Распад

– Мне одиноко, нога болит.

– Суй её в трубку, я сделаю тебе массаж, где она, не вижу?

– Бугха – ха ха –ха!

– Я её тяну, она уже возле КПП…

– Прекрати, мне больно смеяться…расскажи, чем ты сейчас занимаешься?

– Вышиваю крестиком, вяжу носочки, чем ещё может заниматься солдат в свободное время?

– Гхы!

– Увидимся в воскресенье? А, зайка?

– Кого это ты зайкой назвал? Дай трубку! – старшина протягивал мощную волосатую лапу к эбонитовой волшебнице, я быстро нажал рычаг отбоя, он поднёс трубку к уху – алло! Алло? Кто этот зайка, с которым ты разговаривал?

– Дежурный по части, у него такая соблазнительная портупея….

– Кто? Поляков? Да он больше на бешеного таракана похож – вытаращенные шары, усищи торчат, носится как ошпаренный, ха – ха – ха! Зайка, мать твою, ну ты загнул, небось, со шлюхой какой – то трепался? Кто ещё звонит в роту в такое время? Только пиздострадалица какая – нибудь…Ты вот что, бери двух оставшихся дебилов…этих …Мамчика и Тетерю, и за мной…

Старшина привёл нас к первому караулу, пинком растворил калитку на пост, встрепенувшийся часовой судорожно лапал трясущейся рукой цевьё карабина, и вдруг, тонким, срывающимся голосом пропел – Стой! Ктооо идёооот?

– Заткнись на хуй, своих не узнаёшь, что ли? – старшина продолжил движение, не обращая внимание на возмущённое блеяние часового, тот поспешно сбежал с вышки, стащил карабин с плеча, и начал бегать кругами, нацелив оружие на нас – тааарищ старш прапарщик, не могу…я обязан…я должен…

– Чё ты елозишь вокруг меня?

– Я должен вас задержать! Это же караул! Пост!

– На вышку залезь, и потеряйся. Сделай так, чтобы я тебя долго – долго искал…и не нашёл.

– А как же…

– Закрой влагалище, хватит здесь хлюпать.

Часовой совершил ещё несколько кругов почёта, и униженно отбежал к вышке, где и остановился в задумчивости.

– Вот, орлы, вот наша цель – старшина жестом опытного полководца показывал на уже знакомый нам Камаз с лесом – хитрожопый генерал перегнал КАМАЗ сюда, думая, что здесь его лес в безопасности! На каждую хитрую генеральскую ж…ну, вы в курсе! Открывай борт, раскулачим командира корпуса!

– Баньку хотите построить, товарищ старший прапорщик? – вступил Мамчик.

– Ещё не решил, но одно знаю точно – этот лес мне пригодится!

Открыв борт КАМАЗа, и распахнув ворота караульного дворика настежь, мы стали переносить лучшие (на взгляд старшины) брёвна на соседний склад, Бейвнос разгорячённый работой, снял китель, продемонстрировав густо заросшую чёрными волосами спину, грудь и плечи, шерстяной покров был настолько густым, что издалека казалось, будто он щеголяет в майке – насквозьке, от него валил пар, он довольно поплёвывал, и даже прекратил дёргать плечом (что свидетельствовало о хорошем настроении. Вывод: хорошее настроение у старшины бывает только тогда, когда удаётся что – то украсть). Экспроприировав у командира корпуса, часть добытого нетрудовым путём леса, мы закрыли борт, накинули брезент, и собирались уходить, старшина закурил, смачно выпуская дым из ноздрей, и тут – таарищ прпарщик, здесь курить нельзя! Часовой пытался снять карабин с плеча, но зацепился ремнём за подсумок – затушите сигарету! Мамчик и Тетеря радостно заулыбались, предвкушая зрелище.

– Молодец! Вот молодец! Правильно! Так и надо, невзирая на личности, устав есть устав! Нельзя курить – значит нельзя! Всё должно быть по уставу! Уважаю принципиальность!

Старшина неожиданно быстро приблизился к часовому – а что это у тебя? Шапочка неуставная, заглаженная, подшитая? Он быстро сорвал шапку с головы часового, раздался треск, и красивая, квадратная шапка старослужащего превратилась в стариковский малахай с торчащими в разные стороны ушами – на, носи! – он нахлобучил часовому шапку по самые уши, пока тот пытался исправить положение, старшина просунул указательный палец под правый погон часового и рванул вверх – ооо, красота какая! Он быстро проделал ту же операцию с левым погоном, затем просунул палец под шеврон – это просто праздник! Именины сердца – кррак! – шеврон повис на нитках, после чего Бейвнос умело расстегнул крючок на шинели часового – ух, ты! Целую простыню вместо подщивы присобачил, где взял? Он рванул подшиву на себя, часовой с трудом удержался на ногах – ну вот! Совсем другой вид! Сразу видно отличника строевой службы! Тетеря и Мамчик радостно гоготали, часовой был похож на пленного румына времён битвы за Сталинград – торчащие в стороны и вверх (наподобие сломанных птичьих крыльев) полуоторванные погоны, разодранная как галочье гнездо шапка, торчащая из воротника (словно гигантская рыбья кость проткнувшая шею) подшива.

– Орёл! Уставник! – старшина смачно выплюнул тлеющий фильтр от сигареты под ноги часовому – ну, кажется всё, пока! Где вас берут, долбоёбов таких? Никакой пользы от вас, одни убытки, Сымчук шапку потерял, Русский из второго взвода в бане сапоги перепутал, у него сорок третий размер, а он сороковой одел, и ходил до отбоя, а потом заметил, что сапоги чужие, бежит ко мне в каптёрку с поросячьим визгом – это не мои сапогииии! Этот ушлёпок из комендантского взвода, как его, чёрный такой – забыл фамилию, дрочит не переставая, весь матрас обспускал, от него забеременеть можно, он блядь спермой брызгает от любого прикосновения!

Мамчик и Тетеря ревут от восторга.

– Один Пыжиков молодец, поехал в Партизанское вагоны разгружать, рукавицы спиздил – вот молодец, он – будущее нашей армии, а у вас долбодятлов нет никакой перспективы! Так, я домой, вы в расположение, по дороге не курить, пиво не пить, за девками не бегать, придёте – доложите дежурному по роте, вопросы есть? Вопросов нет!

Прибыв в роту, мы сразу же завалились спать – время близилось к двум часам ночи, а подъём в шесть никто не отменял. Утром, в столовой у раздачи толпилась очередь, чумазый азиат пытался влезть в середину очереди, и каждый раз вылетал из очереди, получив мощный пинок по обвисшему заду, каждое его падение сопровождалось взрывом смеха.

– Злобарь, подь сюды! – кто – то призывно махал мне рукой, подойдя ближе я увидел Фому, того, который не так давно превозносил мне преимущества службы в автороте по сравнению с ротой охраны.

– Здоров – он протягивал мне грязную руку, хотя нет, назвать её грязной неправильно, она была не просто грязной, она была чёрной от машинного масла, её как – будто коптили на медленном огне, варили в адской смоле, настолько чернота въелась в его кожу, взгляд также ласкала грязная до отвращения форма, блестевшая на коленях и локтях, слипшиеся волосы стояли торчком, жуткую картину дополнял остановившийся взгляд выпученных глаз.

– Здоров – я пожал ему руку, и тут же вытер её о спину впереди стоящего Мамчика. – а ты, я гляжу, цветёшь – я потянул воздух носом – и пахнешь! Дерьмово выглядишь, как тебе это удаётся? Какие – то специальные курсы макияжа заканчивал?

– Пошёл ты, ничего смешного…

– А ты уже не такой бодрячок, не зовёшь больше в автороту?

– Кто знал, что оно так будет?

– Как «так»?

– Это…это…полный пиздец…

– О чём ты? Выглядишь свежо, похудел, появился голодный блеск в глазах…

– Давай – давай, глумись, ничего стану дедом, тогда поговорим…

– Да что случилось – то?

– Сорока и Гунёк подорвались, не дотянули до приказа два дня…

– В смысле?

– Сбежали неделю назад, поймали их, сейчас на губе сидят, будут переводить в другую часть…не знаю, как я выдержал, бля ведь на гражданке все девки мои были, а сейчас…

– Всё так плохо?

– Хуже чем ты думаешь…при дедах нельзя ни сидеть, ни лежать, всё делается бегом, умывальные принадлежности забрали, моей зубной щёткой унитаз чистят, полотенце после бани раздали, смотрю чурбан им ноги вытирает, долбят за любую провинность, у меня фанера ходуном ходит, чёрная вся, прикасаться больно, после отбоя играют в «поле чудес» – выключают свет, и бросают в нашу часть спальника старый карданный вал, кому не повезёт – отправляется в санчасть с черепно – мозговыми…

– Ну, ты хоть во время дня бурого оторвался на них?

– Они нам руки отсушили…заранее…били железной палкой по предплечьям, у меня до сих пор синева не прошла, в день бурого, я, не то, что ударить, руку поднять не мог…

– Мда, может к нам переведёшься, у нас есть взвод химиков, им вроде бы водилы нужны были…

– Нет, теперь уж я останусь, теперь легче стало, я теперь сам отрываться стану на молодых…рвать их буду блядей!

– Ну и дурак, ты что – хочешь стать таким же, как эти животные? Я думал ты умнее…

– Пошёл ты, тебя не ушибали, так как меня, ты ни хера не понимаешь – он окрысился, верхняя губа ходила ходуном, обнажая давно нечищеные зубы чудного, буро –зелёного цвета – вы суки по уставу живёте, вам не понять, охрандосы херовы…

– Я не верю своим ушам, а как же идеи гуманизма? Ты не уважаешь золотое правило нравственности? А как же старичок Иммануил, с его категорическим императивом?

– Да ты…ты глумишься надо мной…сука такая,…какие ещё аперитивы, с каким Эмануилом? Я не пью это гавно, предпочитаю водку!

– Наконец – то до тебя дошло! Да мне фиолетово – будешь ты долбить духов или нет, можешь их в задницу трахать, если захочешь…

– Урод! Смешно ему! Катись отсюда! Иди в конец очереди!

– Есть! Разрешите идти, товарищ самый старый, старослужащий!

– Пошёл ты!

Я встаю впереди Мамчика, оставив жертву дедовщины позади, получив еду, я радостно иду к своему столу, проходящий мимо дед из нашей роты зло бормочет – ничего не жрать, ни – че – го!

Я присел, и увидел, что никто из нашей роты не прикасался к еде, взбешённый старшина набряк, налился дурной кровью словно огромный, распухший комар – не будете жрать? Да и хуй с вами – рота, закончить приём пищи!

Для того, чтобы дойти от столовой до казармы, нам потребовалось всего минут пятьдесят – старшине казалось, что мы плохо поём (запевала – мало каши ел, что ли?), идём не в ногу (расслабились), старослужащие только имитируют пение (вы у меня ещё запоете, запляшите), в такой тёплой, сердечно – сосудистой обстановке мы бодренько дощли до расположения, уложившись в каких – то жалких пятьдесят минут (обычно успевали за две). Взбодрившиеся, румяные (лёгкий морозец, градусов пятнадцать) воодушевлённые случившимся, мы готовимся к заступлению в наряд. Бледнолицый Вася (с которым мы вместе прятались в день мщения) тихо плямкая обескровленными губами, спросил – а чё случилось – то? Почему мы без обеда?

– Не знаю, надо спросить у кого – нибудь…

Внятного объяснения не было, по смене передали, что есть нельзя и в ужин, и на следующий день, до тех пор, пока старые не разрешат.

– Хорошо тем, кто заступает в караул – в карауле есть можно, а нам теперь с голоду сдохнуть что – ли? – волновался Мамчик.

На второй день голодовки мы с трудом расчищали плац от снега, вяло ворочая лопатами, Вася попробовал пожевать снег, но тот оказался низкокалорийным, Тетеря упал с лестницы – карабин перевесил героя, и утянул за собой. После второго несъеденного нами обеда, мы вылезли через дыру в заборе, и сбежали в чипок. Чипок – как много в этом слове для пуза юного слилось! Чипок – это усыпальница пирожных, тортов, булочек, всего того, что не входит в солдатский рацион, само слово «чипок» вызывает ассоциации с чем – то мягким, сдобным, круглобоким.

– Здрасьте, Анна Савельевна! Мне пирог Невский, дайте, пожалуйста!

Пока Анна Савельевна отвернулась за пирогом, я хватаю с витрины два пирожка, и засовываю их в карман, а ещё шоколадку вон ту – я показываю в самый дальний угол, и два стакана персикового сока. Пока Анна Савельевна считает, я передумываю – нет, шоколадку не надо, лучше конфет…в итоге я беру один Невский пирог – две горизонтальные булки, скреплённые мощным слоем крема, и карманы мои топорщатся от бескорыстно украденных пирожков, марципанов, и булочек. Вася осуждающе качает головой – а у нас не принято в чипке воровать, у нас считалось…

– Мне по бую, что у вас там принято, а что не принято, не нравится – не ешь – я выхватил пирожок у него из – под носа, и полностью засунул его в рот, Вася обиженно дёрнулся и вышел из – за стола – иди – иди, брезгливый какой, Анна Савельевна, а вы сок уже разбавили?

– Что? Да ты…пошёл прочь! Прочь! Я тебя запомнила! Мерзавец!

– И пирожки у вас с тараканами, я думал это изюм, смотрю – лапки торчат, и шевелятся.

– Ты из какой роты?

– Пожарник я, че, не видно, что ли?

Тетеря и Мамчик радостно ржут, здоровенный ефрейтор, стоящий в очереди, раздражённо смотрит на меня и говорит – у нас на пожарке таких уродов нет, он из этих ублюдков…из роты охраны, наверное.

– А по ебальничку?

– Штооо? – он вываливается из очереди, и угрожающе нависает надо мной – ты, задрот, я тебе щас в рот столько шерсти напихаю, что из задницы торчать будет, я вас пидоров с карабинами терпеть не могу, вечно выделываетесь, чё замолчал, очко играет? В вашей роте одни лохи служат, у вас даже деды по уставу живут, как…

Я не заметил, откуда появился Пиночет, он всё сделал очень быстро – ударом в печень он согнул пожарника, а затем выпрямил его апперкотом, и добил правым прямым. Пожарник тяжело упал, сшибая столики, секундная тишина сменилась диким рёвом – от прилавка бежали двое, сшибая всех, кто встречался на их пути, Пиночет неожиданно бросился бежать, пожарники за ним, не добегая до двери, он развернулся и свалил первого преследователя прямым ударом в голову, второй налетел прямо на выставленную Пиночетом ногу, и упал, затем его бурно вырвало. Анна Савельевна визжала неожиданно высоким голосом, Монтсеррат Кобылье подавилась бы микрофоном от зависти, услышь она такое волшебное сопрано, но у нас не было времени наслаждаться вокалом буфетчицы – валим отсюда, быстро! Мы бежим по направлению к части, вожделенный забор уже близко, Тетеря лезет через дыру в заборе, и с ходу попадает прямо в ласковые объятия патрульных, уроды караулили по ту сторону забора, мы резко разворачиваемся и бежим севернее – там находится подсобное хозяйство, через территорию которого можно попасть в часть, минуя КПП. Пиночет переводит дыхание и покровительственно хлопает меня по плечу – молодец, умеешь выделываться, а если бы меня там не оказалось, а? Чего бы с тобой было? Вот то –то!Я из – за тебя похавать не успел, так что с тебя чипок. Он с размаху хлопает меня по плечу – готовь бабки!

– Спасибо.

– За что?

– За то, что помог, если бы…

– Ты так и не понял?

– Чего?

– Ты мне в хуй не упёрся, если бы дело было в тебе, я бы и пальцем не пошевелил.

– ?!

– Он на нашу роту потянул, мол, мы все лохи, а мы с Филей вам давно говорили – наша рота держит шишку в этой части, мы любого загоним на край географии. А ты думал – я тебе помогаю? Дурачок. Мы с тобой ещё потележим.

На подходе к казарме мы слышим дикие вопли старшины, он орёт так сильно, что оконные стёкла ощутимо вибрируют, издавая нежный, мелодичный звон. Стоящие перед входом связисты радостно смеются – а у вас опять дискотека, дискжокей Сантей зажигает! Ща повеселитесь!

Мы поднимаемся наверх, и сталкиваемся с багровым от ярости старшиной, его просто пучит от злости – аааа! Вы откуда?

– Оттуда.

– Откуда «оттуда»? В чипке были? Жрёте мучное тоннами, а потом в спальник не войдёшь, так пердите, что лампы ночного освещения копотью покрылись! Вас дебилов, тоже патруль поймал?

– Не, мы огородами.

– Эт хорошо, а то товарищ ваш, этот придурок…как его…сонная Тетеря, у него патруль забрал военный билет, мне теперь выслушивать из – за него…

– Так мы …это… пойдём? К нам претензий нет?

– Сынок, пойми, в армии ебут не за то, что ты делаешь, а за то, что ты палишься!

18.

– Свободные номера есть?

– Чччто? – работница гостиницы открывает провал рта, с печально торчащими, наподобие сталактитов в пещере, остатками зубов.

– Комнаты свободные есть? – я громко ору, понимая, что бабка контуженная, и не понимает меня.

– Чего орёшь? Я нормально слышу, просто задумалась. Есть свободные места.

Я получаю ключ, выхожу на улицу, и поправляю причёску – условный сигнал, зелёный свет для Виты. Она проходит мимо меня, я бормочу номер – триста тринадцать, мы не можем войти вместе, военный городок маленький, все всё друг про друга знают, поэтому я закуриваю, неторопливо выпускаю дым кольцами, минут через десять поднимаюсь на третий этаж, отпираю дверь, Вита быстро опускает жиденькие шторки, в комнате устанавливается полумрак, тяжело дыша, она снимает кофточку, с тугим звоном отлетает в сторону бюстгальтер, обнажая налитые груди, Вита неожиданно садится мне на колени, направляя в сторону моего рта большой, коричневый сосок, я нежно обхватываю его губами, и …с трудом сдерживаю позыв к рвоте – сосок покрыт редкими, жёсткими волосами, такое ощущение, что в моём рту шевелится большая мохнатая муха, я пытаюсь выплюнуть сосок изо рта, Вита усиливает напор, принимая мои судороги за проявление страсти, неравная борьба заканчивается тем, что я заваливаюсь на постель, погребённый под мощным телом прапорщицкой дочки, и в этот момент постель рушится на пол. Потрясённый, я выползаю из – под Виты, и обнаруживаю, что вместо ножек постель поддерживали в горизонтальном состоянии стопки книг, от нашей страстной возни они разъехались, и ложе любви рухнуло, прервав нашу неземную страсть. Некоторое время мы молчим, затем Вита разражается громким хохотом, я тоже подхихикиваю, она хватает меня за руку, и начинает шептать – я в «Спид – инфо» прочитала, что самое главное в сексе – найти у партнёра эрогенную зону, где твоя эрогенная зона?

–Ммм, мозг…

– А конкретнее? Что я, должна тебе массаж мозга делать, что – ли?

Я говорю первое, что приходит в голову – затылок!

Она бросается на меня, рыча и урча, как бультерьер на сосиску, мощной дланью она трёт мне затылочную кость с такой силой, что я физически ощущаю, как уменьшается количество волос на затылке – Вита! Полегче! А то, всё закончится раньше времени…Вита страстно (как ей кажется) дышит мне в ухо, очень быстро ухо становится мокрым и горячим, я представляю себе, что оно покраснело и распухло, превратилось в огромный распаренный пельмень, и у меня пропадает эрекция, Вита останавливает процесс вращения огромными бёдрами – чё это? Твой петушок уже прокукарекал? Всё? Я ничего не почувствовала…

Конечно не почувствовала, тебе нужен не мужчина, а дракон, у которого вместо члена танковое дуло…

– Это бывает, бывает в том случае, если слишком сильно любишь, сейчас всё восстановится Витусик!

Я зажмуриваю глаза, и вспоминаю сцены из самой грязной, виденной мною порнухи – стройная блондинка в окружении толпы возбуждённых мужиков, её кроваво – красные ноготки на их членах, закатившиеся в исступлении глаза, истекающее от похоти тело – я чувствую оживление, я твердею! Вита громко икает – и от моей эрекции не остаётся и следа, я открываю один глаз, и вижу её потное лицо, усы, мощный, лоснящийся нос – и опять зажмуриваюсь: перед глазами порно – версия Белоснежки, мускулистые карлики всем колхозом харят похотливую шлюху, натужно изображающую целомудренность и невинность – оооо! Вита вновь начинает елозить, и вонзает мне в грудь свои короткие, обкусанные ногти (видимо в «Спид – инфо» написано, что женщина должна так поступать в порыве страсти – кромсать возлюбленного ногтями), я в ужасе представляю себе последствия заражения крови: гнойные язвы, некроз, гангрену, кожу зелёно – коричневого цвета…

– Ёжжик…ты меня не любишь? Почему у тебя не стоит?

– Я слишком долго ждал этого момента, рыбулька ты моя, я перегорел от любви к тебе, я столько раз представлял себе моё счастье, что …включи телевизор, быстрее, быстрее!

– Зачем?

– Давай, сейчас два часа, новости должны быть по второму каналу.

– Ты охренел? Ты решил новости посмотреть? Сейчас?

– Зайка, делай, что говорю, потом объясню!

Это необъяснимая аномалия – при виде дикторши, зачитывающей новости, у меня всегда эрекция, сработало и на этот раз, под рассказы о «шоковой терапии» и преимуществах ваучерной приватизации, мы укрепили союз народа и армии, Вита хрипло простонала «уахххаха» и неподвижной тушей завалилась на бок, выставив массивный зад, и образовав живописную фигуру наподобие горы Копет – Даг, я откинулся на спину и блаженно закурил – вот он, самый блаженный момент в отношениях мужчины и женщины, тот момент, когда душное трение слизистых уже закончено, и наконец – то можно расслабиться.

– Вита! Вит!

Ответом было негромкое похрюкивание, я далёк от того, чтобы считать себя Цирцеей, но…я наклонился поближе, и увидел, что Вита спит в том положении, в каком застиг её «уахххаха». Она была само очарование, сонно почмокивала усатыми губами, всхрюкивала на вдохе, правой ноздрёй выдувала изящный пузырик – вдох, и пузырик растёт, выдох – он вяло опадает, я был готов вечно смотреть на такую красоту, но время моего увольнения подходило к концу, поэтому я ласково хлопнул спящую красавицу по шершавому заду, и…сделал это зря. Вита оказалась ненасытной, и заставила меня ещё дважды довести её до блаженного состояния «уахххаха», прежде, чем мы, наконец, расстались. Выйдя из гостиницы первым (конспирация), я обнаружил, что у меня осталась одна сигарета, быстрым шагом дойдя до табачного киоска, я сунул в окошко деньги – «Столичные», пожалуйста! Ответом была продолжительная тишина.

– Эй, пачку «Столичных», будьте добры!

Молчание. Я нагибаюсь для того, чтобы заглянуть в окошко, и мои деньги летят мне в лицо, брошенные невидимой рукой.

– Что за…ооо, да это же Соня Жёлудь! Здравствуйте, Сонечка! Судя по вашим действиям, вы до сих пор на меня обижены? Вы должны меня понять…Соня, откройте дверь, давайте разговаривать как взрослые люди.

Пауза. Тишина. Затем, нехотя, очень медленно, дверь в палатку распахнулась. Я вошёл внутрь. Красавица София сидела на скамеечке, сгорбившись, и прикрыв лицо платком.

– Вы плачете? Кто этот негодяй, который заставил вас лить слёзы?

– Никто. Это я так.

– Не хотите объяснять, не надо, я не навязываюсь, не имею такой привычки.

– Я заметила…

– Вы про ту безобразную сцену в госпитале? Это тактика грубого напора, я просто обязан был попробовать, а вдруг сработает. Если я вас обидел, простите дауна, можете даже врезать мне, но только несильно, и не по лицу. Вы улыбнулись? Не отрицайте этого, я видел вашу улыбку! Наверняка кто – нибудь из ваших многочисленных поклонников говорил вам, что ваше имя переводится как «мудрость»?

– Нет, не говорили, они и слов – то таких не знают, папа говорил…

– Что вы делаете здесь, в этом затхлом военном городке, вы, с вашим умом, вашей красотой и обаянием? Вам здесь не место, вам надо в Москву …

– Я знаю, но не знаю, что мне там делать, и как вообще всё это…

– Завидую я вам, простым смертным, всё у вас впереди – борьба за существование, потери и поражения, победы – вот это жизнь! То ли дело у меня – никакого просвета, всё предрешено…

– Как это? Что у вас предрешено?

– Дело в том, Софочка (я сажусь на скамеечку рядом с ней, и незаметно трусь щекой об её плечо), что я из очень богатой семьи, наверное, вы видели рекламу по каналу 2 на 2?

– Какую рекламу?

– Ну, эта пошлятина: совместная советско – канадская «Корпорация «Резиновый принц» поздравляет вас с Новым годом!

– Нет, не видела…

– Да ладно, не знаю, как сейчас, а раньше по сто раз в день показывали…

– А что это за корпорация?

– Производство вёсел для подводных лодок, рекламный слоган «Сушим вёсла двадцать лет подряд».

– Вёсла для…подводных лодок?

– Ну да, представьте себе Сонечка, наша подлодка опускается на грунт во враждебных водах (я мягко кладу руку на её пленительное, округлое бедро),враги пытаются запеленговать нашу подлодку, поэтому…

– Поэтому?

– Пользоваться двигателем нельзя, матросы высовывают в специальные отверстия эргономичные вёсла, сделанные из сверхпрочного материала (кому я это объясняю, вы же учились в школе, и знаете, с какой силой вода давит на погружённое в неё тело?)

– Зззнаю…

– С какой?

– С большой?

– Правильно, вы просто умничка, всегда приятно беседовать с понимающим человеком! Так вот, высовывают вёсла, и потихоньку гребут от опасного места, враги посрамлены, наши подводники спасены! Спасены благодаря вёслам, произведённым на предприятии моего дорогого папули!

– Так вы…

– Наследник.

– А что вы делаете здесь? Могли бы откосить от армии…

– Всё как у классика – «мой папа самых честных правил, когда башкою занемог, сюда служить меня отправил, и лучше выдумать не мог…» – вы конечно узнали автора?

– Блок?

– Александр Сергеевич… Блок, вы, конечно же, правы Сонечка.

– Я не совсем поняла, как вы оказались в армии, не поступили в институт?

– Ещё как поступил, в самый лучший.

– Но,… а как же?

– Папаша надавил, где надо, добился моего отчисления, и вот «опять передо мной, параша, вышка, часовой», ну вы знаете, чьи это строки.