Стальное сердце под угольной пылью

14 глава

Он сидел на жестяном карнизе, прижимаясь вороньим телом к стеклу её окна. Она спала. Он видел объёмное одеяло, рассыпавшиеся перепутанные волосы, мягкую округлость щеки, треугольник носа. Ему хотелось лежать рядом. Не так, как это делают люди в автомобилях или на пляже, просто лежать и вдыхать её запах, наслаждаться близостью, чувствовать кожу. Она спала, тёплая мягкая беззащитная. Он ненавидел разделяющий их барьер.

Она заворочалась, словно почувствовав вспышку его злости. Ресницы дрогнули. Она глубоко вдохнула. Он взмахнул крыльями и оторвался от карниза. Он не хотел тревожить её сон.

Он летел над тополями, над заводами, сквозь лес тонких труб в красных лампочках, над спящими дворами Старокузнецка, над низкими домами Форштадта. Он приземлился у глухого металлического забора и перекинулся в человека. В руках возникли деньги. Он знал, что поступает неправильно, что эту заразу нужно выжечь калёным железом. Но ему было жизненно необходимо расслабиться, освободить голову. Иначе… иначе…

– «Даже не думай об этом. Думай о белой обезьяне».

К тому же это значило, что одному человеку не достанется порции этой отравы.

– «Один человек. Всего один человек. Целый человек».

Он тряхнул головой и постучал в едва различимую дверь. Тишина. Он постучал громче. Из-за двери послышалось приглушенное: «Кто там?».

– Сосед. За солью.

– А чего ещё позже не зашёл? Сколько надо-то?

– Да не больше щепоти.

– Погоди.

За дверью стихло. Он просунул деньги в узкую щель между землёй и забором. Минут через пять дверь приоткрылась. В проёме показался пожилой цыган: «Держи сосед». Цыган протянул руку с белым полиэтиленовым пакетиком. Он взял пакетик. Дверь закрылась.

В ближайших кустах он создал всё необходимое. Сварил, набрал в шприц, нашёл вену, нажал на поршень. В первый миг его окатило отвращение к себе. Затем всё изменилось. Он ощутил приятную ломоту в груди, по телу разлилось тепло, мышцы расслабились. Тело стало одновременно лёгким и тяжелым. Движения приобрели точность и плавность. Мысли сначала исчезли, затем, возникнув вновь, разложились чётко по полочкам. Мир улыбнулся.

Он исчез с улицы Форштадта и возник в темноте переулка Малышей. Его уже ждали. Под фонарём главной улицы стояли пять парней, уже не подростки, ещё не юноши. Он вышел к ним.

– Где тебя носило?

– Не твоё дело. – Он окинул всех взглядом. – Успехи есть?

– Два кнопочных, триста рублей и ключи неизвестно от чего.

– Херово. Ладно, погнали!

Они рыскали по городу в поисках добычи. Добычей становился не каждый. Они не трогали женщин, семьи и пары. А вот одиночка на пустой улице рисковал здоровьем, а зимой и жизнью.

Они окружали добычу, не стесняясь света фонарей. Пара выпадов для затравки и удар пивной бутылкой по голове. Упавших не добивали, хотя могли несколько раз пнуть в лицо пытавшихся подать голос или защитить своё имущество. Удачная охота приносила хороший навар и чувство самоуважения.

Она проснулась поздно, часов в десять. Солнце ещё не заглядывало в квартиру, и комнаты наполняла прохлада. Она умылась, почистила и поставила жариться картошку. Пока картошка скворчала на сковороде, заглянула в интернет. Ничего нового, хотя несколько картинок вызвали улыбку.

Когда картошка покрылась золотистой корочкой, девушка покрошила в сковороду колбасу, сыр и помидор. Перемешала, накрыла крышкой, отключила конфорку.

От открытого окна послышались хлопанье крыльев и скрежет когтей по металлу. Она повернулась. На карнизе сидела нахохлившаяся ворона с дымчато-серыми глазами. Девушка подошла и погладила птицу. Ворона довольно зажмурилась и вытянула шею. Девушка подставила руку. Ворона осторожно забралась на запястье. Острые коготки покалывали кожу. Девушка улыбнулась, ей нравилось ощущать живой вес птицы. Мягкие и одновременно упругие перья щекотали кисть. Девушка потянула руку с птицей к себе, приглашая гостя войти. Ворона беспокойно переступила лапками и отодвинулась.

– Тш-ш-ш. Не нервничай. Всё нормально. – Девушка медленно и плавно тянула руку с птицей в квартиру. Ворона отступала всё дальше. Тыльная сторона ладони, фаланги, кончики пальцев. Некоторое время ворона балансировала на самом краю, помогая себе крыльями. Её серые глаза умоляюще-гневно смотрели на девушку. Девушка улыбнулась и быстрым движением кисти едва не поймала птицу за лапки. Ворона сердито каркнула и взлетела. Девушка растерянно посмотрела ей вслед.

В третьем часу дня в квартиру вошло солнце. Температура воздуха тут же поднялась градусов на пятнадцать. Она задёрнула шторы, но это лишь прибавило духоты. В поисках прохлады она села на пол. Всё вокруг стало липким. На шторах горели жёлто-оранжевые прямоугольники. Казалось, за ними плавятся стёкла. Она почти ожидала увидеть тонкие вязкие ручейки под подоконником.

Такая жара посещала город нечасто и ненадолго, максимум дня на три. Легче от этого не становилось.

Она встала, закинула всё необходимое в рюкзак и вышла из дома. Как и всё живое и более-менее разумное она стремилась к воде. Трава во дворе пожелтела, но держалась прямо. Детская площадка пугала тишиной. Над песочницей танцевало марево. Спасительные тени били в спину. Она шла через бетонно-асфальтовое пекло.

В частном секторе, среди невысоких домов и коттеджей дышалось легче. Сквозь заборы мелькали надувные бассейны, старые ванны, тенты, лежаки, потные тела.

Посреди дороги дети играли в брызгалки. Над ними в пронзительно голубом небе парил Байдаевкий мост. Тонкие опоры таяли в жарком мареве. Алые перекрестья балок плыли над крышами домов. Дети смеялись.

За частным сектором начиналось поле. Через поле тянулись сеть грунтовых дорог и две высоковольтные линии. От реки обтекавшей поле с двух сторон плыл призрак прохлады. Она шла по выбранной наугад грунтовке и считала прятавшихся в траве коров. Где-то высоко там, куда лень задирать голову, гудели провода.

На середине пути к реке она остановилась и сняла обувь. Земля приятно охладила ноги. Девушка связала шнурки кед прямым узлом и повесила их на рюкзак. Подошвы блаженствовали, пальцы зарылись в траву.

Она оглянулась, проверяя пройденное расстояние. Поле казалось бесконечным как степь. ЛЭП сходились у горизонта, а между ними нарядной игрушкой стояла бело-красная труба Кузнецкой ТЭЦ.

Сверху раздалось громкое карканье. Она подняла голову. На проводе сидела ворона. Она помахала птице рукой. Ворона слетела вниз, у самой земли обратившись парнем не старше двадцати. Серые глаза краснели прожилками. Он болезненно щурился.

– Ты… – она подавила желание попятиться и опасливо посмотрела на него.

– Я не вампир.

– Но… утром…

– Я не вампир. – Он немного помолчал и добавил. – Вампиры выдумка.

– Настоящий вампир именно так бы и сказал, – она улыбнулась, ожидая увидеть улыбку в ответ.

Он скривился.

Дальше они шли вместе. Он то и дело закуривал, морщился и выплёвывал сигарету. Когда закончились коровы, она начала считать сигареты. К пляжу их набралось не меньше дюжины.

Вопреки её ожиданиям на длинном каменистом пляже отдыхало не больше десятка компаний. Со стороны старых заросших тополями карьеров доносилась музыка. Она расстелила покрывало на свободном участке берега. Он спрятался в тень кустов и на все её призывы присоединиться строил страшные рожи. На противоположном берегу круто вздымался высокий холм. У его подножья по узкому прижиму тянулась железная дорога. Линии электропередач перешагивали через реку, взбирались на холм и исчезали за его вершиной. Она стянула с себя одежду, сразу превратившись в подобие панды, и легла на спину. Её розово-белый живот выглядел по-детски беззащитно.

В воде, метрах в десяти от берега, лениво дрейфовал мужчина. Его пивное пузо скользило над мелкими волнами как панцирь морской черепахи. На мелководье пара детей-погодок искала красивые камушки. Откуда-то тянуло ароматным дымом. Она перевернулась и расслабленно прикрыла глаза.

Когда ласково-горячие ладони солнца превратились в шершавые варежки, она поднялась, потянулась и очень медленно вошла в реку. Кромка холодной воды неумолимо ползла вверх. Говорят, что в воду надо окунаться быстро, лучше сразу с головой. Говорят, так легче. Она никогда этого не понимала. По своей воле броситься в давящую парализующую хватку тысячи маленьких ручек. Пусть кратковременную, но всё же.

Постепенно вода дошла до груди. Девушка оттолкнулась ногами от дна и поплыла. Тёмная вода скользила вдоль щеки. У ступней крутились маленькие воронки.

Парень выбрался из тени и теперь стоял у самой кромки воды, не спуская с девушки глаз. Губы его беззвучно шевелились.

Сильное течение снесло её к самому краю пляжа к зарослям ивы. Она выбралась на берег и побрела к своему покрывалу. Он отошёл от реки и лег у вещей девушки. Дети, собиравшие камешки, теперь о чём-то громко спорили. Он поморщился. Их крики эхом отдавались в голове, больно стукаясь о свод черепной коробки.

– «Ненавижу детей! Нет, нельзя ненавидеть. Никого нельзя. Но детей особенно. Угольная крошка, как же болит голова!»

Она пришла через пару минут и села рядом, обеспокоенно заглянула в глаза.

– Ты совсем бледный, – она дотронулась до его лба, проверяя нет ли жара. Новая шутка про вампиризм умерла за сжатыми губами.

Он прижал её руку и блаженно зажмурился.

– О, да… – он взял вторую ладонь девушки и тоже прижал ко лбу. – Вот так и сиди.

Она замерла. Он чуть слышно постанывал от удовольствия.

– Ещё бы дети прекратили орать…

Как по волшебству на детей прикрикнула мама, и они затихли.

– Кайф, – казалось, ещё немного и он растечется лужицей.

Воздух наполнился ритмичным грохотом.

– Твою ж! – он открыл глаза и выпрямился, стряхнув руки девушки. На том берегу шёл товарняк. Он провожал каждый вагон мрачным взглядом. Поезд тянулся и тянулся. За вагонами с углем шли вагоны с лесом и несколько цистерн, потом снова уголь и ещё что-то сыпучее. Наконец, протащив напоследок шины для белазов – по две на вагон, – поезд исчез за поворотом.

Он повернул голову к девушке: «Что ты там говорила о железных дорогах?»

Она улыбнулась и всё-таки решилась: «Не хочешь вернуться в тень? Того и гляди задымишься».

– Не смешно, – он лёг на живот. Она ткнула его пальцем между лопаток. – Отстань. Иди дальше плавай. И с тёплыми руками не возвращайся.

Она ушла. Он перевернулся, чтобы видеть её в воде.

Вечером ему полегчало. Он даже немного поплавал. Без особого удовольствия. Реку он не любил. Он бы предпочёл спокойное покладистое озеро, но выбирать всё равно не мог.

Солнце, висевшее над горизонтом ослепительным апельсином, больше не било в глаза. Людей на пляже заметно убавилось. Говорили теперь в полголоса, будто опасались разбудить или приманить кого-то неведомого. Он чувствовал, как растворяется боль. Однако одна мысль всё ещё кололась.

– Собирайся. Я тебя кое с кем познакомлю. – Он подтащил рюкзак к её ногам.

– С кем? – она не спешила выполнять указание.

– Увидишь. Тут близко. – Он потряс рюкзак за лямку.

Она оделась, упаковала покрывало и мусор, накинула рюкзак на плечо.

– Эй! Ты кое-что забыла. – Он указал на её босые ноги.

– Жарко. К домам выйдем – надену.

Он дёрнул плечом и отвернулся.

Они поднялись на заросшую тополями дамбу. Он повёл её вверх по течению. Длинные тени делились прохладой, уже готовой перейти в сырой холод. На противоположном берегу, за изгибом русла, пьяный хор орал «Ой, мороз, мороз…», не попадая ни в одну ноту и застряв на первом куплете. Вода отражала звук и далеко разносила голоса. Тени росли и сгущались.

В реке плеснуло что-то крупное. Она дёрнулась посмотреть в просветы в зарослях. Он загородил от неё реку: «Иди как шла. Не твоё это дело». Она бросила на него недовольный взгляд, но ничего не сказала. Песня оборвалась.

– О! Баба голая! Откуда ты, красавица?! – послышалось с противоположного берега.

Она сбавила шаг.

– Иди, – он несильно подтолкнул её в спину.

С противоположного берега летели смех и задорные взвизги. Он чему-то улыбался уголком рта. Вскоре он спустился с дамбы на берег и помог спуститься ей.

– Смотри, – он указал пальцем на крошечный островок на середине реки. На первый взгляд в островке не было ничего особенного. Такие заросшие по брови ивой и молодой тополиной порослью клочки земли встречались почти на каждом шагу. Однако чуть погодя из зелёного хаоса вдруг возникла деревянная дверь. И кусок стены. И кирпичная труба.

У берега появилась лодка с парой весел. Девушка осторожно перелезла через борт. Он сел на весла. Порыв ветра принёс с поселка на противоположном берегу вой полицейской сирены. Полуулыбка на его лице превратилась в ухмылку.

Он размеренно грёб к островку. Несколько раз лодку сильно качнуло. Парень погрозил реке веслом, и дальше они плыли спокойно.

Причалили у островка. Он помог девушке выбраться. Перед дверью колыхалась тонкая полоска песка. Вода холодным языком облизала ноги. Он распахнул дверь.

– Может, стоило постучать?

– Мне можно не заморачиваться.

За дверью оказалась небольшая комната. Вдоль глухих без окон стен стояли лавки из неошкуренного горбыля. Сразу за порогом уходила вниз глиняная лестница. Он шагнул на ступени. Она шагнула следом.

Она не видела источника света, но ясно различала и сглаженные ступени, и крупные окатыши в стенах. Сырость росла с каждым шагом. Ступени скользили под подошвой, сначала едва заметно, потом приходилось придерживаться за пачкавшую ладонь стену. На последних метрах ступеней глина уступила место гальке. Сочащиеся из стен тонкие ручейки стекали по ней журчащим каскадом.

Лестница привела их в просторное помещение с округлыми сочащимися водой стенами. Центр помещения занимала огромная лужа, в которую стекались ручейки с лестницы и стен. В центре лужи лежала буровато-зелёная куча, кажется водорослей. Пахло тиной и бензином.

– Здравствуй, хозяин! – парень шагнул в лужу. – Принимай гостей!

Куча шевельнулась и поднялась. На заросшем ото лба до подбородка лице блеснули серовато-синие глаза.

– И тебе поздорову. – послышалось из недр толи водорослей, толи всё же волос. Девушка с некоторым стыдом поймала себя на том, что пытается отыскать у этого существа рот. – Проходи, коль пришёл. Присаживайся.

Парень сел, где стоял. У пояса закачалась вода. Он вопросительно посмотрел на спутницу. Та неловко переступила с ноги на ногу.

– Эх, ты! – существо выпростало из волос – или всё же водорослей? – руку и пошевелило пальцами. Ручейки на лестнице раздались в стороны. – Садись, красавица. Только подложи чего-нить. Застудишься.

Девушка поблагодарила и села на рюкзак.

– Ты закончил? – парень колко смотрел на существо. Оно проворчало что-то невнятное.

– Увидел? – парень указал на девушку.

– Увидел.

– Запомнил?

– Запомнил.

Парень многозначительно кивнул и закурил. Волосы на лице существа сползлись к центру: «Прекращай! Итак, от тебя никакого спасу нет. То сбросы, то машины, то хвосты». Парень затушил сигарету о воду. Повисло молчание.

– Простите, – послышался робкий голос девушки, – а Вы водяной, да?

– А она у тя ещё и умная!

– Как будто она водяных каждый день видит. Ты на неё перепонки-то не расщеперивай.

– Да, знаю я. Но больно уж девка статная, вся в мать.

Пальцы парня дёрнулись: «Она ж не на реке…». Он тут же осёкся, надеясь, что девушка не расслышала, а если расслышала, то не поняла.

– А разница? – водяной поймал угрожающе-предостерегающий взгляд гостя и поспешил сменить тему. – Чё-то ты злой нынче.

– Кондома на днях мальчишку забрала. Прям с пляжа.

– Беда… – водяной вздохнул. – Вот и ещё один островной житель. Ну…

Он поймал ещё один выразительный взгляд и замолк. Снова повисло молчание.

– Вы самый главный на этой реке? – разрезал тишину осторожный девичий голос.

Водяной всем телом повернулся к парню: «Ты что ей совсем ничего не рассказываешь?».

– Много будет знать…

– Ну, про это-то можно. – Водяной повернулся к девушке. – Самая главная – Томь, хозяйка реки. А я так, присматриваю за участком русла и прилегающими водоёмами. Кроме болот. Они сами по себе. У ка…

С лестницы с гиканьем и топотом, с силой оттолкнув девушку к мокрой стене, скатились три голые женщины.

– Ласточки мои! – водяной подгрёб к женщинам.

– Какие мы тебе ласточки?! – рыжая стряхнула с ягодицы зеленоватую ладошку водяного.

– Рыбки, так банально, – водяной погладил большую грудь русой.

– Ой, а кто это к нам пришёл? – вскрикнула женщина со шрамом на ноге и бросилась к парню. Через несколько мгновений вокруг него ворковали все трое. Шесть рук ласкали молодое тело. Девушка с удивлением отметила, что ей неприятно на это смотреть. Водяной обиженно напыжился.

Парень посмотрел на скользящие по его груди руки, невозмутимо закурил и безразлично спросил: «Как там мужики?»

Женщины тут же отпрянули от него.

– Да живы твои мужики. Чего им сделается-то?

– Хо-ро-шо. – парень затушил сигарету об предплечье. Он не смотрел на женщин, боясь увидеть, и ещё больше боясь, что увидит она. Кровь не вода.

– Совсем загрустил. – Водяной достал из недр бороды мутную бутыль. – Дерябнем?

– Да ну…

– По чуть-чуть.

– Ну, если по чуть-чуть.

Водяной хлопнул в ладоши: «Ласточки мои, слетайте-ка за закуской». Женщины нырнули в лужу и исчезли. Парень создал две маленькие стопки. Водяной откупорил бутылку.

Через два часа парень спал лицом в луже, пуская носом пузыри. Сначала она боялась, что он захлебнется, пыталась перевернуть. Он отталкивал её, что-то бормотал и снова падал в воду. Водяной исчез, толи тоже заснул, толи уплыл на поиски развлечений. Она сидела на холодном промокшем рюкзаке и не знала, что делать, как выбираться с острова. Она уже планировала заночевать на одной из скамеек наверху. Там хотя бы было сухо и не пахло бензином.

Выручили вернувшиеся с шашлыками и яблоками женщины. Они вывели её наверх и помогли доплыть до берега, поддерживая за плечи. Плыть было страшно и холодно. Врут, будто ночью вода, как парное молоко.

На берегу было темно, холодно и сыро. В небе висела полная луна. Она, дрожа всем телом, обернулась к женщинам, чтобы поблагодарить, и не узнала их. Раздутые тела, облезающая кожа. У одной вываленный язык и тёмная полоса на горле. У другой пустые глазницы и объеденные до костей пальцы. У третьей… выпяченный арбузом живот, в нём что-то шевельнулось.

Ей вспомнились рассказы мамы, как её с двухнедельным ребенком мать выгнала ночью на улицу – спасибо, бабушка – и она стояла на мосту над Томью и думала: «Ребенка в реку, а сама повешусь на ближайшем тополе».

– Ты не на нас пялься, а домой топай, да не оборачивайся. Нам на посиделках чужие глаза ни к чему. – Рыжая удавленница убрала за спину прядь волос и показушно оскалилась, – Утащим, утопим, сожрём.

Девушка улыбнулась: «Спасибо», накинула на плечо рюкзак и выбралась на дамбу. Мокрая одежда противно липла к телу. Каждое прикосновение ветерка превращалось в арктический шквал. Мелкие камешки покалывали ноги. Она шла. Слева тянулось поле. Над ним висела луна и плыла от реки песня без слов.

15 глава

Она стояла на мосту через Абушку и кормила чёрствым батоном больших лоснящихся уток. Утки на узкой незамерзающей даже в самые суровые морозы реке появились несколько лет назад. Незаметно и неожиданно. Многие горожане считали это признаком улучшившейся экологии и активного самоочищения реки. Девушка смотрела в чёрные мутные струи и думала, что Абушка не стала чище, да и с чего бы, это утки, пройдя через естественный отбор, стали устойчивы ко всякой гадости.

Она бросила в воду последний кусок. Утки, толкаясь и обгоняя друг друга, скользили за ним по течению. Рядом с тенью девушки возникла ещё одна.

– Извини. Я – свинья. – Он не спешил показываться на глаза.

– Свинья. – Она не спешила обернуться.

– Прости. – Мимо её правого бока просунулась рука сжимающая бордовую розу. – Больше же ничего не случилось?

– А должно было? – она скосила глаза на цветок.

– Нет.

Она взяла розу и понюхала её. Роза ничем не пахла. Он вышел из-за её плеча и встал рядом. Она бросила цветок в реку. Роза исчезла, не долетев до воды. Утки внизу столпились у опор моста, ожидая новой подачки.

Он смотрел вниз: «Знаешь, Аба не всегда была такой».

Он щёлкнул пальцами. Река преобразилась. Сквозь прозрачные струи заблестело дно в разноцветных камешках. Показался и мусор: стеклянные бутылки, проржавевший до неузнаваемости металлолом, несколько шин. По дну, огибая мусор, ползали рыбки-шахтёрики. Будь у них глаза, свершившееся чудо глубоко потрясло бы их рыбьи рассудки. Возможно, они бы даже решили, что настал конец света или к ним сошёл неведомый рыбий бог. Но…

У каждого шахтёрика от носа до хвоста тянулась глубокая узкая борозда, из-за чего они казались слепленными из двух полноценных рыб, иногда разных пород.

– Чем они питаются? – она смотрела на мёртвое каменистое дно.

– Этого никто не знает, но поговаривают, что после девяносто шестого они предпочитают человечинку.

Она с силой толкнула его в плечо. Вода в реке вернулась в чёрно-мутную норму.

Они шли вдоль трамвайной линии к КМК. Он обещал показать ей откуда начинался город-сад, так восхитивший Маяковского. Впереди поднимались трубы металлургического комбината. Когда-то их дым белым плотным облаком парил над проспектом Курако. Говорили, что достаточно прожить на Курако и ближайших улицах год, чтобы стать неизлечимо больным, и пять, чтобы неизлечимо больными родились дети. Однако когда несколько лет назад погасили последнюю домну, большинство горожан восприняло это как личное горе. Город гордился КМК.

В настоящее время на комбинате работал только прокатный цех, в котором запсибовскую сталь превращали в рельсы и балки. На остальной территории в арендованных помещениях работали самые разнообразные предприятия от изготовления окон до ремонта грузовиков.

Они вышли на площадь Побед. На площади горел вечный огонь и стоял на постаменте танк. Танк этот в сваренной на КМК броне дважды подбитый дошёл до Берлина, снимался в кино и на постамент въехал своим ходом. В девяностые в танке ночевали беспризорники. Даже адрес придумали – Танковая, 1.

Они пересекли площадь и направились к тёмному прямоугольнику тоннеля. Неожиданно она замерла у какого-то здания, читая памятную табличку – «Здесь 7. 02. 1973г. Владимир Высоцкий встречался с работниками комбината». Она повернулась к мужчине: «Наш город посещал Высоцкий?».

– А ты не знала?

– Нет.

– То есть ежегодный фестиваль тебе ни о чём не говорил.

– Ну, мало ли… поклонники… память…в наш медвежий угол не каждый доберётся. И захочет попасть.

– Я не настолько дремучий!

– Что?

В её глазах он увидел искру готового вспыхнуть понимания и в его груди взорвался страх, что она скажет это вслух. На перекрёстке с визгом тормозов, грохотом и шорохом стекла столкнулись две иномарки. Она инстинктивно дернулась в сторону аварии. Он удержал её за руку: «Там и без нас справятся». Она настороженно посмотрела на него и позволила увести себя в тоннель.

Тоннель тянулся под КМК на полкилометра и в своё время был единственной дорогой на Верхнюю колонию. Они шли по неосвещённой стороне слева от дорожного полотна. Тоннель сухой и тёплый состоял из трёх цветов: тёмно-серый – стен, потолка, бетонных столбов-ограждений, оранжевый – ламп освещения, белый – пятен выходов на поверхность. За пешеходными дорожками почти не следили, поэтому приходилось всё время смотреть под ноги.

Свет с противоположного тротуара, пройдя через два ряда бетонных опор, превращал их тени в фантастических зверей. Тоннель сочился тихими ненавязчивыми звуками: гулом вентилятора, шорохами, лязгом. Она, вспомнив трамваи над пешеходным переходом, представила, что здесь творилось, когда комбинат работал на полную мощность. И внезапно захотелось, чтобы всё вокруг загрохотало, затряслось, загремело. Тихая ненавязчивость пугала.

Он вертел в пальцах сигарету и молчал. Он мог бы рассказать, как строили КМК, как зимой, отогревая землю кострами, лопатами рыли котлован, как жили в сырых палатках, как умирали от туберкулеза и верили в великое светлое будущее.

На руку девушки упала крупная капля. Она смахнула её ладонью. На предплечье осталась жирная полоса. Запахло машинным маслом. По стене прошла мелкая дрожь.

– Мне кажется, здесь кто-то живёт, – она говорила вполголоса.

– Не живёт.

Она вспомнила о вмурованном в стену тоннеля прахе «Ну, обитает».

– Не обитает. Сам тоннель живой, – он немного подумал и уточнил, – одушевленный.

– Это из-за?..

– Да.

– Его правда замуровали живьем?

– Глупости! – С потолка снова закапало. – Нервничает.