошкой в морозилке, сейчас кипяток нагреем, и бросим, они быстро, три минуты и готово.

Ужинали он вместе, мама успокоилась, и Фёдор подумал, не спросить ли о Емельяне Вячеславовиче. Наконец решился.

– Анна Сергеевна, а Емельян Вячеславович ещё в больнице, или выписали?

– Нет Феденька, лежит, книжки читает. Молиться начал, я ему молитвослов принесла, ещё дореволюционный, теперь церковнославянский осваивает.

– Интересно. Долго в больнице пробудет?

– Месяц наверное пролежит, а там как здоровье, на реабилитацию может до года уйти.

– Жалко мужика, можно его навестить?

– Жалко. Навещай конечно, каждый вечер с пяти до восьми, в субботу и воскресенье с десяти утра до восьми вечера, – вздохнула мама.

Анна Сергеевна ещё посидела с минутку, поднялась, – Пол седьмого, пойду собираться.

– А Вы почему сегодня в ночь? Вроде не Ваша смена?

– У Фаины ребёнку опять плохо. Летом качелями ударило, носилась по детской площадке, вот и не досмотрели. Иногда приступы случаются, просит подменить.

– Но вы же не можете постоянно её подменять, нужно что-то делать.

– Она меня тоже выручает, когда к батюшке ездили, к ней за помощью обращалась. А вообще они в конце года в Москву собираются, профессора будут смотреть.

– Есть надежда?

– Есть. Девочке шесть лет, начнёт взрослеть, может боли пройдут, а может и останутся. Смотреть необходимо, лечить. Ну ладно пойду я.

Анна Сергеевна ушла к себе. Фёдор остался один. Ум пуст. Дум не было. По улице проехала каруца, гружёная хлыстами кукурузы. Следом за ней промчался на очередном разноцветном мустанге небезызвестный Генка. Ни забот, ни хлопот, ни тревог. Фёдор вздохнул.

Из комнаты вышла Анна Сергеевна. Фёдор ахнул, вот так красавица. Для кого? Уж не для Емельяна Вячеславовича ли? Тут же одернул себя, не о том мысли в твоей тупой башке. Вслух сказал другое, но правду.

– Анна Сергеевна, Вы удивительная женщина, настоящая красавица.

– Скажешь тоже, – улыбнулась Анна Сергеевна.

– Нет правда, Вы очень красивая.

– Спасибо Феденька.

Она подошла к столу, положила перед Фёдором небольшую связку из трех ключей.

– Это ключи от дома, два желтых. Тот, что побольше от верхнего замка, обычно на него и закрываем. Белый от сарая. Оставь их себе, приходи в любое время, хочешь с ночёвкой. В общем будь как дома.