Где Аня? или Рефлексия в вакууме

Саша Потапенков рос вполне обычным мальчиком. Как и во многих других семьях, его отец любил выпить и погулять. Когда-то глава семьи хотел стать футболистом и даже подавал большие надежды, но травма ноги, полученная во время одной из тренировок, поставила крест на его мечте, поэтому всё своё недовольство жизнью он вымешал на своей семье, в особенности на жене, которую он никогда не любил. Мать Саши была очень религиозной женщиной и часто ходила в церковь, где, очевидно, просила образумить её несносного мужа. Она редко плакала, никогда не кричала, покорно вынося все оскорбления и побои. Саша часто заступался за мать, но отец был, естественно, сильнее маленького сына и одной оплеухой отправлял последнего в нокаут. Саша тоже молился. И иногда молитвы помогали, папа приходил домой после работы трезвый и тихий, но это было крайне редко. Однажды он толкнул мать, и она упала, ударившись головой о стоявшую в спальне тумбочку. Потекла кровь. Саша подбежал к матери, приподнял её и стал громко кричать: «Мама! Мама!» в надежде, что она откроет глаза, но его мама больше никогда их не открывала. А его сестра так и не увидела небо, а ведь оно такое красивое: рассветное небо.

Отца осудили. Саша помнил, как протрезвевший отец просил прощения, но было поздно. Сашу забрала к себе бабушка, мать отца, которая чувствовала себя всю оставшуюся жизнь виноватой перед внуком за то, что родила убийцу его матери. К бабушке мальчик относился неплохо, наверно, потому что он жалел её. Родилась она за несколько лет до Второй мировой, отца её убили на фронте, мать умерла от какой-то непонятной болезни. И она осталась одна со своими двумя братьями. Раскидали их по приютам. И больше своих братьев она никогда не видела. Замуж вышла поздно, когда ей было уже за тридцать. И то неудачно, за будущего алкоголика, от которого она уходила и который всегда уговаривал её вернуться, обещая, что бросит пить. Первого ребёнка спасти не смогли, он родился недоношенным и слабым. И потому Сашин папа стал тем долгожданным сыном, которого мать боготворила. Но Володя не оправдал её ожиданий. Пошёл по дорожке своего отца, тоже спился, вследствие чего и угодил в тюрьму.

Потом когда бабушка умерла, Саша продал её квартиру и вместе со своим приятелем отправился в другой город, в тот город, где когда-то родилась Аня.

Парень крепко держал девочку за руку, и со стороны они были похожи на брата с сестрой, которые куда-то спешили. Крыша девятиэтажного панельного дома была абсолютно плоской, сидеть на ней было совсем не страшно, и потому Аня, не раздумывая, последовала за новым знакомым.

Нер сел по-турецки, Аня рядом на корточки. Красивый город, залитый лучами апрельского солнца, действительно, красивый. Таким Аня видела его впервые.

– Что это за рисунок? – спросила она, рассматривая ладонь правой руки Нера.

– Сигила, – спокойно улыбнулся он.

– Что это? – Аня наконец-то сняла со спины надоевший портфель и почувствовала заметное облегчение.

Нер улыбнулся. По-доброму улыбнулся. И Ане показалось, что её настоящий папа в молодости был очень похож на него.

– Я могу соврать, – сказал он. – У меня приятель есть… Может, ты лучше у него спросишь? Он как раз мне это с утра нарисовал. Слегка помешенный. Если не боишься помешанных, то, пожалуйста, можешь к нам прийти. Он тебе много чего расскажет. Не боишься? – спросил он и посмотрел на Аню.

Аня отрицательно покачала головой.

– Я теперь ничего не боюсь, – ответила она.

– Смелая? – усмехнулся Нер.

Ане не понравилась эта усмешка.

– Я не вру, – возмутилась девочка. – Мне, правда, не страшно.

– Может быть, – задумчиво произнес собеседник – Сигила, – он все-таки решил сам ответить на её вопрос, – магический символ. В сигилах зашифрованы тайные имена духов и божеств, которые вызывает маг. Хотя знаешь, не только маг, каждый человек может выбрать себе сигилу, можно изобразить её даже на теле, как у меня на руке. Она служит неким талисманом, амулетом. Сигилы всегда существовали. В Средневековье, например. И сейчас сигилы тоже применяют. Некоторые считают, что сигилы сознательно используются как магические инструменты всякими организациями для достижения престижа, богатства. Кока– Колы, Макдональдсы…

Аня слушала, внимательно слушала.

– У меня на руке – сигила какого-то Гасиона. Красивая сигила. – Нер посмотрел на свою ладонь. – Витька хорошо рисует. Не зря ходил в художку.

– Сигила кого?– не поняла Аня.

– Сигилами может быть всё что угодно: геометрические фигуры, знаки зодиака. Ну, и конечно, знаки разных божеств. Порой Витька вскакивает с утра и начинает нести всякую чушь. Дёргается, нервничает. Весь как на иголках. И давай: сегодня что-то случится, сегодня что-то случится. Ну, и начинает сигилы рисовать везде. В том числе у меня на руках, чтоб стороной беда обошла. Рисует он мне только сигилу Гасиона. Говорит, что мне она соответствует. Тебе он, наверно, тоже что-то подберёт, если захочешь, конечно.

– А кто это: Гасион? – всё-таки спросила Аня.

– Это ещё сложнее, чем с сигилами. Ладно, попытаюсь объяснить. По легенде царь Соломон использовал духов для помощи во всяких поручениях, а самых злых он заключил в медный кувшин… Прямо как с Джиннами, – усмехнулся Нер. – Наказал он их будто за гордость, хотя сам никогда никому не говорил, почему решил так сделать. Он бросил сосуд в озеро в городе Вавилон. Как-то жителям стало любопытно, что было в том сосуде. Они думали, что найдут там сокровища, и решили достать кувшин. Естественно, сокровищ в нём не оказалось, а духи вылетели из медного кувшина. Гасион – один из них… Бред какой-то…не знаю, как в это люди верят, – после недолгого молчания сказал Нер.– Витька уже совсем на всём этом помешался.

– Значит, Гасион плохой?– разочарованно спросила Аня.

– Какая разница? – пожал плечами Нер. – Плохой, хороший? Смотря, с какой стороны на вещи смотреть. Кому-то плохой, кому-то хороший. Не бери в голову.

– А у меня крестика нет,– тихо и грустно сказала Аня.

– Не крещёная? – Нер спокойно посмотрел на девочку.

Она кивнула.

– Значит, меня Бог не оберегает. Я ему не нужна.

– С чего ты это взяла? – Нер улыбнулся и потеребил Аню по волосам.

Аня заплакала.

– Это моя мама…ей всё равно. Родилась и родилась, – сквозь слёзы пробормотала девочка.

– Эй, не плачь. У меня мама, знаешь, какая религиозная была. В церковь каждую неделю ходила, просила, наверно, защиты от отца. И что? Отец её убил.

– Значит, Богу на всех всё равно? – Аня опять посмотрела на парня.

– Не знаю. Вначале я тоже так подумал. А потом…может, её и впрямь кто-то услышал. Смерть – это лучшая защита. Мёртвую ведь отец обидеть уже не сможет. Да и может, ей там лучше.

– Всё равно я никому не нужна, – опустив голову на приподнятые колени, тихо повторила девочка.

– Много на земле не нужных. Ты такая не одна, – как будто в укор ей хладнокровно ответил Нер.

Потом они сидели молча. Аня искоса смотрела на нового знакомого, невольно поражаясь бледности его кожи, и боролась с жутким желанием рассказать ему о том, почему на её правой руке было несколько маленьких синяков. Ей так хотелось, чтобы хоть кто-то пожалел её.

Правда, он никак не отреагировал, впрочем, он редко проявлял свои эмоции, как впоследствии поняла Аня. Единственное что, Нер предложил ей доступ в его мир, в мир его друзей. И Аня, недолго думая, согласилась. Друзей у Нера оказалось много. Они любили устраивать посиделки в его квартире. К Ане же относились вполне неплохо, зная, что её привёл к ним Нер, а значит, обижать и трогать девочку было нельзя. Аня часто приходила в гости к своим новым знакомым и погружалась в какой-то другой, ранее неизвестный и притягательный мир, будто не замечая его грязи и пошлости.

По-настоящему обрадовался Ане только Витька. Витька и впрямь показался жутко странным. Он был слишком разным, будто в нём уживалось сразу несколько людей. Порой он даже напоминал Ане тех пьяниц, с которыми жила её мать, но от него никогда не пахло алкоголем. Хотя ей нравился его красивый сиплый голос и большие почти во всю радужку зрачки. Часто Аня заставала его в отличном расположении духа, только почему-то его активность слегка пугала девочку. Правда, с ним было интересно. Он всегда рассказывал что-то новое и необычное. Как-то неровно дышал ко всякого рода магии. И очень любил гадать на рунах и картах Таро, а Аня никогда не видела прежде ни того, ни другого.

Ане нравилось разглядывать Таро, но интереснее всех остальных казалась Ане карта «Сила», на которой была изображена девушка, закрывающая пасть льва. Витька же считал, что нет ничего лучше пятнадцатой карты, где был запечатлён злой демон с двумя людьми, скованными цепями у его ног. Он говорил, смысл этой карты в том, что цепь всегда можно сбросить, чем бы эта цепь не являлась: алкоголем, азартными играми, распущенностью, ведь есть способ борьбы против искушения дьявола: не избегать его, а принять, пройти через него и оставить позади. Витька где-то читал, что карта эта выступает не как олицетворение мирового зла, а как принцип спасения через преодоление зла. Витька рассказывал это как-то по-особенному, так что Аня, не отрываясь, слушала его. Он постоянно жестикулировал и говорил очень громко, будто боясь, что слушательнице станет неинтересно. Нер же всегда усмехался, когда видел, как завороженная Аня слушает его странного друга, потому как сам слушал всё это не раз и не два, а потому порядком устал от Витькиной болтовни.

И хотя Аня часто не понимала то, о чём ей говорил Витька, она всё равно продолжала его слушать, боясь в лишний раз прервать вопросом его эмоциональную речь. С другими Витька часто говорил о каком-то «льде», иногда о «снеге». Аня в принципе редко вникала в их разговоры. Порой Витька делился с ней тем, что он «видел», например, из ниоткуда появившуюся гадюку, которая через несколько мгновений превратилась в человека. Аня думала, что у Витьки есть какие-то особые способности.

А ещё Витька рассказывал интересные истории. Одну девочка особенно запомнила: про женщину, которая ухаживала за детьми, спасёнными из нацистских концлагерей. Та женщина заметила странность: на кроватях, где дети лежали, был выцарапан один и тот же рисунок в виде бабочки. Причём этот рисунок она обнаружила и в других лагерях. Вначале она решила, что это символ какого-то братства. А потом один маленький мальчик сознался, что значит рисунок. Он сказал, что даже дети знают, что человеческое тело всего лишь промежуточное. «Мы – гусеницы, и в один момент наши души улетят отсюда прочь – от этой боли и грязи. Когда мы рисуем бабочек, то напоминаем друг другу об этом. Мы скоро станем бабочками. Мы скоро улетим!». Девочка долго ходила под впечатлением от этого короткого рассказа.

…Тогда дверь Ане открыл Нер. Он был бледнее обычного. Спокойным, почти ледяным голосом он сказал, что Витька умер. И Аня, стоя на пороге, застыла. «Инсульт» – сухо констатировал Нер. Аня не поняла, искренне удивилась тому, что в двадцать два года можно умереть от инсульта. «Во всём винт виноват», – но снова встретив недоумевающий взгляд Ани, добавил. – Передозировка первентина, наркотик такой». И всё стало вновь логичным и понятным.

Витька умер ночью. Майской ночью, когда на чёрном небе появилась большая круглая Луна, а вслед за ней поспешили заявить о своем существовании мерцающие звёзды. На улицах горели длинноногие фонари. Но, несмотря на все старания звезд и фонарей, ночь продолжала оставаться ночью, отказываясь снимать с города свою чёрную шаль. Играл ветер, лёгкий и быстрый, как и положено в мае. А воздух дышал прохладой и свежестью…и если бы люди выбирали день своей смерти, то многие бы выбрали именно эту ночь.

Через несколько дней Аня переехала к Неру.

Аня ругнулась матом, громко ругнулась, практически закричала, потому что сидевший рядом с ней, уже напившейся Нер зачем-то сильно схватил её за руку. Она ненавидела, когда трогали её руки, и потому резко встала. Нер же начал смеяться. Улыбнулись и сидящие рядом с Нером два других парня, на коленях одного из которых компактно умещалась курящая блондинка. Денис же, напротив, оттолкнул лезшую к нему целоваться другую нетрезвую девушку и внимательно посмотрел на разозленную Аню.

– Я пошла, – сказала она. И следую зову какой-то непонятной силы, Денис тоже резко встал и быстрым шагом пошёл за Аней, на ходу застёгивая куртку.

– Я тебя провожу, – как-то невнятно пробормотал он, потому что от выпитого пива слегка закружилась голова.

Аня повернулась. Посмотрела на подошедшего к ней Дениса и не выдержала:

– Не надо. Отстань от меня! Все надоели! Отстань! – она пыталась говорить не слишком грубо, по крайней мере, не так грубо, как ей хотелось.

И ушла, вернее, убежала, так что вскоре её силуэт совсем растворился в темноте.

– Ну, что хвостик, опять отшили? – усмехнулся Нер.

Денис не выдержал, схватил сидящего Нера за ворот куртки, будто забыв, что он слабее соперника и моложе на восемь или девять лет.

…Из рассечённой губы Дениса текла кровь. Он лежал на грязном снегу, Нер на нём. В какой-то момент, Нер достал карманный ножик и приставил к горлу Дениса.

– Иди отсюда, – тихо, но отчетливо сказал он и встал.

Денис поднялся следом, отряхнул грязные джинсы и прижал руку к губе.

– Не указывай, – начал пререкаться Денис.

– Ноги сломаю…пошёл!– ещё раз повторил Нер и зло посмотрел на парня.

Ничего не оставалось, как послушаться. Было дико обидно и дико стыдно. В какой-то миг захотелось даже заплакать. Денис не любил Нера, очень сильно не любил, зато он любил её, по крайней мере, так он считал. На самом деле, эта компания была создано явно не для него, и среди своих новых знакомых он ощущал себя достаточно дискомфортно. Общаясь с ними, он отнюдь не хотел выделиться или доказать свою крутизну, хотя это тоже имело место быть… Но главной причиной являлась всё-таки она. Во всём, наверно, был виноват возраст…шестнадцать лет. Максимализм руководит разумом, хотя скорее не максимализм, а гормоны, с которыми он никак не мог справиться. Почему она? Всё довольно просто, хотя он часто задавался этим вопросом и не мог найти на него ответ. Она была близка к его идеалу, а идеалы невольно создаёт каждый человек.

Аню с Денисом разделяла разница в два года, причём она была старше…увереннее, раскованнее. Она резко отличалась ото всех тех девушек, которых знал Денис. Аня была из другого мира, вылепленная из другого теста, знавшая и видевшая для своего возраста слишком много. В её характере и поведение было что-то мужское: грубое, неотёсанное. Она могла напасть и могла защитить. Она была сильнее, морально сильнее, так предполагал Денис, и эта сила ему очень нравилась.

Он познакомился с ней, а потом всё закрутилось, и он оказался в её мире, среди её друзей. Сперва он считал, что Нер – брат Ани, потому что они любили называть друг друга братом и сестрой, но было чуть ли не сразу понятно, что отношения у них явно не дружеские. Аня сотни раз спрашивала Дениса, что ему нужно в её реальности. Сотни раз Денис отвечал, что он такой же, как они, что у него тоже много проблем в семье, что у него давно умер отец, а мать спала, а может быть, и до сих пор спит с братом отца, что он не может простить ей этого. Сотни раз Аня улыбалась и только сетовала, что он не знает её мать, не знает, какое прошлое за её спиной и сотни раз убеждала его в том, что у него всё нормально; сотни раз говорила, что ему не место в её мире. Но Денис капризничал и упрямо качал головой – первые в нём проснулся инстинкт завоевателя.

Сегодня она на него накричала. Да, он слегка обиделся. А может, и сильно. Он, правда, устал так безмолвно находиться где-то рядом, чтобы просто быть рядом. Он давно хотел подраться с Нером, прекрасно зная, что тот победит. Просто хотел, потому что надоело…надоело, что она с ним и всё ему прощает. Денис никак не мог понять, почему она ему всё прощает, прощает даже то, что простить казалось бы нельзя.

Он шёл по тёмным, слабо освещённым улицам и думал, думал над всем этим, смутно радуясь тому, что Аня не видела их драки, а значит, не знала о его поражении…

***

Марина проснулась поздно, практически в полдень. Ей было тяжело дышать то ли от воображаемого бега, то ли от того, что лежала она как-то неудобно на спине, и тело, видимо, затекло. Она с трудом проснулась без всякой надежды на яркий, красивый день. Ей снова хотелось в сон, в сон, который был намного интереснее реальности. Никаких мыслей в голове не было.

Только ощущения, остались одни ощущения. И как ни странно, ни бодрости, ни лёгкости не принёс ей выстраданный сон. Наоборот, Марина чувствовала себя подавленной, разбитой, как будто кто-то высосал ночью всю энергию, хотя пустое тело каким-то чудесным образом ещё реагировало на повседневные сигналы, такие как «встать», «умыться», «позавтракать».

Почти механически она следовала людским привычкам: заправляла постель, выжимала зубную пасту, рылась в холодильнике. А впереди был ещё один недолгий и тоскливый день.

Потом она полезла в Интернет. Ей вдруг захотелось узнать, к чему вот уже в который раз ей сниться озеро. По сути, ей было нечего делать, и этими ненужными поисками она лишь хотела скоротать несколько минут или часов. Но вскоре это занятие ей порядком надоело. И тогда Марина решила рисовать.

Рисовать не получалось: скомканные блокнотные листы безжалостно летели на пол. Не было вдохновения. Она снова пошла к компьютеру. И включила ту игру, в которую не играла много лет, чуть ли не со второго курса института, и медленно погрузилась в другой красочный мир.

Когда в дверь позвонили, Марина хотела убить пойманного только что шпиона. Но ей пришлось это отложить. Звонила, конечно, Алла. Алла ворвалась в квартиру, а следом за ней влетела обычная и наглая жизнь. Бабушке не уступили место в автобусе, даже не помогли поднять тяжёлые сумки. Алла искренне возмущалась, пытаясь передать всё то негодование, которое она испытала из-за невоспитанности и черствости современных мужчин. Марина, молча, слушала её.

Про игру пришлось забыть. С долей разочарования выключила Марина компьютер. А Алла своей воображаемой живительной силой пыталась как-то разбудить подругу. Только Марине не было плохо. Ей не хотелось ни плакать, ни кричать. И она не понимала стараний Аллы, ведь ни к чему спасать утопающего, если утопающий – мастер спорта по плаванию, а спасатель – впервые увидевший море баянист. Хотя честность ее попыток умиляла Марину, и она спокойно, не возмущаясь, продолжала слушать болтовню своей лучшей подруги.

Всё равно всё возвращалось на круги своя, и Алла снова начала говорить о своём муже Юре, с которым она рассталась несколько месяцев назад, но подавать на развод она не хотела. Собственно говоря, Марина не видела никакой проблемы, прекрасно зная, что пройдёт совсем немного времени, и они опять будут вместе. А от их вечных расставаний она уже устала, хотя ещё сильнее она устала убеждать Аллу в том, что всё будет хорошо.

– С какого вы курса вместе? – слегка раздражённо спросила Марина, наливая подруге чай.

– С третьего, – ответила та и улыбнулась.

– Сколько раз вы расставались? – теперь улыбнулась Марина, заранее предполагая, что скажет сидевшая рядом Алла.

– Раз пять, наверно, – растерянно сказала та. – А ещё в браке: раза три.

– И всегда сходились? – вновь спросила Марина, прекрасно зная ответ.

Алла кивнула.

– Есть фраза такая: «что случилось однажды, может не повториться, но то, что случилось дважды, обязательно повториться в третий раз». А у вас уже даже не третий… Так что всё будет нормально. Опять помиритесь. Я же вас знаю.

– Он мне звонил…вчера,– Алла задумчиво посмотрела на налитый в кружку чай.– Хочет, чтобы я с ним встретила Новый год.

Марина засмеялась.

– И что тогда ты меня терроризируешь? Он тебе даже звонил. Вы почти помирились. Соглашайся.

– Не смешно. Я не знаю, – продолжила свои рассуждения Алла. – Тем более, я хочу встретить Новый год с тобой. Мы с тобой никогда не ругались, и оставлять тебя одну в этих четырех стенах я не собираюсь.

– Оставлять меня одну? Никого ты не оставляешь. Я сама себя оставляю. Если бы хотела встречать праздники с кем-то, то согласилась бы поехать за город с коллегами по работе, – нарочито важно сказала Марина. – Я не дурачусь. Я, правда, хочу быть одна, – серьёзно и спокойно добавила девушка.

– Мне будет стыдно, – перебила её Алла. – Я так не могу.

Марина покачала головой.

– Я любовью к людям не страдаю, от одиночества волком выть на луну не собираюсь. У меня в голове другие проблемы. И кстати не меня ты спасаешь, а себя, приходя сюда. Ты тоже абы с кем общаться не будешь, а только с некоторыми. А Юра – один из некоторых, иначе ты бы за него замуж не вышла. А ссоритесь вы просто так, вам делать нечего. Так что надо идти к мужу и праздник с ним встречать. И почему тебе должно быть стыдно? Я же не обижаюсь. Хорошее отношение к человеку предполагает, что ты будешь рад за него…в любом случае, – Марина внимательно и строго посмотрела на Аллу. Она не врала, ни в чём не врала, и Алла это, разумеется, знала.

– Подумаю, – кивнула она в знак согласия.

– Странно, что не шумят мои «любимые» соседи,– неожиданно перевела разговор Марина.

– Это какие? – уточнила Алла.

– А те, что живут на этаж выше. Тётенька моя «любимая», из-за которой весь подъезд сигаретами пропах и муж её, драчливый алкаш.

– Тот дедушка, который всё время на водку просит?

– Нееет. Дед тоже с четвёртого, – Марина улыбнулась. – Какой замечательный этаж! Но он спокойный, вдовец, тихо пьёт. А тот мужик и не совсем старый, лет пятидесяти. Тот как напьётся, давай орать. Дерутся, ругаются, настоящие люди…высшая ступень развития жизнь на земле, так сказать, апогей эволюции.

Алла тоже улыбнулась.

– Странно притихли, – продолжила Марина. – Значит, что-то весёлое нас ждёт на сами праздники.

– Всю ночь не спала, – допила чай, медленно подошла к окну и отодвинула рукой тюль.– Вначале с ним разговаривала, потом думала.

– Не пойму вас, люди,– Марина усмехнулась.– Что себе нервы зря трепать? А ведь от нервов все болезни.

– Не знаю. Тебе легко так говорить. Ты другая. А разве можно быть такой? Тебе, правда, всё равно?– Алла внимательно посмотрела на подругу.

– Много раз говорили об этом, Ал. Я уже устала. – Марина улыбнулась. – Я не понимаю, почему людей так сильно волнуют любого рода отношения. И мне, правда, всё равно.

– От одиночества разве не становится грустно?

– А разве «неодиночество» существует?

– Хочется верить, что «да»,– тихо сказала Алла.

– А если верить… это не совсем ко мне. А по правде, просто ответственности человек боится,– говорила Марина, моя посуду. – Сама подумай. Если признать, что все байки про родственные души, сказки о двух половинках и всякие гипотезы о знакомых из прошлых жизней – это полнейший бред, то, что остаётся? Один маленький человечек, заброшенный сюда непонятно зачем? А если он один, то значит, и дорога у него своя. Только своя: постоянных попутчиков нет, хотя есть другие человечки, которых он может видеть всегда, потому что их дороги идут параллельно. С остальными он лишь случайно пересекается, а дальше идёт, идёт один к какой-то своей цели, а может, и не цели. Если он один, то значит, он свободен. Но если у него есть свобода, то тогда именно он несёт ответственность за неё и, в частности, за себя. Не на кого груз перекладывать, а так хочется. По принципу: когда я боюсь сделать что-то сам, то я зову другого, чтобы в случае ошибки обвинить его, а не себя. Принятие одиночества – это признание своей ответственности…не более того. А ещё ущербности в некоторых случаях. Человек боится быть уникальным, хотя является таковым хотя бы по генотипу. Стадный инстинкт силен. Страшно быть белой вороной.

– А почему не предположить, что есть две белые вороны, которые вместе составляют единое целое?

– Одну ну о-о-о-очень большую белую ворону?– улыбнулась Марина, протирая полотенцем мокрую тарелку. – А почему не четыре, почему именно две? А если все, только все образуют единство? Что тогда? Просто две – это банальная дань половому делению. Стереотип мышления. Растения, животные, люди, ну, люди тоже животные, все разделены на эти два лагеря, хотя и не всегда, в основном. Так просто надо, но необязательно в этом суть. Так надо, чтобы жизнь продолжалась. Некий вечный двигатель…машина, которая работает, не прекращая. Жизнь кстати, правда, на такую машину похожа. Если так задуматься…не в пределах, конечно, одного человека, а в масштабах всего. Что-то изнашивается и тут же появляется что-то новое, взамен старому. Одни умирают, другие рождаются. А если человек, один маленький человек –это целый мир, то к какому единству надо стремиться, когда ты уже мир? Хотя не так. Это слишком оптимистично. Человек просто никому не нужен. Ему не хотят говорить, что там и откуда мы, с ним не считаются, он просто некий элемент, ничем особенным не выделяющийся. И вот давай они этому элементу придумывать другой элемент, чтоб единство образовать. «Бедный несчастный, элемент!, – думают они.– Как ему одиноко! Он совсем один!» Ты, правда, веришь, что детальки могут вызывать повышенный интерес? Мы нужны для чего– то… Все мы неотъемлемый механизм огромной машины, не центр машины, не суть машины, но без нас она работать не будет или будет, но плохо. Может, вырабатываем для них определённое количество энергии? Это ведь важно.