ТУН

И смеяться в лицо прохожим!

– Не уверена, что я нужна вам для разговора, – Фрейндлих опустила глаза и, подбирая слова, раздражённо поморщилась. – У вас уже всё просчитано и определено…

Спросите что-нибудь обо мне и «из меня»!

– « Это Зона. Может даже показаться, что она капризна. Но в каждый

момент она такова, какой мы её сами сделали своим состоянием. Не скрою, были

случаи, когда людям приходилось возвращаться с полдороги несолоно хлебавши. Были

и такие, которые гибли у самого порога Комнаты. Но всё, что здесь происходит,

зависит не от Зоны, а от нас! »

– Ах вот вы о чём, – Алиса Бруновна расслабленно усмехнулась. – А вы знаете, что

слово «сталкер» происходит от английского to stalk, означающего «подкрадываться»?

– Да, и произносить его правильнее «стокер», ведь Стругацкие взяли это слово не

из словаря – из романа Киплинга об английских школярах конца XIX – начала XX века

«Сталки и компания». Прозвище хулиганистого предводителя, проныры и жестокого

55

сорванца, не обделённого мальчишеским благородством, как раз и вдохновило на образ

главного героя «Пикника на обочине».

Глаза Фрейндлих, ближе по форме к круглым, изучающе смотрели на Терникова

сквозь линзы «кошачий глаз» в металлопластиковой оправе очков. Служительница

Мельпомены, блистающая не только в кинокартинах, но и на сцене Санкт-Петербургского

Большого драматического театра, где с 1983 года воплотила не один десяток

разнохарактерных образов – от беспутных девиц до благородных леди, сейчас не

пряталась за маски…

– Сценарий фильма Стругацкими многократно переписывался, – констатировала

она, – до тех пор, пока герой не стал блаженным, а вся фантастика не исчезла.

– Остались материализм и быт, – прибавил Глеб. – В жизни Андрея Арсеньевича за

быт отвечала его супруга Лариса Павловна, завершившая свой земной путь в этом году 19

февраля в Париже в возрасте пятидесяти девяти лет.

– Царство ей небесное! – печально произнесла хрипловатым глубоким голосом

актриса. – Она была опорой Тарковского, который жил как в космическом скафандре. И

только этот скафандр связывал его с земной жизнью! О спасении от быта мечтает любой

художник. Лариса стала таким спасением, оградив мужа от всего, что не касалось

творчества. Взвалила на себя кухню, детей…

Алиса Бруновна, закурившая в тридцать пять (после смерти мамы), с тоской

посмотрела на пачку сигарет, лежащую на кресле рядом с сумочкой вне поля зрения

телеобъектива.

– Однако в какой-то момент приготовление борщей её перестало удовлетворять, –

напомнил Глеб, – и Лариса Павловна начала претендовать на исключительное место не

только в совместной жизни с Андреем Арсеньевичем, но и в его творчестве, не имея

соответствующего профессионального образования: называла себя главным

вдохновителем, подсказывающим идеи. Всё чаще выступала в качестве помощника

режиссёра или второго режиссёра, как в «Сталкере». Вынудила супруга сделать с ней

пробы на роль жены главного героя – впоследствии вашу роль.

Фрейндлих слегка напряглась, будто упрёки звучали в её адрес. Чуть вздёрнутый

нос с круглым кончиком, подумал Терников, обычно наделяет характером, мешающим

спокойно воспринимать конструктивную критику, пусть касающуюся другого человека, но тебе не безразличного. При этом тяжёлый подбородок – признак волевой натуры.

– Знаете, – рязановская «мымра» сияла в своей самой очаровательной ипостаси, –

когда в сцене моей истерики из-за нового похода Сталкера в Зону мне на самом деле стало

плохо… Чтоб добиться необходимого эмоционального градуса, Тарковский снял со мной

очень много дублей без паузы. Дубль – стоп, ещё раз – стоп, ещё, ещё и ещё… Я на

съёмочной площадке едва не потеряла сознание, и Лариса тут же подбежала ко мне, потребовала остановить съёмку и отвела меня в гримёрную – чуть ли не на руках отнесла.

Она не была чёрствой и равнодушной…

В глазах интервьюируемой читалась смиренная просьба о снисходительности.

– Но в провале собственных проб на роль жены Сталкера, – не унимался

интервьюер, – Лариса Павловна обвинила гениального оператора Рерберга, снявшего с

Андреем Арсеньевичем «Зеркало», и приложила свою руку к отстранению Георгия

Ивановича от съёмок.

56

– Да, – вздохнув поджала губы Алиса Бруновна, – говорят, именно Рерберг

уговорил Тарковского сделать пробы со мной и Мариной Неёловой. Юная Марина не

подошла по возрасту.

– А ваша игра, по воспоминаниям Георгия Ивановича, затмила пробы конкурентки

по фамилии Тарковская, – Глеб препарировал тему с хирургическим хладнокровием. – И

тогда он сказал Андрею Арсеньевичу: «Ну что, кого будем снимать – Актрису или

Ларису?» И тот ответил: «Что я, любовник своей жены? Алису, конечно!» И жена

режиссёра не простила этого оператору, а тут ещё тёмная история с испорченной

плёнкой…

ФРЕЙНДЛИХ откинулась на высокую спинку дивана, поправила на носу оправу

очков и переплела украшенные перстнями пальцы:

– Рерберг рассказывал, что для «Сталкера» выбрал тот же тип «Кодака», на

котором до этого снимал фильм Сергея Соловьёва «Мелодии белой ночи». И «Мосфильм»

вроде бы закупил большую партию этой плёнки, правда, неизвестно – где, когда, через

кого. А плёнка оказалась экспериментальной и сомнительного качества, но это

выяснилось впоследствии. Более того, для обработки именно такой плёнки необходимы

определённая ванна и дополнительные химикаты, которые в мосфильмовской

лаборатории отсутствовали. Никто же ничего не знал о тонкостях. И Георгия Ивановича

назначили стрелочником, обвинив во всех смертных грехах. Устроили на студии

судилище, на которое пришёл оператор Владимир Нахабцев и сказал, что у него на

картине «Мой ласковый и нежный зверь» произошла точно такая же история. Показал

коробку плёнки с этикеткой, где указано на необходимость дополнительной ванны… Но

поезд ушёл: ответственность за отснятый на фильме технически неудовлетворительный

киноматериал несёт оператор-постановщик.

Актриса поменяла позу: разъединила руки, опершись ими о край стола, и слегка

наклонилась по направлению к собеседнику. Тот тоже подался вперёд:

– А ещё Рербергу не нравилось, что у Тарковского нет чёткого представления о

фильме: всё придумывается и перестраивается на ходу, нет толкового сценария. Свою

лепту внесли Аркадий и Борис Стругацкие, сделавшие оператору замечание относительно

невыразительности изображения. И не исключено, ситуация с порчей плёнки стала

последней каплей, переполнившей чашу терпения режиссёра. А Лариса Тарковская всего

лишь… довела эту чашу до кипения.

– Упокой бог её душу! – Алиса Бруновна на секунду закрыла глаза. – Образ

супруги, как объяснял мне Андрей Арсеньевич, символизирует доброту и душевное тепло, любовь и взаимную привязанность, о которых мы постоянно забываем из-за вечного

стремления к неизведанному и чудесному. А ведь за такими ценностями, как дружба, преданность, человечность и вера в человека, не нужно ходить за тридевять земель. Они

рядом. И именно они есть Истина, Путь и Жизнь вечная. Не случайно в фильме

закадровый текст из Евангелия звучит из уст жены Сталкера!

– И самопроизвольное перемещение стакана по столу под пристальным взглядом

Мартышки, дочери героя, на фоне тютчевского стихотворения «Люблю глаза твои, мой

друг!..» – следствие вибрации от проносящихся за окном поездов?

– Конечно, – кивнула поклонница Босха и нецензурной брани как «природного

дарования русского народа». – Я по натуре – мистик, но знаю: не всякий миг мистичен.

57

Многое зависит от уровня сознания и восприятия. Чтобы по достоинству оценить

экстраординарную многомерность, надо быть готовым к встрече с ней – Встрече с

Великим человеколюбием и Гениальной простотой.

Фрейндлих выпрямилась, ненадолго повернув голову в сторону свиты, расположившейся сбоку от телеоператора и с упоением внимавшей каждому слову

королевы.

– Вспомните подлинное чудо, – сказала она после паузы, – описанное в рассказе

«Саночки» ещё одним сталкером – Георгием Жжёновым, потерявшим в сталинских

лагерях и ссылках семнадцать лет. В период отбывания Георгием Степановичем срока в

Магаданской области жизнь ему спас оперуполномоченный лейтенант, внешне

недружелюбный и жестокий. Военный понял, что предельно истощённый заключённый

физически не в состоянии пройти по морозу десять километров от зоны до посёлка и

обратно. И специально захватил с собой санки! Он предвидел необходимость везти на

санках Жжёнова, хотя ни малейшей симпатии к нему не испытывал. Посылки с

подгнившим и перемешавшимся за три года почтовых блужданий содержимым (салом, колбасой, сахаром, конфетами, чесноком, луком, сухарями, папиросами) были нужны

исключительно «контрику», которому из Ленинграда их прислала мама…

Вскинув брови полумесяцем, блокадница, перечисляющая свою пенсию в детские

дома, развела руками:

– И какое счастье, что в бесконечной и непрерывной войне добра со злом до сих

пор случаются моменты, когда в человеческих душах победно поют ангелы и звучит

суровая Пятая симфония Бетховена в исполнении сводного симфонического оркестра из

лучших музыкантов мира! В моей жизни такие чудеса тоже происходили.

ПОСЛЕ эфира «сталкеровского» выпуска «Кристального шара» многие зрители, включая коллег, сочувствовали творческой неудаче Глеба: это надо же умудриться

вывести из себя умиротворённейшую Алису Бруновну! Что за глупые вопросы? Зачем

Людмилу Прокофьевну из «Служебного романа», Хариту Игнатьевну из «Жестокого

романса», Анну Александровну из «Агонии», Анну Австрийскую из «Трёх мушкетёров»

утомлять воспоминаниями о «проходной» роли в некассовом, по советским меркам, фильме, который в Республике Коми видели, возможно, единицы (и не факт, что

поняли)?!

Мол, бежавший за границу режиссёр скверно окончил свои дни, а его элитарная

заумь давно не в моде. Не надо усложнять простое и очевидное с целью выпендриться.

Будь как все – и тебя зауважают!

Глава пятнадцатая

СТАЛКЕРЫ ХХ ВЕКА

КОШКИНА зажгла конфорку газовой плиты, поставила на неё чайник с настоем

иван-чая и вернулась к столу, за которым Глеб лакомился брусничным пирогом. Ксения

обожала картины Тарковского, в том числе за звуковую палитру Эдуарда Артемьева и

идеально вписанную в неё музыку Баха.

58

Например, щемяще-пульсирующую баховскую арию альта Erbarme dich («Сжалься») № 47 из Matthäuspassion («Страсти по Матфею»). Эту арию – с эхом

душевных терзаний апостола Петра после троекратного отречения от Учителя – в

«Сталкере» иронично насвистывает Писатель, когда путникам приходится перемещаться

по Зоне вслед за определяющей направление движения гайкой с бинтом. Зато в

«Жертвоприношении» вступает ключевая тема с минорным квартсекстаккордом в

восходящем движении жертвенного мотива и искупительной интонации. Высший покой и

неземное блаженство как бы растворяются в плеске волн и мерном покачивании водной

глади, а очищающие душу слёзы текут хрустальным ручьём, создавая духовную

реальность вопреки жизненным эмоциям и наделяя слова интуитивно постигаемым

смыслом:

Смилуйся,

Мой Боже, слёз моих ради!

Смотри, вот,

Сердце и очи плачут перед тобой

Горько.

Смилуйся!

В «Солярисе» органная Хоральная прелюдия Ich ruf zu Dir («Я взываю к Тебе») растворена в «дыхании» земной природы и звёздного Океана. Космический разум

постигает человеческий при помощи произведений искусства в «воспоминаниях» о Земле

материализованной Хари, жены психолога Криса Кельвина, десять лет назад наложившей

на себя руки. Картина Питера Брейгеля «Зима» из цикла «Времена года» пробуждает

звуковую ауру нашей планеты, с голосами людей и животных, птичьим гомоном, стуком

колёс поезда, звоном бокалов и лавиной всплесков-шорохов-скрипов, усиленных

реверберацией…

Используя творения гениальных композиторов, гениальный кинорежиссёр

вылепливает из зрительного ряда живую и метафизическую аудиовидеоспираль с

сердцебиением Бога, объединяя сегодняшний день с разными эпохами по формуле: « Всё

и всегда». Терников, выступающий в своих «Кристальных шарах» в том числе

звукорежиссёром, осознанно-бессознательно ткёт, по мнению Кошкиной, собственные

фрагменты «гобелена вечности» при помощи вербальных образов из окружающей суеты

сует, точно подобранных шедевров классической музыки и, в случае с Фрейндлих, таких

откровений, как метафильм Тарковского.

«… Вот, скажем, музыка, – говорит Сталкер. – Она и с действительностью-то

менее всего связана. Вернее, если и связана, то безыдейно, механически – пустым

звуком, без ассоциаций. И тем не менее музыка каким-то чудом проникает в самую

душу. Что же резонирует в нас в ответ на приведённый гармонией шум? И

превращает его для нас в источник высокого наслаждения? И объединяет, и

потрясает… Для чего всё это нужно? И главное, кому?.. Всё в конечном счёте имеет

свой смысл. И смысл, и причину».

– Лучше ещё раз расскажи о своей встрече с живым Сталкером! – попросила

Ксения, задумчиво глядя на Глеба.

59

Она присела на стул и взяла на колени мурлычащую Снежану, прижимавшуюся до

этого к ногам. «Сиамец» Банзай, не отличающийся гостеприимством коренного населения

Сиама, по-английски покинул кухню и, скорее всего, уже дрых на диване в зале.

– Вспомнила тоже! – шутливо проворчал Терников, осторожно спустил с плеча на

пол гордо молчащую чернушку Карину и прислонился спиной к стене, кофейные обои

которой, казалось, напитывают кухню стойким ароматом бразильского эликсира

бодрости. – Впрочем, занятная вышла история…

ПО окончании печорской средней школы юный провинциал самостоятельно

поехал покорять столицу. И не абы какой вуз, а легендарную «Щуку»! Но до отборочных

туров не дошёл: «развернули» на ознакомительной встрече с набиравшим курс мастером.

Тот внимательно прослушал в исполнении Глеба «Весёленькую историю» Зощенко, а

стихотворение Лермонтова «Тамара» и басню Михалкова «Крыса и мышь» прервал после

пары четверостиший (прочие абитуриенты, запускавшиеся в аудиторию группами по

десять человек, и такого внимания не были удостоены), после чего изрёк: «Можете, конечно, завтра прийти на первый тур, но, чтоб не терять время понапрасну, советую

сразу подать документы во Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства.

Ваше призвание – эстрада».

Максималист Терников, считавший до этой минуты своей стезёй профессию актёра

театра и кино, безусловно, был огорчён вынесенным вердиктом. Но не настолько, чтобы

ломиться в закрытую дверь. Конечно, слова театрального эксперта, на котором свет

клином не сошёлся, носили рекомендательный характер, а театральных вузов в Москве

немало – нецелесообразно зацикливаться на одном. Однако Глеб-то мечтал именно об

этом, который окончили Александр Кайдановский, Ролан Быков, Михаил Ульянов, Андрей Миронов, Василий Лановой, Алла Демидова… Лавры Евгения Петросяна не

вызывали учащённого сердцебиения парня. Да и интуиция вдруг начала нашёптывать на

ухо: упрямство ни к чему.

Выходец из маленького северного городка, население которого исчисляется

несколькими десятками тысяч человек, быстро уставал от многомиллионного

муравейника, в который попадал уже не раз. И в стечении обстоятельств увидел

достаточный повод поскорее вернуться в тихую гавань, где он, будучи победителем

республиканской олимпиады по коми литературному краеведению, мог без экзаменов

поступить в Сыктывкарский госуниверситет на коми отделение филологического

факультета, впоследствии преобразованного в финно-угорский…

Делай только то, что даётся легче всего, но делай изо всех сил, – пришли на память

Глебу эзотерические наставления. Что нам во благо, а что – во вред, скрыто от нас

покровом сегодняшнего дня и этой минуты. Даже наши ошибки и заблуждения, возможно, – насущная потребность Вселенной.

В вестибюле театрального института Терников совершенно случайно столкнулся с

Кайдановским, преподававшим режиссуру в стенах альма-матер как раз и только в 1989-м.

Высокий, с большими руками, в которых нёс увесистую, набитую бумагами картонную

папку, он подошёл к стенду с расписаниями занятий, пару минут изучал график, а потом

был вовлечён подошедшими к нему молодыми людьми в беседу.

Волосы рыжие и длинные, небольшая борода и усы. Брови негустые с изломом.

Широко расставленные глаза – голубые. На переносице – миниатюрные квадратные очки

60

в роговой оправе. Нос прямой и широкий. Верхняя губа с округлой ложбинкой меньше

нижней. Подбородок – квадратный.

Беглый анализ внешности говорил о человеке решительном, но со взрывным

характером, обладающем высоким интеллектом и склонным к мистике. В манере

держаться, разговаривать чувствовались эстетская натура и пришедшие откуда-то из XIX

века дворянские честь, отвага, благородство. Неслучайно в кино ему охотно доверяли

роли белогвардейских офицеров-аристократов.

Серо-коричневый костюм свободного покроя из струящейся смеси шерсти и шёлка

сидел на актёре идеально. Светлая рубашка у широкого ворота была расстёгнута на одну

пуговицу. Дорогие туфли и общий «люксовый» вид, конечно, контрастировали с

помятыми одеждами уязвимого и неприкаянного юродивого, вечно мечущегося в

сомнениях с застывшей болью в глазах!

Глядя, как актёр и режиссёр общается с тремя двадцатилетними ребятами, очевидно, его студентами, Глеб подумал, что, представься возможность снять игровой

фильм о Нострадамусе, охотно доверил бы Сталкеру и роль средневекового французского

предсказателя. Печать тайны лежала на этом благородном челе, излучавшем

провидческую проницательность и отрешённость от мирского.

КОГДА Кайдановский освободился и направился к выходу, Терников его нагнал:

– Александр Леонидович, добрый день! Можно взять у вас интервью?

– Не даю.

– А просто поговорить об эстетике магического реализма, Тарковском и

Параджанове, Канте и Шопенгауэре?

– А вы кто?

– Житель Республики Коми, приехавший поступать на актёрский факультет, но

вовремя образумленный вашим коллегой по институту относительно моей актёрской

планиды. Да и если верить Антониони, актёр – не самый важный элемент

киноизображения, и объекты, окружающие субъект в кадре, имеют не меньшее значение.

– Это правильно, – «Нострадамус» сверлил незнакомца глазами.

– Поэтому сейчас я… под бой курантов над туннелем, в котором брезжит свет, можно сказать, взрываю пистоны, как ваш Каинавель…

– …Если приспичило, лучше становитесь режиссёром. Курите?

– Нет.

– А я – да. Пойдёмте на улицу, – предложил он, перекладывая тяжёлую папку из

руки в руку и доставая из кармана пиджака пачку сигарет. – Что вы там говорили об

интервью?

– Для районной газеты «Ленинец», издаваемой в городе Печора – « у Печоры, у

реки, где живут оленеводы и рыбачат рыбаки».

– Мило. Странно, что весть о моей «Жене керосинщика» долетела до самых до

окраин. В широкий прокат картина не выходила.

– Случайно посмотрел её в одном из московских кинотеатров в прошлом году, когда приезжал «на разведку» перед вступительными экзаменами.

ПОД кроной высоких деревьев, почти не спасавшей от солнечных лучей, неподалёку от входной двери в здание института Кайдановский закурил. Вокруг

61

собеседников взад-вперёд сновали нарядные абитуриенты и абитуриентки –

останавливались, чтоб обменяться радостными или печальными известиями об итогах

прослушиваний, что-то обсуждали и снова бежали по делам.

– Случайностей не бывает, – задумчиво произнёс киномэтр, которого друзья

добродушно называли Каином. – Даже упомянутый вами Кант для меня в данный момент

как знак свыше. Мы с Андреем Арсеньевичем однажды до трёх утра спорили о

категорическом императиве, за что были выдворены из… «обезьянника». Туда

доблестные работники милиции препроводили нас за шумное обсуждение в

общественном месте неприличной, по их мнению, темы – сочли недостаточно трезвыми?

А отпустили, так как продолжение нашей громкой дискуссии в камере мешало всем спать.

Внимательно слушающий кумира юный поклонник вдруг вспомнил о

Гефсиманском саде и утомлённых учениках Иисуса, которых тот попросил бодрствовать

вместе с ним… Может, и стражам порядка, прояви они любознательность и терпение, перепало бы немного если не ума, то счастья, подумал парень. Увы, чувство собственного

достоинства у нас частенько принимают за скверный нрав, а ум – за злоупотребление

спиртным или высокомерие… Вслух же он произнёс:

– Спасибо вам за возможность побывать в жёлто-оранжевом фантасмагорическом

Бонявске, населённом преимущественно противниками категорического императива! А

ещё благодарю за удивительную экскурсию в мир, где молиты напрасны, где торжество

справедливости и добра, растворённых во зле и несправедливости, – неразрубаемый

гордиев узел. И сатанинские идеи, как у Томаса Манна, может вынашивать самый

добрейший из смертных…

– Впечатление такое, будто вам лет двести, а то и больше, – усмехнулся собеседник

Терникова, выдыхая через нос клубы дыма в сторону вуза. – Хорошо сохранились!

– Не хуже Сфинкса – и ладно, – отшутился ещё не муж, уже не мальчик. –

Согласен, что в идеале свод этических правил – указатель к человеческому счастью

(например, у античных философов), но на практике и, в частности, у Канта моральные

поступки произрастают на почве страданий. Воленс-ноленс. Из-за изначального зла –

эгоизма. В противном случае души́ прекрасные порывы всегда вознаграждались бы по

евангельскому принципу нравственности (« Во всём как хотите, чтобы с вами

поступали люди, так поступайте и вы с ними…») и в соответствии с межличностной

связью, именуемой любовью (« Возлюби ближнего своего, как самого себя»)! Плюс

воплощение кантовского отношения к человеку не как к средству, но как к цели… Однако

будь всё так, как должно быть, не появились бы на свет ни «Сталкер», ни «Цвет граната», ни горький жизненно-творческий опыт их авторов…

– Удивительно, что вы об этом заговорили… Простите, как ваше имя?

– Глеб.

– Очень приятно! Александр, – Кайдановский протянул для рукопожатия кисть

руки, прижимавшей к пиджаку папку. – Если не трудно, пожалуйста, взвалите ненадолго

на себя мою ношу…

– …С удовольствием, – Глеб пожал протянутую руку, после чего прижал обеими

руками к своей груди упакованную в картон кипу студенческих работ.

– УДИВИТЕЛЬНО, что вы вспомнили о Сергее Иосифовиче, поражён, –

признался Александр Леонидович, прикуривая новую сигарету. – Понимаете, Глеб, я

62

недавно в Тбилиси отснял с ним большое интервью для одного документального проекта

под эгидой Рижского киновидеоцентра…

– …Как Параджанов себя чувствует?

– Неважно: после операции, фактически – на одном лёгком. Преимущественно

поэтому был не в духе. А вообще-то, он, как и я, не любитель давать интервью. Ему не

нравилось, что кто-то хозяйничает в его квартире – переставляет предметы, выстраивая

интерьеры и коллажи, создаёт собственную атмосферу… Но не мог мне отказать, поэтому

улыбался и… изощрённо издевался. Ходил из комнаты в комнату, перебирая чётки, и то