Марсельская сказка

– Не говори ерунды, – отмахнулся он, сжав руками руль.

Надо же. Я даже не заметила, как мы тронулись.

– Я прекрасно себя чувствую, – снова заговорил Реми и покосился на меня. – Не ты ли минутой ранее просила включить фары, только бы убраться отсюда поскорее? Нет, это исключено. Мы едем дальше, пока не покажется большая дорога. И никаких остановок. Я не хочу застрять посреди поля, если вдруг у нас закончится бензин.

От злости мне хотелось ударить его по голове. Упрямый баран! Сжав зубы и опустив голову, чтобы ненароком не спровоцировать новую ссору – будто у нас были на это силы – я коснулась ладонью своей по-прежнему пылающей щеки. Пальцы нащупали частички земли возле нескольких ссадин и запекшуюся кровь. Кроме Розалинды, которая любила давать мне пощёчины за каждое колкое слово, и одной истеричной девицы, с чьим возлюбленным я имела наглость сходить на пару свиданий, никто и никогда не поднимал на меня руку. За все эти дни подобное происходило не раз. Меня волокли по холодному полу, меня бросали мешком на землю, меня обливали ледяной водой, меня пытались застрелить, били… зажмурившись, я изо всех сил сдержала слёзы и, справившись с гордостью, решила достать последний козырь из рукава:

– А если мне тоже нужно промыть рану?

Авто вдруг резко остановилось, отчего я оттолкнулась от сиденья и мотнулась вперёд, а затем вернулась в своё положение. Реми повернулся ко мне и, схватив меня за подбородок, приблизил моё лицо к своему.

– Что ты делаешь? – возмутилась я, пытаясь отстраниться.

Он, вероятно, разглядел рану на щеке и, нахмурившись, отпустил меня. Мотор забрюзжал вновь, салон задрожал, и автомобиль неохотно сдвинулся с места. Реми не сказал ни слова, лишь крепче сжал руль. В такие моменты говорить с ним было бесполезно, да и пульсирующая на его виске венка подсказывала мне держать язык за зубами. Положив ставшие ледяными ладони на колени, я отвернулась к окну и всего на миг прикрыла глаза…

Внезапно кто-то грубо схватил меня за локоть и поднял на ноги. Едва я успела открыть глаза и моргнуть, чтобы отогнать пелену сна, как несколько тёмных силуэтов нависли надо мной, точно коршуны, готовые сорвать с вожделенной добычи голову. В груди разверзлось ледяное пламя. Когда зрение вернулось ко мне, я едва сдержала испуганный крик – ржавые прутья прямо передо мной перекрывали обзор на стоящих напротив людей. Клетка… я отпрянула от неё, но тяжёлая мужская рука, просунутая через прутья, продолжала держать мой локоть. Холод разлился в животе, на лбу выступила испарина… этот запах, этот жуткий затхлый запах объял меня, мгновенно заставив вспомнить, где я нахожусь. Подвал водонапорной башни… но как?! Я не могла разомкнуть губ, чтобы закричать, воздуха стало не хватать, чужие пальцы ещё крепче сдавили мой локоть, а затем поднесли к губам влажную тряпку. Что за чёрт?! Где Реми? Почему я здесь?

– М-м-м! – я отчаянно пыталась закричать, но раз за разом из горла вырывалось лишь глухое мычание.

Люди, что стояли по ту сторону прутьев, были мне знакомы. Я интуитивно чувствовала, что знала их, но разглядеть лиц не могла – слишком темно, а лампа… куда они дели лампу? Почему они держат меня? Я дернулась, пытаясь вырваться из его рук, снова замычала, и тогда кто-то несколько раз встряхнул меня. Длинные мужские пальцы теперь сжимали мои плечи. Несколько нежнее, чем мгновением до этого. Я вдруг вспомнила о своей правой руке, свободной, и поднесла её к лицу, не понимая, почему я не воспользовалась ей, но в этот момент случайно ударила кого-то по лицу. Но как я могла? Есть же прутья…

– Черт! Эйла, да проснись ты уже, наконец! – зашипел кто-то у меня над ухом.

Тогда сердце заколотилось быстрее, я почувствовала, будто падаю, проваливаюсь в другую реальность, и глаза вдруг распахнулись сами собой, а дыхание стало таким прерывистым, будто накануне мне довелось пробежать марафон. В нос ударил запах летней ночи. Где-то журчала вода. Я резко выпрямилась, моргнула и повернулась в сторону водительского сиденья. С губ слетел облегчённый вздох – подвал мне приснился. Но сердце, уловив подвох, тотчас пропустило удар. Если это был сон, то где Реми?!

– Эйла, – кто-то мягко коснулся моей руки.

Я вздрогнула и повернулась к источнику звука. Мои глаза расширились и, не ведая, что творю, я бросилась в объятия мужчины, что сидел на корточках перед открытой дверью машины. Он застыл, как каменный обелиск, а я только крепче к нему прижалась, надеясь прогнать остатки жуткого сна, окунуться в это ощущение безопасности, что окутывало меня весь наш с ним тернистый путь… Реми не возражал, но это бремя в виде меня наверняка было ему в тягость. Осознав это, я осторожно отстранилась от него и стыдливо отвела взгляд. Щёки мои залились румянцем, и я едва сдержала себя, чтобы не прикоснуться к ним. Да что со мной такое? Бросилась к нему, чтобы успокоиться, а по итогу разнервничалась ещё сильнее! Почувствовав на себе тяжёлый взгляд Реми, я поспешила нарушить тишину:

– Я… прости, я не знаю, что на меня нашло.

– Опять кошмар? – спросил он, и я осмелилась на него взглянуть. Получив мой кивок, Реми вздохнул. – Ладно. Хорошо, что ты поспала. Хорошо для тебя, потому что сон должен придать тебе сил, и для меня, потому что никто не возмущался и не психовал, пока я кружил по окрестностям, прислушиваясь к каждому звуку в попытках найти хотя бы ручей.

Окончательно придя в себя, я огляделась по сторонам. Тучи наверняка надолго покинули небосвод, ведь луна теперь светила ярче обычного, и даже несмотря на то, что фары были выключены, я могла видеть окружающую нас обстановку. Поле сменилось редколесьем, но дальше деревья переходили в лес. Где-то рядом точно была река или, может быть, обычный ручей, потому что я отчётливо слышала его шум, а воздух был холоднее и свежее, чем в поле. Где же мы? Я в растерянности уставилась на Реми.

– Как долго я спала?

Черты его лица смягчились, он убрал чёлку со лба и выпрямился, протягивая мне руку.

– Достаточно, чтобы я успел побродить вокруг и выяснить, что основная трасса находится рядом, но добраться до неё напрямик нельзя, тут кругом заросли, – Реми выжидающе посмотрел на меня. – Пойдём. Я нашёл ручей. Твоя рана может загноиться.

Я молча приняла его руку и встала, разминая затекшие мышцы.

– Твои тоже, – ответила я, подняв на него взгляд.

Он хмыкнул, но ничего не ответил. Чувство безопасности, окутавшее меня в тот миг, когда я обрушилась на Реми с объятиями, благополучно не отпускало меня – тревоги о бестирийцах обещали не посещать меня хотя бы до рассвета.

Мы отошли от крайслера всего на несколько ярдов. Я обернулась, заметив, что автомобиль стоит на дороге, петляющей через невысокие деревья и уходящей далеко в поля, если, конечно, видимые мне бесконечные пласты земли были полями. Впереди нас встречала небольшая роща, но стена деревьев за ней становилась всё гуще. Где-то в той стороне и журчал ручей. Луна ярко светила в небе, озаряя нам путь – тонкую тропинку сквозь дикие заросли и живую арку из деревьев, овитых плющом. Вдалеке кричала неизвестная птица, кузнечики пели свою ночную песнь. Я крепче сжала руку Реми, и когда мы, наконец, вышли к ручью, я не смогла сдержать восхищенного вздоха.

– Здесь очень красиво.

Мы точно попали в одну из тех сказок, что мне читал перед сном отец. Вот сейчас из-за густых деревьев выбегут семь братьев, чтобы набрать воды для крещения своей сестрицы, ещё не зная, что на что их собирается обречь родной отец. Вот где-то в дупле одного из деревьев спит принцесса, сбежавшая от своего обезумевшего короля-отца. А между корнями дерева, что стоит рядом, явно припрятался золотой гусь. Поистине сказочный пейзаж развернулся в этом месте, наверняка скрытом от чужих глаз: серебряная лента ручья рассекала землю, и он бежал, пенясь книзу из-за замшелых валунов, искрился и отдавал приятным холодом. Мурашки побежали по моей коже, когда мы подошли ближе. Ручей протекал меж молодых невысоких деревьев, крупные камни лежали на его берегах, и всё кругом переливалось этим мягким серебряным светом, всё мерцало и тут же терялось в синеве ночи. Остановившись, я отпустила руку Реми и на мгновение прикрыла глаза. Этот миг стоил того, чтобы запомнить его навсегда.

– Иди сюда, – Реми обернулся ко мне. – Я помогу тебе промыть рану.

Я молча повиновалась, но, подойдя ближе и вглядевшись в его лицо, нахмурилась. Переведя взгляд за его спину и заметив высокий валун позади, я снова посмотрела на Реми.

– Моя царапина ничто против твоих ран, – пробормотала я, чувствуя зарождающееся в душе волнение. – Надеюсь, ты не станешь упрямствовать.

Он удивлённо уставился на меня, когда я наклонилась, чтобы оторвать ткань от подола этого роскошного платья, щедро одолженного мне Луизой. В сердце больно кольнула досада, – материал был чрезвычайно изысканный – но волнение за Реми сейчас перекрывало прочие чувства. Это напомнило мне наш первый день знакомства, когда Реми оторвал край своей рубашки, чтобы перемотать мою раненую ногу. Улыбка невольно коснулась губ. Кажется, это было целую вечность назад. А действительно, сколько прошло дней?

– Что ты делаешь?

Услышав его голос, я вздрогнула, будто только-только проснулась.

– Ты бродил тут, пока я спала, но не удосужился промыть раны, – шикнула я, кивая в сторону валуна. – Тебе стоит присесть.

– Я умылся, – принялся защищаться он.

Я недовольно фыркнула и снова указала рукой в сторону камня. Реми обвёл моё лицо обеспокоенным взглядом, затем нахмурился, и я едва сдержала смешок, заметив борьбу в его глазах. Вскоре, что было совершенно неожиданно для меня, он опустил плечи и выпустил долгий вздох. Это могло значить только одно. Реми сдался. Широкая улыбка украсила мои губы.

– Садись, – важно сказала я, строя из себя медсестру на фронте. Я сама подвела его к камню и надавила на его широкие плечи, облегчённо вздохнув, когда он, наконец, сел на валун. Его ботинки почти касались воды. – У Вернов в машине могла быть аптечка?

– Нет, – отрезал Реми, скептично глядя на лоскут ткани в моей руке. – У меня в сумке тоже нет лекарств. Что ты собираешься с этим делать?

– Хотя бы попытаюсь убрать частички грязи из твоих ран.

Я отвернулась от него и присела на корточки, опуская руки в ледяную воду, переливающуюся бликами лунного серебра. Уголки губ сами дрогнули в улыбке. Отложив лоскут в сторону, я тщательно вымыла руки, а затем, набрав воды в ладони, сделала несколько быстрых глотков и умылась, кривясь от боли при касании к ране. Я вовсе не думала о том, насколько вкусной или чистой окажется вода, впервые меня волновало что-то кроме собственных благ. Взяв лоскут и окунув его в бурлящий ручей, я намотала ткань на пальцы и выпрямилась. Пальцы ног пощекотал холод ночной воды. Я поморщилась, оборачиваясь к высокой сгорбленной фигуре, сидевшей на камне. Лицо Реми осунулось, кровавая дорожка запеклась на виске, чёлка спуталась и упала на его потухшие глаза. Прикусив губу, я подошла ближе и встала между его широко разведенных ног. Дыхание моё почему-то тотчас сбилось, а затем и вовсе замерло, когда Реми поднял голову и, посмотрев мне в глаза, протянул руку к моему лицу. Кончики его пальцев невесомо запорхали возле моей раны.

– Ты ведёшь себя странно, – тихо пробормотал он, не сводя с меня глаз. – Разве ты не должна сейчас беспокоиться о себе? Я готов отражать любые твои удары.

Я едва ли его слушала, сосредоточившись на том, чтобы избавить несколько ран на его лице от частичек грязи. В таком положении это было крайне неудобно – рост Реми и его габариты просто не позволяли мне к нему подступиться. Мне оставалось лишь раздражённо сдуть прядь волос со лба и решительно ответить:

– Готов? Тогда отражай.

Он даже не успел среагировать – я по-хозяйски уселась на его колени и принялась обрабатывать самый глубокий порез на щеке. Реми зашипел от боли, и краем глаза я увидела его руки, свесившиеся по швам. Старательно игнорируя свой участившийся пульс и его каменные мышцы бёдер, я начала извлекать из его раны песок. Пальцы мои дрожали. Его лицо было слишком близко. Его глаза прожигали меня насквозь.

– Ты слишком много себе позволяешь, – вдруг прошептал он, и, посмотрев на него, я не увидела ни следа от былой растерянности.

– Тихо, – я продвинулась глубже в попытках очистить рану.

– Я говорю достаточно тихо.

– Правда? Мне так не кажется.

Осторожно взяв Реми за подбородок, я повернула его лицо вправо, чтобы открыть себе больший доступ к порезу. Мне ещё ни разу не доводилось обрабатывать раны, но я часто болталась рядом с Шарлотт, когда она заучивала университетские лекции.

– Что мы будем делать дальше? – желая отвлечься от лишних мыслей, спросила я.

Реми хмыкнул и поморщился, когда я надавила на рану сильнее.

– Сейчас у нас одна дорога – назад. Знаю, мы не должны останавливаться, но… чёрт, – он снова зашипел от боли, и я виновато поджала губы. – Нам нужно дождаться утра, чтобы увидеть, как выбраться к трассе. И я хотел бы поспать перед долгой дорогой. Как я понимаю, сажать тебя за руль бесполезно?

– Я не умею водить, – призналась я. – И обучению не поддаюсь.

Когда я в очередной раз попыталась вытащить частички земли из пореза на щеке Реми, он вдруг перехватил моё запястье и с молчаливой угрозой взглянул в мои округлившиеся глаза. Я втянула носом наэлектризованный воздух, а кожа запылала в том месте, где он её коснулся. Это было каким-то наваждением. Такая близость к нему. Без криков и упрёков, без ругани и почти без угроз. Всё внутри меня дрожало, и эту дрожь вдруг почему-то отчаянно захотелось назвать трепетом… я жаждала забраться в душу Реми, чтобы узнать, чувствует ли он то же, что и я, проникнуть в голову и растормошить все мысли в поиске единственной папки с моим именем – будет ли она пуста? Моя рука дрогнула над его лицом, когда он разжал пальцы и опустил ладонь на мою талию. Тогда мысли и чувства – мои и его – вмиг перестали иметь значение.

Нами стал править момент.

Я сама припала к его губам с неожиданным и долгожданным поцелуем, и Реми ответил на него со всей отзывчивостью, со всей страстью, прячущейся за толстым слоем показного равнодушия и отчуждения. Его руки крепче сжали мою талию, его губы полностью завладели моими – горячие, властные, они умело вгоняли меня в состояние абсолютной эйфории, они подчиняли меня себе, и я ничего не имела против. Лоскут ткани упал на землю, потеряв всю свою значимость, и я обвила его шею руками, углубляя поцелуй. Душу разрывало от эмоций, я плавилась внутри, плавилась и пылала, отдавая себя этому моменту, этим губам, этим рукам… Удивительный контраст ощущений. Мы целовали друг друга бесконечно долго, не желая разрывать момент, ведь как потом осознавать случившееся, как вести себя друг с другом, что будет дальше? Нет, у нас было это наше выстраданное «сейчас», оно было с лёгким привкусом моря, утреннего ветра и табака, оно всецело владело нами, а мы всецело владели им. И лишь самую малость – друг другом.

Но затем его хватка на моей талии вдруг ослабла, как и напор его чувственных губ, и Реми резко отстранился от меня, отворачиваясь. Не готовая к такому, я открыла глаза и растерянно вгляделась в его профиль. Мы оба часто дышали, наши губы, влажные от поцелуя, блестели в свете луны, и я слышала, отчётливо слышала, как колотилось его сердце. Почти в такт моему. Тогда почему же он так хмур? Что-то больно сжалось в груди, когда он снова посмотрел на меня и хриплым голосом пробормотал:

– Нам не стоит этого делать.

Глава 22. Полуночные откровения

«Нам не стоит этого делать».

Горло сдавил тугой ком. Губы, всё ещё пылающие от поцелуя, сжались в тонкую полоску. Я сощурилась, пристально вглядываясь в его лицо.

Он что, черт возьми, только что отверг меня?

Все самые противоречивые эмоции в один миг захлестнули мою душу. Да как он мог? И как могла я?.. Неужели… неужели я совсем лишилась разума, чувства собственного достоинства… да где моя гордость? Сама набросилась на него с поцелуем, сама уселась на его колени… Розалинду хватил бы удар, увидь она нас в таком положении. Чем же я думала, позволяя себе такую вольность? Реми ведь… он ведь даже не волнует меня, не вызывает во мне трепет, я не влюблена в него нет, я нисколько в него не влюблена.

Тогда почему же в глазах так неприятно, так больно жжёт?

Конечно. Ответ на поверхности, не нужно копаться в себе. Он всего лишь задел мою гордость. Позволил себе думать, что что-то для меня значит. Это знание отрезвило меня, стало легче дышать, я словно прозрела. Он всего лишь задел мою гордость…

– Прошу прощения, – придав голосу как можно больше ядовитости, прошипела я. – Это было чудовищной ошибкой. Такого больше не повторится.

Я слезла с его колен и, подняв с земли лоскут, отвернулась, чтобы отойти от него, но Реми вдруг схватил меня за запястье и рывком развернул к себе. Он почти не дышал, волосы упали на его глаза, и он наклонился ближе ко мне. Интуитивное желание оттолкнуть его боролось с желанием снова напасть на него с поцелуем. Идиотка, какая же я идиотка! Очнись уже!

– Эйла, ты не поняла…

Неясная пелена почти мгновенно спала с моих глаз.

– Всё я поняла, – прервала его я, вскинув голову и презрительно сощурившись. – Мы просто поддались моменту. Все эти события… они сделали нас уязвимыми друг перед другом.

– Нет, я…

– Я вовсе не хотела тебя целовать, – разгораясь, как спичка, выплюнула я самую очевидную ложь.

– Мне так не показалось, – Реми понизил голос до насмешливой хрипотцы.

– Какое это теперь имеет значение? Разве я могу позволить себе хоть какую-то вольность в отношении тебя? – эмоции взяли надо мной верх, и я дёрнула рукой, безуспешно пытаясь освободиться от его железной хватки. – Не ты ли твердил мне, что я и вопросы тебе задавать не должна, и говорить с тобой, и касаться, – я вновь потянула руку на себя, но он крепко её держал, – тебя. Я ведь не заслуживаю этого, не заслуживаю даже простого общения. Да отпусти ты! Это был момент слабости, но я больше… больше не буду слабой. Оставь меня, Реми. Мне нужно остыть.

Наконец, он разжал пальцы.

Гнев отчаянно бился где-то меж рёбер. Я одарила Реми полыхающим взглядом, прежде чем броситься в противоположную от него сторону. Рассудок затуманила злость, задетое эго диктовало, куда бежать, на деле же я просто неслась вперёд, в пугающую тьму, туда, где никто не смог бы увидеть то, какая я слабая, какая я никчёмная и жалкая. Сухие ветки больно царапали руки, пытались ударить меня по лицу. Реми что-то кричал мне вслед. Я не слушала и не слышала из-за шума крови в ушах. Лишь когда я споткнулась о торчащий из земли корень дерева, каким-то чудом не упав, то, наконец, позволила себе остановиться и оглядеться по сторонам. Страх охватил мою душу: кругом стояла почти непроглядная тьма, пока луна скрылась за кронами деревьев, окруживших меня со всех сторон. Но ручей по-прежнему шумел достаточно громко, а значит, я не могла далеко убежать. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я опустила взгляд и заметила справа от себя упавший ствол дерева. На него я и опустилась, обхватив колени руками и устроив на них подбородок.

«Дура, какая же ты дура!»

Справившись с дыханием, я прислушалась к окружающим меня звукам. Справа шумел ручей, а где-то в глубине леса ухала сова. И всё равно мысли были громче, они разъедали, разъедали меня изнутри. Но ведь я не сделала ничего предосудительного! «Конечно, ты сделала», – прогремел в голове голос Розалинды. Шарлотт до сих пор краснеет, когда Луи целует её в щеку, а я набросилась на первого встречного, как последняя блудница. Реми давно дал мне понять, что я его не привлекаю, но ведь и он, он тоже не привлекает меня! Грубый, неотёсанный, холодный и молчаливый…

Правда, его поцелуи говорили об обратном…

При одном лишь воспоминании о его горячих чувственных губах по коже расползались колючие мурашки. Если я его не привлекаю, почему же он так пылко целовал меня в ответ? Едва я успела придумать действиям Реми оправдания, как за моей спиной вдруг хрустнула ветка. Я обернулась, испуганно уставившись на нежданного гостя, но сердце, пропустившее удар, вновь забилось в привычном ритме. А вот душа неминуемо вспыхнула обидой.

– Уходи, Реми. Ложись спать в машине. Я разбужу тебя к рассвету, – озвучила я единственную разумную мысль, родившуюся в моей голове, и отвернулась.

Глупо было надеяться на то, что он тотчас послушает меня. Перешагнув через упавший ствол, Реми сел на него на расстоянии вытянутой руки от меня и тяжело вздохнул. Я следила за ним боковым зрением, хмурясь и нервно кусая губы. Загадочные звуки и дурманящие запахи летней ночи нисколько не успокаивали.

– Эйла, ты должна меня выслушать.

– Я же сказала, что всё поняла, – раздражённо фыркнула я.

– Когда началась война, мне было тринадцать, – вдруг сказал Реми – настолько тихо, что сперва я и не поняла, что он обращается ко мне.

Я нахмурилась, не понимая, что происходит, а он медленно продолжил:

– Мы жили в Марселе: я, мама и старшая сестра, Дайон. С нами был ещё отец, но он служил на флоте и появлялся дома пару раз в год. Я плохо его помню. Только его грубый голос и большие мозолистые руки. Он часто трепал меня по волосам, что, знаешь ли, жутко меня раздражало.

Ничто не могло объяснить чувств, захлестнувших меня в этот момент. Я оглохла, ослепла, онемела, и мир мой сомкнулся вокруг его голоса, жадно желая знать правду. Мой взгляд был устремлен на его бледное осунувшееся лицо, изредка опускался на запястья, что нервно заламывал Реми. Казалось, каждое слово даётся ему с трудом, будто сам он исследует запретную территорию своих воспоминаний – болезненных и тяжелых. Зачем же он рассказывает это? Воздух вокруг меня превратился в смолу. Я повернулась к нему всем телом, видя лишь его профиль. Взгляд Реми был направлен куда-то вглубь леса, и он снова заговорил.

– Сколько я себя помню, он без конца твердил мне: встречай опасность гордо и стойко, как корабль встречает волну в шторм. Ведь быть смелым – это единственный способ спастись. Я помню то утро, как сейчас. Август, даже в ранний час стоит невозможная жара. Мы с Дайон сидели за столом в нашей просторной светлой кухне, молча завтракали. Мама выглядела счастливой и встревоженной – мы все ждали письмо от отца. Она вся светилась, когда выпорхнула из квартиры на улицу, чтобы взять утреннюю почту, – его голос задрожал, а к последней фразе и вовсе перешёл на шёпот.

Я знала, что каждое сказанное им слово острым кинжалом вонзается в горло. Знала, потому что по какой-то таинственной причине пропускала через себя всю боль его воспоминаний. Но что заставило его пойти на это? Мои слова? Моя обида? Разве не этого он добивался? Пытаясь убедить себя в том, что мне безразличны его терзания, я из раза в раз терпела неудачу. Эгоистичное «пусть немедленно расскажет мне правду и утолит моё любопытство» разбивалось о глухую тоску в сердце, его тоску… почему же она так заполонила меня изнутри?

Не позволив Реми продолжить, я придвинулась ближе к нему и, положив ладонь на его бедро, заглянула ему в глаза.

– Не надо, – прошептала я. – Не говори. Я знаю, что тебе тяжело. Я не стану давить.

«Будь я на твоём месте, я бы никому не рассказала о своих истинных чувствах, о своей настоящей боли после похорон отца. Это только моё горе. Только мой шрам», – едва не слетело с уст, но Реми был непоколебим в своём стремлении донести до меня что-то важное. Он посмотрел на меня – в ночи его глаза казались почти чёрными, сияющими, но совершенно не опасными, ведь я видела в них свое пристанище, свой покой, – и тихо продолжил свой рассказ.

– Она зашла в кухню, села за стол, открыла конверт и развернула письмо. Мы с Дайон замерли в ожидании. Мама всегда сначала читала письмо про себя – думаю, ей хотелось оставить какую-то часть его мыслей неозвученными, сберечь их даже от нас, своих детей. Между ними всегда была особая связь… И вот она принялась читать. Мы видели, как с каждой строчкой выражение её лица меняется. С взволнованного на воодушевленное, затем на радостное, а затем… полное ошеломление. Мы были одними из первых, кто узнал, что немцы уже на подступах во Францию. Он не прощался с нами в письме, но мы знали, что оно было последним.

Реми сделал вздох, поднял взгляд к небу. Я сделала то же самое, пытаясь отогнать пелену непрошенных слёз.

– Отец также написал точный адрес своей сестры, которая жила с мужем в Нёвшатель в Швейцарии, велел нам отправляться туда. Помню, с каким ужасом и обидой я наблюдал за тем, как мама собирает наши вещи. Любая мелочь, которая попадалась ей на глаза – ничего самого необходимого. Дайон плакала, не хотела уезжать, оставлять своего жениха, оставлять учёбу. А я… я был полон злости, неуместной мальчишеской бравады, а ещё я был в ярости на отца. Разве не он сказал встречать опасность лицом к лицу? Разве не смелость должна спасти нас? – Реми сжал кулаки, опустил голову и глубоко вздохнул. Я ощущала каждый шаг, который он делает на пути к раскрытию себя. – На следующий день мать позвонила сестре отца, они с мужем пообещали встретить нас на границе. Утром я сидел на ступеньках возле дома своего друга, дожидался его, чтобы обо всем рассказать, хотя все уже обо всём знали. Тогда я увидел Дайон – она прощалась с Кентеном, своим женихом. Кентен сказал ей, что мобилизация уже объявлена, и завтра утром по нашей улице будет проезжать машина с военными. Он заявил, что пойдёт на фронт, сядет в эту машину, ведь это его долг, и так на его месте поступил бы каждый… Как думаешь, как эти слова подействовали на тринадцатилетнего мальчишку?