
Полная версия
ТУН
повезёт опытный шофёр), – что Сочи очень быстро теряет свой неповторимый южный
облик. Субтропических растений высаживается всё меньше, а разросшихся местных
пород – вследствие ненадлежащего ухода – всё больше. Вон сколько алычи и ясеня по
обеим сторонам улицы выросло за последние годы! Их же потом никто не будет вырубать.
Глеб про себя лишь усмехнётся. В человеческом мире с этим сложнее. Там
кубанские «алыча» и «ясень», с учётом их подавляющего большинства, глядишь, предложат выкорчёвать «пальмы» из-за дисгармонии с окружающим видовым составом.
Дескать, с глаз долой неместных! Хотя, с позиций земного шара и вечности, все мы тут –
лишь гости…
ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ печально взглянет на мелькающие слева и справа по
пути следования УАЗа деревья «титульной национальности». Невысокий и грузный, коротко стреженный брюнет, с подёрнутыми сединой усами, густыми бровями и висками, в светло-коричневом костюме с белой рубашкой и в коричневых туфлях, Карпун со
стороны будет производить впечатление сказочного хозяина лесного царства – осанистого
и величественного, избравшего в исцелении мира заветы предков и путь природы. В его
глубоко посаженных карих глазах, с опущенными уголками, – ирония, пронзающая
окружающую действительность на три аршина в землю.
– Курорт практически лишился своих питомников, некогда известных в масштабах
страны, – профессор отмахнёт рукой муху от короткого и полного, чуть вздёрнутого носа
(судя по его форме, решит Терников, это оптимист с открытой душой). – Какие-то
остались, но нет тех, что призваны выращивать так называемый «муниципальный
ассортимент», – они, как и во всём мире, нерентабельны. Небольшие частные хозяйства, специализирующиеся на редких, эффектных и, соответственно, дорогостоящих растениях, рассчитанных на небольшие закрытые садики, никогда не возьмутся за посадочный
материал, высаживаемый в городских парках, скверах и вдоль улиц. Тополя, платаны и
ликвидамбры для них – «неформат».
Дендролог фалангами коротких мясистых пальцев правой руки протрёт запотевшее
оконное стекло:
– С распадом СССР нарушилось финансирование системы питомниководства.
Уменьшился спрос. Растение – это «товар», который не положишь на полку. Если вовремя
не продал, приходится уничтожать. Вспоминаются времена, когда очень крупные пальмы, выращенные в сочинских питомниках, буквально навязывали озеленителям. Сейчас-то их
78
ни за какие деньги не купишь. Чтобы вырастить одно большое растение, надо потратить
двадцать лет!
Вопреки тряске в салоне журналист попытается записывать тезисы в блокнот
(компактный диктофон где-то на дне кожаной сумки «потеряется» под зонтом и книгами).
– И даже если незамедлительно приступить к восстановлению муниципальных
питомников, – выскажет предположение собеседник Терникова, – первые результаты мы
увидим лишь лет через десять. Это не та отрасль, где наверстать упущенное можно за счёт
форсирования событий. Здесь всё развивается медленно. Но это совершенно не значит, что ничего не нужно делать в этом направлении.
– Насколько нынешний зелёный наряд Сочи отличается от того, каким он мог бы
быть при благоприятных условиях? – поинтересуется Глеб.
– Формально количество видов даже увеличилось. Значительно уменьшилась их
представленность. То, что раньше исчислялось сотнями, сегодня насчитывает один или
два экземпляра. Да, они есть, к ним можно подойти, чтобы понюхать их цветки или
сфотографироваться. Но их – единицы! Всё редкое и красивое необычайно прихотливо, уход за такими растениями требует больших знаний и опыта. А опыт и знания уходят
вместе со специалистами: старых садовников практически не осталось по разным
причинам, а молодых никто не готовил.
– БУДЬ ваша воля, чем бы украсили город в первую очередь?
– Конечно, пальмами. Это наиболее эффектный и всеми узнаваемый элемент
субтропической флоры. Самой распространённой и даже обыденной пальмой является
почкоплодник Форчуна, или трахикарпус, – стройное дерево с мохнатым стволом и
зонтиком тёмно-зеленых веерных листьев. Его ещё называют «китайской веерной
пальмой». Она неприхотлива к почве и её влажности, а главное – это самая
морозоустойчивая пальма: переносит кратковременный перепад температур до минус
восемнадцати градусов. Секрет выносливости – в своеобразной «шубе» из растительных
волокон, надёжно укутывающей ствол и нежную точку роста.
Карпун напомнит заинтересованно слушающему его Терникову, что
почкоплодники – не едиственные пальмы Сочинского взморья. Здесь растут канарские
финики, вашингтонии, средиземноморские хамеропсы, карибские сабали – всего около
двух с половиной десятков видов, что составляет не более… одного процента видового
разнообразия. Они в расхожем представлении северян – символ южных курортов во всём
мире.
Помимо пальм, отметит Юрий Николаевич, нужно как можно больше высаживать
зимоцветов – растений, для которых предтеча весны является естественной порой
цветения. Это самый эффектный гарант круглогодичности курорта. Бассейны и аквапарки, имеющиеся повсеместно, отходят на второй план. Тогда как только в Сочи зимой цветут
цветы.
– Кататься на лыжах в Красную Поляну поедут далеко не все, – покачает головой
Карпун. – Зато все будут ходить по улицам. Ну и что увидят здесь в декабре, январе, феврале?
79
– Кусты хеномелеса, или японской айвы, покрывающейся среди зимы ярко-красными цветами, – неожиданно вспомнит Терников. – Возле здания Центрального суда
– это, пожалуй, главная достопримечательность.
– И много ли этих кустов? – хмыкнет профессор.
– Два – справа и слева от лестницы.
– Изумительно! Целых два куста. И хотя хеномелесов на самом деле в Сочи
намного больше, но, увы, не сотни и не тысячи, как следовало бы! Естественная
возможность выращивать зимоцветы нами практически не используется. А жаль.
Вспомните хотя бы королеву нашего межсезонья – японскую дафну душистую! Уже в
январе вблизи её цветущих кустов ощущется аура сильного благоухания. Люди подолгу
недоумённо водят носа́ми, втягивая холодный зимний воздух. Он кажется источником
аромата. Ведь невзрачные розовые цветочки полускрыты в листве невысоких
вечнозелёных кустиков. А магония, мимоза, камелия, жасмин?! Или сакура? Наш февраль
– пасмурный месяц, и сквозь туманную дымку зимняя вишня входит в сочинские пейзажи
словно со старинных японских гравюр, написанных таинственно-нечёткими мазками. И
ведь это ещё далеко не всё, чем может порадовать курорт своих гостей. Нужны растения, цветущие не только в январе или в феврале. Есть другие месяцы и сезоны.
Глава третья
ПЕЧАТЬ СМЕРТИ
– КАК БЫТЬ? – вскинет брови журналист.
– То, что я скажу, практически неосуществимо, – ухмыльнётся дендролог. –
Необходима жесточайшая централизация всех озеленительских работ. Надо прекратить
высаживать что кому нравится, а только то, что нужно. И чтобы это делали специалисты.
Пока же фитодизайнерами себя нарекают бывшие портные и металлурги, окончившие
какие-то краткосрочные курсы. Руководствуясь своими субъективными эстетическими
представлениями, они активно обустраивают новые зелёные уголки, где через полгода
ничего не увидите. Растения погибают в некоторых случаях уже через пару месяцев!
Стоило ли их тогда высаживать? Без анализа почвы, без учёта микроклиматических
особенностей местности.
И ещё собеседник Глеба заострит его внимание на необходимости
полномасштабной, дендрологически грамотной инвентаризации всех зелёных насаждений
общественного пользования – на объединении и ревизии того, что имеется в наличии, в
каком количестве и состоянии. Иначе любое планирование теряет свой смысл.
Подчеркнёт важность грамотной обрезки: растения не только сажают – за ними нужно
постоянно ухаживать, а начать следует с санитарной обрезки, с элементарного удаления
плюща с деревьев. Это большая и довольно дорогостоящая работа, без которой не
обойтись. Иначе сочинское озеленение предстаёт в образе эдакой деревенской модницы, пытающейся ярко накрасить себе губы, хотя у неё не вымыты уши и шея.
Терникова озадачит кажущееся противоречие:
– Вы упомянули о плюще как о паразите. Неужели растительный символ Сочи
столь губителен?
80
– Это устойчивое мнение бытует среди неспециалистов, – улыбнётся Карпун. – И
действительно, глядя на деревья, кроны которых покрыты плотным слоем побегов плюща, невольно начинаешь верить в их «вампирские» повадки. Однако тот, кто побывал в
девственной глубине местного леса, не мог не заметить, что «агрессивность» плюща там
практически не проявляется. Кора здоровых, нормально развивающихся стволов обладает
способностью препятствовать внедрению присосок, отторгая их, а «жертвами» становятся
в основном повреждённые, утратившие это свойство. Первые признаки надвигающейся
кончины – зелёные щупальца, жадно присосавшиеся к стволу. Плющ как печать смерти, но не её причина. Никаких соков он не пьёт. Дерево для него – всего лишь опора в
естественном стремлении подняться к солнцу.
Услышанное наведёт Глеба на мысль о торжестве жизни в Городе солнца, с его
пленительным буйством красок, прячущим в море плюща «музу иного мира». Она
коварна, как античная сирена, создававшая сладким голосом иллюзию гармонии и
сулившая неземные наслаждения. Но и сочинская изумрудная фея – предвестница гибели, напоминающая: здесь всё и вся устремляется к свету, увы, по чьим-то головам.
Тут Терников вспомнит об одном из таких примеров:
– Ваша книга «Декоративная дендрология Северного Кавказа», изданная в 2005
году в Санкт-Петербурге тиражом двести экземпляров, имеет огромную ценность, так как
вобрала в себя описания более полутора тысяч видов южных растений. И хотя по
финансовым причинам в ней нет цветных иллюстраций, она уже – большая редкость. Ведь
для Юга, как ни парадоксально, никогда ничего подобного не издавалось.
– Это легко объяснить, – скрестит руки на груди Юрий Николаевич. – Написанная
для московского региона аналогичная литература быстро расходится – много смежных
территорий со сходными климатическими условиями, большие объёмы работы. Да и
растения там попроще, неоднократно описывались. В Сочи потребность не так велика, зато количество древесных видов много больше – почти три тысячи, что превосходит
любой другой город России. В городском озеленении Москвы встречается около
четырёхсот наименований, в Санкт-Петербурге – ещё меньше.
– Однако когда Сочи сравнивают, например, с Киевом, то почему-то обычно
говорят, что последний выглядит более зелёным!
– Зелёные насаждения столицы Украины, действительно, смотрятся лучше. И хотя
в их числе нет экзотов, растительный наряд там в очень хорошем состоянии, обрезка
производится своевременно – отсюда и эффектный внешний вид.
МАШИНА резко притормозит возле железных ворот санатория «Белые ночи».
Около многоэтажного корпуса, где она остановится, собеседников встретит приветливым
покачиванием веток на ветру уникальный – единственный в России! – ложногималайский
кипарис. Субтропический ботанический сад Кубани (и одновременно санаторный парк) относительно молод, а его территория невелика – семь гектаров, разбитых
многочисленными дорожками, лестницами и подпорными стенами на разновеликие и
разноуровневые куртины. В структуре насаждений прослеживаются типичные для
влажносубтропического леса ярусность, обилие лиан, вечнозелёный подлесок.
Композиционно сад состоит из многих как бы перетекающих одна в другую
смешанных декоративно-парковых кустарниковых групп, тяготеющих к одиночным
деревьям. Здесь нет деления на центральную часть и периферию, а цветочные растения
81
органично перемешаны с красиво цветущими древесными собратьями из Японии и
Мексики, Новой Зеландии и Средиземноморья, Китая и Калифорнии, Австралии и Чили, Гималайских гор, Канарских островов и мыса Доброй Надежды.
В России только здесь можно увидеть южный бук (нотофагус) и «пальму сосновых
лесов», крапивное дерево и торрею калифорнийскую, а ещё новозеландский кустарник из
семейства фиалковых… Более двух с половиной тысяч декоративных растений! Всё
подстрижено и ухожено. Повсюду – чистота. За садом следят чуть больше двадцати
специалистов.
– Для семи гектаров это много, – уточнит профессор. – По нормам, вычисленным
Академией коммунального хозяйства имени Панфилова, на один гектар достаточно
человека. Плюс один человек – на полгектара газонов и цветников. Представляете, какая
армия садовников в идеале нужна Сочи?!
Сад Карпуна – учебная база Сочинского, Санкт-Петербургского и Московского
университетов, опорный пункт Ботанического института имени Комарова Российской
академии наук и Всероссийского научно-исследовательского института цветоводства и
субтропических культур. Однако, по словам Юрия Николаевича, путать городской
публичный сад с ботаническим не стоит. Многие растения –
«хомосапиенсонеустойчивые», то есть присутствие человека переносят с трудом: чем его
меньше, тем им лучше. Конкретно эта коллекция растений создана в научных целях.
Конечно, ей придают привлекательный парковый вид, и всё же она – не место для
прогулок толп с утра до вечера. Кстати, ежегодно в санаторий на отдых приезжает более
десяти тысяч человек.
В кабинете Карпуна на длинной витрине под стеклом – «сосновые розы», самая
большая в России коллекция шишек (семьдесят восемь видов). Пока профессор будет
надписывать журналисту свою книгу «Зелёные сокровища «Белых ночей», выясняя
отчество гостя («На Руси, Глеб Васильевич, без отчеств именовались только
незаконнорождённые и рабы!»), тот залюбуется разноцветными «шарами» высохших
гортензий, подвешенными к потолку, погрузится в разглядывание на стендах архивных
фотографий, запечатлевших отнюдь не райский сад. В ЛенЗНИИПе (организации, проектировавшей санаторий) изначально парк видели как малый Петергоф: со
стрижеными липами и зелёными лужайками. К счастью, все случилось по-иному.
И вот хозяин сада с визитёром устремятся вдоль забора, увитого редкими
растениями, к морю. По простоте душевной Глеб спросит Юрия Николаевича об экзотах-фаворитах, на что Карпун серьёзно ответит: сегодня многие садоводы и цветоводы-любители высаживают только любимый сорт, однако с растениями надо обращаться как с
детьми в многодетной семье – никого нельзя выделять.
Глава четвёртая
ГЛАЗА ЗЕЛЁНЫЕ ВЕСНЫ
ЗА РАЗГОВОРОМ собеседники минуют православную часовенку, выглядывающую из-за роскошных цветов вишни лана сорта «Райская сакура». Следом –
кипарисовую аллею, посаженную собственноручно царским генералом Александром
Кутеповым, председателем Русского общевоинского союза. Именно Александру
82
Павловичу раньше принадлежал участок земли, присмотренный ходоками с Кировского
(бывшего Путиловского) завода под строительство собственной здравницы.
Юрий Николаевич покажет место, где стояла дача генерала («скромное было
строение – не чета нынешним»), а потом с гордостью – кипарисы собственной селекции, которые всегда останутся узкими и колонновидными. Чуть поодаль, возле главного
корпуса, красуется их собрат, достигающий тридцати пяти метров, – самый высокий в
России.
История появления колонновидной формы кипарисов затуманена дымкой
тысячелетий. Древние греки верили, что кипарис – это прекрасный юноша, убивший
нечаянно любимого оленя, смертельно затосковавший и превращённый в дерево
сжалившимся над ним богом Аполлоном. Так кипарисы станут символом печали и тоски.
В Древней Греции существовал обычай обсаживать ими дорогу к некрополю – городу
мёртвых. Называлась она аллеей. Со временем это слово утратит свой скорбный смысл.
У ног Карпуна и Терникова заиграет красками яркий ковёр из цветов самых разных
форм и оттенков. Профессор с удовольствием назовёт поэтичные имена сортов, созданных
прихотью Всевышнего. Гибридизация, пояснит профессор, в природе происходит
постоянно. А возможные комбинации предусмотрены особенностями видов. Задача же
селекционера в том, чтобы вовремя приметить отличие и дать новому сорту карт-бланш.
– Вот плющ канарский сорта «Слава Моренга», – подведёт гостя к растению хозяин
сада. – У него из всех плющей – самые крупные листья. Однако на Канарах растёт всего
один вид, а у нас – сразу два. Из тридцати… А вот на стене санаторного корпуса – так
называемый эффект солнечного зайчика: рядом с зелёным покрывалом листвы фикуса
карликового «горит» пятно жёлтолистного плюща «Елена».
Этот плющ назван в честь жены Юрия Николаевича, с которой они вместе прошли
по жизни не один десяток лет. По стопам отца идут дети: старший сын Александр окончит
Санкт-Петербургскую лесотехническую академию, а младший Николай – Сочинский
университет. Сам же профессор династийному принципу следовать не стал. Его отец был
строителем. Мама, воспитавшая шестерых детей, ездила вместе с ним по стране.
Школьные годы остались в памяти вереницей географических названий. В 1964 году по
окончании отделения плодоовощеводства Анапского сельскохозяйственного техникума
Юрий Николаевич получит свой первый диплом – диплом агронома, а в 1980-м с
отличием окончит учёбу на биологическом факультете Кубанского госуниверситета.
Через шесть лет защитит кандидатскую диссертацию, через десять – докторскую. Причём
обе в Санкт-Петербургском госуниверситете.
– Труд должен быть не в тягость, а в радость, – убеждённо произнесёт дендролог. –
Люди не могут не работать, это противоестественно. Иначе человечество давно
прекратило бы своё существование. И дело не только в деньгах, зарабатывать которые
можно и нелюбим занятием…
КАРПУН и Терников в очередной раз спустятся по крутой лестнице, и парень
полюбопытствует: как, несмотря на свои шестьдесят лет, профессору удаётся иногда по
многу раз в день преодолевать все подъёмы и спуски такого сложного рельефа, с
перепадом высот – от пяти до шестидесяти пяти метров! Тот широко улыбаясь напомнит о
знаменитых пирамидах майя – крепостях без крепостных стен. Их высокие ступени с
83
непривычки ни один сильный воин быстро одолеть не мог. Была необходима длительная
тренировка.
– Если вам когда-нибудь доведётся побывать в высокогорных районах Мексики, –
волшебник «Белых ночей» выскажет мысль в качестве пожелания, – то лично сможете
убедиться, что там, вопреки расхожему мнению, растут не только агавы и кактусы, но и
всевозможные нолины. Вот они – полюбуйтесь!
Неподалёку от раскидистых остролистных нолин подмигнёт своими красноватыми
ягодами лох колючий, известный на Руси две тысячи лет и растущий на юге в диком виде.
У него листья мягкие и податливые – не поломаешь, не помнёшь. Таких мягких и
безвольных людей традиционно называли лохами, но по названию растения, а не
наоборот!
Журналист сфотографирует своего проводника-экскурсовода на фоне
распустившихся розоватых бутонов магнолии лилиецветковой. «Лепестки дерева уже
подгорели!» – посетует Юрий Николаевич. Этому растению, по его словам, тридцать лет, а двум соседним, что чуть выше метра, – пять. Оказывается, есть сорта, зацветающие
только на сороковом году жизни! Всего в мире известно около ста восьмидесяти видов
магнолий, два десятка из них культивируются в Сочи.
А ведь нежнейшие ароматы, которыми пропитан воздух в Субтропическом саду
Кубани, могу быть не только в радость! Терников проявит любопытство: не вызывает ли
цветение растений у Карпуна распространённую среди южан аллергию? Тот ответит, что
Бог миловал. А вот его коллега из Никитского ботанического сада, считавшийся до
распада СССР главным специалистом по кипарисам, по иронии судьбы страдал от
жесточайшей аллергии на кипарисовую пыльцу.
Асфальтовая дорожка выведет к пляжу. Без преувеличения, одному из лучших на
побережье: удалённому от городского шума, прячущемуся в тени огромных пицундских
сосен, нависающих благодаря своим «якорным» корням над берегом, и открывающему
великолепный вид на Сочи. Каменная лестница к морю – без тяжёлых парапетов и
квадратных вазонов малопонятного назначения. Почти воздушная балюстрада, то тут, то
там украшенная сверху шарами. Давящие громады бетона сюда не впишутся.
– Это дрок этненский, растущий только у нас, – познакомит с новым экзотом
профессор. – Когда он цветёт, на его ветках, кажется, сияют сотни и тысячи маленьких
солнышек. Если вам случится съездить на Сицилию и совершить прогулку вдоль склонов
вулкана Этна, и там вашему взору откроется точно такое же зрелище.
– Хоть в Сицилию, хоть в Мексику, только бы не в… тайгу! – молча признается
себе Терников, повторяя как заклинание строки Ильи Эренбурга:
Да разве могут дети юга,
Где розы блещут в декабре,
Где не разыщешь слова «вьюга»
Ни в памяти, ни в словаре,
Да разве там, где небо сине
И не слиняет ни на час,
Где испокон веков поныне
Всё то же лето тешит глаз,
84
Да разве им хоть так, хоть вкратце,
Хоть на минуту, хоть во сне,
Хоть ненароком догадаться,
Что значит думать о весне,
Что значит в мартовские стужи,
Когда отчаянье берёт,
Всё ждать и ждать, как неуклюже
Зашевелится грузный лёд?!
А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода,
Что даже не было печали,
Но только гордость и беда.
И в крепкой, ледяной обиде,
Сухой пургой ослеплены,
Мы видели, уже не видя,
Глаза зелёные весны.
Возвращение к микроавтобусу сопроводят новые незабываемые пейзажи, движущиеся вместе с идущими. Это искусный садоводческий приём, достигаемый
относительно скромными средствами: что-то приподнято, что-то опущено. Тут ветку
подрезали, а там – нет.
Напоследок Юрий Николаевич поведает Глебу поучительную легенду. Один
японский князь готовился встретить императора. На дворе стояла осень. Челядь устроила
всеобщую генеральную уборку. Однако самое главное – свой сад – князь доверил
старшему сыну. Тот во главе целой армии слуг собрал все сухие ветки, посыпал дорожки
белым песком и позвал отца принять работу. Мол, дело сделано. Князь пришёл, посмотрел
и с силой тряхнул один из клёнов, с которого на землю посыпались красные листья. «Вот
теперь сад не стыдно показать и императору», – сказал он. Рафинированно-стерильная
чистота, как правило, производит угнетающее впечатление…
В честь профессора Карпуна магнолией Карпуни (Magnolia carpunii) нарекут один
из очень редких видов этого прекрасного субтропического растения, цветущего крупными
насыщенно розовыми цветами.
МАТЕРИАЛ о сказочном саде Терников подготовит по заданию муниципальной
газеты, в которую устроится после поучительного опыта сотрудничества с курортными
телекомпаниями. Сочи тогда только-только включится в гонку за статус олимпийской
столицы и начнёт высчитывать сметы предстоящих – в случае победы! – преобразований, определять направления и горизонты развития. Авторитетная экспертная оценка зелёного
убранства курорту будет необходима.
Испытания, которым природа подвергнет пальмовый наряд Сочи после
Олимпиады, местных не очень удивят. Многое в процессе подготовки будет делаться
впопыхах. Вот и фитосанитарный контроль подкачает: завезённые в 2013-м из Италии во