Стальное сердце под угольной пылью

– Подвезёшь меня?

– Конечно. Только у меня байк.

– Обожаю байки!

– Хочешь, я тебя покатаю? – он приобнял девушку за талию.

– Да!

Он подошёл к мотоциклу и бросил ей серо-зелёный шлем.

Он сидел на крепостной стене. Курил. Смотрел на Старокузнецк. Всё было не тем, чем нужно.

– Ненавижу этот город.

Он посмотрел на новую подружку. Она тянула через трубочку сок.

– Пыльно, грязно. Быдло на окраинах. – Она сморщила носик. Он молчал.

– Вот в Иркутске всё по-другому.

– Да.

Он хотел свозить её на смотровую площадку, рассказать что и как строилось, но теперь это не имело смысла. Он оставил на столике деньги и вышел из кафе.

Он цеплял девчонок каждые два-три дня. Они были красивы, обаятельны и умны. Они умели слушать и поддержать разговор. Примерно половина из них была готова лечь с ним в постель. Но ни одна не любила его.

Он считал дни до её возвращения. Он боялся, что она не вернётся. Он злился, что она оставила его. Он мечтал о многодневном нудном дожде, о непроницаемом одеяле туч, под которым можно было бы спрятаться.

Горожане маялись от щемящей тоски и ворчали на слишком яркое солнце. В психиатрическую больницу поступало раза в два больше неудавшихся самоубийц. Машины бились о столбы и друг друга. В опустелых дворах скрипели пустые качели.

Он стоял на перроне. До её возвращения оставались минуты. Он уже чувствовал её присутствие. Вокруг шумела небольшая толпа. Он вертел в руках зажигалку.

– Внимание! На первый путь прибывает поезд…

Он сорвался с места. Он чувствовал вагон, в котором… Всё ближе. Всё медленнее. Он весь пульсировал.

Поезд замер. Открылись двери. На перрон хлынула живая волна. Он сразу увидел её и остановился. Икры свело от желания броситься на встречу. Он достал сигареты и закурил.

Она подошла к нему улыбающаяся и счастливая. Плечи оттягивал рюкзак. От неё пахло морем и чем-то ещё, столь же чужим. Она распахнула объятья. Он отодвинулся и выдохнул дым ей в лицо. Улыбка сошла с её лица. Он ухмыльнулся и выдохнул дым ещё раз, стирая чужие метки, оставляя свои. Она развернулась и ушла на автобусную остановку.

Он сидел на её карнизе, прижимаясь пернатым плечом к холодному стеклу. Она спала, разбросав во все стороны волосы. Где-то среди них прятался телефон.

Он жмурил глаза и чувствовал внутри горячий шарик солнца. Она что-то бормотала во сне. На полке белел свежепривезённый тюлений череп – подарок от чужака. Он взмахнул крыльями и взлетел. У него тоже было что подарить.

Утром после завтрака она обнаружила на балконе здоровенный коровий череп и записку со смайликом.

18 глава

Она вывалилась из сна, толком не поняв, что её разбудило. Мозг лихорадочно соображал, надо ли ему подниматься и куда-нибудь идти. Пространство наполнилось густым басовитым мычанием. Она села. Коровий череп смотрел на неё из ниши шкафа. Она смотрела в его чёрные глазницы.

Череп замычал. В стенку застучали соседи. Её взгляд метнулся к стене. Череп снова замычал. За стенкой послышался неразборчивый мат.

Она метнулась с постели. Схватила череп. Он смотрел на неё. Молчал. Пока молчал. Она утащила его в коридор. Накрыла шерстяным одеялом, завалила подушками. Сквозь синтепон и перья пробилось приглушенное мычание.

Утром она осторожно обошла гору подушек, почти ожидая, что под ней что-нибудь шевельнётся.

Она ехала к кикиморе. В маршрутке пахло кожзаменителем и пылью. На передних сиденьях расположились парни и девушки в том странном возрасте, что находится между отрочеством и юношеством. Они о чём-то разговаривали. Мелькали незнакомые имена и события. Дальше, в середине салона, сидели немногочисленные взрослые.

Она смотрела в окно. За окном в отдалении проплывали заводские трубы. Череп ждал её дома, всё так же, под горой подушек.

Автобус резко вильнул. Водитель тихо выругался. Она окинула салон быстрым взглядом. Ничего не изменилось. Только кондуктор почему-то смотрела на дорогу. Автобус резко затормозил. Пассажиры заволновались.

– Да обгони их уже, – кондуктор хлопнула себя по бедру.

– Как я их обгоню? Они зигзагами едут. – В голосе водителя слышалось раздражение.

– Скоты пьяные! – Она видела, как кондуктор едва сдержала плевок сквозь сжатые зубы.

Автобус дёрнулся. Парни поднялись с мест. Через лобовое стекло они смотрели на невидимую ей с заднего сиденья машину. Автобус вильнул.

– Точно пьяные. Щас врежутся в кого-нибудь. Хорошо хоть скорость небольшая.

– Животные.

Автобус остановился.

– Всё кино кончилось. Шеф, открой. Щас мы им устроим. Профилактику.

Двери открылись. Парни высыпали наружу. Послышались крики, неразборчивый мат, хлопанье дверьми. Она заёрзала, стараясь увидеть хоть что-нибудь. Взвыл мотор. Крики прибавили в громкости. И из-за морды автобуса возникла серебристая Лада с кем-то торчащим из раскрытой настежь передней двери и стремительно скрылась во дворах.

Парни ввалились обратно.

– Эти обдолбыши увезли Серёгу! – один из них активно тыкал в проезд, в котором скрылась машина. – Шеф, давай за ними!

– Куда я с людьми? – Водитель посмотрел через зеркальце на пассажиров.

– Мальчика надо выручать, – сухонькая старушка поудобнее перехватила сумочку. – Гони.

Остальные пассажиры одобрительно загудели. Водитель пожал плечами и закрыл дверь. Автобус свернул во дворы.

Она смотрела на мелькающие за стеклом дома, качели, лавочки. Автобус трясло.

– Они где-то здесь.

Все вертели головами, ища серебристую Ладу. Она не отставала. Автобус в очередной раз свернул. Под колесами что-то захрустело.

Через несколько минут раздался крик: «Вон она! Гони!». Водитель нажал на газ. Автобус затрясло сильнее.

– Не уйдут!

Она увидела, как на лицах проступил оскал.

– Зажимай! Зажимай! Есть!

Автобус остановился, дверь открылась. Парни высыпали наружу. На этот раз она вышла вместе с ними.

Серебристую Ладу зажали в тупике гаражных спин. За тонированными стёклами что-то смутно шевелилось. Парни подлетели к машине и почти одновременно рванули все четыре двери. Из одной вывалился помятый Серёга. Из остальных вытащили по вяло сопротивляющемуся подростку. Мальчишки жмурились и по-ленивьи вертели головами. Им было хорошо.

– Зелёные совсем.

– Да ну их. Зашибём ещё.

Мальчишек отбросили к одной из гаражных стен.

Автомобиль не пощадили. В ход пошли руки, ноги и складной нож. Зашипели спущенные шины, зазвенело выбиваемое стекло, заворчал сминаемый мощными пинками металл. Это напоминало какое-то безумное жертвоприношение. Хаос звуков начал обретать ритм.

Вакханалию прервал клаксон маршрутки.

– Эй, мне надо возвращаться на маршрут, – водитель кричал в приоткрытую дверцу кабины. Парни на прощание пнули по разу багажник и погрузились в маршрутку. Она заметила капающую с руки одного из них кровь и отдала ему пачку бумажных носовых платков.

Маршрутка медленно и осторожно выбралась на главную дорогу.

Кикимора встретила её тепло и ласково. Они сидели в кустах за колодцем.

– Девуля моя. Соколушка. – Кикимора гладила руки девушки. – Выкладывай за чем пришла. Хошь вражину изведём, хошь о судьбе поворожим, хошь сердце мужское к тебе привяжем. Любое выбирай. Живое и тёплое. Богатого найдём, ласкового найдём.

– Спасибо, не надо, – она вежливо улыбнулась. – Мне и так не плохо.

– Что? Не пускает это чудище дымное? – Кикимора заглянула в глаза. – Беги от него, девонька. Беги со всех ног. Не нужен он тебе.

Она отвела взгляд: «Да я не за этим».

Кикимора поднялась и обошла её, внимательно оглядывая.

– У меня есть вещь, которая может вам понравиться. – Она добавила в голос энтузиазма. – Это череп. Он издаёт звуки, а если в глазницы вставить по свечке…

– Ты меня за дуру не считай. – Кикимора упёрла кулаки в бока. – Подарки не передаривают.

– Это не подарок.

– Девонька…

Она опустила глаза, руки теребили подол футболки: «Я не знаю, что с ним делать».

– Верни.

– Но…

– Оооо, – кикимора бережно взяла её за подбородок и приподняла его. – Бедовая. Ой, бедовая.

Кикимора осмотрела её лицо со всех сторон. Убрала руку.

– Почему? Почему я? – девушка почти шептала.

Кикимора подобрала подол и села на землю.

– Он и сам не знает. – Кикимора попыталась сочувственно улыбнуться. – Отметил с первых минут и всё.

– С первых минут? – её глаза округлились.

– А ты не знала?

– Нет.

Она вспомнила, как в шесть лет перед Новым годом встретила у мусорных баков мужчину и заговорила с ним. Мама запрещала ей отвечать на вопросы чужих людей, но этот человек ни о чём не спрашивал. Наоборот, это она засыпала его вопросами. Мужчина рассказал, что у него нет дома, родных и друзей и что Новый год он праздновать не будет. Это было неправильно, несправедливо. Тогда она верила, что у каждого должен быть Новый год. И она принесла этому мужчине из дома свой подарок с конфетами и подобрала на улице несколько ёлочных веток. Мужчине очень понравились ветки, а конфеты он не взял. Сказал, что у него болят от них зубы. Ветки они воткнули в сугроб. И мужчина украсил их светящейся мигающей гирляндой. Какого цвета у него были глаза?

Некоторое время они молчали. Она обрывала с куста листья и переваривала услышанное. Кикимора рисовала на земле большим пальцем ноги пересекающиеся спирали и линии.

– Хочешь, напиться? – кикимора посмотрела на неё, прищурив глаз.

– Нет… – она вздохнула.

– Форштадтские домовые хороший самогон гонят. А уж на каких травках настаивают…

– Не надо. – Она поднялась и отряхнула одежду. – Я, пожалуй, пойду. Спасибо за всё.

19 глава

Трамвай в городе появился в 1933 году, первым в Западной Сибири. Одна линия быстро разрослась в сеть рельс и колец, соединившую между собой четыре района. Запсиб отличился и здесь, обзаведясь личной отдельной веткой.

Трамвай был особенным. Он ходил иными путями, пусть и по тем же улицам. Из его окна город выглядел немного иначе. Под другим углом. Больше зелени: диких нечесаных зарослей и аккуратных газонов. Меньше пыли. Детали, которых не замечаешь из окон шустрых маршруток.

Трамвай успокаивал и настраивал на философский лад. В нем можно было делиться любыми тайнами. Всё равно их никто никогда не услышит. Даже сам говорящий. Ещё признаваться в безответной любви. По той же самой причине. Можно было прислониться головой к стеклу, качаться вместе с вагоном и вспоминать детство. Перекраивать по старым лекалам проплывающие за окном улицы.

За долгие годы городской трамвай видел всякое. Свадьбы, выпускные, делегацию дышащих перегаром и куревом дедоморозов, горячие пирожки, песни под аккордеон. Трамвай горел, тонул, сходил с рельс и таранил автомобили. Зимой за него цеплялись мальчишки и катались, разметывая снежные струи. Весной часть путей затапливалась, и тогда трамвай превращался в крейсер. Летом появлялась ещё одна трамвайная остановка – перед Кузнецким мостом. Она позволяла попасть на пляж, не тащась по жаре и пыли.

А ещё в летние ночи трамвай был единственным общественным транспортом, кусочком жёлтого уюта. И сонные кондукторы не брали плату за проезд, а из закутка вагоновожатой доносились обрывки «Куклы колдуна» или «Полковнику никто не пишет». И кто-то обязательно читал газету, во весь разворот. И на задних сидениях целовалась парочка.

Он разбудил её стуком в стекло. Она сперва отпрянула в ужасе, затем вглядевшись в маячивший за окном силуэт, закуталась в одеяло и открыла балконную дверь.

– Здравствуй, – он не пошевелился.

Она отошла в сторону. Холодный воздух лизал босые ноги. Он продолжал стоять у самого порога.

– Входи. – Вспомнив легенды, она произнесла традиционную формулу. – Я приглашаю тебя.

– Я не могу войти, – его голос на мгновение сорвался в хрип.

– Мне нужно сказать «войди» трижды?

– Это работает только с вампирами. Я не вампир.

– А что работает с тобой?

– Ничего. Я не могу войти. Никак. Точка.

– Ты пришёл, чтобы сказать мне об этом? – она убрала лезущую в глаза челку.

– Нет. Хочешь осуществить мечту кота Бегемота?

– Зачем? Это же его мечта.

– Разве это имеет значение?

– И мой ответ тоже?

– Именно так.

Он ждал её у подъезда.

– Мы сегодня пешком? – она не увидела привычного мотоцикла.

– Не совсем. – Он взял её за руку и повёл через ночной микрорайон. – Ты такая красивая.

Она не нашлась, что ответить. Его комплимент был слишком внезапен и короток. Она подумала, что если бы он подарил ей цветы – настоящие цветы – она бы наверно и шагу бы не ступила от изумления.

Они прошли мимо школы, срезали путь через двор, в котором медленно и беззвучно крутилась карусель с маленькими жёлтыми лошадками, прошли через арку. На остановке стоял тёмный трамвай, блестевший стеклами в свете фонарей. Она сначала решила, что трамвай иллюзия, эфемерно-плотное создание его разума, однако, подойдя ближе, уловила запахи стали, резины и пыли.

– Ты угнал трамвай? – она повернулась к нему.

– Я взял трамвай, – он повернул её обратно.

Она медленно обвела взглядом стальную махину и вздохнула.

Он забрался в кабину и открыл ей дверь. Она вошла в салон. На месте кондуктора её ждала сумка с рулетиками билетов. Она вздохнула ещё раз и надела сумку на шею. Трамвай тронулся.

Он мчал через ночь с громом и лязгом. В её голове крутились мысли о Дикой Охоте. Несколько остановок промелькнули почти незаметно. Казалось, он решил увезти её за пределы реальности, в иной более комфортный мир. Она даже успела порадоваться, придумать горы, тайгу и море, черничные заросли и добрых медведей. Трамвай остановился… на СШМНУ, малоэтажном посёлке в санитарной зоне Алюминиевого завода.

В салон поднялись два невысоких лохматых человечка. Лицо одного полностью скрывала борода. Другой держал в волосатой руке бутыль с чем-то мутным.

– «Домовые. Или гномы», – она так и не смогла решить, вежливо ли будет задать вопрос об их видовой принадлежности.

Человечки, вопреки ожиданиям, расплатились новенькими десятирублевыми монетами. Она оторвала им билетики, стараясь не слишком пялиться. Видимо, вышло из рук вон плохо. Человечки что-то друг другу сказали и ушли к задним сиденьям.

С этого момента трамвай исправно останавливался на каждой остановке. Кто-то входил, кто-то выходил. К скверу Борцов Революции вместе с вагоном покачивались около дюжины домовых (или всё-таки это были местные гномы?); три бездомные собаки и одна явно домашняя; с десяток душ (она так и не поняла на кой им трамвай); шизофреник с бубном, рассказывающий соседу – крысе размером с корги – о Шамбале, скрытой на самых глубоких уровнях кузнецких шахт; мальчик с большими чёрными от края до края глазами и выпивший, но адекватный мужчина. На Советской площади вошла лошадь, живая и тёплая. По вагону поплыл запах сена.

Она давно перестала брать плату за проезд. Трамвай грохотал через ночь. За окном пузырчатой оранжево-чёрной массой плыли Топольники, дальше мост, река.

Выпивший мужчина активно крутил головой, но вопросов не задавал.

– «Интересно, что он сейчас видит?»

Лошадь вышла на Универсаме и уцокала в сторону цирка. Запах сена остался. Казалось, он самостоятельно перемещается по вагону и что-то ищет. Как-то незаметно, сами собой, возникли русалки и тут же окружили кресло, в котором сидел выпивший.

– Мужчина, не уступите даме место? – русалка слегка наклонилась.

– А кому именно? – мужчина, не стыдясь, любовался нависшей над ним грудью.

– А всем по очереди! – по вагону рассыпался и смешался с запахом сена серебристый смех.

На Вокзале вышел черноглазый мальчик. На Коммунаре русалки вывели из вагона выпившего мужчину. Утром в парке Гагарина найдут его тело без следов насилия.

Трамвай мчал. Менялись пассажиры. Она не успевала следить за калейдоскопом лиц и форм. Мелькнул кто-то чугунный, толи Маяковский, толи Ленин; по тёмному потолку в плывущих квадратах плясали тени широких крыльев; от стены к стене метался смех, пахнущий сеном; кружились клоки собачьей шерсти. Сознание плыло.

Она моргнула и вдруг заметила, что вагон опустел. И трамвай мчался обратно к Старокузнецку через Томь. Он вышел из кабины, закурил, зажал сигарету в зубах, как-то незаметно оказался совсем рядом, подхватил её руки.

– Ты же знаешь, я не умею танцевать, – она попыталась высвободиться.

– Плевать! – он улыбнулся. С оранжевого кончика сигареты упал пепел.

Он повёл её в танце. Это был бы вальс, если бы не ритм стука колёс о стыки. Она сосредоточенно смотрела на ноги, боясь сбиться с такта.

– Посмотри на меня, – голос его прозвучал непривычно ласково. Она неуверенно подняла глаза. Ноги без присмотра не споткнулись. – Вот так.

Трамвай мчал всё быстрее. Вместе с ним ускорялся и танец. Оранжево-жёлтые прямоугольники слились в одну полосу. Грохот отражался от неба.

– Мы всех разбудим, – она смеялась.

– Плевать, – он движением губ стряхнул пепел. Трамвай качнуло на повороте.

Он закружил её и дёрнул к себе.

– Обещай мне… – его дыхание обожгло ухо.

– Что? – она пьяно моргнула.

– Обещай, что никогда меня не покинешь. – Жар сменился холодом. Она ощутила, как в животе шевельнулся склизкий шар. – Обещай. Обещай сейчас.

Он поцеловал её за ухом. Она прикрыла глаза, Слизкий шар расплавился и стёк в штаны. Мир плыл, грохотал и качался: «Обещаю».

– Вот и умница.

Трамвай замедлил ход. Он вернулся в кабину. Картинка за окнами рассыпалась на кадры. Трубы заводов в красных лампочках, светофор, гаражи, луна, тополя. Она села, прислонила голову к стеклу. Покачивание вагона убаюкивало. Она вспомнила, как в детстве с мамой ехала ночью к знакомым. За окном проплывали факелы Ферросплавного завода. Было так тепло и уютно, и мамино плечо рядом. Она закрыла глаза. Мир свернулся вокруг пушистым одеялом.

Её разбудил тычок в плечо. Перед лицом маячил кто-то морщинистый, точнее разглядеть не давал глубокий полумрак.

– Деньги возьми, красавица. – В незнакомом голосе смешались шелест и скрип. – Мы правила знаем.

Она взяла деньги и оторвала билетик. Трамвай стоял. Она выглянула в окно. За окном круг рельс огибал кирпичную диспетчерскую. Чуть дальше светился молодой белый собор. На асфальте остановки топтались два небольших медведя.

– А, это меня провожают. – Пассажир махнул зажатым в кулаке билетом, запахло хвоей. – Они потом сразу домой, не задерживаясь. Мы правила знаем.

Пассажир сел у окна. Она вспомнила, как в пять лет невероятные обстоятельства занесли её с маминой подругой и её сыном в эти края в три часа ночи. Они стояли на автобусной остановке и пытались поймать машину, а сын подруги рассказывал, что в лесу на холме живут медведи и спускаются ночью, чтобы есть маленьких детей. Она тогда с энтузиазмом спросила, придут ли к ним медведи. Мамина подруга решила, что она испугалась, и прикрикнула на сына. Она не помнила чем всё закончилось, но ей долго снились медведи на здешних улицах.

Трамвай тронулся. Медведи помахали лапами и ушли. Трамвай описал круг. За окном проплыл и исчез собор. На следующей остановке вошли несколько домовых платить они не стали. Зато прилипли к вагоновожатому с криком и требованиями. Он рявкнул. Маленькая толпа рассыпалась по креслам.

Трамвай лениво полз через ночь. Плыл за окном частный сектор. Домовые выходили на остановках тройками и парами, что-то тихо ворча под нос. К байдаевскому кольцу в вагоне никого из них не осталось. Морщинистый пассажир вышел на Школе и ушёл к реке.

Через десять минут трамвай замер ровно на том же месте, откуда они начинали путь.

– Конечная. – Динамик странно исказил его голос. – Вагон идёт в депо.

Она сняла с себя сумку и вышла. Он помахал ей из кабины и уехал.

20 глава

Они шли через кисельный туман. Она уже оставила попытки определить их местоположение. На молочно-белом полотне растекались, смешиваясь оранжевые, зелёные, голубоватые, жёлтые и красные пятна вывесок и фонарей. Изредка попадались и более экзотичные цвета. Она опустила глаза. Ноги толкали асфальт абсолютно бесшумно. Она топнула. Ни звука. Она зажмурилась и закричала. Первобытный вой пробился к барабанным перепонкам, но увяз в тумане.

– Я здесь, – он погладил её кончиками пальцев по тыльной стороне ладони.

Неожиданно она поняла, где они находятся. Впереди Минас Моргулом светился ЦУМ. Из тумана выскользнула белая кошка, сверкнула зелёными под цвет ЦУМа глазами и растворилась, не оставив даже улыбки. Она дёрнула его за рукав: «Там кошка».

– Неважно. Мы ищем людей.

– А если они будут только выглядеть людьми?

– Я разберусь.

ЦУМ проплыл мимо и растворился за их спинами. Из-под моста через Абушку звучал детский смех. Он не сбавил шага. Он знал, этим детям уже нечем помочь. Они свернули во дворы. В тумане ощущалось смутное движение. Он насторожился и чуть наклонил голову, то ли прислушиваясь, то ли сканируя пространство. Она чувствовала неведомого покалыванием по коже. Он щёлкал зажигалкой. Иголочки переползли с плеча на грудь. Она пошла навстречу, потянув его за собой. Под ногами грязь, трава, разноцветные выкрашенные эмалью камни, сочные стебли. Они должны хрустеть под подошвой. Иголочки превратились в иглы. Он шёл за ней, не спрашивая. Кусок тумана впереди внезапно потемнел. Она ускорила шаг. В круг восприятия вывалился мужчина. На бледном, сливающемся с туманом, лице плясали по-детски растерянные глаза. Он отпустил её руку и закурил. Вокруг оранжевого огонька образовалась пустая сфера. Он с удовольствием затянулся и ткнул сигаретой в запястье мужчины. Тот вскрикнул и отскочил. Туман вокруг его тела рассеялся.

– Пережди до утра в подъезде, – он указал судорожно оглядывающемуся мужчине на незадомофонненую дверь, взял её за руку и они растворились в тумане.

Туман обычно приходил в город с реки. Глубокой ночью или поутру. Он медленно и мягко расползался от русла, наполняя до краёв долину. Он сглаживал все острые углы, давал глазам отдохнуть. У воздуха появлялся вкус. Город нежился под речными туманами, как под руками массажиста.

Существовал и другой туман. Он спускался с Холмов.

В парке горел костер. В окаймлявшей его полусфере укрылись с десяток ролевиков. К ним из стены тумана вышли к огню мужчина и девушка. На одежде пришедших блестели крохотные капельки росы. Народ у костра потянулся к текстолитовому оружию, причем хватались не за стальные рукояти, а за округлые лезвия.

– Вы ничего странного не слышали? – в голосе мужчины звучала хозяйская непринуждённость.

Десять рук указали в одну сторону.

– Спасибо, – мужчина сделал шаг назад и исчез в тумане. Девушка последовала за ним.

Кто-то подкинул в костер пару тополиных веток.

Туман с Холмов плотный и липкий опутывал улицы города. В этой гигантской паутине терялись и плутали неосторожные или просто неудачливые путники. Туман уходил, через час или десять и утаскивал за собой добычу.

Они нашли её на трамвайной остановке. Бледная молодая женщина прижимала к груди похныкивающий комок. В тумане проплыл силуэт тираннозавра. Чей-то сон.

Он достал сигареты и зажигалку. Женщина отшатнулась, крепче прижимая свёрток. От стен тумана отразился детский плач.

– Не надо бояться. Сейчас всё закончится. – Его голос был ласков.

– Не подходи! Даже не думай! – женщина пятилась, скаля зубы. – Не отдам!

– Он мёртв. Уже два года. – Он остановился.

– Я знаю. – Женщина ласково качнула кулек.

– Дома тебя ждут трое живых.

– У них отец есть, а у этого только я.

Он чиркнул кремнем зажигалки. Женщина шарахнулась в сторону. Огонёк погас, едва успев вспыхнуть. Он вздохнул.

– Ещё раз я тебя не найду.

– И не надо.

– Как знаешь. – Он развернулся и ушёл в туман.

Она осталась. Она не хотела уходить. Ей казалось, можно найти слова. А если слов не будет, остаться рядом, помочь нести ношу. Из тумана вынырнула рука с зажженной сигаретой. Предплечье обожгла боль. Кожа вновь обрела цвет. Рука выбросила сигарету, схватила её за запястье и дёрнула к себе.

На асфальте остался тлеть окурок.

Туман впитывал и отражал мысли, желания, страхи. Если пропавшего без вести хоть кто-нибудь помнил, если в эти мгновения, смотря в бельмо окна, думал о нём, у заплутавшего появлялся шанс.

Девочке было не больше восьми лет. За маленькой спиной болтался прямоугольный рюкзак. Она шла сквозь туман в школу. Школа исчезла, дом тоже. На всех подъездах перестали работать домофоны. И ни одного взрослого.

Он сел перед девочкой на корточки и заглянул в глаза. Она давно перестала плакать.

– Будет немного больно, – он достал новую сигарету.

– Ты вернёшь меня домой? – девочка смотрела на него без страха.

– Конечно! Давай руку.