Но что-то где-то пошло не так

Работы вроде много сказано, но работа нетяжелая, незатратная по времени. С выключателем только пришлось повозиться, но и с ним в итоге справился. Попутно сифон канализационный прочистил. Интересно, куда у них вода стекает с умывальника, ни колодца, ни септика не увидел. Только присел, смотрит, штапик на окне отошел, взял гвоздики маленькие, по всем штапикам прошелся. Окна бы покрасить. Посмотрел на часы, уже шесть, на сегодня хватить. Помыл руки, прошёл в Верину комнату. Присел за стол.

На столе пенал карандашница с простыми карандашами и ручками. Книга Бредбери. "Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту". Общая тетрадь. Две картонные папки "Дело". Небольшой альбом для рисования. Фёдор взял, открыл первую страницу. Страницы оказались расшитыми и скрепленными обыкновенной канцелярской скрепкой через кусочек бумаги. Он снял аккуратно скрепку, подбил страницы.

Открыл и увидел себя, изумлённого, даже опешившего, смотрящего вдаль на что-то невидимое. Рисунок выполнен простым карандашом в портретной, до пояса, форме. Перевернул страницу, опять он. Бьёт орехи, изогнулся змеёй из последнего, стараясь достать подальше. Следующая страница, опять он. На этот раз удар ниже пояса. Он повзрослевший, в военной форме с погонами лейтенанта. Как она могла? Как смогла она увидеть его спустя десять лет. Даже больше. Умудрилась возмужать, одеть в военную форму, показать некую гордость во взгляде. Ещё бы, офицер, лейтенант.

Фёдор аккуратно перевернул очередную страницу, здесь он уже капитан. Усталое, с морщинками лицо. Лицо повидавшего своё тридцатилетнего вояки. Полевая форма, афганка с полями, даже медаль "За отвагу" умудрилась повесить. Где узнала про афганку? Их ведь ещё нет. Или есть? Много читала?

Следующая страница. Подполковник. Утомлённые глаза, печальный взгляд. На Буданова немного похож. Упокой Господи его душу. На лице усталость и горечь потерь и утрат. Фёдор смотрел на себя сорокапятилетнего и не верил глазам. Как у неё получилось? Вся его жизнь для неё открыта и доступна к пониманию? Что это? Талант, или ощущение единого с ним целого? Непостижимо.

Перевернул следующую страницу. Мама. Не молодая как сейчас, но спустя несколько лет. Плывет своей скользящей походкой, на ней короткое, выше колен платье, ведет за руки двух девочек, близняшек. Удивительно похожих на него, Фёдора. На него и кого-то еще. Фёдор резко отодвигает альбом. Да они же на Николая похожи.

Минуту приходил в себя, и уже чуть с опаской, как выглядываешь из укрытия в простреливаемую зону, перевернул следующую страницу. Он с Верой. Она в венчальном платье, на голове фата. Лицо грустное и весёлое одновременно. И опять вопрос, как можно показать в одном лице грусть и радость. Но ведь получилось. Фёдор долго рассматривает рисунок. И переворачивает на следующую страницу.

На ней лицо Веры. Она улыбается. Внизу надпись.

Надеюсь тебе понравилось.

Фёдор слышит на звуковой периферии звонок межгорода. Ум ещё не перестроился. Находится под впечатлением от рисунков, разглядывает их по второму кругу, находит новые значимые детали, восхищается тонкостью схваченного. Наконец, слыша через приоткрытые двери голос второй мамы, осознаёт. Она говорит с Верой. Рисунки уходят на второй план. Фёдора охватывает нетерпение, он забывает про всё на свете, и отчаянно борется с собой. Чтобы не встать, не побежать, не вырвать трубку у Анны Сергеевны. Фёдор прислушивается.

– У нас всё хорошо Верочка, не волнуйся. И у Феди тоже. Погода прекрасная, днём солнышко, двадцать – двадцать пять. К утру холодает до десяти. А у вас?

................................................

– Да, сегодня Фёдор выкопал. Мы уже в погреб спустили.

................................................

– У нас, в твоей комнате. За столом сидит.

.............................................

– Федя, Феденька, иди скорее, тебя Верочка зовет.

Никогда в жизни Фёдор не спешил быстрее. И не бежал медленнее. Эти восемь метров превратились в бег с пудовыми гирями на ногах. Он бежал как в сиропе, нагруженный мешком с песком, с ногами ватными и неподъёмными. И он бежал быстрее самого быстрого спринтера на земле. Быстрее воина, уходящего от смертельной погони. Быстрее лани, убегающей от тигра. Он видел себя со стороны и не мог понять, как можно быть одновременно стрелой, пущенной из лука, и черепахой, разомлевшей под жарким солнцем и уныло бредущей к морю. Но вот он у телефона.

– Здравствуйте Вера Петровна.

Сердце. Оно несет главную нагрузку. Оно заслужило. Оно щурится от восторга и радости, затопившей его. Оно нежится в предвкушении безудержной неги общения с любимым человеком. Сердце не в покое, нет, оно в неимоверной неге и благодати.

– Здравствуй Федя.

– Сегодня уже пять дней, Вы как?

– Я также, как и Вы скучаю.

– Как учёба? Где Вас поселили? Жилье удобное?

– Учёба идёт хорошо, живём на Васильевском острове, по четыре человека в комнате. Удобства в коридоре. Зато горячая вода, сколько хочешь. Под душем по десять минут стою. А вообще всё по распорядку. В десять мы должны лечь спать, а в шесть подъём на зарядку. С восьми до восемнадцати учёба. Потом свободное время. В общем нормально.

– Кормят?

– Очень хорошо, завтрак, обед, ужин. Фёдор, – в трубке пикнуло, – Осталось тридцать секунд, я очень вас всех люблю, очень скучаю. Письмо отправила сегодня, в обед, по субботам можно звонить три минуты куда хочешь. В следующую субботу опять в семь вечера позвоню.

– Вера Петровна, мы Вас тоже очень любим. И очень скучаем. Возвращайтесь. Я.........

Гудки. В трубке пошли гудки. Фёдор сел на табурет, оказывается он всё время стоял. Рядом сидела Анна Сергеевна. Печаль. Кручина легла на плечи, придавила своею тяжестью, не давая вздохнуть.

– Не печалься Федечка, у неё все хорошо. Я знаю её голос, я умею чувствовать её. Она очень рада тебе. И первый её вопрос был о тебе.

– Спасибо Анна Сергеевна.

– Пойдём к Сергею Абрамовичу плов есть. Семь часов, можно поужинать.

– Спасибо Анна Сергеевна, я, наверное, лучше домой, маму с Ванечкой весь день не видел, соскучился. Акафист с ней почитаем, во сколько договоримся читать?

– Давайте в девять вечера? Не слишком поздно?

– Думаю нормально, давайте в девять вечера.

Анна Сергеевна направилась на плов к Сергею Абрамовичу, а Фёдор со смешанными чувствами побежал трусцой домой. По пути вспомнил про двойняшек на рисунке Веры. Вспомнил, как Вера сказала, что всех их любит, задумался, почему не сказала именно про него, и вдруг осенило. Да она просто не могла говорит, что хотела. Или знает, что телефоны прослушиваются, или в зале было много людей. Это сразу всё объясняло. Да и сам он к ней на Вы обращался. На всякий случай. Ладно, ждём второе письмо…

Глава 3. 1973. Двадцать четвертое сентября. Переводная комиссия

Не много ли их на меня одного, это было первой мыслью Фёдора. Восемь человек. Двое из наших, директор и Игорёк, который Игорь Валерьевич. И ещё шестеро. В середине пожилой лысоватый мужик, в чёрном костюме с орденской планкой на пиджаке. Воевал значить. Уважаем. Остальные женщины, четыре пожилых, совершенно разных по комплекции и внешнему виду, и ещё одна молодая. И страшная, как не знаю что. При этом стройная, как колокольчик, да и грудь не первый номер. Вот так вот, не все подарки в одну корзинку. Сидит с самого края, перед ней стопка чистых листов. Секретарь, наверное.

– Проходите, Руснаков, садитесь, – говорит молодая и некрасивая.

Фёдор прошёл, сел посередине. Как на допросе. Осматривает всех, прикидывает союзников, и кто будет категорически против. Всегда такой найдется, хоть один, но найдется. Комиссия его изучает, приглядывается.

– Фёдор Александрович, сегодня и завтра с Вами будет работать выездная комиссия по оценке уровня готовности и возможности перевода Вас в четвёртый класс. Позвольте представить членов комиссии.

Некрасавица заглянула в блокнот, она что их по именам не знает? Интересно девки пляшут. Или комиссия сборная солянка? Тогда в принципе понятно.

– Председатель комиссии Егор Филимонович Кугавин – заместитель министра образования Молдавской ССР. Заместитель председателя, Марина Ивановна Кодру – начальник отдела Министерства образования Молдавской ССР. Члены комиссии: – Рада Сергеевна Раззумаш, начальник отдела РайОНО, Элена Витальевна Таткина – методист инструктор отдела РайОНО, Зоя Владимировна Стацюк – учитель начальных классов первой школы г.Дубоссары. Также присутствуют представители вашей школы: директор школы Иван Александрович Кричкарь, и заведующий учебной частью Игорь Валерьевич Чобану. Веду протокол заседания комиссии я, секретарь заместителя министра Виктория Егоровна Кугавина.

Ага, дочка значить. Ничего страшного, будем посмотреть. Фёдор оценивающе окинул взглядом Марину Ивановну, похоже она будет главной скрипкой. Сидит как на иголках, еле сдерживается, так и рвётся в бой. И точно, только Вика закончила, как это коротко стриженое безполое телесо затараторила. Да так быстро, что Фёдор поначалу чуть не пропустил самое интересное.

– Мы должны работать у вас два дня, сегодня и завтра. Сегодня математика, чтение, физкультура и труд. Завтра русский язык, чистописание, пение и рисование. Но думаю смысла растягивать на два дня нет, мы наслышаны о Ваших успехах, и если они соответствуют действительности, то все предметы можно проверить одним днем. Для документооборота оформим двумя днями. Это конечно не для протокола Виктория. Есть возражения? Фёдор Александрович, Вы согласны?

Очень разумная тётя, Федору такой подход нравится. И ничего, что министр крякнул, Иван Александрович округлил глаза, а Игорь Валерьевич криво усмехнулся. Главное, возражений нет. Тёти хлопают зенками, а Виктория счастливо улыбается. Ясен пень, два дня подряд сюда из Кишинёва мотаться, время провождение не из лучшего. Не ближний свет. Кстати, когда улыбается, не очень и страшная, а даже ничего так личико. До Веры ей конечно далеко, но в принципе нормальная девчонка.

– Абсолютно за.

Вот и прекрасно. Начнём с математики. Согласно рекомендательных документов, вначале устный опрос, десять минут. Далее три письменных задания, на каждое десять минут. Начнём с устного опроса. Вы таблицу умножения знаете? Прошу Вас рассказать её в полном объеме.

Оттарабанил как часы. Потом блиц опрос. Вопрос – ответ. На письменное ушло пятнадцать минут, чисто на писанину. Посидел, подумал, проверил. Через двадцать пять минут с начала занятия протянул лист с заданиями.

– Вы свободны, через полчаса прошу Вас на сдачу русского языка.

– А давайте прямо сейчас, я совсем не устал, Вы как видится тоже. Водички попьём на ходу и в работу, – как можно более нейтрально заявляет Фёдор.

Дяденька в костюме не обращает внимания на его просьбу, смотрит решения заданий. А вот тетёньке в синем, ведущей в пятерке, это предложение явно нравится.

– Давайте. Мне импонирует Ваш настрой на работу. Приступим к русскому. У кого-то есть другое мнение?

Других мнений нет. Фёдору дают текст и несколько минут на его чтение. Текст лёгкий, про зайчика и бельчонка. Фёдора разбирает смех. Потом изложение. Дословно им написать, что ли? Ну вот вам изложение, получите. Что он там накалякал забирают, читает тётенька из РайОНО, передает учительнице, та в свою очередь заместителю министра. Фёдор этого уже не видит, он пишет диктант. Семь предложений. Написал. Отдал на проверку. Дают другой текст. Дают перо с чернильницей. Дают промокашку. Переписать. Это ещё и чистописание получается. Три предложения. Выделить и дать определение: подлежащее, сказуемое. Дальше: выписать существительные, прилагательные. Тяжело в пятьдесят семь лет выполнять программу начальной школы. Тяжело, а надо. Вроде всё, отцепились. Читают. Проверяют. Интересно, им почерк понравится? Похоже все в лёгком шоке.

Фёдор отступать не собирается, прёт дальше, – Может сразу и чтение оформим, а потом на обед пойдём? У нас же обед ещё не готов, правда Игорь Валерьевич?

– Обед в двенадцать, сейчас без двух одиннадцать, – точен до минуты Игорь Валерьевич.

– Очень интересное предложение, – кажется ударница стала уставать, и находится в глубоком раздумье. Остальные члены комиссии знакомятся с его опусами.

– Значить договорились.

– Сколько слов в минуту Вы читаете? – интересуется молчащая доселе пожилая женщина, учительница начальных классов.

– Зоя Владимировна, всё зависит от текста. Если текст изобилует прямой речью, и для его чтения требуется интонационное сопровождение, то от восьмидесяти до ста, если текст изложен в повествовательной структуре, то более ста восьмидесяти.

Зое Владимировне его ответ нравится, от имиджа серой пожилой мышки не осталось и следа. Преображение изумительное, перед ним старая добрая воздушная фея. В самом лучшем смысле. Она приветливо улыбается, и протягивает ему книгу.

– Николай Носов. Мишкина каша. Прочитайте пожалуйста.

Федор читает не торопясь, слов он наберёт достаточно, ему главное показать не скорость чтения, а выразительную технику. Похоже он преуспевает, все присутствующие в кабинете внимательно слушают, только Вика что-то записывает. Наконец Фёдор заканчивает.

– Прекрасно, просто изумительно, – первая в оценке конечно Марина Ивановна. – А Вы стихи читаете? Прочитайте нам что-нибудь.

– Что именно, Марина Ивановна?

– А прочитайте нам Есенина, помните: Вот моя деревня, вот мой дом родной, – в разговор вмешивается зам. министра и кажется весьма не по делу.

Насколько помнит Фёдор, это совсем не Есенин, это Иван Суриков, прекрасный и незаслуженно забытый русский поэт. Но если зам. министра просит, нужно читать. И Фёдор читает. С вдохновением и разводя руками, со сменой интонации, доходя чуть ли не до шёпота, и уносясь вверх, чуть не до крика. Красиво вышло, самому понравилось.

Понравилось и комиссии, Фёдор это видит. И главному понравилось, но эта неуёмная хочет чего-то еще.

– Прочитайте нам ёще что-нибудь, у Вас это очень хорошо получается.

Тут Федор разозлился. По-доброму, по-хулигански попустительски. Держите комиссия. Сейчас прочитаю. Федор встал, копируя поэтов двадцатых. Картинно выдвинул вперед ногу, и плавно поводя рукой начал.

– Алексей Николаевич Толстой. Прожорливый башмак.

Сразу хихикнула Вика. Интересно, она сказку знает, или над ним смеется. Но вот ещё двое улыбаются. Ладно, сейчас посмотрим. И Фёдор читает. Вкладывается. Внезапно понимает, сказ настолько его увлек, что по спине побежали мурашки. Это как так? Разве так бывает? Но Фёдор продолжает, не снижая пафоса, гнёт свою линию до конца. Он видит, как увлеклись пожилые дамы, как внимательно, приоткрыв полные губы и отложив бумаги внимает Вика. Зам. министра улыбается, ему, наверное, нравится больше всех. Довольны два прямых начальника, и завуч, и директор, тоже улыбаются. Вот и славненько. Вы все теперь на моей стороне, чего и требовалось с самого начала. Спасибо Вам всем, и переводите меня в четвёртый класс…

– Рожа насильно влезла в картинку, и больше из-под комода ни ногой, только по ночам, когда мимо комода медведюшка пробегает, или едут на паровозе куклы, – ворочает глазами, пугает.

Фёдор заканчивает интонацией, которой заканчивает мама. Он слушал эту сказку всё первое детство, а теперь, через день, не меньше, рассказывает её своему братишке. Всё выверено до мелочей. Где нужно – остановится, где говорит помедленнее, а где быстро-быстро. И комиссия опять в шоке, каком уже сегодня по счету.

Первой в себя приходит начальница отдела.

– Это просто замечательно, это выше всяких похвал. Фёдор, Вы очень одарённый ребенок, и мы сделаем всё для того, чтобы Ваш талант раскрылся и служил на благо нашей великой советской Родины. Не правда товарищи?

Товарищи подтверждают, что правда, пусть служит…

В столовой накрыты три стола, на девять человек, по три персоны за каждым. Фёдора, к его удивлению тоже посадили за стол со всеми, а именно с самим зам. министра и начальницей отдела. Директор с Игорьком сели с Викой, а три женщины, как три богатыря, расселись за столиком у окошка.

Обед был явно неминистерский из двухтысячных годов. Скромно, сытно, со вкусом. Салат из капусты, куриный вермишелевый супчик, гречка с курочкой, почему-то всем достались ножки. Может на местной птицефабрике достигли успехов в выведении курицы сороконожки. На запивку подали чай, в графине на столе яблочный компот. В вазах песочное печенье, плюшки, пирожки с капустой. Вначале Фёдору было неудобно, но обвыкнувшись он своё не упустил. Всё время удивляется, куда в него лезет. И мама удивляется, и Анна Сергеевна, и Верочка. Ах Верочка, Верочка, где же ты, что с тобою? Жаль, ты не рядом, жаль не становишься свидетелем его блистательного триумфа. Ах как бы ты обрадовалась…

– Скажите, Фёдор, правильно ли я понимаю, что уникальные способности проснулись в Вас сразу, без подготовки, ведь раньше Вы были обычным ребёнком, на правда ли? – уже поев, аппетитно похрустывает печеньем, запивая его компотом, Егор Филимонович.

В голове у Фёдора замигала лампочка тревоги. Вопрос совсем не безобидный, от того как он ответит, зависит нить дальнейшего разговора. Нам лишние хлопоты и расспросы ни к чему. Уводим беседу в сторону путем введения стрессовой ситуации.

– Отчего же без подготовки? Читать я научился так давно, что и не помню, когда, – Фёдор не врёт. – Так же и счёт, простейшие задачи. Дальше научился писать. Только потому, что хотел записывать свои мысли, стихи, короткие рассказики и сказки. С рисованием только никак не совладаю, что ни нарисую, брат всё одно динозавра опознаёт. А так ничего, двигаемся потихоньку. Я ведь в школу пошёл переростком, в восемь с половиной, теперь своё забираю.

Егор Филимонович при упоминании динозавров рассмеялся, улыбнулась и Марина Ивановна.

– Так Вы и стихи пишете? Как замечательно, почитайте нам что-нибудь. – Марина Ивановна поставила недопитый компот на стол. – Почитаете?

Чем дальше, тем всё интереснее и интереснее, так что ли? Фёдор смотрит на женщину в упор. Марина Ивановна становится его поклонницей?

– Про облака? Или про слоников? – говорит он в шутку ли, всерьез?

– Зачем про слоников, – слегка обижается Марина. – Прочитайте нам про любовь. Есть у вас что-нибудь про любовь?

– Да, уважаемый Фёдор Александрович, прочитайте нам про любовь, – поддерживает её Егор Филимонович.

Фёдор смотрит на его правую руку, на руку Марины Ивановны, на которых нет обручальнх колец, и до него медленно доходит. Ну что ж, про любовь, так про Любовь. Он набирает в грудь воздуха, и, чуть шёпотом, медленно, с придыханием, читает.

Разбуди меня ты утром рано,

Но не для любви, а просто так.

Я схожу к реке, схожу к туману,

Посмотрю, как будет таять мрак.

Посмотрю на первый луч зари,

Посмотрю, как начат был день новый,

И обратно ты меня не жди.

Хочешь рядом быть, – пойдем со мною.

За столом воцарилась тишина, слышен был гул разговоров за соседними столиками. Смеялась Вика – Игорь Валерьевич оживленно рассказывал потешку, размахивая руками. В голос, по ребячьи, не уступая Вике, смеялся Иван Александрович. У окна о чём-то негромко и неторопливо переговаривались женщины РайОНО.

– Фёдор Александрович, это вы написали? – спрашивает с подозрением Егор Филимонович. – Похоже на Есенина.

– К сожалению я. Написал сразу, не справился с рифмовкой, помучался минут пять, а потом муза ушла, другие дела, и решил оставить так, как есть. Не понравилось?

– Нет, что Вы. Очень даже понравилось. Так вы его недолго писали? – Марина Ивановна волнуется, Фёдор понимает, она покорена раз и навсегда.

– Недолго. Сел, и оно выплыло, как из глубин моей памяти.

– Потрясающе. Это так по взрослому, не по-детски. Но ведь оно написано для кого-то?

– Оно написано для моей будущей возлюбленной. Для той единственной, которая решит связать свою жизнь с таким неудобным человеком как я…

Ах Фёдор, Фёдор, ты безпощаден. Нельзя так с пожилыми людьми. Ни с какими. Тем более с людьми из министерства. Они живут по вешкам, расставленным по сторонам, по инструкциям, циркулярам, методичкам. Им такие вещи от восьмилетнего ребенка слышать строго воспрещается. Или с головой у тебя не в порядке, или сердца нет.

Егор Филимонович достает из внутреннего кармана пузырёк, пытается открыть.

– Егор Филимонович, давайте помогу, – вскидывается Марина Ивановна, и капает из пузырька прямо в компот.

Заместитель министра выпивает, выглядит он между тем очень хорошо.

– Но кроме любви к женщине, высокому и прекрасному чувству, Вы допускает в себе и другие цели в жизни? – Егору Филимоновичу интересно внутренне мироустройство Фёдоровой души.

– Конечно, с этого всё начинается. Любовь к Родине, любовь к семье, готовность отдать за них жизнь, – это главное предназначение любого мужчины.

Егор Филимонович достает бархатку, и долго протирает очки. Стихли разговоры за соседними столиками, никто не улыбается, все смотрят на них. Молчит Марина Ивановна, замерев с недопитым стаканом компота в руке. Но пол пути остановилась девушка из столовой, направляющаяся убрать грязную посуду. Фёдор ловит пытливый взгляд Игоря Валерьевича.

Наконец заместитель министра протёр свои очки, убрал бархатку в боковой карман, поднялся со стула.

– Фёдор, я думаю остальные предметы можете не сдавать. Мы будем рекомендовать перевести Вас в четвёртый класс, и составим специальную программу Вашего обучения на весь период до десятого класса включительно…

Остальные предметы он всё-таки сдал. Может фиктивно, может нет. Но честно пробежал тридцать и триста метров, подтянулся двадцать раз, больше сказали не нужно. Пришил пуговицу и наложил заплатку на дырку, склеил композицию – гербарий из безсмертников. Нарисовал море и лес. Спел Солнечный круг и Взвейтесь кострами. Всё в тот же день.

Министерские и РайОНОвские уехали, как обухом по голове побитые. Столичный снобизм и кабинетный лоск чиновников слетели от познаний и умений, показанных простым русским парнем из захолустных Дубосссар. Вернее, непростым парнем. Только вот они этого не знали…

Глава 4. 1973. Двадцать девятое сентября. Второе письмо. Второй звонок

Следующая неделя была наполнена ожиданием. Оно вытеснило ощущение постоянного присутствия Веры, и заполнило подсознание тоской и ожиданием по ней. С раннего утра, по темноте, оно вползало невидимой змеёй в сердце, вило там гнездо и давило изнутри до вечера. Фёдор стал ложиться спать ещё раньше, чтобы уменьшить время этой медленной пытки. Каждая мысль, каждое слово, каждое действо было наполнено ожиданием. Ожиданием, когда она вернётся. Ожиданием, когда она позвонит. Ожиданием, когда от неё придет письмо.

Боль эту было не выгнать из себя, но преуменьшить её он пытался. Фёдор ушел в работу и тренировки. Просыпался рано утром. Сам, без будильника. Вначале молитва. Потом по хозяйству. Убирал навоз, доил корову, выгонял её в стадо, благо и сентябрь, и на октябрь стадо, по договорённости с председателем, ходило. Ареня поначалу проверяла, но увидев воочию, как он старается, выдаивая корову, успокоилась и полностью доверилась мальчишке. Утренняя дойка стала его обязанностью. Ответственный парень. А Фёдор старался.

Потом зарядка. Бегом до нового моста, купаемся, растираемся полотенцем, собираем бутылки, которых в последнее время почти не стало, и бегом домой. Уже темпом помедленнее, чтобы не вспотеть. Дома ещё пол часа: турник, бой с тенью, груша, растяжка. Опять турник, бой с тенью. И вот уже пол седьмого, пора будить маму.

Вчера в сельпо купил маме тёплую пижаму, югославскую, дороговато конечно, потому и не брал никто, да и не в то место её привезли. Штанишки и курточку. Мать сильно обрадовалась, интересно поняла ли намек, но каждый вечер стала переодеваться. Говорить на эту тему не хотелось, к чему бередить больную тему, только забылось. А ночами стало сильно прохладнее, окно открытым не оставишь, разве что утром слегка приоткрыть, пока Ванечка спит.

Двадцать пятого и двадцать шестого числа ему дали выходные. За двадцать пятое он отстрелялся в понедельник, двадцать четвертого, изрешетив переводную комиссию своими знаниями. А двадцать шестого был день проверки выполненных заданий. Двадцать седьмого ждали результатов. Быстро всё-таки работала советская система. Хоть и без компьютеров, но дела решались чуть не мгновенно.