Разбивая лёд молчания. Особенности работы психолога с жертвами инцеста и сексуального насилия

Отношения с насильником искалечили мою психику, разрушили жизнь. Я до сих пор не могу оправиться, разгрести последствия, хотя я давно в терапии. И помимо индивидуальных встреч я ездила много лет в лагеря по проработке детских травм, ходила на расстановки по Хеллингеру, читала море психологической литературы.

Мне трудно с тех пор одеваться в красивую новую облегающую одежду. Я скорее буду носить старое. А новое просто висит в шкафу, пока не надоест, и я не отдам его на благотворительность. Но я словно не заслуживаю красивых вещей, а только заношенных, пока они не истлеют.

Боюсь одеваться в обтягивающую одежду, не хочу привлекать внимание. Но одновременно страдаю от этого, мне тоже хочется быть сексуальной, соблазнительной, красивой и желанной.

Когда сплю, обязательно подоткну одеяло со всех сторон, чтобы чувствовать себя в безопасности. Не представляю, как можно спать, высунув ногу или руку из-под одеяла.

Когда одеваюсь, много слоев заправляю, чтобы не было легкого доступа к телу.

И еще много у меня странностей. Волосы гладко зачесываю. На пляже люблю сидеть, но в одежде, а раздеваться, чтобы загорать или плавать – нет.

И я не хочу секса. Даже помыслить о нем не могу. А какой же мужчина захочет со мной встречаться без секса? Вот поэтому я и думаю, что никогда не будет ни мужа, ни детей. Как бы я об этом когда-то ни мечтала".*

Изнасилование страшно в любом виде. Но когда оно прямое – жестокое, принуждающее силой – проще понимать, что происходит что-то плохое и неправильное. Педофил, напавший в подворотне, зажавший рот – извращенец и чудовище по определению.

Страшнее насилие через соблазнение, с ребенком делают что-то противоестественное наряду с чем-то приятным. Мама гладит спину и руки, а потом нежно массирует мошонку.

Еще страшнее, когда насильник – тонкий манипулятор, который исподволь подводит жертву к уверенности, что инициатива принадлежит полностью ей. Это разрушает доверие к себе, заставляет человека предавать самого себя. Как ему потом доверять – не только другим, но в первую очередь себе? Что, если он снова причинит себе такой же огромный вред?

Заставлять себя делать отвратительные вещи, против которых кричит все естество – означает ломать собственные рефлексы и инстинкты, глушить собственные чувства, пытающиеся спасти остатки самоуважения. И восстанавливать потом доверие себе и своему телу, своим чувства и желаниям – огромная трудоемкая длительная работа психолога.

Как помочь взрослому, понявшему, что он пережил сексуальное насилие?

Если вы стали жертвой сексуального насилия в детстве и тогда не смогли рассказать, не получили помощи. Что можно сделать теперь? Идти на психотерапию и с этим работать. Взрослым также показана психотерапия. Чтобы отпустить, нужно сначала прожить все вытесненные чувства, осознать масштаб случившегося, назвать все своими именами, проанализировать, оценить ущерб для психики и взрослой жизни, увидеть все последствия. Затем попробовать до какой-то степени их компенсировать, исцелить, насколько получится. Травма инцеста оставляет в лучшем случае шрам на всю жизнь. Невинность – это то, что ребенок теряет навсегда. Ему никогда не вернуть детское безоглядное доверие взрослому, уверенность, что все будет хорошо, что мир добрый. Это та часть души ребенка, которая погибает в инцесте.

Не стоит забывать, что опыт насилия был и останется на всю жизнь. Это уже не изменить. Но можно постараться делать так, чтобы инцест не отравлял каждую минуту взрослой жизни. Минимизировать ущерб, залечить рану, насколько получится, чтобы не болела так сильно.

Можно обратиться к частным психологам. Если недостаточно средств, есть бесплатные телефоны доверия и центры, специализирующиеся на помощи людям, пострадавшим от сексуального насилия.

Можно записать травмирующие события ручкой на листе бумаги, затем сжечь или сохранить, по желанию.

Сопротивление

Клиентам очень трудно говорить о пережитом сексуальном насилии. Психолог – почти незнакомый человек, признаться ему в таком интимном, стыдном, грязном – трудно. Тем более, что будоражить мерзкие воспоминания, поднимать мало переносимые чувства нет ни малейшего желания. Поэтому иногда проходит несколько лет, прежде чем клиент упомянет о самой болезненной травме. Нередко они делают это в конце сессии, за пару минут до ее окончания, чтобы не было возможности развернуть тему.

– Кстати, я не говорила, что меня в детстве растлил старший брат? – небрежно бросают они и выскакивают за дверь.

Но, даже впервые упомянув о насилии, клиенты могут не поднимать снова эту тему еще несколько месяцев. Время от времени затрагивая ее, они сразу начинают говорить о другом. Нужно много времени и мужества, чтобы собраться с силами и погрузиться в гнетущие переживания.

"Я со своим психологом с этим разбираюсь уже несколько лет. Но это очень долгая и жутко болезненная работа. Я предпочитаю ей что угодно другое. Скользить взглядом по сериалам, не вникая ни в сюжет, ни в характеры героев. Заедать пустоту и ноющую тоску от дыры в душе. Чем-то, что не нужно готовить: снеки, сладости, орешки. И всегда, когда становится не по себе, а не только, когда голодна. От этого у меня на талии растут лишние килограммы. Ну и пусть. Меньше привлекательности – меньше риска привлечь насильника".

Ретравма

Люди, столкнувшиеся с сексуальным насилием в детстве, рассказывают, что оно редко было единичным. Партнеры, которых они выбирают, оказываются склонными к жестокости и подавлению. На улицах именно к ним пристают педофилы и эксгибиционисты.

Это не случайно. Пробитые границы, растоптанное чувство собственного достоинства ощущается другими людьми. Насильники считывают неуверенность, замкнутость, беззащитность, робость и страх. Они видят, что здесь им не дадут отпора. Чувствуют голодный по любви ищущий взгляд. Знают, что стоит немного поманипулировать, пообещав избранность и душевное тепло, и девушка пойдет за ними сама.

"Я думала, что нравлюсь ему, но очевидно, что недостаточно. И глубоко внутри я слышала голосок:

"А чего ты ждала? Думаешь, ты достойна встречаться с таким чистым хорошим парнем? Ты грязная, мерзкая, развратная девица, и заслуживаешь только отвратных мужиков".

Мои представления и воспоминания о мужчинах были довольно мрачными. Я знала, чего они все хотят – секса. Если не засунуть свой член в меня, то хотя бы потереться, ущипнуть за грудь или попу, показать себя голым. Они вставали перед моим внутренним взором как живые.

Знакомый тетки у нас в гостях, смотрит на меня темным масляным взглядом. Мне лет двенадцать, я не понимаю, что ему нужно. Почему он так смотрит, я же ребенок, что ему за дело до меня? Но мне страшно, поднимается животный ужас и острое желание убежать и спрятаться. Он сталкивается со мной в коридоре, прижимает к стене и шепчет:

– Пикнешь, убью.

Я молчу, а он торопливо лезет в мои трусики, шарит по намечающейся груди. Счастье, что тетка вышла из кухни и спугнула его. Но меня еще долго трясло от отвращения и ужаса.

В школе к нам в класс приходит мужчина, зажигательно рассказывает про газету, которую хочет издавать с нами. Меня увлекает его идея, я хорошо рисую. Прихожу к нему в назначенное время, мы вдвоем в школьном кабинете. Он усаживает меня за компьютер рядом с собой. Что-то показывает и говорит, но я не слышу ни слова. Его рука словно невзначай ползет по моей коленке вверх. Я каменею, не знаю, что делать. Парализует ужас.

"Бежать!" – сверкает в мозгу.

Невероятным усилием воли я стряхиваю его руку, вскакивая и бормоча, что я забыла, я же опаздываю. Убегаю и больше никогда не подхожу к той комнате.

Школа, седьмой класс. Я хожу на бальные танцы, я старше всех в группе и физически самая развитая. Учитель все время берет меня в пару с собой, чтобы показывать движения. Девочки завидуют мне, а я не рада его вниманию. Однажды он прижимается ко мне, и я чувствую его член сквозь тонкую ткань танцевальных брюк. Отвращение. Брезгливость.

С тех пор я отказываюсь вставать с ним в пару, танцую одна. А вскоре и вовсе ухожу из студии".*

Стадии работы с жертвами сексуального насилия

Эти стадии можно прорабатывать в произвольном порядке в зависимости от того, как процесс разворачивается у клиента.

1.      Признаки инцеста или сексуального насилия у клиента

Нет прямой корреляции между определёнными признаками поведения или особенностями клиента и опытом насилия, пережитым в детстве. Но есть некоторые тревожные моменты, которые могут заставить психолога об этом задуматься или подозревать травму насилия:

– Когда человек почти ничего не помнит о своем детстве. Обычно это признак вытеснения или диссоциации, что, в свою очередь, говорит о какой-то мало переносимой травме, которую психика была не в силах обработать и поэтому отщепила. Опыт инцеста и сексуального насилия как раз относится к такого рода опыту.

– Причинение себе вреда: порезы, ожоги, саморазрушительное поведение.

– Различные зависимости: алкоголь, наркотики, курение, анорексия, булимия и другие.

– Суицидальные мысли и попытки.

– Депрессия, навязчивости, панические атаки.

– Бессонница, нарушения сна, ночные кошмары, поверхностный сон, не дающий отдыха.

– Боязнь близких отношений и вообще близости.

– Разнообразные сложности в сексе.

– Невозможность испытывать сексуальное возбуждение или оргазм в близких отношениях, но способность испытывать их в случайных связях.

– Промискуитет или видеопроституция, вебкам модели или, наоборот, монашеский образ жизни.

– Непреходящие сильные чувства стыда, вины, тревоги, страха,

– Сложности с доверием другим людям и себе, низкая самооценка.

– Частое чувство беспомощности, беззащитности, бессилия.

– Привычная роль "жертвы", мазохистические модели поведения,

– Трудности отказывать, обозначать и отстаивать свои границы, заявлять о своих потребностях и желаниях,

– Искажение образа своего тела, не узнавание себя в зеркале, нежелание видеть свое отражение, потребность прятать свое тело под одеждой оверсайз, нежелание раздеваться на людях.

– Желание выйти замуж за человека, годящегося в отцы или в матери по возрасту. Это бессознательное желание вступить в связь с отцом или воспроизвести травму насилия, когда сексуальным партнёром был отец.

– Когда люди ходят голыми перед детьми, повторяя то, что видели в детстве.

– Из страха нанести травму максимально дистанцироваться от детей, чтобы случайно не повторить опыт насилия, пережитый в детстве.

– Различные фобии, особенно мух или змей. Боязнь замкнутых пространств.

– Навязчивое желание чистоты: стремление несколько раз в день мыть квартиру или принимать душ. Объясняется тем, что жертва насилия чувствует себя плохой и грязной. Хочет отмыться от мерзких прикосновений и ощущений, но не может, поскольку это раны на психике, а не только на теле.

Не обязательно, если у человека есть что-то из вышеперечисленного, что у него была травма насилия, но такая возможность есть.

2. Назвать происходящее точными словами

Когда клиент открыл терапевту, что пострадал от инцеста, важно бережно и мягко побудить его постепенно, в своем темпе, когда будет готов, рассказать о произошедшем насилии. Мы говорим клиенту:

– Да, это трудно, стыдно и страшно, не хочется вспоминать. Но это совершенно необходимый шаг. Самое страшное, что можно сделать с травмой инцеста или сексуального насилия – молчать о ней. Тогда она растет внутри, как раковая опухоль, отравляя жизнь все сильнее, разрушая психику. Как гнойный нарыв. Сколько ни заматывай его бинтами, сколько ни прячь, он будет гнить и может перейти в сепсис. Его необходимо вскрыть, удалить гной, промыть и лечить.

Когда же то, о чем так невыносимо говорить, становится высказанным, услышанным, это приносит огромное облегчение. Человек, часто впервые в жизни, получает сочувствие, сопереживание, утешение. Узнает, что он не один, нас очень много.

Часто клиенты не знают, что такое инцест, домогательства, и тем более, инцестуозные нарушения. И задача психолога им об этом рассказать.

Уточнить, что "папа мыл меня в ванной, когда мне было десять лет, трогал грудь и промежность" – это домогательства.

"Мама спала со мной в одной кровати до моего подросткового возраста" – это инцест.

Смотреть при детях порно – растление несовершеннолетних.

Допускать ситуации, где дети видят, как родители занимаются сексом, не позаботившись о том, чтобы дверь была заперта, или детей не было дома – инцест и развращение несовершеннолетних.

"Меня трогал между ног сосед" – на меня напал педофил.

Взрослые люди, вторгающиеся в интимные границы детей – трогающие их за ягодицы, грудь, промежность, целующие в губы, показывающие половые органы, касающиеся их половыми органами – педофилы и насильники.

Часто клиенты боятся слова "инцест", стараются его избегать или отрицают и пугаются. Мы разделяем их чувства, но настаиваем на своем. Первый шаг к исцелению – назвать феномены своими именами.

При этом мы не настаиваем на том, чтобы клиент рассказывал об опыте насилия, если он к нему не готов. Не подталкиваем к этому. Но при случае замечаем, например, если клиент сам рассказал на какой-то из встреч, что в его детстве был опыт насилия, мы не расспрашиваем, но при случае связываем в обратной связи какие-то моменты его поведения.

Мы упоминаем, что часто люди, перенесшие в детстве насилие, тоже могут проявлять такие симптомы: например, бояться близости, рвать отношения до того, как они перешли в серьезные.

То есть, мы говорим об опыте насилия, когда это уместно, и мы видим связь с текущим поведением и сложностями клиента и этим опытом. Но не настаиваем на подробностях и не расспрашиваем, если клиент не готов. Но со временем, безусловно, эта тема будет подниматься. И, поднимая ее раз от раза, мы даем клиенту переварить и усвоить, что об этом можно в принципе говорить. Даем ему сигнал, что мы, с одной стороны, не настаиваем, но, с другой стороны, готовы говорить на эту тему, что мы обладаем знаниями и опытом, чтобы ему с этим помочь.

Если клиент готов обсуждать эту тему, то в ответ на такую реплику психолога он может начать рассказывать подробности. А если не готов, то он сменит тему или продолжит говорить о чем-то важном для него. Тогда мы оставляем эту тему до следующего раза.

3.      Дать оценку происходившему

Мы не просто говорим, что это – инцест. Мы добавляем, что это – преступление со стороны родителей или взрослых. Это чудовищно. Это серьезная психологическая травма с далеко идущими последствиями.

Даже если инцест происходит под маской любви и нежности – это все равно насилие, использование под видом заботы.

Очень часто жертвы инцеста мучаются от сильнейшего стыда и вины. Им проще винить себя, это дает как иллюзию контроля, так и избавляет от невыносимого конфликта при мысли: как мой отец мог насиловать меня, если любил?

Работа по возвращению ответственности насильнику занимает обычно несколько лет. На сессиях мы раз за разом повторяем, что виноват исключительно взрослый. Ребенок ничем этого не заслужил. Насиловать детей – недопустимо.

"Мне было двадцать один, когда я влюбилась в своего начальника – зрелого мужчину старше меня на пятнадцать лет. Он был внимателен, любезен, ухаживал за мной, говорил комплименты. Я чувствовала себя особенной рядом с ним, он явно выделял меня среди других коллег. Мы стали задерживаться после работы допоздна. Он учил меня жизни, советовал насчет отношений с подругами и родителями. Никто не был так вовлечен в мои заботы, так явственно не занимал мою сторону.

Однажды он признался, что секса с женой у них давно нет, как и хороших отношений. Да и когда были, она никогда не могла дать ему то, чего ему хотелось больше всего на свете – оральных ласк. Конечно, я захотела сделать ему приятно, и даже сама предложила. Он смущенно отказывался, но я настояла, как и в тех случаях, когда оплачивала наши обеды, делала ночами его работу, дарила дорогие подарки.

Постепенно это стало привычным – минет после работы поздно вечером в его машине. У него всегда было мало времени, и очень много хлопот. Пятнадцать минут – максимум, затем он спешил к семье. Количество работы, которую он перекладывал на мои плечи, росло, а минуты, которые мы проводили вместе, все сокращались. Пока однажды он не объявил, что больше не может изменять жене, и наши отношения закончены. Это совпало с его увольнением.

Я не смогла без него жить и попыталась покончить с собой. Неудачная попытка самоубийства привела меня в кабинет к психологу. Я была в шоке, когда психолог сказала, что я веду себя как жертва сексуального насилия.

– Он не насиловал меня, никогда, – яростно спорила с ней я, – он всегда был вежлив и ласков, даже голоса не повысил ни разу. Он ничего не заставлял меня делать, я сама хотела.

– Разве ты хотела делать ему минет? Ты с трудом про это говоришь, бледнеешь, покрываешься красными пятнами, голос замирает.

– Нет, меня тошнило при одной мыли, я не могла никак избавиться от омерзительного вкуса, сколько бы ни полоскала рот, ни чистила зубы.

– То есть, на самом деле ты не хотела.

– Просто я знала, что, если я не предложу, он расстроится и сразу уедет, и мы долго не станемся с ним наедине. А мне это было необходимо!

– Он тонко манипулировал тобой, вынуждая тебя это предлагать.

– У нас были отношения, любовь!

– Когда любят – не используют другого, перекладывая на него свои рабочие обязанности, выманивая деньги.

– Просто у него были платежи по ипотеке, он говорил, что потом обязательно отдаст.

– Отдавал?

– Нет, никогда, а мне было неудобно напоминать.

– Какой ты чувствовала себя рядом с ним?

– Ненужной, неважной, последней в списке приоритетов. Несчастной.

– Разве так ощущают себя рядом с теми, кто тебя любит?

– Я не знаю… Наверное, нет.

Я хотела понять, как я могла пасть так низко – позволить себя использовать, верить в сказки про любовь. Я ненавидела себя за то, что нуждалась в его внимании и тепле. Где была моя гордость? Почему я не могла развернуться и уйти навсегда? Просто я не заслуживаю хорошего отношения. Я не настолько ценна, чтобы меня уважали, считались со мной. Не очень красива, хотя и трудолюбива".*

4.      Вернуть ответственность

Очень часто жертвы инцеста и сексуального насилия винят во всем себя. Мы уточняем, что в этой беде не было их вины. Им не за что себя ни ругать, ни стыдить. Понятно, что они это делают, так работает эта травма. Но держать себя в руках и не домогаться ребенка – на сто процентов ответственность взрослого. Ребенок ни в чем не виноват. Он слишком мал, чтобы понимать, что происходит. Его не станут слушать, если он попытается это регулировать. Обычно детям не верят. Часто у них нет нужных слов, чтоб объяснить, что с ними происходит.

Никогда и ничего не может сделать ребенок, чтобы его изнасиловали. Даже если он кокетничает, делает вид, что ему нравятся домогательства, предлагает сам. Это всегда результат манипуляции и страха ребенка. Он может быть в ужасе, потому что ему внушили, что он может потерять значимого взрослого.

"Со мной что-то не так, раз такое случилось со мной".

Ребенок может бояться, что его отвергнут, сочтут грязным, плохим, испорченным. Он и правда так себя чувствует.

"Вдруг мама расстроится или не выдержит. "

"А если мама примет сторону отца (дяди / брата / учителя, и т.д.) "

"Или обвинит во всем меня. Не поверит. Посмеется. "

Дети боятся унижения, насмешек, еще большей душевной боли, отвержения, наказания. Они не хотят верить, что папа может причинить им намеренный вред.

Мы рассказываем об этом клиенту. Он не был виноват. Вся ответственность лежит на насильнике. Обязанность взрослых – регулировать свое половое влечение. Не допускать, чтобы дети из-за него страдали. Взрослые могут заниматься сексом с другими взрослыми, мастурбировать, смотреть порнографию, пойти на психотерапию, что угодно, но не трогать детей.

Клиенты обычно долго остаются в острых чувствах вины и стыда, обвиняют себя. Мы принимаем их в этих переживаниях, поддерживаем, но по капле добавляем:

– Да, ты так это переживаешь, но твоей вины в этом не было и не могло быть. Вся ответственность – на взрослых. То, что они делали – было недопустимо.

Мы не устаём повторять, что ответственность за сексуальное насилие и инцест всегда лежит на взрослом и никогда на ребёнке. Никогда и ничего не может сделать ребёнок, чтобы заслужить или оправдать насилие над собой. Взрослый должен был остановиться. Взрослый не должен был вступать с ребёнком сексуальную связь. И мы отдельно это подчёркиваем, так как очень часто жертва инцеста испытывает стыд, вину и ощущение своей плохости. Нам придётся много работать с этими чувствами. Они будут подниматься снова и снова. И мы будем снова и снова говорить:

– Да, ты чувствуешь стыд и вину. Но стыдиться и испытывать вину должен не ты, а насильник. Должны твои родители, которые это допустили, а не ты. Ты ни в чем не виноват. Но теперь ты живёшь с последствиями. Этот опыт был, и теперь тебе с ним жить. Это не твоя вина. Это твоя беда. С тобой случилась трагедия. Это катастрофа. Это преступление, совершенное против тебя.

5. Прожить чувства

Тема насилия вызывает море очень сильных чувств. Обычно они подавлены или вытеснены. Если клиент готов их проживать, это означает, что уже пройдён большой путь в терапии. Обычно сначала, когда люди об этом говорят, их речь может быть механистична и безэмоциональна, словно они роботы или дикторы новостей. Так работает защитная реакция психики – диссоциация. Чувства, связанные с этой травмой, настолько сильны и непереносимы, что психика их отщепляет. Остаются только мысли и слова. Человека не чувствует ничего, будто он мёртвый заживо. Это состояние может длиться годами. Это нормальная фаза работы.

Постепенно в терапии клиент испытывает разные чувства, связанные с опытом насилия, и проживает их. Психолог поддерживает это, создает безопасное пространство.

Часто, когда клиенты не могут говорить о своих чувствах, или ничего не чувствуют, психолог рассказывает им о том, что они могли бы чувствовать. Например, он говорит:

– В такой ситуации ребёнок мог бы испытывать ужас, боль, беспомощность, отвращение, стыд.

Это помогает клиентам немного соприкоснуться с вытесненными чувствами.

То, что они говорят, что ничего не чувствуют, не значит, что они забыли или им все равно. Скорее, это говорит о том, что психика вытесняет непереносимые эмоции. И одна из задач психолога потихонечку напоминать клиенту о том, какие чувства он мог бы испытывать, протаптывать к ним дорожку.

Часто, если клиент вытесняет чувства, они могут быть очень сильны в контрпереносе. Например, если психолог испытывают не характерные для себя чувства, возможно, это чувства клиентов, которые он испытывает через контрперенос. Это повод обратиться на супервизию.

Если психолог чувствует глубокую беспомощность, слушая рассказ клиента с инцестом, возможно, это та беспомощность, которую испытывал сам клиент в детстве. И можно это ему вернуть, сказав:

– Страшно представить, до чего беспомощным вы могли чувствовать себя в такой ситуации.

Это поможет психологу справиться с этим бессилием. А клиентам поможет лучше осознать свои чувства.

Если психолог чувствует с клиентом, рассказывающим ему об инцесте, что он не знает, как с ним работать, возможно, это то, что чувствовал клиент, будучи ребёнком, когда он не знал, как ему быть в ситуации регулярного насилия над собой.

И так же можно это вернуть, сказав с глубоким сочувствием:

– Конечно, ребёнком вы не знали, как вам быть, как защитить себя, как пережить этот ужас.

"Я завидую раскованности, сексуальности, возможности нырнуть в захлестывающий поток страсти. Той, что может слепо отдаться, раскрыться, утонуть в вожделении. Жаждать обладать и дарить, перемежать нежность и пыл, возбуждаться и наслаждаться своим телом и телом партнера. Для меня это все невозможно. Я бы хотела просто ни о чем не думать во время секса, хотеть его, радоваться ему. Но я не способна на это.

Меня сковывает стыд, леденит ужас, влечение умирает, едва зародившись. Насильник тут же врывается в воспоминания моего тела – это его руки на моих бедрах, его губы на моей груди. Я знаю, что я в постели с любимым мужчиной, который в жизни не причинил мне вреда. Но это знание тонет под безмолвным криком моего тела, которое сжимается и корежится. И хочет только одного, чтобы его оставили в покое. Тело помнит предательство. Тело хранит всю боль прошлого. У него украли способность наслаждаться любовью".

"Я завидую тем женщинам, которые владеют своей сексуальностью, обладают властью над тем, что они могут нравиться мужчинам и управляют этим. Я думала, что истинная сексуальная женщина – это роковая красотка в обтягивающем платье с глубоким вырезом на пышной груди, ярко-алой помадой, смелым макияжем и красными высокими шпильками. Распущенные волосы, низкий голос с хрипотцой, томный взгляд.