Песни Серебряных Струн. Песнь первая: «Мечта и воля».

Музыкант еще раз поклонился, и заявил, словно так и планировал свой выход с самого начала:

– Я неслучайно выбрал эпиграфом к своему выступлению эту знаменитую цитату одного из моих хороших учителей, Амфимара Эльдбаха…

По залу пробежали редкие смешки и раздались одинокие аплодисменты. Высокая публика была хорошо знакома с миром музыки и знала, что прославленный композитор, маэстро Эльдбах, был немым от рождения.

– Но как бы это ни показалось странно, – продолжил Даан, воодушевившись, – для того, чтобы отблагодарить Его Светлейшее Величество за этот праздник, чтобы описать великолепие этого дворца, этих украшений и всей этой грандиозной подготовки… не хватит слов ни одного языка любого народа бескрайних земель Эйланда. Что, как не восторженное молчание, способно выразительнее описать наши чувства? Только музыка. Дамы и господа, прошу. Впервые исполняемые соната для мандолины «Дыхание вестника ночи» и кантата «Звёзды твоих очей»!

Полились чудесные звуки музыки, и все присутствующие в зале затаили дыхание, слушая, глядя, как с невероятной быстротой движутся пальцы музыканта по грифу, перебирая лады. Инструмент пел и плакал, отражая то сердечную тоску по любви, то звенящую радость долгожданной встречи.

Даан лишь на миг остановился, окончив исполнять сонату, не давая притихшим слушателям прийти в себя и потерять тонкую нить настроения мелодии. Сам же он вновь повернул лицо к Императорскому престолу, дерзнув снова искать внимания прекрасной дамы, сидящей справа от трона. И опять он поймал её взгляд – мистический, притягательный – пронзающий его сердце, будто небесная молния. Чувствуя, как по губам его расплывается улыбка, Даан провел плектром по струнам, и перешел ко второму заявленному музыкальному номеру. К пению струн теперь добавился и голос самого менестреля. Мелодично и нежно, но всё громче, всё больше распаляясь, он пел своё новое сочинение. Словно невиданное до этих пор воодушевление вело его руку и наполняло голос. Никогда прежде он, кажется, не пел так хорошо, полностью вкладывая в звучание слов и нот все свои чувства, все переживания, всё сердце.

– О, звёзды в небесах ночных

Сиянье серебра светлей!

Но ясный взор очей твоих

Для сердца моего милей!..

Задрожавшие струны вторили последним словам песни Даана. На мгновение всё смолкло, словно весь мир вокруг подчинился финальным аккордам, а затем грянула буря оваций. Такого оглушительного успеха Даан не мог припомнить уже очень давно. И тем интереснее это было потому, что публика вокруг него собралась весьма искушенная в вопросах искусства. Даан раскланялся, опьяненный своим триумфом, и уже вовсе беззастенчиво посмотрел в сторону той самой восхитительной леди, что теперь ни на миг не оставляла его мыслей. Неужели же в награду за свою музыку, которой все вокруг так довольны, он не заслужил право взглянуть на прекрасную даму? Заслужил! И взглянул. Она улыбалась легко и удовлетворенно, изящными аплодисментами благодаря артиста за старания. Даан едва не лишился чувств от переполнившего его восхищения.

Молодой человек совершенно не помнил, как он покинул сцену, как прошел по коридорам, как вернулся обратно в зал для артистов, как сел в одно из невысоких кресел. Вокруг него собирались лакеи, какие-то люди, другие артисты, все улыбались, шумели, поздравляли. Чей-то голос несколько раз повторил громкое «Успех! Успех!». Кто-то предложил Даану вина, и теперь, с чувством выполненного долга, словно вмиг позабыв все мудрые предупреждения и наставления о трапезе артиста, он взял предложенный небольшой кубок, поднялся и, воскликнув «За успех!», осушил. От терпкой сладости напитка стало горячо – даже щёки запылали. Даану сделалось смешно. Действительно – будто бы он – юнец, в первый раз попавший на большую сцену, испивший вина и вкусивший райский плод… влюбленности? Любви? Томления сердца и волнения души? Что происходит? Как это, вообще, может быть с ним? Всё это свойственно разве что мальчишкам, а он уже давно не мальчишка…

– Маэстро! – обратился к Даану один из лакеев.

– Я..? – полувопросительно отозвался Даан, ощущая, как гордость расцветает в нем от этого почти забытого обращения.

– Господин дирижер нижайше просит вас подняться на оркестровый балкон!

– Ну… раз нижайше просит – как же не выполнить? – отозвался Даан. – Тем более что мне это не трудно.

– Я провожу! – кивнул лакей, и Даан отправился с ним уже знакомой дорогой на балкон.

* * *

– Маэстро дель Альфорд! – встретил Даана дирижер. – Мы восхищены вашим исполнительским талантом!

– О, ну что вы, господин дирижер, – улыбнулся тот, – вы вгоняете меня в краску.

– Сейчас почтенные гости будут танцевать, – продолжал его собеседник. – Не забыли ли вы о той любезности, о которой я вел переписку с вашим уважаемым отцом?

– Будьте так добры, освежите мне память… – Даан постарался не подать виду, что несколько растерялся, не представляя, о чем там мог договариваться отец человека, под чьей личностью ему сейчас необходимо скрываться, и придворный дирижер.

– О, ваш отец обещал, что в случае удачного выступления вы окажете нам любезность и будете солировать оркестру. Нет сомнений – вы выдающийся музыкант Киннара. Если бы я не знал, что вы только учились в великом городе, я бы мог посчитать, что вы из числа детей Вдохновения! Не сочтите за дерзость – лишь попытка показать, как высоко ваше искусство.

– Продолжайте, господин дирижер, – рассмеялся Даан, вдохновленный этой похвалой, – и я, возможно, смогу сыграть еще лучше.

– Я знаю, что музыканты, с отличием учившиеся в академиях Музыки Киннара, могут без труда играть в составе оркестра, даже ни разу не репетируя. Я видел такое собственными глазами – мне и самому довелось целый год учиться в Киннаре по молодости.

– Это и в правду так, – подтвердил Даан, – лишь бы мелодия была хоть сколько-нибудь известна исполнителю.

– Знаете королевскую павану19? – поинтересовался дирижер. – С нее все начнется. Затем весенняя гальярда. Потом куранта и сарабанда роз. Вам же всё это знакомо?

– Да, – кивнул Даан. Музыку для всех этих танцев ему доводилось и играть, и слышать, и даже плясать под нее иногда. – И – к слову сказать – я предпочел бы сыграть на скрипке.

По оркестровому ряду пронесся ропот. Виртуозно владеть несколькими музыкальными инструментами считалось большим достоинством, а в умении Даана, как исполнителя, здесь никто уже не сомневался.

Даан оценил полученную для игры скрипку как «вполне сносную», и в то время как он тронул смычком струны, пробуя её голос и подстраивая, гости уже выстроились на площадке внизу, готовясь к первому танцу.

Полились медленные, торжественные звуки паваны, и словно фигурки в волшебной шкатулке, плавно и величественно начали двигаться танцующие, замирая в церемониальных поклонах и степенных па и глиссе. Даан очень быстро освоился с ролью солирующей скрипки, и теперь позволял себе бросать любопытствующие взгляды с балкона вниз, на танцующие пары. Сейчас ему был прекрасно виден весь зал, все господа и дамы в их роскошных нарядах, но, разумеется, он искал среди танцующих лишь ту, что занимала все его помыслы.

Ах, вот и она! В паре с самим Императором открывает бал – разве можно было в этом сомневаться? И Даан снова играл именно для нее, украдкой любуясь её изящными и грациозными движениями, когда леди замирала, повинуясь мотиву звучащей мелодии. Выходит, повиновалась его игре? Осознание этого так опьянило Даана, что он едва смог доиграть королевскую павану и следовавшую за ней гальярду. Ему не терпелось спуститься с оркестрового балкона, самому встать в танцевальный круг, и повести эту прекрасную леди под звуки музыки, соприкасаясь с нею рукавами, поддерживая за талию, чувствуя её ладонь в своей…

И в короткой паузе между танцами Даан поспешил обратиться к дирижеру.

– Любезнейший!

– Да, маэстро?

– Играть в составе императорского оркестра большая честь. Но будьте милостивы к велению моего сердца… Я хочу танцевать!

– Но позвольте, маэстро… – запротестовал дирижер. – Ведь мы же договаривались с вашим отцом, и… без вашей игры мелодия будет звучать совсем не так…

– У меня нет никаких сомнений в том, что оркестр прекрасно справится и без меня, – Даан поспешно ретировался, на ходу кланяясь и дирижеру, и остальным музыкантам. – Не обессудьте…

– Но маэстро дель Альфорд…!

– Отпишите потом моему почтенному отцу, как бесчестно поступил его нерадивый сын, – Даан, вручив стоящему у входа на оркестровый балкон лакею скрипку, как величайшее сокровище, еще раз вычурно поклонился, и выскользнул на лестницу. Он уже не слышал, что говорит о нем дирижер, да ему это теперь и не было интересно. А то, что оркестр начал играть резвую куранту лишь подтверждало полную свободу действий Даана. И он не преминул ею воспользоваться!

Спустившись вниз и вновь пробравшись в большой зал, где от желающих принять участие в танцах стало куда более людно, Даан поискал глазами даму, с которой непременно желал войти в круг. Куранту она не танцевала – беседовала с каким-то невысоким длинноволосым франтом в камзоле из яркого зеленого бархата. Даан ревниво поморщился. На празднике Лебедей практически все танцы были «белыми», и именно дамы выбирали, кого из кавалеров пригласить. Если беседа прекрасной леди и этого зеленого франта продолжится, она того и гляди пригласит его, и у самого Даана не будет шансов танцевать с нею. Впрочем, что там обещали играть следующим? Сарабанду роз? Если Даан правильно помнил, в этом медленном придворном танце нужно было несколько раз меняться партнерами в парах. А это значит, что вероятность станцевать с прекрасной мечтой все-таки есть.

– Ба, господин дель Альфорд, – послышался рядом голос распорядителя бала, – решили спуститься сюда с музыкальных небес?

– Напротив, господин дель Ясмар, – сладко улыбнулся Даан, – я спустился сюда для того, чтобы оказаться на небесах. Не просветите меня, кто эта прекрасная дама в великолепном пурпурном платье, что беседует вон с тем… зеленым господином?

– Помилуйте, Лин! – Этен посмотрел на Даана, как на умалишенного. – Я охотно верю в то, что в Киннаре все ваши мысли заполнила музыка, но не помнить первых лиц государства, в котором вы родились!.. Это Её Императорское Высочество, сама Госпожа Миррэ́трис, – он звучно протянул ударную «э», – Молодая волшебница из архадов. Названная сестра Его Величества. Начальница особой службы безопасности всей Империи эледов и лично – Императора. Первая леди при дворе в настоящий момент, пока Его Величество не женат. Дама, которой здесь можно всё – а сегодня и того больше.

– Поверьте мне, господин дель Ясмар, – отвечал Даан, не сводя глаз с Госпожи Миррэтрис, – если бы мне выпало счастье быть представленным ей, или видеть прежде её лицо… никакая музыка не смогла бы вытеснить её из моей памяти. Но я ведь никогда не встречал её раньше – только лишь слышал о ней… Однако, признаюсь, всё, что я мог слышать, меркнет в сравнении с тем, что видят мои глаза…

Этен только усмехнулся в ответ, и, отойдя на законное место распорядителя бала, несколько раз громко ударил об пол своим резным посохом, возвещая о том, что на смену окончившейся куранте приходит следующий танец.

Даан ловко проскользнул в первые ряды кавалеров, справедливо полагая, что его – довольно высокого и весьма привлекательного – обязательно заметит и пригласит какая-нибудь дама. Конечно, пределом мечтаний было, чтобы его пригласила сама Госпожа Миррэтрис, но она – к худшему опасению Даана – вновь стояла об руку с Его Величеством. Музыканту стало очень не по себе – еще бы, ведь он всерьез собирался увести спутницу самого Императора, волшебницу, и провести с нею как можно больше времени. А за такое можно и честного имени лишиться, и головы. И если имя сейчас Даан носил чужое, то голова как раз была своя собственная. Впрочем, он понял, что всё равно уже потерял голову, заметив улыбку Госпожи Миррэтрис, которой был награжден её августейший собеседник.

– Маэстро дель Альфорд, – услышал Даан сквозь окутывающую его мечтательную дымку голос какой-то дамы, протягивающей ему ручку в призывном жесте. Даан, чьи расчеты быть приглашенным оправдались, ответил миледи любезной улыбкой, поклоном и комплиментом, и прошествовал с нею в круг готовящихся к танцу.

На огороженной площадке оказалось несколько пар – по три в ряд, и Даан заволновался, что не успеет попасть в пару с прекрасной Госпожой столько, сколько ему бы хватило для того, чтобы хоть немного поговорить с нею. Гораздо меньше его беспокоило то, что та сарабанда, которой он учился когда-то в Киннаре, вероятно могла и отличаться от той, которую принято танцевать при дворе Императора эледов.

Степенная и величавая музыка наполнила зал. Пары плавно двинулись по сверкающей мраморной мозаике на полу, то соединяя руки, то останавливаясь для витиеватого поклона. Пришла пора смены партнеров, чтобы повторить проделанные движения, и Даан почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из его груди – вожделенная Госпожа Миррэтрис встанет с ним в пару при следующей же смене кавалера. Она была близко, так близко! Он уже слышал шелест её роскошного платья и мог видеть каждый сверкающий камень на её головном уборе…

Механически выполняя движения танца и так же машинально улыбаясь своей нынешней паре, молодой человек едва дожил до того момента, как танцующие снова переместились относительно друг друга.

О, Боги! О, Создатель! О, Вдохновение! Вот она, прямо напротив Даана, её пронзительный взгляд, её лёгкая, чуть надменная улыбка, тепло руки в тонкой расшитой золотом перчатке – всё это сейчас принадлежит ему!

– Ваше Высочество! – едва не теряя сознание от восторженной радости, обратился он. – Не сочтите за дерзость слова простого поэта, теряющего разум от одного Вашего присутствия, что затмевает своим светом и звезды, и солнце, и яркость лун… Позволите ли Вы мне, благодарному за счастье находиться подле Вас в этот блаженный миг, говорить?

– Говорите, маэстро. Если успеете, – лукаво улыбнулась она. Пришла пора вновь сменить пары. Даан сощурился от досады. Придется снова ждать для того, чтобы продолжить свою речь, а ведь сказать хотелось так много, что в самом деле можно и не успеть!..

Музыка теперь казалась Даану бесконечно долгой и заунывной, и он даже подумал, что дирижер намеренно задал оркестру медленный темп, в отместку сбежавшему плясать солисту. Так или иначе, к тому моменту, когда Госпожа Миррэтрис во второй раз оказалась об руку с ним, он был готов продолжать свою пылкую речь немедленно.

– Позвольте же мне быть с Вами откровенным, прекрасная Госпожа! – горячо обратился он, чувствуя, как сам плавится под её взглядом. – Тот огонь, что разгорелся в моей душе, когда я впервые увидел Вас с оркестрового балкона – о, да, я знаю, что Вы тоже заметили меня в тот миг! – тот огонь с этого дня и до последнего моего вздоха будет наполнять мою жизнь смыслом и радостью. С того самого мгновения я понял, что без Вас нет мне жизни. Что лишь для Вас хочется творить и петь Ваше великолепие! Ни это ли величайшая из радостей простого поэта? Ни это ли любовь – основа всего сущего? Любовью к Вам поёт вся моя натура! И ту кантату, что я исполнял перед почтенными гостями Его Императорского Величества, я пел лишь для Вас. Ибо Вы отныне моё единственное вдохновение!

– Могу я быть с вами так же откровенна, маэстро? – поинтересовалась Госпожа Миррэтрис, не меняя улыбки.

– О, Ваше Высочество…

– Мы с вами стоим посреди бального зала. Пропустили смену партнеров. Как и финальные аккорды музыки… Хотя вам-то, конечно, такая невнимательность простительна.

– При всей Вашей внимательности, моя леди, – поспешил ответить Даан, едва ли задумываясь об опасности таких речей, – Вы простояли всю смену партнеров, слушая мои комплименты…

– Было бы не любезно перебить вашу вдохновенную речь, и не позволить вам высказаться, – тут же заметила Её Высочество. – Вы талантливый исполнитель, и мы рады, что вас рекомендовали выступить во дворце, маэстро дель Альфорд.

И, сглаживая неловкость этой странной ситуации, она, кивнув Даану, стремительно развернулась, и вернулась к Императору.

***

Даан абсолютно не понимал, как он оказался у большого фонтана в подвесном саду. Не осознавал, ни сколько времени прошло с того момента, как он дерзнул станцевать и так долго проговорить с Госпожой Миррэтрис, ни сколько времени он простоял, глядя на искрящиеся в мягком свете фонарей струи воды. Он лишь улыбался, чувствуя себя здесь и сейчас, наслаждаясь неторопливым ликованием, которым полнилась вся его душа. Он смог попасть во дворец Императора… смог выступить перед именитыми гостями, и все были в восторге от его игры. Даже сам Император и его спутница!.. Его великолепная спутница… Прекрасная, яркая, пронзительная Госпожа Миррэтрис. И ему, Даанелю Тэрену, простому и ни кем, на самом деле, не рекомендованному менестрелю, посчастливилось быть подле нее, вести её в танце, разговаривать с ней… и даже услышать похвалу из её уст. Из уст чародейки, что принадлежала к числу Высших. А ведь Даану никогда – даже во время жизни в светлом Киннаре – не доводилось видеть никого из архадов. Но сейчас Даан понимал одно: всё, о чем он теперь мечтает – служить Госпоже Миррэтрис. Быть с нею рядом, посвятить ей все свои умения и таланты, своё творчество, душу, сердце… всю свою жизнь!..

Менестрель поднял голову, и, поглядев в тёмное ночное небо, обратился к сияющей Северной Звезде с самой искренней молитвой.

– Маэстро Лин дель Альфорд, – Даан едва не вздрогнул, услышав голос мужчины, приблизившегося к нему совершенно бесшумно. Музыкант с некоторым ревнивым раздражением узнал в подошедшем того самого господина в зеленом бархате, с которым Её Высочество разговаривала на балу. Сложением он чем-то напоминал самого Даана, хоть был заметно ниже ростом, но это всё вовсе не вызывало к нему симпатии. Скорее даже наоборот.

– Одна высокопоставленная особа весьма интересуется вами, – продолжал незнакомец в зелёном, – и я имею честь тот час же сопроводить вас на аудиенцию.

– Весьма любезно с вашей стороны, сударь, – отозвался Даан.

– Следуйте за мной, маэстро, – пригласил незнакомец, и менестрель повиновался.

Они проследовали к ближайшей башне, миновали несколько залов и лестничных пролетов. Прошлись по сложным коридорам, спускаясь ниже, пока не оказались, судя по всему, в одном из длинных коридоров первого этажа. Другие гости уже практически не встречались здесь, и даже лакеев и слуг было почти не видно.

На широкой резной скамье, возле освещенного ярким люминарисовым светильником окна, сидела юная девушка в парадном платье жемчужного цвета и такой же расшитой накидке. Её изящные руки были скромно сложены на коленях; правую от тонкого запястья до локтя закрывал красивый, но, как показалось Даану, не слишком подходящий к такому фарфоровому образу, браслет. Она смерила музыканта холодным – как, судя по всему, положено было для юных фрейлин при дворе – взглядом, и Даан отмёл зародившуюся было тревожную мысль о том, что его позвали на аудиенцию к этой юной леди, а не к той, на встречу тет-а-тет с которой он надеялся.

Дальше в коридоре им встретился очень угрюмый господин. Лицо его выражало такую скорбь, будто бы во дворце был не бал по случаю Праздника Лебедей, а проходили чьи-то похороны. Тёмный серебристый камзол только подчеркивал траурный образ, и Даану сделалось как-то не по себе. Проводив безотрадным взглядом музыканта и его невозмутимого провожатого, угрюмый господин вернулся к прерванному созерцанию противоположной стены коридора.

Самой, пожалуй, удивительной из встреченных ими фигур, Даану показалась молодая женщина – крепкая, осанистая, в кроваво-красном одеянии, подбитом блестящим мехом и украшенном причудливым орнаментом вышивки, какие по памяти Даана было принято носить по торжественным случаям у норхтаров. Впрочем, в то, что на праздник прибыла делегация северян, можно было поверить без труда. Во время своего выступления Даан видел среди гостей самые разные наряды и уборы.

Тем временем провожатый Даана остановился у высоких закрытых дверей с массивными ручками в виде кованых желудей, и трижды постучал. Хоть никакого ответа не последовало, он распахнул двери, и, слегка поклонившись, пригласил Даана войти в зал.

Музыкант не заставил просить себя дважды. Он оказался в небольшом хорошо освещенном помещении, обставленном красивой мебелью из золотистого ореха, судя по всему, служившему гостиной для каких-то камерных приёмов или переговоров. Рядом со столом на витиеватых бронзовых ножках было расставлено несколько кресел. В одном из них восседала сама Госпожа Миррэтрис, при взгляде на которую у Даана в груди подпрыгнуло сердце.

Госпожа непроницаемо улыбнулась, жестом предлагая Даану занять кресло напротив нее.

Даан, поклонившись, повиновался. Молча – он всё ещё не мог поверить в реальность происходящего.

– Жду распоряжений, Ваше Высочество, – напомнил о себе молодой человек в зеленом бархате, сопроводивший Даана до этой гостиной.

– Благодарю, Наэрис, – ответила Госпожа. – Я дам знать, если что-то понадобится. И позаботься о наших вновь прибывших гостях.

– Да, Ваше Высочество, – коротко поклонился названный Наэрисом, и покинул зал.

Госпожа Миррэтрис перевела взгляд своих пронзительных глаз прямо на Даана, и он почувствовал, как у него пересыхает во рту.

– Итак, маэстро, – начала прекрасная Госпожа, – должна признаться, ваше выступление сегодня порадовало всех, а появление в принципе взбудоражило весь двор Его Императорского Величества.

– О, – отозвался польщенный музыкант. – Это такая честь для меня, Ваше Высочество!..

– Хотелось бы немного больше узнать о вас. Вы, несомненно, учились в Киннаре. И даже если бы этого не было известно нам наверняка, не трудно было бы догадаться об этом, едва лишь вы начали играть.

– Ваша похвала, прекрасная Госпожа, лучше любой награды для скромного служителя Искусства, – ответил Даан, приложив руку к груди. – Ещё большей наградой для меня может быть лишь Ваше общество, так сильно волнующее моё сердце!

– Вы говорите о своих чувствах, маэстро? – уточнила Госпожа Миррэтрис.

– О да, прекрасная Госпожа… – Даан не осознавал сам себя от радости, что ему позволяют быть искренним в признаниях. – И я готов повторить о них столько раз, сколько Вы захотите услышать! Я люблю Вас…

– И, говоря о своих чувствах, вы абсолютно честны?

– Да, прекрасная Госпожа.

– И перед самим собой, и передо мной?

– Да, прекрасная Госпожа!..

– И вы не станете лгать сейчас, глядя мне в глаза?

– О, Создатель и Его Божества! – всплеснул руками Даан, даже не догадываясь, куда его заведет этот разговор. – Разумеется, нет! Как я смею?..

– Расскажите мне о своем отце, маэстро. О матери. У вас есть братья или сёстры? А более дальние родственники? Как называется родовое поместье вашей семьи?

– О… – музыкант осёкся. Он ожидал, что вопросы, на которые ему предстоит ответить, будут носить куда более романтический характер. Конечно, от такой властной дамы можно было бы ожидать самых решительных действий. Однако, предположение о том, что она интересуется его семьёй, видя в нём какой-то сердечный интерес, казалось чересчур смелым даже самому менестрелю. Нет, за всем этим явно стояло что-то другое.

– И последний вопрос, маэстро, – Госпожа поднялась на ноги, глядя на Даана сверху вниз своими пронзительными синими глазами. – Как вас на самом деле зовут?

– Даанель Тэрен, – просто и честно представился музыкант.

Госпожа Миррэтрис встретила это откровение холодным молчанием.

За дверью раздался шум и донеслись голоса.

– Прошу, – не сводя ледяного взгляда с Даана, Госпожа Миррэтрис разрешила визитёрам войти в зал.

На пороге гостиной появилась целая процессия. Во главе её шагал Наэрис, следом – уже знакомый Даану угрюмый тип в серебристом камзоле. За ними, эмоционально жестикулировал, сыпля на кого-то проклятиями, Лин дель Альфорд – настоящий, собственной персоной. Замыкали шествие два стражника.

– Вот ты где, чертов пройдоха! – голос Лина сорвался на неприятный визг, когда он увидел сидящего в кресле Даана. – Негодяй! Подонок! Скотина! Да я сейчас тебе кровь пущу!

– Следи за языком, невежа, – внезапно подал голос угрюмый господин, пришедший вместе с Наэрисом. Голос этот был совершенно ровным, словно говорящий не испытывал абсолютно никаких эмоций.

– Да, тут, между прочим, прекрасная дама, – напомнил Даан, больше, чем самим оскорблением возмущенный тем, что Госпоже Миррэтрис пришлось выслушать скверные слова дель Аль- форда, кинутые в его адрес.

– Не нуждаюсь в Вашей защите, сударь, – сухо ответила на это Госпожа, и обратила взгляд на побледневшего Лина. – Можете высказаться.

– О, Боги, Ваше Высочество! – истинный Лин дель Альфорд пал на колено, низко склоняясь перед дамой. – Милостивейшая Госпожа Миррэтрис! Прошу извинить меня за грубость, но я… я…. – тут он всхлипнул, снова переходя на истеричные взвизгивания, – Я оскорблён этим… этим… человеком! Я унижен, моя честь поругана, а репутация испорчена навсегда! Горе мне!