Стальное сердце под угольной пылью

Девочка протянула ладошку. Он затушил об неё сигарету. Девочка не вскрикнула, однако глаза вспухли слезами.

– Ну чего ты? – он погладил девочку по голове. – Всё закончилось. Утром будешь в барби играть. А сейчас спи.

Девочка закрыла глаза. С ресниц сорвались крупные капли. Тело завалилось набок. Он поймал девочку и отнёс её на траву.

Туман перемешивал город большой ложкой. Искривлял и тасовал улицы. Сворачивал пути и дороги в петли Мёбиуса.

Осталась одна сигарета, а найденных было двое. Парень и девушка. Он вертел зажигалку, смотрел на держащихся за руки влюблённых и пытался решить, кто из них увидит солнце. Она топталась за его спиной, вспоминая потраченную на неё сигарету. За вуалью тумана проплыл белоснежный единорог.

– Может, вы сами решите? – он отвёл взгляд, зная, что сейчас будет.

– Пусть уходит она!

– Я тебя не брошу!

– Тогда одной сигаретой обоих!

– Невозможно, – он по-прежнему смотрел в сторону.

– Тогда мы останемся здесь! – звонкий девичий голос. – Главное вдвоём!

– Нет! Я больше и минуты не выдержу!!!

– Значит тебя? – он чиркнул кремнем.

– Нет!!! – хором в два голоса.

– Может вас убить? – он смотрел на язычок пламени.

– А сможете? – снова хором.

– Вы сейчас о психологической или физической стороне вопроса?

Парень и девушка задумались. Из тумана вылетела белооперенная стрела и вонзилась в кирпичную стену. Все вздрогнули.

– Не надо никого убивать.

– И что мне с вами делать?

– Решайте сами.

Он дёрнул бровью и зажег сигарету.

– Извини, я предпочитаю женщин, – оранжевый огонёк прижался к бледной коже девушки.

– Нет!!! Нет!!! – девушка с ужасом смотрела на розовеющие руки. – Нет!!! Не отдам!

Девушка извернулась и вцепилась зубами в предплечье любимого. Из разорванных вен потекла вода. Девушка сползла на землю и заплакала. Парень опустился рядом и прижал её к себе здоровой рукой. У них оставалось ещё два часа.

Светало. Туман уползал в Холмы. Они сидели на крепостной стене и смотрели на белые щупальца, отпускающие дома, дороги, парки.

– Это я виновата.

– Нет. Не знаю о чём ты, но – нет.

– Я о тех двоих.

– А! Забей! Романтичные прогулки под луной никогда не приводили ни к чему хорошему.

– Почему? – она повернулась к нему.

– Не знаю. – Он дёрнул плечом. – Видимо такова ваша природа.

– Наша… Ты ангел-хранитель, да? Общегородской.

Перед его взором всплыли многочисленные сцены ночной охоты на случайных прохожих: «Можно и так сказать. Только ангелы не курят». Он достал из воздуха сигарету.

21 глава

Он шёл по берегу Водопадного ручья, не разбирая дороги, через траву и ложбины. Незажженная сигарета скакала от одного угла рта к другому. Она шла следом, то и дело спотыкаясь. Повисшая рука сжимала рог коровьего черепа. Солнце балансировало на горизонте.

– Между прочим, это подарок, – он сжал челюсти слишком сильно, и язык обожгла горечь.

– Но он меня пугает.

– А тюлень, значит, не пугает.

– Тюлень молчит! – она остановилась и вздёрнула руку с черепом. На белом лбу погас последний луч солнца. Череп замычал. Она выразительно посмотрела в его удаляющуюся спину. Он почувствовал взгляд и обернулся.

– Подумаешь. Дарёному быку…

Она подавила желание кинуть в него этим подарком. Он остановился, выплюнул истерзанную сигарету и сел в траву. Она подошла и села рядом. Из ложбин растекались синеватые сумерки. Череп вновь замычал. Выше по ручью ему ответил целый хор.

– Не сердись, – он сотворил из воздуха ромашку. Она взяла цветок, машинально понюхала ничем не пахнущую сердцевину и бросила его в ручей.

– А смысл?

Они сидели, наблюдая, как розовый на облаках сменяется сиреневым.

Когда сиреневый окончательно выцвел в серый, он поднялся и протянул ей руку.

Теперь он шёл медленно, отыскивая подошвами подобие тропинки. Она шла след в след. Тропинка вихляла, едва не свиваясь в петли. На том берегу над верхушками тополей засветилась Крепость. Впереди на пологом боку холма мелькало что-то белое. Она уже догадывалась что. Поэтому когда из чернильных сумерек вынырнули коровьи скелеты, она положила череп на ладонь и заглянула ему в пустые глазницы: «И ты, Йорик?». Череп ответил густым мычанием.

Скелетов было много, целое стадо. Взрослые, подростки, телята. Она попыталась определить на глаз пол, но не смогла. Он прошёл в центр стада и лёг на траву. Она легла рядом. Кости, постукивая, тёрлись друг о друга.

– Скотомогильник. – Он не стал ждать, когда она задаст вопрос. – Очень старый. – Он заметил, как она отодвинулась от черепа. – Не бойся, зараза сгнила и ушла в землю.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и всё.

Скелеты вокруг паслись, делая вид, что жуют траву. Телята тыкались носами в пустоту между ребрами и крестцом.

– «Однозначно самки».

У одного из взрослых скелетов не хватало головы. Она села и взяла череп: «Как его вернуть?».

– Просто поставь на место. – Он не собирался подниматься. – Хотя на твоём месте я бы не стал так разбрасываться подарками.

Она бросила в него пучком травы и осторожно подошла к безголовому скелету. Тот настороженно поднял шею. Она, держа череп обоими руками, медленно надела его на позвоночник. Скелет дёрнулся, отскочил в сторону и угрожающе пригнул голову. Она попятилась. Не обнаружив опасности, скелет продолжил пастись. Белые зубы застучали между травинок.

Когда она вернулась, на земле вместо молодого мужчины лежал пепельно-белый волк. Она почесала его за ухом. Волк заурчал от удовольствия.

Она шла по тёмному берегу ручья к мосту и водопаду. Пепельный волк скользил рядом. Глаза его светились белым. Она думала о том, как прекрасно было бы тоже обратиться волком и бежать на сильных широких лапах через холмы и тайгу к пепельным вершинам. И выть. Не на луну, просто так от полноты чувств. И взять косулий след.

Из-за стволов полудикого леса махнул рыжий огненный хвост. У огня плясали тени и звучали голоса. Она свернула к огню, сама не зная зачем. Она ломилась через подлесок с треском и шорохом. Он скользил через переплетение ветвей абсолютно бесшумно.

Оранжевый круг поляны встретил их молчанием и испуганными взглядами. Они прошли его насквозь, мимо бледных лиц, разбросанных бутылок, ярких палаток, и растворились в первобытной тьме. В спину от тёплого круга прилетело шёпотом: «Девочка и её оборотень».

Они стояли на железном мосту через узкое ущелье. Внизу, невидимый, шумел водопад. За водопадом светились в лунном свете ниточки рельс. На башне собора ударил колокол. Длинная тяжёлая нота плыла в густом воздухе и длилась, длилась. Уже замерла породившая её бронза, а нота всё звучала. И плыла над верхушками тополей. Они проводили её слухом и взглядом.

Они спустились вниз, к границе ущелья и железной дороги. Через Топольники тянуло сыростью от реки. Он поднялся на задние лапы, вытянулся, осел, вернул человеческий облик. Холодная сырость заставила вспомнить.

– Ты хотела бы поговорить с матерью? – он заставил себя смотреть ей в глаза. – Если бы могла.

– Нет. – Она ответила прямым взглядом. – Даже если бы могла.

Он развернулся и зашагал по шпалам: «Почему?».

– После того, что она сделала? – она шла следом.

– Она любила тебя.

– Возможно.

Они шли по железнодорожной ветке. Справа незаметно приближалась река. Слева поднимались утесы.

– Она была хорошей, – её голос наполнила горькая теплота.

Он участливо улыбнулся, зная, она не увидит улыбки.

Рельсы пели. Стук колес со всех концов земли, за сотни и тысячи километров, по нитям стальной паутины сливался в единую едва слышимую мелодию. Днём её не услышишь.

Она смотрела на утёсы. Снизу вверх. Задирая голову к тёмно-синему небу. Там наверху серебрилась трава. В омутах оврагов стояла тьма. Подобравшаяся совсем близко река журчала на мелководье. Рельсы запели громче. За спинами вспыхнул белый свет. Они отошли к подножью утёсов. Пение сменилось маршем, марш грохотом.

Ночной товарняк промчался мимо неразличимо серым потоком. Машинист посигналил, то ли ругаясь, то ли здороваясь. Она помахала ему рукой, просто так, потому что могла. Они вернулись на шпалы.

Вскоре они дошли до станции с гордым названием «Достоевский». За станцией высился Дозовский мост через Томь. Дорожное полотно терялось где-то среди редких звёзд. Опоры как ноги слона, держащего на спине земной диск. Железная дорога ныряла под мост. Кусок тьмы, между до и после, холодил загривок.

Они посидели на станции. Он рассказывал ей забавные байки из истории города. Она улыбалась. Потом они поднялись на мост. На мосту сбоку от дорожного полотна блестели стальные нитки рельс.

Ночь превратила воду в мазут. Маслянистые волны лениво отражали огни моста. От устья Абушки слышалось кряканье уток.

– Летят утки, ле-етя-а-ат у-утки… – он повернулся спиной к реке и опёрся поясницей на ограждение. Он чувствовал, как её взгляд мечется по его лицу, норовит заползти под веки. – И-и-и два гу-уся. Кого лю-ублю…

Он моргнул и поймал её взгляд. Она молчала. В оранжевом свете фонарей, её глаза казались карими. Он улыбнулся, не показывая клыков.

За мостом светилась пустая развязка. Они перешли дорогу, спустились в подземный переход. Ларьки и магазинчики спали, плотно сомкнув жалюзи. Стены отражали шаги. Он закурил. Она считала шаги. Вышло сорок с хвостиком.

Боковым зрением она уловила что-то необычное. Остановилась, повернула голову. Изумрудно-зелёная дверь в идеально белой стене, а над ней чёрным перманентным маркером – Портал. Он тоже остановился. Он наблюдал за ней. Она подошла к зеленой двери и погладила её кончиками пальцев.

– Хочешь открыть? – он выдохнул дым.

– Да, – она читала Фрая, она знала.

Он сделал приглашающий жест. Её пальцы сомкнулись на дверной ручке. Она посмотрела на петли и дёрнула на себя. Дверь не открылась. Она дёрнула сильней. Дверь даже не дрогнула. Вопреки логике толкнула изо всех сил. Всё с тем же результатом.

– Чудес не бывает. – Он выдохнул дым в её волосы. – Пойдём.

Они шли по проспекту Строителей. Молчали. Ей не хотелось говорить, ей хотелось домой. Улица была непривычно пустынной и тихой. Тёмные окна напоминали слепые глаза. В одном из них мелькнул кто-то маленький и лохматый. Ей не хотелось думать об этом.

Он скосил на неё взгляд и достал из воздуха леденец. Она безразлично лизнула безвкусную стеклянную гладкость. Он считал свой долг выполненным и шагал дальше.

Через полчаса она не выдержала: «Я, между прочим, страдаю!».

– И? – он не повернул головы.

– Пожалей меня.

– Это унизит твоё достоинство.

Она выбросила леденец, заметила у ближайшей остановки автомобиль такси и ускорила шаг. Он остановился и смотрел, как тают на асфальте осколки карамели. Когда он поднял голову, она уже подходила к такси.

– Эй, не уходи!

– Я устала, – она села в автомобиль и назвала адрес.

Их разделял порог её квартиры.

– Погуляем? – он улыбнулся уголком рта.

– Я занята, – она положила руку на дверь.

– Тогда завтра. Или послезавтра.

– Знаешь, я занята до конца лета. А там снова учёба… Извини.

Она попыталась закрыть дверь. Он уперся рукой в косяк.

– Что я сделал?

– А ты не понимаешь? – её голос зазвучал чуть выше.

– Нет, – он искал взглядом её зрачки.

– Тогда и не поймёшь. Для этого надо быть человеком. – Она ударила его по плечу дверью. Он поморщился и убрал руку. Дверь захлопнулась.

22 глава

Он со всей своей территории собрался в одну точку. Сознание болезненно сжалось. Он поморщился и потянулся, пробуя в деле вновь приобретенные мускулы. Что-то хрустнуло. Он так и не понял внутри или снаружи.

Его уже ждали. Сквозь траву парка топталась жалкая душа. Всё что осталось от Вешателя. Слишком мало.

– У нас проблема! – душа шагнула навстречу.

– Как ты ко мне обратился? – его голос сочетал в себе лёд и пламя ада.

– Простите, хозяин. – Душа рухнула ему под ноги. – Только не снова, пожалуйста. Я помню, я исправлюсь.

Он отодвинул душу носком кроссовка: «Так что случилось?».

– Домовые с Лазо буйствуют, хозяин. Жертв пока нет, хозяин, но если дальше так пойдёт, то будут. В одном подъезде выломали все замки из входных дверей, в другом облили ступени маслом, в третьем была массовая драка между хозяевами и пришлыми. – Душа поймала недовольный взгляд мужчины. – Можно не продолжать, хозяин?

– Люди. – Он поморщился. – Сначала заводят, потом бросают.

Душа молчала. Он пнул её. Просто так, от злости. Душа заскулила, растягивая рот в улыбке. Он плюнул и шагнул на улицу Лазо.

Над головой лопнула лампочка уличного фонаря. Волосы и плечи покрыла стеклянная крошка. Он нахмурился.

Через пустой оконный проём второго этажа вылетела табуретка без сидушки и закувыркалась по траве. Он вошёл в подъезд. Из распахнутых настежь дверей квартир доносились голоса. Пьяные, плачущие, стонущие, злые.

Он заглянул в одну из прихожих. Обои свисали широкими полосами. Стены уже разрисовали и исписали. Он попытался представить, как здесь всё выглядело, когда жили люди, и не смог. Ничего личного не осталось. В квартиру вошёл город. Откуда-то со двора прилетел звон разбитого стекла.

Он стал в центре лестничной площадки.

– Прекратить! – его голос проник в каждый угол.

С потолка оторвался и упал под ноги кусок штукатурки. Где-то снова зазвенело стекло. Закричала женщина.

– Угомонитесь!

Ему в грудь ткнулся проеденный молью валенок.

– Ты нам не указ!

– Круши!

– Сволочи!

Он чуть распустил шнуры на сознании и увидел их всех. Злых и потерянных. Он медленно сжал пальцы в кулак. Они застонали. Он слышал каждого.

– Я вас уничтожу, – в его голосе не было угрозы.

Они хотели ответить, но не могли. Он разжал пальцы. Они заплакали.

– А, и уничтожай. – Голос звучал один, но говорили все. – Зачем теперь жить?

– Заботился, кошку чесал, вещи под руку клал, – голос звучал другой, но снова говорили все, – дитё баюкал.

– Куда теперь?

Он молчал. Домовым без четырёх стен жизни нет. Снесут дома, и всё. И сами уйти не могут.

– Пойдёте под мою руку? – он спросил ласково и ощутил прокатившийся по ним страх. – Исчезните же.

– Лучше исчезнуть, – в этот раз в голосе не было единодушия.

– «Чем перестать быть».

Измениться, потерять себя, сменить сущность. Ужас с каплей надежды. Он создал веник, поднялся на второй этаж и провёл веником по углам и закоулкам: «Домовой, домовой пойдём на новое место». Тоже самое он проделал на первом этаже.

– Не вздумайте буянить. – Он бережно держал потяжелевший веник, обращаясь к остающимся. – Задницы надеру.

Они молчали. Он вышел на улицу. Переступая порог, ощутил, как дрогнул веник и улыбнулся. Дом за его спиной притаился в ожидании участи.

С ним ушли трое. Больше не домовые, всё ещё добрые заботливые духи. Каждому их них он поручил по фонтану.

Он вернулся к дому через неделю в день сноса. Ещё раз предложил оставшимся уйти с ним. Ответом стала брошенная под ноги тарелка.

Он поднял осколок, разрезал себе ладонь – на порог обречённого дома упало несколько капель – и сбросил с себя тело. Теперь он ощущал этот дом точкой боли, тоски и страха. Она тянула во все стороны тонкие липкие щупальца. От неё надо было избавиться, и он избавился. Мягко и милосердно.

23 глава

Она тряслась в большом автобусе. Одном из тех массивных старых бизонов, что её однокурсник, любитель барабанов, ласково называл «лоховозами». Ей нравилось это слово. Она не вкладывала в него ни грамма негативного смысла.

Было душно. За окнами медленно плыла очередная промзона, заброшенная чуть менее чем полностью, и вездесущие железнодорожные пути. Некоторое разнообразие вносили бетонные гаражи, но они быстро закончились.

Какая-то бабушка ругала внучку лет семи за потерю десяти рублей так, что слышал весь салон. Она уже хотела дать старушке эту несчастную монету, когда за девочку заступился крепкий дед, сидящий на раскладном стуле. Заковыристые обороты, как ни парадоксально, приятно разнообразили поездку и несколько расширили словесный запас присутствующих.

Промзона сменилась тополиными зарослями. Железная дорога всё так же тянулась вдоль шоссе. Бабушка ответила деду, что не лез бы он не в своё дело и к чужим девочкам. Выражения её кружевные и витиеватые существенно раздвинули для всех присутствующих рамки обесцененной лексики. Дед не остался в долгу. За окнами мелькали тополя. Пассажиры расширяли кругозор.

Постепенно конфликт между скупостью и жалостью сошёл на нет. Салон заполнили разговоры про огороды, политику, народную медицину, супружеские измены, зарплаты, цены на уголь и бензин. Она прислушивалась, надеясь уловить что-нибудь интересное. Пока не везло.

Промелькнул частный сектор и тут же исчез. Железная дорога сначала спряталась за бетонным забором, потом за густым кустарником. СТО, закусочные, пилорамы, стройматериалы. Снова появились гаражи. Частные дома. Железная дорога, длинная череда одинаковых вагонов.

Разговоры журчали то тише, то громче. Она поправила рюкзак. Ненавязчиво клонило в сон.

Наконец коричневатая серость за стёклами взорвалась зеленью берёзового леса. Железная дорога нырнула в сторону. Разговоры сразу стихли. Люди смотрели в окна. Люди думали. Раньше раздвижные двери работали в основном на вход, теперь они работали на выход

С каждой остановкой людей в автобусе становилось всё меньше. После Листвягов осталось не больше дюжины. За окном проплыл небольшой, но старый разрез. Асфальт сменился укатанным гравием. Автобус едва полз. Она подумала, не быстрее ли будет дойти пешком. На встречу, занимая половину дороги, выехал из-за поворота Белаз. Она отказалась от мелькнувшей мысли.

До конечной добрались три человека – она и бабушка с внучкой. Бабушка с внучкой свернули на тропинку в кустарнике. Она пошла прямо, по дороге бывшей когда-то технической. Красная порода за долгие годы укаталась до бетонной твёрдости и однородности. И, тем не менее, продолжала немилосердно пылить. Шустрые легковушки оставляли за собой плотный пылевой хвост. Она представила последствия проезда Камаза или Урала и поблагодарила небо за то, что дорогой пользуются исключительно дачники.

Дорога незаметно глазу поднималась вверх, выматывая втихую и исподволь. Она старалась дышать носом. Когда рядом затормозил мотоцикл, она подумала, что это ОН решил составить ей компанию, и уже приготовилась осадить его, но разглядела тёплый карий цвет глаз. Парень, ровесник, улыбался легко и непринуждённо.

– Подвезти до дач? – парень жмурился от солнечного света.

– Ага, – она смущенно опустила глаза.

Он не спрашивал как её зовут и куда она идёт. Он не спрашивал почему она гуляет одна. Он просто посадил её на отреставрированный ИЖ и запылил по серо-красной дороге.

Она обнимала парня за талию и вдыхала запах свежего мужского пота. Только сейчас она вспомнила, как пахнет настоящий мужчина. Как он должен пахнуть, а не смесью табачного дыма, металла и угольной пыли.

Слева возник высокий крутой вал искорёженной изувеченной земли. Казалось, холм долго и яростно бомбили, а потом он так и зарос разнотравьем, поверх глубоких оспин. Она тихо охнула. Парень чуть сбавил скорость и рассказал о самозаросших затянувшихся разрезах.

– Сейчас там змеиный рай.

– Правда? Никогда не видела змей. Можно посмотреть? – она заёрзала на сиденье.

– А не боишься? – парень остановился, откинул подножку.

– У неё яда на меня не хватит.

– У одной нет.

Она уже не слушала его. Она поднималась к невероятному смешению рытвин и кочек. Парень пошёл следом.

Она без страха пробиралась через высокую траву, бормоча под нос: «Змейсы, змейсы. Ну, и где же вы?». Парень с опаской наблюдал за ней и внимательно смотрел под ноги. Внезапно она наклонилась и подняла с земли маленькую тоненькую змейку серовато-коричневого цвета.

– Шершавая, – она ласково погладила спинку рептилии. Та спокойно ползала по её рукам, не пытаясь укусить или сбежать. Парень видел подобное впервые.

– Ведьма! – в его голосе звучала смесь удивления и восхищения, поэтому она не обиделась. – Как ты это делаешь?

– Не знаю. – Она дёрнула плечом. – Наверно с ними как с собаками, главное не боятся. Хочешь потрогать?

– Нет! – парень отпрянул.

Она бережно положила змейку на землю.

– Ты невероятная! – глаза парня сверкали. Она улыбнулась, ресницы прикрыли зрачки.

Они вернулись к мотоциклу. Он помогал ей перебираться через ямы.

Парень привёз её к продуктовому магазину дачного поселка.

– Куда тебе?

– Да, в общем-то, без разницы. Я на озера хотела посмотреть.

– Озёра я покажу. – Парень улыбнулся. – Только поедим сначала.

Он тронулся с места и осторожно поехал вниз по улицам дачного поселка. Участки плотными лентами лежали на широких сглаженных ступенях. Первыми в голову приходили речные террасы, вот только реки здесь отродясь не было. Три ступени-улицы спустя она увидела внизу, ещё через пару ступеней, большое вытянутое озеро.

Дача парня стояла на берегу. На личном причале дымил мангал и пахло жареным мясом. Родители парня оказались более любопытными, чем их отпрыск. Ей пришлось назвать имя, рассказать о родственниках и чем занимается в жизни. Вопросов было бы больше, но парень тактично перевел разговор на другую тему.

Она сидела в кругу чужой семьи, ела шашлык, рёбрышки и овощи, смеялась шуткам чужого отца и хвалила соус чужой матери. Она не чувствовала себя лишней. Ей были рады. С озера тянуло прохладой. Все улыбались. И всё же она оставалась чужой, а хотелось быть своей. Не навзрыд, не на излом, а так, мелким острым камушком.

Потом хозяева купались в озере. Она сидела на причале и болтала в воде ногами, потому что у неё не было с собой купальника. Вода, неожиданно холодная, ласкала ступни. С разреза донесся гром взрыва.

Обсохнув, парень вновь посадил её на мотоцикл и повёз показывать Голубые озера. Дорога к озёрам по укатанной чёрно-красной крошке пустой породы заняла не более двух минут. По сути, они объехали «змеиный» вал и уцелевший кусок холма, который разделял озёра и дачный посёлок. Она уже хотела спросить, почему нет дороги напрямик, когда увидела ступенчатые осыпающиеся обрывы, спускающиеся к озёрам. Обрывы эти кое-где, там, где смогли уцепиться трава и облепиха, светились зеленью. Остальное – мелкая бесплодная порода. Красное, чёрное, рыжее. И затаившаяся до первого порыва ветра пыль. Между озёрами на относительно горизонтальных участках ровными как по линейке рядами темнели сосны.

Она вертела головой со смешанным чувством. Её восхищала сила природы, способная затянуть даже такие чудовищные шрамы, вернуть жизнь на пустую вывороченную породу. Её резало болью от красоты изначального холмистого рельефа, что угадывалась в этом смешении ступеней. Она не понимала, почему, забрав всё необходимое, нельзя было сгладить, причесать ландшафт. Ведь в двух шагах, за огрызком холма, всё совсем иначе.

Парень остановился на берегу длинного узкого озера. Чуть дальше и ниже виднелось ещё одно поменьше. Вода в озёрах была ярко-бирюзовой и мутной настолько, что дно не просматривалось даже на мелководье. Несмотря на это в дальнем озере купалась семья с двумя мальчиками.

Сочетание бирюзовой воды, грязно-рыжих берегов и изломанного ландшафта порождало нечто нереальное, фантастичное, с непонятной, но острой эстетикой. Она молчала, переваривая впечатления. Парень с улыбкой наблюдал за её мимикой. Чуть позже он показал ей ещё два озера, отличавшихся от первых только формой. Та же вода, те же берега.

Постепенно она разговорилась. Но потом так и не смогла вспомнить, о чём она рассказывала. Наверно о чём-то естественном и будничном.

По окончании прогулки они вернулись в дачный поселок. Её снова накормили, не слушая возражений. Потом его отец ловил с причала рыбу, а мать варила клубничное варенье. Пенки она собрала на фарфоровое блюдце и отдала сыну. Они ели пенку, макая в неё пальцы. Его мать, увидев это, назвала их дикарями. Потом была рыба. Его отец показал ей как правильно завялить улов.

– Этот балбес всё равно никогда не научится.

Вечером парень отвёз её на остановку в Листвяги. Они обменялись номерами и пообещали друг другу обязательно встретиться снова, и может быть, сходить в кафе или кофейню.

Она стояла на остановке и смотрела, как парень сворачивает на дорогу к дачам.

– Кто это? – его голос возник за её спиной.

– Парень, – она ощутила, как в желудке сворачивается змея.

– Что за парень? – он обошёл её и заглянул в лицо.

– Просто парень, – она умела лгать, глядя в глаза.

– Ты дала обещание, – он знал об этом.

– Это другое. Он… настоящий… – она не договорила.