Разбивая лёд молчания. Особенности работы психолога с жертвами инцеста и сексуального насилия

Хроническая привычка подавлять свои естественные импульсы распространяется и на остальные сферы жизни. Девочке чудовищно плохо, когда с ней занимается сексом отец, но прекратить это она не может. Ей остается только терпеть, пока он не закончит.

Она не чувствует себя ценной, ведь он абсолютно не считается с ее потребностями или желаниями. А заботиться о себе гораздо труднее, если считаешь себя отбросами.

"Только, когда у меня начинает болеть спина, я осознаю, что сидела все это время в крайне неудобной позе. Я застываю, замораживаюсь, время замирает, я тону в прострации. В гостях или среди людей я сажусь на кончик стула. Мне страшно и тяжело пошевелиться, поменять положение, даже если ноги затекли. Я стараюсь не совершать лишних движения, быть незаметной. Привлекать к себе внимание – опасно. Если отец замечал меня, он мог возбудиться и потащить в спальню".

Проломанные границы

Инцест – грубейшее вторжение в другого человека, на всех уровнях: и тела, и чувств, и безопасности. Ребенка раздевают, внутрь него проникают, его чувства игнорируют, его границы беспощадно уничтожают. Ему запрещают сопротивляться, злиться, плакать, протестовать, отбиваться, убегать. Ему можно только молчать, терпеть, слушаться. Его стирают как личность, его используют как объект.

Не всегда инцест происходит жестоко и прямо, когда родственник насилует ребенка. Чаще размывание границ происходит постепенно. Например, ребенок растет в богемной среде и даже не знает, что такое норма.

"Отец любил ходить по дому голым, говорил, это полезно для кожи. Они с матерью предпочитали нудистские пляжи. "Быть ближе к природе – наслаждение", – говорили они, – "такая свобода!""

"Я все детство спал с матерью в одной кровати. Отцу нужно было высыпаться перед работой, а я часто болел, был нервным и чувствительным. Сначала было немного неловко скрывать от нее утреннюю эрекцию. Но она щекотала меня, поддразнивала и уверяла, что раз я вышел из нее, то ничего нового она не увидит".

"Маме было одиноко, когда отец уезжал в командировки, она не могла заснуть, если была одна в кровати. Она звала меня, и я приходила к ней, чтобы она успокоилась. Весь вечер я нежно держала ее за руку, пока ее дыхание не становилось спокойный и ровным. Она не стеснялась меня, советуясь насчет пластики груди, новых бюстгальтеров или обильных месячных".

""Похотливое животное", – неизменно называла отца мать. Он смотрел порно, не смущаясь своей десятилетней дочери рядом, по дому всюду были разбросаны похабные журналы. Каждый вечер я слышала крики матери, стонущей под ритмичный скрип пружин. Нередко они даже не удосуживались закрыть дверь спальни или ванной. Я затыкала уши и отворачивалась, проходя мимо, но избежать этого не могла"".

Когда дети из таких семей вырастают, они и сами могут невольно нарушать свои или чужие границы, ведь их или не было в детстве, или они были жестко проломлены. Бывает, они долго открывают для себя, что же такое норма.

Если они не проходят психотерапию, то будут и сами размывать чужие границы или не замечать их, нехотя нарушая.

Если опыт насилия был жестоким, люди могут закрываться от близости и доверия, не подпуская к себе никого. Их границы тверды и многослойны. Если они жили в размытых границах, то могут, наоборот, чрезмерно рано рассказывать малознакомым людям интимные подробности о себе. Пускать к себе слишком глубоко и так же вторгаться в чужие границы, не подозревая, что они вообще существуют.

Психосоматика

Если человек может прожить чувства, возникающие после кризисной ситуации, принять себя в них, поддержать, это самый лучший способ с ними справиться. Выраженные чувства отпускают. Если же это невозможно, то подключается тело, беря на себя функции защиты или проявления симптомов.

Например, у женщин, подвергшихся сексуальному насилию, нередко возникают разные сложности, связанные с гинекологией. Молочница, вагинизм, аноргазмия – все это не позволяет ей заниматься сексом с партнером, которого она бессознательно воспринимает как родственника. Ей трудно прямо отказать ему, и в попытке избежать повторения инцеста, она болеет, легализуя отказ.

Если женщина чувствует себя неуверенно, нервничает накануне важного выступления или боится идти на свидание, у нее может развиться синдром раздраженного кишечника. Так она избегает неприятных переживаний, ссылаясь на нездоровье.

Если педофил принуждал девочку к минету, у нее в дальнейшем могут хронически воспаляться миндалины.

Часто у женщин, перенесших инцест, снижен иммунитет, подавлено настроение, они склонны к тревожным расстройствам и депрессиям. Все их защиты были пробиты на раннем уровне еще в детстве, что отражается на общем состоянии организма.

"У меня ужасный иммунитет. Очень слабый. Букет хронических болячек. Тонзиллит, гайморит, недавно добавился конъюнктивит. Ни один врач не может мне помочь. Ни традиционная медицина, ни гомеопаты. Полтора или два года лежала с субфебрильной температурой, хотя все анализы в норме. Вяло текущий воспалительный процесс. Жить можно, просто с каждым днем силы уходят на преодоление этого дискомфорта. Напоминая мне, что я не в порядке. Что моя попытка выстроить нормальную жизнь обречена на провал".*

Подавленная злость

Насилие порождает много злости. Это естественная реакция на нападение или нарушение наших границ. Но инцест душит любые проявления гнева в самом зародыше. Невозможно сопротивляться любимому отцу, риск потерять отношения с ним равен концу жизни. И вся лавина злости направляется на себя.

Слабость, нужда, потребность в любви и тепле, зависимость и беззащитность страшно злят человека, пострадавшего от инцеста. "Мир – несправедлив, люди – жестоки, никто не поймет и не защитит". Это понимание тоже не добавляет в жизнь радостных нот. Безвыходность ситуации порождает отчаяние. Зверь, запертый в клетке, подвергающийся издевательствам и унижениям.

"Если бы я могла выразить свою ярость, досталось бы всем: в первую очередь насильнику, его вообще стоило бы медленно расчленить. Родителям, которые не поняли, не почувствовали, не защитили, создали все предпосылки для ситуации использования. Окружающим людям, если они видели и подозревали, но не вмешались. Миру, где существуют исчадия ада – педофилы. Государству, недостаточно сурово карающему подобных преступников. Богу, допускающему настолько немыслимые страдания".

"После насилия она стала сама не своя. Срывалась в приступах раздражительности, и даже ярости. Могла взорваться, пока шла по улице, если начинал накрапывать дождик. Ей досаждали волоски, выбившиеся из прически, когда дул ветер. Громкие разговоры соседних прохожих. Неторопливо бредущие перед нами старушки. Все бесило.

Она могла начать топать ногами и ругаться, на чем свет стоит, из-за незначительной мелочи. Сумка спадала и спадала с плеча, пока она зашнуровывала ботинки. Не могла в ней найти кошелек. В автомате закончился ее любимое какао. Порой даже злые слезы наворачивались ей на глаза. Потом она извинялась, стыдилась за то, что не сдержалась".*

Гнев

Одним из признаков выздоровления от травмы сексуального насилия является гнев. Если сначала он сильно подавлен, то с течением психотерапевтической работы он все больше высвобождается. Злость дарит человеку свободу дышать и силу его голосу звучать, как в прямом, так и в переносном смысле. Она позволяет защищать себя, обозначать свои границы, останавливать неприятное. И это важно, так как молчаливая покорность жертв приводит к тому, что насильники уверяются, что им все сойдет с рук. Но если при первых признаках абьюза женщина дает понять, что она такого не потерпит, она остановит будущее насилие в самом начале.

Когда же девушка вспоминает о ситуациях инцеста в прошлом, она уже испытывает гнев на педофила, а не стыд, вину и ненависть к себе. Злость означает, что она ощущает себя ценной, понимает, что ничем не заслужила растления, что она, наконец, может позволить себе испытать справедливую и естественную ярость.

"Я хочу тебя убить! Как же я тебя ненавижу!

Как бы я тебя убила?

А вот как: схватила бы стул и ударила бы с размаху тебя по голове. Ты бы упал на пол, а кровь потекла бы по виску и испачкала волосы и ковер. Ты бы заплакал. Тебе бы было больно, обидно и страшно. И так тебе и надо!

Но этого мало. Еще я бы набросилась на тебя и задушила голыми руками. Навалилась бы всем телом, прижала твои руки и ноги к полу, а руками схватила мертвой хваткой за горло. И не отпускала, а только сжимала все крепче и крепче. Пока у тебя глаза не вылезут из орбит, на губах не запузырится пена, а из горла не перестанут вырываться предсмертные хрипы.

Тебе будет очень страшно и жутко, больно и ужасно плохо. Но никто тебе не поможет. Ты будешь совсем один, беззащитный, беспомощный и обреченный. Как я когда-то в твоих руках.

Ты умрешь. А я буду радоваться. Буду совершенно счастлива! Буду плясать на полу вокруг твоего бездыханного трупа и горланить во все горло победную песню.

Ты больше никогда не сможешь причинить мне боль.

Ты больше никогда не сможешь отвернуться от меня.

Не сможешь быть ко мне жестоким и злым.

Больше не сможешь издеваться надо мной.

Не сможешь смеяться, игнорировать меня, бросать меня и забывать.

Никогда не сможешь меня больше ранить.

Потому что тебя просто не будет. Тебя нет. И никогда не было. Разве это не чудесно?!

Какая же ты гнида! Мерзкая, злобная, отвратная тварь! Выродок, извращенец, холодное и эгоистичное порождение ада. Ты лживая, лицемерная гниль, падаль, отбросы, исчадие геенны огненной!"*

Провалы в памяти

У женщин, переживших сексуальное насилие, часто встречаются провалы в памяти. Иногда они не помнят целые десятилетия, особенно, если в детстве пострадали от длительного инцеста. Порой у них вытеснены сцены насилия, унижения, непереносимого страдания, черной ямы депрессии. У одних пропадают воспоминания, связанные с телом. У других исчезает чувствительность, они не воспринимают свое тело как часть себя, говоря о себе "я – голова на ножках".

Психика сильно истощается под наплывом одновременно разных сильных негативных чувств. Эмоции, причиняющие слишком острую боль, блокируются. Злость подавляется, как и отвращение. Восприятие своего тела снижается или вовсе отключается.

Но вытесненные сцены насилия, не прожитые, не выраженные, преследуют женщину, не давая ей вздохнуть. Стоит ей остаться одной в тишине, как поднимаются печаль и горе, жжет душевная боль, страшные образы неумолимо встают перед глазами. Постоянная тревога, настороженность, напряжение мучают ее, расходуя силы. Под воздействием различных триггеров сцены из прошлого вырываются на поверхность, затапливая ее беспомощностью и отвращением.

"Мне сложно связно рассказать историю своей жизни. Я путаю хронологию событий. Многие сцены просто стерты из моей памяти. Например, я не помню ничего, связанного с сексом. Не только с насильником, но и с другими мужчинами в моей жизни. Я помню факты, что занималась любовью. Но не могу вспомнить ни своих ощущений, ни чувств, ни последовательности действий. Хотя раньше могла. Насилие чудовищно искорежило мою психику. Я делю свою жизнь на две части с четким местом разлома – встреча с насильником".*

"Только на группе по работе с жертвами сексуального насилия я узнала, что, оказывается, я подвергалась инцестуозным домогательствам от всей своей семьи. Все детство. А выглядело все довольно невинно. Наверное. Так я раньше думала. Это такие громкие и страшные слова "инцест", "педофилы", их не относишь к своим родным. Даже к дядькам, пристающим к девочкам в автобусах. Но, пересматривая с этой точки зрения свое детство, я прихожу в такой ужас, что волосы на голове шевелятся.

На группе я поняла, как же важно об этом говорить. Мы словно вскрываем многолетнюю толстую ледяную корку стыда. Вспарываем его как ледоколы. Волны снежинок взметаются, в разломе показывается темная вода. А вода – это жизнь. Из заледеневших, заживо похоронивших себя, мы возвращаемся в мир. Мы слушаем истории других девушек, рассказываем свои, и это объединяет нас, наполняет жизнью, а многолетнее одиночество отступает".*

"Мой психолог называет инцест – "пирог с ягодами и толченым стеклом", – вроде и вкусно, вроде любовь, но ранит так, что вовек не вылечиться. Когда она мне об этом сказала, у меня внутри словно ящик Пандоры разверзся. Жутким воспоминаниям нет конца. Одно за другим они всплывают в памяти.

Мы с мамой часто отдыхали на нудистском пляже, она любила делать вид, что я – ее младшая сестра. А племянницы – словно наши дочки. Моя терапевт говорит, что так она лишала меня защиты как ребенка. Я становилась в глазах мужчин женщиной, рожавшей, познавшей секс, хотя была еще невинной девочкой. Помню, один из них положил руку на мою обнаженную попу. Я брезгливо ее стряхнула, но как же мерзко мне было! Какой беззащитной я себя чувствовала! И используемой".*

"Мы тоже ходили с мамой на голые пляжи. Мне было лет четырнадцать. Я рано развилась, грудь и попа были уже вполне заметные. Мимо шел мужчина и, увидев меня, остановился. Принялся откровенно разглядывать, улыбаясь во весь рот и чуть ли не пуская слюну. Мне было так стыдно, противно и страшно. Я очень злилась, но ничего не могла сделать. Как я ни прогоняла его, он только показывал мне большой палец, как он восхищен мной. И не уходил. Я судорожно одевалась, но все равно это занимало ведь какое-то время – ужасно. С тех пор я не люблю купаться и загорать, предпочитаю оставаться в одежде даже на пляжах".*

"Меня угнетает моя беспомощность и беззащитность. С тех пор, как на меня напал педофил, я всегда ощущаю напряжение. Везде среди людей. На пляже, в кафе, на улице. То подходят знакомиться, то пристают, то просто толкают. Могут и обокрасть. И как же я устаю от постоянной бдительности. Вечно на посту. Только дома я немного могу расслабиться. Но на самом деле, даже дома не до конца. И поэтому сон у меня поверхностный и мало восстанавливающий. И частая бессонница. Потому что нужно всегда бдить. Зло рядом. Зло – во мне".*

"Мама клала меня спать в одну кровать с собой. "Валетом" и под разными одеялами. Но я до сих пор не знаю, нормально это или нет. Трудно определить норму, когда с детства все границы размыты. А инцестуозных нарушений у нас было столько, в голове не укладывается. И чудится мне, что это тоже одно из них. Любовь и близость можно выражать и по-другому, не нарушая интимных границ".*

"Когда меня беспокоила молочница, мама не отвела меня к гинекологу, она вообще терпеть не могла врачей, хотя у самой медицинское образование, но не гинекологическое. Она заставила меня снять трусы, сама осмотрела и назначила лечение, которое, кстати, не помогло. Но как мне было стыдно, как не хотелось перед ней раздеваться, и как тошнило от ее комментария "Как у тебя тут все аккуратно". Боже, я не хочу от нее такого слышать!"*

"С близостью с мамой у нас не сложилось. Она врывалась в комнату, когда я переодевалась, с криком, что у меня прекрасная грудь. Подростком я комплексовала из-за того, что у меня рано появилась пышная грудь. Так она пыталась меня поддержать. Мне было так стыдно, что я в бешенстве захлопнула дверь ей в лицо. Она страшно оскорбилась и не разговаривала со мной несколько дней".*

Реакция семьи

Как бы ни ужасны были травмы насилия и инцеста, очень многое зависит от реакции близких взрослых. В случаях с инцестом и сексуальным насилием часто есть два компонента травмы: первый, что сам акт насилия произошёл. Это само по себе больно, страшно, стыдно и жутко.

Но второй и, может быть, даже более весомый фактор, это реакция близких взрослых.

Может ли ребёнок рассказать семье о нападении педофила? О том, что его изнасиловали, неважно, знакомый человек или незнакомый? Может ли он пожаловаться папе и маме, поплакать, поделиться своим горем? И что он услышит в ответ?

Утешат ли его? Поддержат ли? Поймут ли? Скажут ли, что он ни в чем не виноват? Что с ним случилась беда? Что они пойдут и накажут насильника?

К сожалению, чаще всего происходит совсем не так. В зоне риска нападения педофилов несчастные дети из неблагополучных семей. Их родителям нет дела до них. И чаще всего люди, пережившие акт насилия, не рассказывают о нём родителям ни в детстве, ни во взрослом возрасте.

Уже в раннем возрасте эти дети знают, что ничего хорошего из рассказа не получится. Они считают, и, чаще всего, имеют к этому веские основания, что им не поверят. Что их во всём обвинят, будут ругать, стыдить, наказывать, и что станет только хуже. Их отвергнут, заклеймят грязными и испорченными. Обычно в таких семьях у детей уже есть опыт, что всю ответственность за ошибки или недоразумения перекладывают на них. Дети уверены, что их не защитят, не выслушают, не поддержат. Кроме того, это стыдно и трудно переживать заново. И они молчат.

Иногда спустя много лет, будучи уже взрослыми и, вероятно, пройдя сколько-то лет терапии, они решаются рассказать о произошедшем когда-то насилии. В большинстве случаев они бывают жестоко разочарованы реакцией родных. Так как те отрицают:

– Что за чушь! Такого не могло быть. Ты все придумала. Тебе показалось.

Им трудно поверить:

– Зачем ты говоришь такие гадости про своего дядю / папу / дедушку? Что он тебе сделал? Зачем ты порочишь нашу семью?

После первого шока родные предпочитают вытеснить и забыть страшную тему:

– Не надо вываливать эту мерзость на нас. Давай больше никогда не будем об этом говорить.

Такая реакция ранит чувства пережившего насилие ещё сильнее. Его переживания обесценивают, не понимают, не поддерживают и не защищают, а только нападают и обвиняют, ругают, что только усугубляет уже нанесенную насильником травму.

Мать как соучастник инцеста

К сожалению, даже те дети, которые рискнули рассказать родителям о насильниках, редко встречаются с адекватной реакцией. Чаще всего мать отказывается верить ребёнку. Считает, что он хочет очернить отца, за что-то отомстить. Она не хочет терять отношения с отцом или не готова выяснять эту ситуацию и защищать ребёнка, и поэтому предпочитает игнорировать.

Часто насилие, особенно серийное, длится с молчаливого согласия матерей. Они могут делать вид, что ничего не замечают. Но обычно они в курсе или подозревают. Просто им слишком трудно или страшно иметь дело с этой проблемой. Они могут не знать, как быть. Бояться реакции мужа и предают ребёнка, молчаливо потворствуя педофилу.

Бывает даже, что мать знает о педофилии, об извращенных наклонностях своего партнёра, и подкладывает ребёнка ему, отдавая в жертву, чтобы партнёр остался с ней.

Всё это только усугубляет травму насилия. Ребенок испытывает чувство беспомощности, ощущение, что никто не может защитить. Ему некому пожаловаться. Некому ему помочь. Такая реакция близких так же усиливает чувство своей не ценности:

"Я никому не нужен. Меня никто не любит. Никому нет дела до меня, чтобы меня защитить или избавить от этого. Наверное, я очень плохой".

К такому выводу приходит ребёнок. Вырастая, он несёт эту модель отношений во взрослую жизнь, где выбирает абьюзеров, которые продолжают издеваться над ним и насиловать.

Проще думать, что мать ничего не знала, и не винить ее. Но на самом деле ответственность лежит как на насильнике, так и на его молчаливом сообщнике. Это тоже преступление. Отец мог бы не насиловать дочь годами. А мать могла бы прекратить насилие, если бы вмешалась. Но они оба продолжали свое черное дело.

Эмоциональная зависимость

"Кровь моя крупными каплями стекает из сердца и застывает на бумаге черными строчками. Запекшиеся рубцы души. И в сердце чистая, глубокая, постоянная боль. Никого нет. Эй! Отзовитесь хоть кто-нибудь! Ничего нет страшнее одиночества. Остается только сказать самой себе: "Держись! Мы выживем!"*

Каждый ребенок заслуживает любви и заботы просто по праву рождения. Он рождается крохотным и абсолютно беспомощным. Без любви и ухода ему просто не выжить. И он знает это, не разумом, а всей своей сутью, инстинктами. Если ребенка любить, отзываться на его потребности, уважать его желания и волю, он сможет постоять за себя, когда немного подрастет. Он жаждет любви и внимания, они ему необходимы для выживания.

Если же он растет в неблагополучной семье и получает мало любви, если она токсичная, извращенная, слитая с насилием, то голод по ней сжирает его изнутри. И тогда за крохи внимания он пойдет на что угодно, заплатит любую цену.

И, получая каплю ласки, он стремительно развивает зависимость. Каждый, кто проявил хотя бы немного участия, становится в его бессознательном заменой матери. "Наконец-то я нашел того, кто додаст мне все то, что я недополучил в детстве!" Конечно, это невозможно. Никто не сможет заменить человеку мать, никто не сможет утолить в настоящем его голод, который мучил его все детство. Психотерапия способна несколько снизить эту жажду, обрести другие способы наполнения жизни теплом и близостью.

"Сколько страданий я перенесла в юности. Как много усилий потребовалось мне, чтобы измениться и освободиться. Несколько лет психотерапии, когда я снова и снова отделяла фигуру первого мужа от фигур родителей. Теперь я ясно видела, как детская травма влияла на мои отношения с мужчинами. Когда они любили меня, я отвечала взаимностью, но спокойно и ровно, без страсти, надрыва, надлома. О такой любви не пишут в романах, так как она скучна и банальна, хотя именно это счастье, к которому многие стремятся.

Когда моя любовь стала неразделенной, стоило бывшему мужу порвать со мной и начать жить с другими, я воспылала к нему страстью. И так же насильник, недоступный, желанный, дразнящий. А почему?

С психологом я поняла: зависимость возникает, когда сначала сильно любили и давали много нежности, внимания и тепла. А потом резко перестали, и не было возможности это прожить: поплакать, позлиться, лучше всего, выразить свои чувства именно тому, кто перестал. Увы, это удается редко.

И вот я на крючке. Уже знаю этот вкус, вижу желаемое, кажется, руку протяни, но остается недосягаемым. Тот, кто обладает столь желанным, почему-то не дает, хотя раньше давал.

И тогда может возникнуть идея стараться ради любви. Заслужить любовь снова. Вернуть тепло и внимание. Тогда страшно конфликтовать и противостоять, спорить, отстаивать себя и выражать негативные чувства.

В попытках оставаться хорошей, милой, уступчивой я все больше теряла себя. А главное, это все равно не работало. Невозможно вызвать любовь. Люди либо любят меня, как есть, любо не любят. Невозможно повлиять на свои чувства, а уж на чужие – тем более. Это иллюзия, что, стараясь и пытаясь быть хорошей, можно получить любовь.

Чем больше уходишь от себя настоящей, тем меньше шансов на свою жизнь.

Психолог показывала мне, как корни моего детства пустили эти ростки. В младенчестве моя мать страдала послеродовой депрессией, сильно болела и не могла заботиться о новорожденной дочке. Отец носил меня на ручках, успокаивал, кормил из бутылочки и менял пеленки. Для меня образ отца стал равен ощущению любви, ласки, заботы и наслаждения близостью с другим человеком. А когда мне исполнился год, отец начал работать гораздо больше, и мне наняли няню. Мать осталась ко мне холодной и равнодушной, а отец стал желанным, но недоступным. И с тех пор тот, кто был рядом, вызывал у меня благодарность за тепло и ответную любовь, но только к тому, кто не отвечал взаимностью, вспыхивала истинная страсть.

Благодаря многим годам работы с психологом мне удалось до какой-то степени утолить внутреннюю тоску и жажду любви. Я училась заботиться о себе самостоятельно, освобождаться от разрушительных отношений. И в самой глубине души, не признаваясь никому, еще хранила крохотный огонек упрямой надежды. Найти достойного спутника жизни, с которым была бы и любовь, и страсть, и счастье".*

Если женщина не может жить без мужчины – это не отношения на равных. Он тогда ей не партнер, а кто-то, заменяющий отца или мать. Тот, кто дает ей ту любовь и близость, которых не хватило в детстве.

Конечно, все вырастают, уходят из родительской семьи и женятся, любят друг друга. Это не плохо, если мы порой воспринимаем партнера как родителя. Иногда он, иногда она, тогда есть баланс. Но если в основном любовь, которую она получаешь от него, ближе к родительской, то постепенно секс исчезает. Заниматься сексом с родителем – инцест, он табуирован почти во всех культурах. И наше бессознательное убирает влечение.

"Мы поссорились. Не помню, почему, из-за какой-то мелочи. Я ужасно расстроилась. Душевная боль истязала меня. Никто меня не любит. Никому я не нужна и не интересна. Я думала, мы – пара, близкие люди, доверяющие друг другу все. Наивная. Глупая маленькая девочка. У всех своя полноценная жизнь. Только я одна. Я так хотела быть с ним. Его тепло, нежность, мудрый взгляд. Увы. Я тосковала и терзалась. Я горько расплакалась. Я безмерно его любила. И отчаянно в нем нуждалась. Мне было очень стыдно. Неравенство наших отношений глубоко уязвляло меня. Я решила больше ему не звонить, дождаться инициативы от него".*