Разбивая лёд молчания. Особенности работы психолога с жертвами инцеста и сексуального насилия

Последствия насилия в сексеУжас перед близостью

Инцест – травма близких отношений. Ядро травмы в нем в том, что насилует и использует самый дорогой и близкий человек. Соответственно, именно близость впоследствии внушает сильнейший ужас. Жертвам инцеста бывает проще вступать в поверхностные формальные сексуальные отношения, где им не угрожает близость. Любовные отношения без обязательств, короткие связи, случайные встречи. С посторонними людьми возможно испытать и возбуждение, и желание, и наслаждение. Но чем ближе становится человек, тем больше страхов рождается в душе у изнасилованного:

"Я люблю, я завишу и нуждаюсь, я не смогу бросить того, кто становится так важен. И тогда он получает надо мной огромную власть. И может воспользоваться мной. Вдруг он будет принуждать меня к тому, чего я не хочу, а я не смогу уйти".

Поэтому они часто или рвут отношения, где зарождается близость, или состоят в отношениях на большой дистанции. Делают вид, что им никто не нужен и не важен. При намеке на эмоциональное сближение прячутся внутри себя, отгораживаются. Обесценивают и чувства, и поступки, показывающие привязанность.

В близких же отношениях у переживших инцест часто пропадает влечение. Оно блокируется психикой, так как инцест табуирован во многих культурах, секс с родственниками запрещен. И если любовь и близость с партнером напоминают отношения с родителями, ассоциируются с нарушением этого запрета, влечение исчезает.

"Она измучалась от одиночества, его затхлого горького пыльного привкуса. Ее тело жаждало невинной ласки, чтобы обняли, погладили по плечу. Но согласиться пригласить в свою жизнь мужчину – означало открыть ворота души, запертые на тяжелые замки. Оказаться голой перед ним, показать свое тело, свои комплексы и странности. Снова стать уязвимой, беззащитной, опять впустить в свое тело другого. Это казалось слишком опасным, до смерти пугало, тревога взлетала до небес. Что, если он так же будет издеваться и унижать ее? Что, если она горько пожалеет, решив довериться?"

Сложности с сексом в близких отношениях

Партнеру изнасилованного человека приходится тоже очень трудно. Он видит внутреннюю борьбу своего любимого, ощущает, что тот то хочет, то не хочет близости. Партнеру тяжело ощущать себя в роли насильника, когда влечение внезапно пропадает. Трудно быть инициатором секса. Непросто дожидаться, пока жертва насилия захочет ласки. От партнера требуется много чуткости, бережности и готовности идти навстречу.

Жертве сексуального насилия приходится тяжко по-своему. Ее мучает вина, что она – не лучший сексуальный партнер, если отказывает любимому в близости. Жгучий стыд, что она такая израненная и "поломанная", что ей не стать "нормальной". Ужас перед сексом, отвращение. Сомнения, не насилует ли она себя сама, уступая в желании секса. Ей очень трудно разобраться в собственных ощущениях: она одновременно и хочет, и не хочет секса и партнера. Желание и отвращение сменяют друг друга так быстро, что она за ними не успевает.

Многие вещи в сексе после насилия становятся триггерами. Иногда это определенные слова, стоны, часто – звуки или запахи, например, спермы, мужского пота, ощущение липкости на пальцах. Порой это что-то не связанное с половым актом: подогрев сиденья в машине, ощущение струй, бьющих в спину в джакузи, стекающие по телу струйки воды после душа.

"Насильник исковеркал мою жизнь, искалечил психику. До него я была свободной. Хорошо чувствовала свое тело и могла остановить мужчину в любой момент. У меня было на это естественное внутреннее право и ясное понимание своих желаний. Мое тело и голова были едины.

Когда у меня завязывались отношения с мужчиной, я была спокойна и уверена в себе. Мы могли ласкать друг друга, даже почти обнаженными, но к сексу я не переходила, если не чувствовала, что пока не хочу. И я могла остановить парня в любой момент. Даже если он уже снимал трусы и бежал за презервативом. Или раньше. Когда я чувствовала, что еще не готова. Внутри меня была граница, порой я и сама не знала, где она. Но когда парень ее переходил, я понимала это однозначно. Изнутри. И останавливала его.

Я могла себя защитить. И ощущала внутри себя полное право отказать, даже жесткими методами.

После сексуального насилия, символического инцеста с начальником я сама потеряла способность ощущать свое тело. Изнутри меня больше не идет ясных сигналов. Границы больше нет. Я не могу понять, что у меня внутри. Теперь там все поломано, искорежено, нарушено. Болит, воспаляется. Пепелище. Разруха войны. Дым, огонь и кровь.

Когда я хотела секса, начальник называл меня нимфоманкой. Насколько же нужно быть нарушенным, чтобы сказать такое молоденькой девочке, только недавно открывшей прелесть своей сексуальности. Ей всего лишь хочется исследовать, испытывать себя, открывать этот дивный мир чувственности и наслаждений. Как скоро он становится пропитанным стыдом, виной и отвержением.

После насилия я потеряла контакт со своим телом, теперь у меня в голове хаос. Когда я в постели с мужчиной, я не знаю, что чувствую и чего хочу. Вроде он меня возбуждает. Или я должна возбуждаться? Но я не могу по указке.

Он этого хочет? Конечно, он хочет. Я не хочу ему отказывать.

А сама я хочу секса? Вроде нет, но вроде и да. Хотела, а потом через минуту нет, а потом снова да. Все сложно. Очень запутанно. И мучительно.

К возбуждению примешивается стыд, вина, принуждение. А принуждение – это уже насилие. Насилие над собой. Что самое страшное сделал со мной насильник? Он сделал так, что теперь я насилую себя сама.

И как теперь быть? Желания противоречивы. Я люблю мужчину, с которым я в постели. И хочу с ним близости. Но, например, мой мощный триггер – запах спермы. Он вызывает во мне сильнейшее отвращение. Почти до рвотных позывов.

Но отказывать любимому не хочется. Я переживаю. За нашу сексуальную жизнь. За то, что он уйдет от меня, если секса не будет. Но заставлять себя, принуждать – означает, снова насиловать себя. А я клялась себе никогда больше так не поступать".*

Отщепление возбуждения

Одни жертвы инцеста вытесняют возбуждение, превращаются в застывшую куклу, отключая все ощущения. Такие люди описывают воспоминания, как они взлетали к потолку и сверху наблюдали за действиями развратника, словно отделяясь от своего тела. Вырастая, они не ощущают границ своего физического тела, позволяя делать себе больно и неприятно.

Также они нечувствительны к использованию и эксплуатации себя психологически. Часто у них заниженная самооценка, депрессия, тревожные и диссоциативные расстройства. Им трудно испытывать возбуждение и удовольствие в сексе, он для них скорее неприятная обязанность или необходимость. Они одеваются скромно, не обнажаются на людях, стараются не привлекать к себе излишнего внимания.

"После насилия я потеряла возбуждение. Я могу возбудиться, когда смотрю или читаю эротическую сцену или если мы с любимым мужчиной вместе, но не в постели. В безопасном месте, где точно не будет секса – на людях, например. Но стоит нам оказаться в спальне – мое возбуждение просто отрезает. Его больше нет и вызвать его невозможно. Можно пропустить прелюдию, которую я раньше очень любила. Перейти сразу к половому акту. Непременно со смазкой, ведь у меня там всегда сухо. Сам секс мне нравится. Особенно оргазм. И вот оргазма мне хочется достичь. Но я тоскую по тем временам, когда возбуждение было моим в полной мере. По ночам, полным ласки, страсти и томления. Хотеть, но оттягивать момент наслаждения.

Часто после секса у меня воспаляются половые органы. Молочница или еще что-то. Быстро натирает, все опухает и краснеет, беспокоит и болит. Насчет этого тоже приходиться напрягаться. Соблюдать тщательно гигиену – никакого спонтанного секса – непременный душ до и после. И чтобы сам половый акт был недолгим. И то это не гарантирует, что воспаления не будет. Так что еще пару дней я хожу и внимательно к себе прислушиваюсь – как ощущения?

Словно мне нельзя заниматься сексом и получать оргазм. А если я нарушаю запрет – то должна быть наказана. Хотя бы психосоматикой".*

Отщепление отвращения

Другие "отрезают" отвращение, могут вступать во множественные неразборчивые половые связи, носить вызывающую одежду, обнажающую их тело, вести себя нарочито раскованно и сексуально. Они могут ставить на аватарки в социальных сетях фото себя обнаженных или в призывных позах. Экспериментировать с сексом, делая даже то, что им на самом деле не нравится или больно. Практикуют промискуитет.

Их идея в том, что за любовь нужно платить, позволяя другим использовать свое тело. И они сами предлагают это, в тайном ужасе, что иначе с ними никто не захочет остаться. Они так же не чувствительны к тому, что другие могут нарушать их границы.

Их соблазнили, совратили в детстве, и теперь они соблазняют сами, не зная других способов быть в отношениях.

"В теме детства меня ждут бездны. И отец, и мать, и бабушка домогались меня, нарушали мои границы инцестуозным насилием. Я равно выучила, что, только заплатив эксплуатацией своего тела, можно получить крохи тепла и внимания. И во время секса все это поднимается во мне. И получается, что продолжать секс – воспроизводить детские отношения – означает снова подвергаться инцесту. Лучше уж совсем без секса. Но тогда и без отношений. А я столько лет провела в глухом одиночестве, что порой нестерпимо хочется выть".*

Противоречивые чувства к насильнику

Самое сложное в работе с жертвами инцеста и сексуального насилия – противоречивые чувства к насильнику.

С одной стороны – ощущение, что используют, причиняют ужасный вред, делают что-то очень плохое, разрушают. Но невозможно злиться на любимого и дорогого человека, тем более, взрослого, облеченного властью. Родитель, учитель, старший родственник. Ребенок думает, что взрослый знает лучше, доверяет ему.

Ребенка сковывает страх, что, если протестовать – его отвергнут, засмеют, не поверят. Обвинят, сочтут испорченным, больше не будут любить. Дети боятся, что так к ним отнесется не только сам насильник, но и другие родственники. Жертвы инцеста ощущают себя заклейменными, бесповоротно ущербными. И верят, что теперь от них все отвернутся, если они расскажут.

Также очень мешает стыд. Насильник вторгается в интимную зону, он трогает вагину, анус, пенис. Многим детям непривычно и неловко даже называть эти части тела, не то, что подробно описывать, что именно с ними делали.

Кроме того, многие насильники специально запугивают своих жертв.

– Если ты кому-то расскажешь, я тебя убью / убью твою маму / тебе никто не поверит, а поверят мне / над тобой будут смеяться / никто не захочет с тобой дружить / если кто-то узнает, какие плохие вещи ты делал, тебя осудят, отвергнут.

Другие идут через манипуляции чувствами, сначала намеренно привязывая к себе жертву, притворяясь, что любят, и выделяют среди других. А затем растлевают и насилуют, сковывая ребенка страхом потерять "любовь" и расположение насильника.

– Ты для меня – особенный.

– У нас с тобой любовь, но это секрет.

– Только ты меня понимаешь, только тебе я доверяю, только тебя люблю.

Многие пытаются запутать и смутить жертву. Обманывают, уверяя, что так и выглядит любовь:

– Ты теперь взрослый / ты же этого хочешь / тебе же приятно.

Дети ощущают, что происходит что-то жуткое и неправильное, но не могут сами разобраться в водовороте своих чувств. Они вроде любят насильника, им бывают приятны его прикосновения, пока он гладит по спине или по голове. Но вот он заставил снять трусики, и сразу же возрастает дискомфорт. Но ребенок не в силах провести границу и сказать – "по голове мне нравится, а в трусах меня не трогать". Вернее, он бы и сказал, да только педофил не станет слушать.

Грань между невинной лаской и сексуальным подтекстом в прикосновениях очень тонка. Даже взрослым порой трудно ее соблюсти. Дети же не способны разобраться в этих нюансах, но всегда чувствуют, когда их сексуально эксплуатируют. И это оставляет в их психике глубокий разрушительный след.

Пока педофил удовлетворяет себя, развращая ребенка, ребенок испытывает гамму сильнейших чувств. Любовь, ярость, желание, стыд, гордость, что его выбрали. Страх, что отвергнут, ужас, что теперь он плохой и грязный, тревогу, что он разочарует насильника. И все это одновременно. Конечно, у детской психики нет ресурсов с этим разобраться.

И тогда происходит расщепление. Непереносимые чувства вытесняются, подавляются и отрицаются, продолжая мучить из бессознательного.

"У нас свидание в кафе с моим начальником, старше меня на 15 лет. Едва мы успеваем сделать заказ, как у него звонит телефон, и он, извинившись, резко уходит. Я остаюсь одна за столиком, брошенная любовница. Мне приносят десерт. И счет на внушительную сумму. Но кусок не лезет мне в горло. Аромат какао вызывает тошноту. Я сижу, отвернувшись к окну, во рту кислый вкус предательства и обиды. И горькие слезы жгут глаза. Так я сижу долго, не двигаясь, чтобы не пролить горе, заполняющее меня изнутри до краев.

Я знаю, кто ему позвонил. Его бывшая. Только к ней он бежит, как собачка по первому зову. Ей стало одиноко или грустно в праздник влюбленных, и она дернула его, как кукловод.

А он – кукловод для меня. Я – его сломанная нелюбимая кукла. Мне можно оторвать руки или ноги, выколоть глаза, оттаскать за волосы. На мне можно вымещать боль, обиду, злость. Я все стерплю. Ведь мне некуда деться. Я крепко застряла в его сетях, прилипла, запуталась, потерялась. Он пауком крадется ко мне, чтобы высосать из меня жизнь. И мне не уйти, даже если бы не было паутины".*

Причины отсутствия злости на насильника

Поскольку у жертвы инцеста много вины, она не может разозлиться на насильника:

"Раз я виновата, раз я такая плохая и испорченная, я должна быть наказана. И злиться я могу только на себя. Если позволю себе разозлиться на агрессора, я поставлю под сомнение все эти аксиомы. И тогда получится, что я не заслужила этого ужаса, тотального разрушения моей жизни. Я попала в жуткий переплет ни за что. Ничего не сделала плохого, но моя жизнь в руинах".

Такие мысли вызывают много бессилия и ярости. Очень тяжело переживать беспомощность и невозможность себя защитить. Горе и боль от этого огромны.

Кроме того, всеобъемлющие стыд и вина разрушают самооценку и способность критически мыслить. Предательство доверия и жестокое использование подрывают опору на себя: теперь очень трудно считать себя хорошей, достойной уважительного и бережного отношения. Злость подразумевает ощущение своей ценности: "со мной так нельзя, я не позволю себя обижать, я заслуживаю лучшего отношения".

Но жертва инцеста лишена этой опоры, именно эта база уничтожается одной из первых при сексуальном использовании.

Жертвы винят себя в том, что сами хотели близости, соблазняли насильника. Также обвиняют себя, что не смогли уйти, разорвать мучительную связь. Ответить "нет", отказаться от крох "любви", побороть свою слабость и зависимость. За свою нужду, за то, что предали свое тело и душу, не дав отпора насильнику. За годы молчания, за то, что до сих пор общаются с насильником, словно ничего не случилось. Список может быть бесконечен. Но жертвы насилия склонны во всех бедах винить исключительно себя.

"Это не было изнасилованием, я же сама предлагала, я согласилась на все это. Да, иначе он бы меня бросил, а я бы этого не пережила, но это ничего не меняет. Мне было больно в этих отношениях, я чувствовала себя униженной, ненужной, не ценной. Но ведь не бывает любви, где все было бы идеально, и все всегда счастливы. Всегда нужно в чем-то уступать, терпеть, искать компромиссы. Просто я недостаточно красива, умна, интересна, чтобы он мной дорожил. Я мало читала, чтобы ему со мной было интересно. Я была слишком требовательной, молодой, глупой".

Также им очень свойственны беспомощность, тревожность, функциональное отношение к себе. Они часто испытывают сложности с доверием и склонны подавлять свои эмоции. Им хочется быть удобными, также им трудно определять, где проходят их личные границы.

Ярость и разворачивание ее на насильника

Со временем клиенты из переживания боли и горя переходят к злости и ярости. Большим поворотом в работе является тот момент, когда удается развернуть эту ярость к насильнику. Первое время, и это может быть долгим периодом, клиенты склонны обвинять себя.

– Я соблазнила отца, я хотела его любви.

– Я не отказала начальнику, я боялась потерять работу.

– Я не останавливала мужа, когда он хотел секса, а я – нет, ведь я не хотела развода.

Мысль, что "это все из-за меня" мучительна. Инцест и сексуальное насилие порождают бездну токсического стыда. Жертвы ощущают себя прокаженными, заклейменными, выброшенными из общества. Лишенными привилегий. Недостойными. Испорченными, извращенцами, грязными и плохими. Они склонны бичевать себя. Мы принимаем их чувства, но говорим, что виноват насильник:

"Тебе пока еще трудно развернуть злость на насильника, проще обвинять себя".

Мы спорим с обвинением себя, аргументируем, объясняем, что они не виноваты, и ярость направляется на насильника, а не на клиента.

Используем ярость для защиты себя от дальнейшего насилия.

Часто жертвы насилия страдают от выученной беспомощности. У них отобрали право говорить "нет", защищать границы своего тела, в том числе, интимные, говорить о своих желаниях и нежеланиях. Мы постепенно возвращаем это право.

"Ты всегда имеешь право остановить другого".

"Тебе не нужно во всем соглашаться, поддаваться, если ты этого не хочешь".

"Ты имеешь право на отказ. Это твое тело".

"Ты имеешь право ничего не объяснять".

Мы используем ярость, чтобы навсегда прекратить насилие.

"Нет, ты меня больше никогда не тронешь".

"Тронь меня, и ты пожалеешь".

"Стоп!"

"Прекрати!"

"Остановись!"

"Больше никто никогда такого со мной не сделает. Я этого не допущу".

Учим распознавать свои желания. Часто они спутаны, клиенты одновременно испытывают противоречивые чувства и побуждения.

Крайне важно для исцеления, чтобы жертва насилия встретилась с адекватной реакцией на случившуюся трагедию. Чтобы ей сказали:

– Ты ни в чем не виновата. Это катастрофа. Как жаль, до чего ужасно, что это случилось с тобой! Ты ничем этого не заслужила. Ты очень хорошая. Ты достойна любви. Ты такая же чистая и прекрасная, и твое тело, и твоя душа, как и до насилия. Насильники и их пособники виноваты. Это преступление. И вся ответственность лежит на взрослых. Ты ничего не сделала, чтобы это заслужить. Они должны понести наказание.

"Насильник! То, что ты сделал со мной – бесчеловечно. Это хуже, чем изнасиловать, подло бросить, жестоко избить. Ты манипулировал моими самыми высокими чувствами. Воспользовался открытостью и доверием. Коварно проникнув в самую глубину моей души, цинично изломал там все лучшие чувства: любовь, веру, надежду. Самый извращенный и жестокий вариант насилия.

Ты – чудовище, извращенец, монстр.

Как ты мог, видя мою слабость, открытость, так поступить со мной?

Перед тобой я была беспомощна, как ребенок. И как ребенок – доверчива и открыта. Верила, что ты лучше всех, что тебе просто не повезло в жизни. Хотела подарить любовь и тепло, заботу и ласку. А ты гнусно пользовался мной: сексуально, материально, эксплуатировал мой труд. И что еще хуже – прикрывался личиной любви и заботы обо мне. Но стоило тебе уволиться, ты бросил меня. Забыл, просто выкинул, как ненужную тряпку.

Ты чуть не убил меня. Теперь я болею и телом, и душой. Моя душа искалечена, мне страшно доверять людям. Я не могу открываться, бегу от любви и больше огня боюсь брака. Я еле-еле осталась жива.

И снова, и снова, когда слезы ярости и боли душат меня, я кричу: "Будь ты проклят!". "Я хочу, чтобы ты умер! Умри!" "Я проклинаю тебя! Ни одна девушка тебя больше не полюбит!" "Я ненавижу тебя!"

И я не сожалею об этом, не возьму назад своих слов, я повторяю их. И каждый раз говорю это от чистого сердца. Нет тебе прощения.

Нет. Тебе. Прощения.

Нет – тебе – прощения.

Тебя надо уничтожить, истребить, как холеру. Отрезать яйца, вырвать язык, выжечь мозг. Чтобы никогда и никому больше ты не смог причинить такой боли, как мне.

Я хочу взять кинжал и наносить тебе раны. Чтобы тебе было непереносимо больно. Чтобы ты кричал и молил о пощаде, мучался, как я сейчас. Как я каждый день. Чтобы твоя вселенная превратилась в тот ад, в котором уже полгода каждый день и час живу я.

Я хочу видеть, как кровь из твоих ран будет хлестать ручьем. Вытекать из твоего обескровленного тела капля за каплей. Как она вытекает из меня, каждый день, пока ничего не останется.

Я хочу, чтобы ты прошел через тот ад, ту боль и безумие, в которых живу я. Из-за тебя. А еще больше я хочу, чтобы ты умер! Я бы убила тебя, если бы только могла! Я ненавижу тебя всей душой! Я так часто это повторяю.

Жаль, я только человек, а не дикая кошка, а то бы я загрызла тебя заживо, растерзала когтями. Убила голыми руками. Разорвала на мелкие кусочки, а потом втоптала их в грязь, сожгла. Что бы еще чудовищного с тобой сотворить, даже не знаю.

Мне самой жутко от таких мыслей. И еще от того, что до встречи с тобой я была радостной и светлой юной девушкой. Иногда грустной и плачущей, но ни злобной, ни жестокой. Не видела таких картин перед глазами. Не рисовала кроваво-мрачных рисунков. И не писала таких текстов.

Из-за тебя я боюсь, что больше никогда не смогу полюбить мужчину, поверить ему. Никогда не выйду замуж, не рожу детей. Стану жестокой, злой, мстительной. Что, если раны, нанесенные тобой, настолько страшны и глубоки, что никогда не зарастут. А твой образ будет преследовать меня вечно?

То, как ты поступил со мной – преступление. Не только против человечества, против любви и доверия. И я повторяю:

нет тебе прощения".*

Часть третья. Проходим все испытания

История Натальи

"Моя жизнь в руинах. Нет надежды, что все станет, как прежде. Собственно, и "прежде" никакого нет, с самого начала все пошло наперекосяк. Домогательства в детстве, инцестуальный климат в семье.

Я могу четко сказать, когда моя жизнь разломилась на "до" и "после". Когда я невольно оказалась любовницей начальника.

И через какое-то время, к своему ужасу, я поняла, что мне нравится его внимание. Он располагал к себе вежливостью и чем-то большим. Он так спрашивал о моей жизни, как будто был действительно заинтересован, словно я для него что-то значила. Как будто я была ему близким и дорогим человеком. Мое несчастное сердце, истосковавшееся по любви и ласке, не могло не отозваться на такое обращение. Как ни пыталась я себя остановить, уговаривая, что никому нельзя доверять и открываться, я ничего не могла с собой поделать.

И он всегда был рад меня видеть, ласково называл, подробно расспрашивал о моем дне, жизни, как дома. Я чувствовала себя нужной, интересной, как будто он любил меня. Он стал мне и отцом, и другом, и братом, он заменил мне все, всю жизнь.

Впервые появился человек, который верил в меня, считал красивой, он был единственным, кому я доверяла. За год нашего общения я рассказала ему о себе абсолютно все.

Я не могла поверить своему счастью, неужели есть кто-то, кому я интересна? Он так переживал за меня, яростно злился на моих обидчиков. Горячо доказывал мне, как я умна и талантлива, уверял, что я добьюсь многого, далеко пойду.

И он не пытался приставать. Хотя часто делал комплименты по поводу моей внешности. Восхищенно разглядывал.

Я сильно изменилась из-за общения с ним. Стала более раскованной, уверенной в себе, перестала прятать свои знания и мысли, свое тело. На меня начали заглядываться парни. Но я их и в грош не ставила. Что они значили рядом с ним, таким взрослым, умным, опытным, знающим жизнь, добрым, заботливым и внимательным. Мне они все были скучны и неинтересны.

Он завлекал меня, обещал полную поддержку и понимание. Тонко манипулировал, провоцируя меня соблазнить его. И конечно это не могло не произойти. Как мышка, загипнотизированная змеей, я шла в расставленную смертельную западню.

Закономерно, мое детство было таким, что ничего иного и не могло случиться. Меня использовали родители, каждый по-своему, поэтому я позволила использовать себя и ему. Инцестуозная атмосфера в нашей семье предполагала размывание границ. Непонятно было, что нормально, а что – нет. Поэтому я не могла разобраться, где провести черту, в чем отказать. Любви мало, манипуляций и использования – много. А он словно заменил мне и мать, и отца, и, соответственно, использовал в разы больше, чем любой из них.

Но все равно – я продолжаю себя ненавидеть и наказывать. У меня произошло внутреннее расщепление. Я поменяла имя, чтобы символически начать новую жизнь с чистого листа, изменить судьбу, но этого оказалось недостаточно. Я говорю о себе в молодости "она" и мечтаю ее убить, вот насколько я ее ненавижу. Не могу простить ей, что ее потребность в любви, зависимость и нуждаемость так дорого стоили мне.