Марсельская сказка

– Сколько я себя помню, он без конца твердил мне: встречай опасность гордо и стойко, как корабль встречает волну в шторм. Ведь быть смелым – это единственный способ спастись. Я помню то утро, как сейчас. Август, даже в ранний час стоит невозможная жара. Мы с Дайон сидели за столом в нашей просторной светлой кухне, молча завтракали. Мама выглядела счастливой и встревоженной – мы все ждали письмо от отца. Она вся светилась, когда выпорхнула из квартиры на улицу, чтобы взять утреннюю почту, – его голос задрожал, а к последней фразе и вовсе перешёл на шёпот.

Я знала, что каждое сказанное им слово острым кинжалом вонзается в горло. Знала, потому что по какой-то таинственной причине пропускала через себя всю боль его воспоминаний. Но что заставило его пойти на это? Мои слова? Моя обида? Разве не этого он добивался? Пытаясь убедить себя в том, что мне безразличны его терзания, я из раза в раз терпела неудачу. Эгоистичное «пусть немедленно расскажет мне правду и утолит моё любопытство» разбивалось о глухую тоску в сердце, его тоску… почему же она так заполонила меня изнутри?

Не позволив Реми продолжить, я придвинулась ближе к нему и, положив ладонь на его бедро, заглянула ему в глаза.

– Не надо, – прошептала я. – Не говори. Я знаю, что тебе тяжело. Я не стану давить.

«Будь я на твоём месте, я бы никому не рассказала о своих истинных чувствах, о своей настоящей боли после похорон отца. Это только моё горе. Только мой шрам», – едва не слетело с уст, но Реми был непоколебим в своём стремлении донести до меня что-то важное. Он посмотрел на меня – в ночи его глаза казались почти чёрными, сияющими, но совершенно не опасными, ведь я видела в них свое пристанище, свой покой, – и тихо продолжил свой рассказ.

– Она зашла в кухню, села за стол, открыла конверт и развернула письмо. Мы с Дайон замерли в ожидании. Мама всегда сначала читала письмо про себя – думаю, ей хотелось оставить какую-то часть его мыслей неозвученными, сберечь их даже от нас, своих детей. Между ними всегда была особая связь… И вот она принялась читать. Мы видели, как с каждой строчкой выражение её лица меняется. С взволнованного на воодушевленное, затем на радостное, а затем… полное ошеломление. Мы были одними из первых, кто узнал, что немцы уже на подступах во Францию. Он не прощался с нами в письме, но мы знали, что оно было последним.

Реми сделал вздох, поднял взгляд к небу. Я сделала то же самое, пытаясь отогнать пелену непрошенных слёз.

– Отец также написал точный адрес своей сестры, которая жила с мужем в Нёвшатель в Швейцарии, велел нам отправляться туда. Помню, с каким ужасом и обидой я наблюдал за тем, как мама собирает наши вещи. Любая мелочь, которая попадалась ей на глаза – ничего самого необходимого. Дайон плакала, не хотела уезжать, оставлять своего жениха, оставлять учёбу. А я… я был полон злости, неуместной мальчишеской бравады, а ещё я был в ярости на отца. Разве не он сказал встречать опасность лицом к лицу? Разве не смелость должна спасти нас? – Реми сжал кулаки, опустил голову и глубоко вздохнул. Я ощущала каждый шаг, который он делает на пути к раскрытию себя. – На следующий день мать позвонила сестре отца, они с мужем пообещали встретить нас на границе. Утром я сидел на ступеньках возле дома своего друга, дожидался его, чтобы обо всем рассказать, хотя все уже обо всём знали. Тогда я увидел Дайон – она прощалась с Кентеном, своим женихом. Кентен сказал ей, что мобилизация уже объявлена, и завтра утром по нашей улице будет проезжать машина с военными. Он заявил, что пойдёт на фронт, сядет в эту машину, ведь это его долг, и так на его месте поступил бы каждый… Как думаешь, как эти слова подействовали на тринадцатилетнего мальчишку?

У меня перехватило дыхание. Я сильнее сжала ладонь на бедре Реми и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. До этого момента я и не думала, через что, кроме потери родных, ему пришлось пройти, и как этот путь начался. Реми решил начать с истоков. Не просто правда. А самая глубина истины.

– Ещё одно жаркое августовское утро навсегда перевернуло мою жизнь. За нами должна была приехать машина. Моя мать раньше работала в консерватории – у неё было достаточно почитателей, готовых отвезти нас к границе. Когда авто приехало, я уже всё для себя решил. Хотя, вернее было бы сказать, что я и не размышлял толком. Просто знал, что выбора у меня нет. Мы вышли из квартиры, не зная, вернёмся ли когда-нибудь сюда ещё или нет, спустились со ступенек, и какой-то сноб в вязаной жилетке открыл для мамы дверь. Дайон села, а я не забрался в салон вслед за ней. На соседней улице, там, где жил Кентен, уже собирали добровольцев.

– О, боже…

– Я крепко обнял ничего не понимающую мать. Попросил у неё прощения. И сорвался на бег.

– Ты?..

Ладонь Реми вдруг опустилась на мою, что лежала на его бедре, и сжала. Его дыхание сбилось, плечи то поднимались, то опускались, а я уже ничего не видела за пеленой слёз, застеливших глаза.

– Она бежала за мной, кричала моё имя. А я знал, что поступаю правильно. По-другому же и быть не может.

– Но ты ведь был ещё мальчишкой. Как тебя могли принять на службу?

– Никто и не принимал меня. Я запрыгнул в кузов к остальным добровольцам, когда их уже записали. Благо, в этом грузовике не было Кентена, иначе он бы вышвырнул меня к чертям собачьим. Остальным же было плевать – все знали, куда они едут, знали, что значит долг.

– Так значит… – голос мой охрип от нахлынувших чувств. – Ты прошёл войну? Как же так, Реми? Разве дети должны воевать? Почему тебя не отправили домой? Это не…

Он резко втянул носом воздух и посмотрел на меня.

– Я был в партизанском движении, Эйла, как и другие мальчишки моего возраста и младше. Но я… я начал это не для того, чтобы рассказать тебе о войне, – Реми повернулся ко мне, взял обе мои руки в свои. Моё сердце затрепетало, но тотчас же болезненно сжалось в дурном предчувствии. – Ты знаешь, что произошло с моей матерью и сестрой. Я узнал об этом через четыре года. Четыре года я жил с мыслями и мечтами об их жизни в Швейцарии. Но я вернулся в квартиру, которую отдали властям, забрал у соседей письмо от тёти, и узнал, что остался один. В семнадцать лет у меня не осталось никого и ничего, кроме подвала в доме, где мы жили, кроме этого проклятого письма. И осознания того, что я виноват в гибели мамы и сестры. Я бы многое отдал, чтобы снова войти в двери нашей квартиры, взглянуть на неё, быть может, другими глазами, взглянуть на себя другими глазами. Но пока я знаю: всё могло бы быть иначе, если бы я не сбежал. Мы бы пересекли границу раньше, потому что мать не тратила бы время на мои поиски, дядя и тётя встретили бы нас на границе, и наша жизнь… она бы не была сломана. В корабль, на котором служил мой отец, попала бомба в пятнадцатом, я не смел винить себя в его гибели, но они… мама и Дайон… я научился жить с мыслью о том, что я своими руками все разрушил. Это невыносимо, но это правда. Ты говоришь, что не заслуживаешь её? Не заслуживаешь знать это дерьмо обо мне? Никто бы не захотел узнать.

Я не могла позволить себе заплакать, только не при нем, не при ком бы то ни было. Это выдало бы меня, выдало бы меня с потрохами. Я уже знала итог его откровений, я читала это в его глазах. А потому лишь стиснула зубы и замерла в смиренном ожидании своего приговора, будто бы это и впрямь могло причинить мне боль…

Будто я ждала чего-то иного.

– Не нужно смотреть на меня так, будто ты не считаешь меня виноватым.

– Только глупец скажет, что ты виноват в их смерти, – немедленно отозвалась я, сверля его остекленевшим взглядом.

Реми горько усмехнулся.

– Это неважно. Всё неважно, Эйла. Ты должна понимать: я уже потерял своих близких, своей виной или нет, но я остался один. Я не могу позволить себе снова потерять кого-то. И не могу позволить тебе вторгнуться в своё одиночество. Самым верным решением будет сохранять нейтралитет. Мы с тобой все равно из разных миров. Нам должно быть достаточно просто не привязываться друг к другу.

Слова эти, ожидаемые и неожиданные, больно ударили под дых. Выбили весь воздух из лёгких. В момент, когда мне показалось, что мы стали ближе друг к другу, между нами разверзлась глубокая пропасть. Охваченная пламенем неожиданных чувств, я могла броситься в неё и погибнуть. Но инстинкт самосохранения по-прежнему был со мной. Он держал меня у края обрыва и не позволял сорваться вниз.

– Не волнуйся, – сдавленно сказала я, медленно убирая свои ладони из-под его. – Ты верно сказал: мы с тобой из разных миров. Но они параллельны друг другу, Реми, им не суждено пересечься. Можешь не беспокоиться об этом.

Я словно бы сделала шаг от края – решительно и отчаянно. Эта глупая ложь сдавливала моё горло, но я улыбалась. Розалинда всегда играла на публику: улыбалась, когда от неё этого ждали, принимала скорбный вид, когда того требовала ситуация. У меня всегда все шло не по плану. И с каждым прожитым днем я понимала – сдерживать свои эмоции становится все трудней. Сейчас мне оставалось только надеяться на то, что он не видит моих сияющих от слёз глаз. И не слышит, как гулко грохочет моё сердце.

И температура между нами вдруг словно бы упала, и теплая прованская ночь стала на порядок холоднее. Я отодвинулась от него – мне нужно было как можно больше места, чтобы разместить все свои мысли – и крепко сжала кулаки. Где-то над ухом раздался скрип дерева, надо мной возникла высокая тень – это Реми встал со своего места.

– Я рад, что ты меня поняла, – пробормотал он, и мне вдруг захотелось спросить с усмешкой: веришь ли ты сам в то, что говоришь? – Нам нужно как можно скорее вернуться к тому, с чего мы начали.

Я усмехнулась, но ничего не ответила.

– Я должен немного поспать. Тебе стоит пойти со мной в машину, я не хочу терять тебя из виду.

– Боишься, что убегу в лес? – я хмыкнула, но так и не взглянула на него.

– Ты останешься здесь?

– Останусь.

– Ты можешь замёрзнуть. И я должен знать, что ты находишься где-то поблизости. К тому же, тебе и самой не мешает поспать.

Мне хотелось расхохотаться с абсурдности его слов. Как он может сперва так страстно отвечать на мой поцелуй, затем открывать нараспашку свою душу, а после покрываться непробиваемой коркой льда? Ещё немного, и он снова начнёт на меня орать. Или, что на порядок хуже, станет меня игнорировать. И почему меня это так нестерпимо злит? Помнится, в Кембридже я и сама грешила подобными выходками…

– Ради бога, Реми, – прервав поток бешеных разрушающих мыслей, я повернулась к мужчине и сверкнула решительным взглядом. – Я в ярдах двадцати от машины. Тебе и правда не помешало бы поспать. Нужно как можно скорее покончить с этим, как можно скорее… добраться до Парижа. Иди. Я разбужу тебя на рассвете. Обещаю.

– Если и бестирийцы…

– Я бегаю быстро и кричу громко. Иди же. Пожалуйста, просто… дай мне побыть одной.

Слёзы вновь обожгли глаза, и я крепко зажмурилась, отвернувшись. Под чужими ногами зашуршала трава. Один шаг, два, три… спустя мгновение в этой ночи осталась лишь я, тихое журчание ручья да полный небосвод звёзд. Они подмигивали мне, собравшись над моей головой, но я будто не видела их, я была где-то далеко, в прошлом, где тринадцатилетний мальчишка запрыгнул в этот несчастный кузов, а его любящая мать наверняка побежала за ним… я представила, как её образ скрывается за поворотом, и как он, потерянный и напуганный, но решительный, сверлит взглядом то место, где видел её в последний раз. Какие ужасы войны ему довелось пережить? Я родилась в тот год, когда началась война, но в Роузфилде всегда было безопасно. Моего дедушку представили к награде за помощь в войне, но ведь он помогал лишь финансово, из стен нашего поместья, изредка выезжая куда-то за пределы Дирлтона… а что же насчёт таких, как Реми? Настоящих героев? Их представили к награде, их всех? Неужели он жил в подвале своего дома, неужели никто ему не помог? Одинокий, съедаемый чувством вины, разве он мог вырасти другим человеком? И разве могла я представить, насколько глубоки его шрамы и как они несопоставимы с моими?

Где-то вдалеке хлопнула дверь автомобиля. В небе вспыхнула серебряным блеском звезда и навсегда погасла. Я сделала глубокий вздох и наконец позволила себе горько заплакать.

Сегодня я впервые плакала о чужой судьбе.

Глава 23. Поступиться с гордостью

Вот уже полчаса ярко алые рассветные лучи упорно боролись с паутиной ветвей молодых деревьев – боролись за внимание, боролись за каждый дюйм света, жадно желая пролить его на уснувший лес. Всё вокруг оживало от их исцеляющего влияния: просыпались птицы, заливисто пел ручей, шумела листва. А где-то в спрятанном за деревьями небосводе пробуждалось горящее багряным заревом утреннее солнце. Оно разгоняло предрассветный мрак и нагревало землю, оно, величественное и прекрасное, талантливо направляло своих воинов – лучей – на верную службу, и даже облака не смели противостоять его планам. Всё становилось прекраснее с рассветом, и даже внутренний страх растворялся, стоило только ласковым и тёплым лучам коснуться моей кожи. Что бы ни случилось, солнце всегда взойдет.

Обнаружив себя этим утром на заднем сиденье крайслера рядом со спящим Реми, я нисколько не удивилась. Помню, как холодно стало в лесу почти сразу после того, как ушёл Реми, помню, как уснула, когда слёз уже не осталось, а мысли покрылись тонкой туманной пеленой, помню, как чьи-то горячие безопасные руки подхватили меня и унесли в машину. Даже сквозь марево сна я знала, что это не бестирийцы – уверенность эта была на уровне одних лишь ощущений, какого-то внутреннего спокойствия, абсолютного доверия. Сейчас я понимаю, насколько безрассудно было не открывать глаза, чтобы убедиться, и всё же это уже не имеет значения. Реми беспокоился обо мне, и мысль об этом вытесняла все прочие мысли.

Оторвав взгляд от окна, пропускающего назойливые солнечные лучи, я повернулась к Реми. Он спал, откинув голову и сцепив лежащие на коленях руки в замок. Его ресницы подрагивали во сне, но он не выглядел встревоженным. Что же ему снилось? Нас обоих мучили кошмары, созданные нашими шрамами, но его дурные сны подпитывал он сам. Реми давал своим снам право на существование. Изменится ли это когда-нибудь?

Осторожно убрав чёлку с его лба, я застыла в дюйме от его лица и закусила губу. Невозможно было не залюбоваться им, не зардеться от одних лишь воспоминаний о нашем поцелуе, но сейчас мне нужно было сосредоточиться только на нашем с ним соглашении. Мы застряли здесь, в этом захолустье, но нам пора выбираться и, что ещё важнее, как можно скорее приступить к осуществлению того, что я задумала. Быть может, у нас не было иного выбора, кроме как переждать эту ночь, но теперь мы не можем терять ни минуты. Кто знает, как далеко продвинулись бестирийцы в наших поисках за эти несколько часов, хотя едва ли они могли представить, что мы залегли на дно.

– Реми, – позвала я, чуть отодвинувшись от него в надежде избежать неловкости. – Реми, уже рассвет. Нам пора.

Он сморщил нос, нахмурил брови и шумно выдохнул, заставив меня тихо усмехнуться. Как кто-то настолько грозный может быть таким милым во сне? Я коснулась его плеча, и когда он нехотя открыл глаза, дрожь пробрала все моё тело. Я так много о нем узнала, так много для себя решила… мир между нами уже никогда не будет прежним.

– Эйла, – хрипло пробормотал Реми, поворачиваясь ко мне и исследуя моё лицо сонным взглядом. В душе моей потеплело, так странно, так незнакомо, но я ни на миг не могла сосредоточиться на этих новых ощущениях. Я опустила глаза, а он огляделся по сторонам, без конца хмурясь. – Который час?

– Понятия не имею, – я взялась за ручку двери. – Мой будильник в сумке, сумка в багажнике, а как его открывать, я не знаю.

На мгновение в воздухе повисла неуютная, раздражающая тишина. Я посвятила её терзаниям: с какой степенью злости мне придётся столкнуться, когда я озвучу ему свою мысль? Мельком взглянув на глубокую морщинку между его бровей, я глубоко вздохнула, крепко зажмурилась и на выдохе выпалила:

– Реми, я думаю, нам стоит немного…

– Погоди, – вдруг прервал меня он, потянувшись к переднему сиденью и выглядывая в лобовое окно. – Я думаю, я вижу дорогу.

– Что? – я наклонилась к Реми, но он уже открыл дверь и ринулся из салона прямо на объятую утренней прохладой улицу. – Реми, объясни уже наконец!

Когда я вышла из машины и направилась за ним, он уже остановился, держась за голову и глядя куда-то вдоль небольшой рощицы, уходящей в лес. Подойдя ближе и став плечом к плечу с ним, я, наконец, смогла увидеть дорогу, проложенную через густые зелёные заросли. Она не была достаточно широкой и неизвестно куда вела, но в окружении леса и поля, уходящего обратно в Венель, она была нашей единственной надеждой. Реми опустил голову и посмотрел на меня.

– Считаешь, проедем? – спросил он.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Главное, чтобы где-то посреди дороги у нас не закончился бензин.

– У нас все ещё есть по паре ног.

Нервно зажевав губу, я всем телом повернулась к Реми. Слова почти вырвались с моих уст, я почти озвучила эту, казалось бы, безумную мысль, но момент был упущен – он что-то хмыкнул себе под нос и направился к ручью. Сейчас его раны выглядели лучше, – моя наверняка тоже – они покрылись тонкой коркой, так что обрабатывать их я не видела смысла. Но я всё равно поплелась за Реми, с какой-то совершенно дикой жадностью наблюдая за тем, как он умывается, и мокрые русые пряди падают ему на глаза. Он дождался, пока умоюсь я, и мы молча последовали в машину. Напоследок я обернулась – это место по утру выглядело ещё более сказочным. Объятое рассветным заревом, с сочной шелестящей листвой и серебряной нитью ручья, а мы в нем – лишние, выделяющиеся, неправильные, как и эта чёрная железяка, портящая картину. Я мысленно извинилась перед нашим чудесным тайным укрытием и села в дребезжащий от рычащего мотора салон. «Быть может, сказать ему об этом сейчас?» – я уставилась на хмурый профиль Реми и сжала кулаки. Нет, поделюсь с ним своими мыслями только тогда, когда мы минуем эту чёртову тропу и окажемся на настоящей дороге. «И когда ты успела стать такой трусливой?» – прогремел в голове едкий голос, но я прогнала всё лишнее из головы и уставилась в зеленеющую даль переходящей в лес рощи.

– Кажется, проедем, – сказал Реми, скорее, самому себе.

Мы въехали на дорогу – на ней не было видно следов шин – и в окна тотчас застучали многочисленные ветки. Куда приведёт нас этот путь? Может, мы окажемся в тупике? Или на краю обрыва? Или в логове бестирийцев…

Я вздрогнула, когда одна из веток слишком настойчиво хлестнула по двери. Доставалось и крыше – природа словно поглотила машину, обещая в конце концов просто прожевать и выбросить её чёрт знает куда. Авто ехало медленно, и каждый преодоленный ярд срывал с моих уст облегчённый вздох. Почему-то отчаянно хотелось зажмурить глаза и взять Реми за руку, но я упорно держала ледяные ладони на коленях и смотрела на дорогу сквозь прищур. В какой-то момент стало слишком темно – лес делался гуще, а тучи наверняка взяли господство над небом. Дождь сегодня был неминуем, несмотря на щедрость рассвета. Что, если он пойдёт сейчас? И размоет дорогу? Тогда мы застрянем здесь и не сможем выбраться. И пока я размышляла над этим, где-то совсем рядом послышался облегчённый вздох. Я распахнула глаза и взглянула на Реми, но он кивнул в сторону дороги. Проследив за его взглядом, я обнаружила развилку – справа дорога, заметно сужаясь, наверняка уводила в густой непроходимый лес, а слева становилась шире. Казалось, деревьев не поубавилось, но сквозь их кроны уже замелькало небо. Мы с Реми переглянулись и, вздохнув, он завернул налево. Нам оставалось только надеяться на то, что впереди покажется настоящая асфальтированная дорога.

– Раздобыть бы карту, – пробормотал Реми, крепко сжимая руль.

– В нынешних реалиях это кажется непозволительной роскошью, – горько усмехнулась я.

– Я в любом случае знаю эту местность. Мы все ещё кружим где-то в окрестностях Венеля. А через него проходит лишь одна трасса в Лион.

– Когда… кхм, если мы приедем в Лион, как скоро мы окажемся в Париже?

– Понятия не имею.

– Замечательно.

– Тебя что-то не устраивает, Эйла?

– Нет. С чего ты взял?

– Твоё недовольное лицо тебя выдало.

Я насупилась, отвернувшись к окну. Из-за деревьев на миг показалась серая полоса дороги – широкая, уходящая вдаль и тотчас же пропадающая за стеной из древесных стволов. Сердце мое трепыхнулось в груди, и, припав к окну, я радостно воскликнула:

– Смотри!

Реми наверняка тоже увидел дорогу, но повёл себя как всегда сдержанно – лишь надавил на педаль газа, и авто перестало ползти по разбитой дороге, как сытая улитка. Радость и воодушевление захлестнули меня, я заёрзала на сиденье, уже во всех красках воображая встречу с тётей, представляя вытянутые от изумления лица комиссаров, к которым я приду со своим рассказом… Маленькая надежда вдруг обернулась истинным счастьем, легкомысленно заставившим меня позабыть и о бестирийцах, и о том, что путь нам ещё предстоит неблизкий. Похоже, именно об этом и думал Реми, когда выкручивал руль, выезжая из редеющего леса на поворот, ведущий к дороге.

– Мы выбрались! Боже, это правда? Мы выбрались? – почти завопила я, жадно поглощая взглядом каждый дюйм открывшейся перед нами дороги.

Осталось лишь выехать с поворота, и твёрдый асфальт, а с ним и цивилизация, наконец, нас настигнут. Реми, кажется, совершенно не разделял моего энтузиазма, а оттого все более призрачными казались надежды на то, что он поддержит мою идею. Но сейчас, охваченная счастьем, я не думала ни о чём другом, кроме как об этой маленькой победе – то был первый раз, когда у нас что-то и впрямь прошло гладко. И эта, быть может, преждевременная радость нисколько меня не смущала. В этот миг мне казалось, что мы способны на все. И когда колеса коснулись твёрдой поверхности асфальта, а не грубой ухабистой земли, я откинулась на спинку сиденья и взволнованно прикусила губу. С обеих сторон дорогу обступил густой лес, так что ни справа, ни слева не было ни единого признака населённого пункта. Ни указателей, ни проезжающих мимо машин… Я повернула голову к Реми и обнаружила на себе его серьёзный взгляд.

– В чем дело?

– Я размышляю, – медленно протянул он, кусая губы и без конца хмурясь. Я старалась дышать ровно, глядя на него, но, признаться честно, выходило это с трудом. – Это та самая трасса, по которой мы ехали с Артуром. Выходит, если мы свернем налево, то наверняка доедем до Марселя. Да, однозначно, другой дороги здесь быть не может, – он отрывисто кивнул каким-то своим мыслям и переместил взгляд за моё плечо. – Возможно, обогнув Венель, мы и приблизились к Марселю. Тогда справа… выходит, что справа дорога на Лион. Бестирийцы наверняка уже проезжали здесь, возможно, это было ночью. Кто-то мог остаться, чтобы прочесать Венель, а кто-то двинулся дальше. В любом случае, нам нужно поворачивать…

– Налево, – вдруг выпалила я и крепко зажмурилась, готовясь к его гневу.

Прошла, наверное, целая минута, прежде чем я решила приоткрыть один глаз и посмотреть на его реакцию. Реми выгнул бровь, глядя на меня в немом недоумении. И это все? Я окончательно открыла глаза и подняла уголки губ в идиотской заискивающей улыбке.

– Так что же… ты согласен?

– Согласен на что, Эйла? Ты, кажется, перепутала. Справа Лион. Слева Марсель. Всё ясно? – Реми фыркнул и завёл мотор. Когда машина тронулась с места и завернула направо, полностью заехав на гладкий асфальт, он пробормотал себе под нос: – Тебе нужно еще немного поспать. Я разбужу тебя у ближайшей бензоколонки. Надеюсь, нам хватит денег. А если не хватит, придётся во…

– Ничего я не перепутала! – воскликнула я, ударяя ладонями по своим коленям. – Остановись, Реми! Я сказала, что нам нужно поехать в Марсель!

– Что за чушь? Зачем нам возвращаться назад? – он даже не взглянул на меня, крепко сжимая руль и сверля открывшуюся перед нами дорогу хмурым взглядом.

Что ж, видит бог, я хотела начать издалека.

– Погоди-ка, – Реми вдруг прервал неначавшийся поток моей несвязной речи и медленно повернул голову ко мне. – Это из-за того, что я рассказал тебе ночью, верно? Ты… – он усмехнулся, качнув головой. – Господи, Эйла, мне казалось, ты умнее.

– А что не так? Сколько ты не был в Марселе? Десять лет, больше? Сам ведь говорил, что многое бы отдал за то, чтобы снова оказаться в своей квартире. Посмотри, какой замечательный шанс!

– Какая теперь к чёрту разница? Из-за своих сентиментальных соплей ты хочешь направиться прямиком в пасть к бандитам? Может, я невнятно объяснял, что там их больше, чем в тебе амбиций?

Какая неслыханная наглость!

– Бестирийцы и представить себе не могут, что нам хватит безрассудства отправиться в Марсель! Они думают, что преследуют нас на пути в Лион! А если они будут ждать нас там? Как ждали в особняке Вернов? Мы должны играть на их недальновидности, а не потакать ей! Это отличный шанс заморочить им голову, Реми.