Инстинкт свободы, или Анатомия предательства. Страшный роман о страшном 1991-м годе

– Видит Аллах, не лгу! Могу прямо счас показать, у меня в машине, в портфеле…

– Глуп ты от молодости и самонадеян, Саит-Баба… – сделал вывод умудрённый опытом Гурханов – Ладно, десять тысяч с плантации вашей принесешь заранее… Если что всплывет – я о деле твоем понятия не имею, понял?!

***

Стажер Октава Орлаев, молодой обалдуй после истфака Шамаханского университета, как он сам про себя говорил – «Шамаханская тупица» пришел к своему начальнику капитану Князеву с рапортом об отставке.

– Роман Евгеньевич, я уже понял, что стажерского срока вы мне не закроете… Так что, как потомок самураев, я решил сделать себе харакири собственной рукой…

Орлаев выложил перед Князевым свою писульку.

– Говно ты свинячье, а не потомок самураев! – брезгливо пробурчал Князев – Три опоздания, два выговора – за три месяца стажировки, с первых шагов в милиции! Гнать тебя надо в три шеи!

– Гнать! – скорбно кивнул покорный стажер.

– Законопатить тебя на комсомольскую стройку в Коми – АССР, чтоб ты родину вспоминал, дом родной, и от совести корчился…

– И то верно… – покачал головой, раскаивающийся в служебной халатности Орлаев.

– Но бумажку свою забери пока! – сменил капитан гнев на милость. – Поручение есть. Дочка тебя ко мне привела, и всегда говорит, что ты благородный человек…

– Есть маленько… – клоунски реверансировал Октава.

– Слышал, что Кравино в Агастан поедет? Естественно, ГАИ моё даст сопровождение, с мигалками… А Гурханов требует, чтобы я Ингу с сопровождением отправил… Так-то понятно, она по делам пропаганды безопасности дорожного движения у нас, фото с важным гостем сделает, статью для районки напишет… Вроде бы, в другой раз я и сам бы её отправил… А теперь чего-то сердце побаливает…

Юный клоун Орлаев достал из кармана брюк пузырек «Корвалола» и с заполошной готовностью протянул – мол, вот капли от сердца…

– Я тебе и приказываю… И прошу… Вы с ней однокурсники. Ты её не обидишь. А народ у нас в ГАИ особенно – сам видишь, больно ненадежный, кобели, одним словом… Короче, бери нашу новую «копейку» и садись за руль, а она пусть все там записывает, фотографирует… Чтоб не отвлекалась, короче… А то тоже – ветер в голове, вроде твоего сквозняка…

– Ну, это не извольте беспокоится, Роман Евгеньевич! – нелепо козырнул стажер в свитере – Это мы сделаем в лучшем виде…

– К пустой голове руку не прикладывай! – строго одернул Князев. Старый служака казачьих терских кровей злился на Орлаева за то, что тот никак не поговорит с ним, отцом Инги, о женитьбе. А Орлаев как раз таки боялся о женитьбе разговаривать, аттестуясь у возможного тестя «говном свинячим». Так они и ходили вокруг да около, каждый думая об одном и том же, но пугая друг друга недопониманием.

Только много лет спустя старик Князев признался дочери:

– Как хорошо, что этот жулик тогда не сделал тебе предложения! Я уж совсем было хотел согласие дать… Как Бог упас – была бы женой бандита, позор то какой!

– Орлаева? – спросила Инга. И, все поняв, заплакала…

***

Азира в тот год ходила с короткой стрижкой, в почти мужском однобортном костюме. И на первый, скользящий, скучающий взгляд Октавы Орлаева глянулась так: красивая девочка, но с задатками делового «синего чулка».

Савла рок увлекал к рационализатору Дустумову в Агастан, отговорить так и не получислось, и тогда всех троих москвичей Гурханов снова попытался в усмерть напоить на очередных шашлыках в их честь. Частично преуспел – в отношении Азиры.

С самого начала она тут вела себя странно, заставляя не раз Кравино смотреть на неё с прищуром, как на незнакомую, а под конец и вовсе позволила себе расслабиться. Шашлыков она почти не ела – берегла точеную фигурку, а вот замахнуть приличную стопку – вдруг не постеснялась ни разу, сколько ни подносили.

– Я ведь папе твоему всё расскажу! – полушутя, но и полувсерьёз грозил Бековой пальцем босс – Вырвалась, называется, из-под семейного крова!

– Ничего-то вы, Савл Манулыч, не понимаете… – пожимала хрупкими плечиками Бекова. Очень скоро Орлаева – но пока она даже не догадывалась об этом…

В целом же нехитрый трюк «оборотня в погонах» Гурханова не прошёл: Нерадов культурно, и с достоинством «берёг здоровье», а Кравино – партийную репутацию. Действо по традиционному напаиванию московских проверяющих с вручением им местных сувениров происходило на фоне живописного скального надлома, на лужайке, обрывавшейся в бездну, под которой рокотал ворочающий камни поток студеной горной реки.

Октава и Инга тоже были приглашены к мангалу, чтобы скорифаниваться на дорогу с компанией, и Октава пару раз подходил к Князевой сказать нечто больше служебной разнарядки…

Что-то должно было случится – но… не случалось! И унизительное положение подчиненного, стажера, и «говно свинячье» из уст отца любимой девушки отнюдь не прибавляли ему смелости. Погруженный в разноплановые свои комплексы неполноценности, кандидат на поездку в Коми-АССР совершенно искренне не замечал, что и Инга разок подошла к нему помолчать.

– Хороший шашлык – сказал ей Орлаев как бы невзначай – Молодой баран… – и мысленно дополнил, что это он про себя.

– Да… – улыбнулась Инга, чуть склонив голову. Её большие и пронзительные зелёные глаза, редчайшие здесь, горах, и примагничивали юного милицейского разгильдяя, и пугали – Не пожалел наш Гурхан, лучшего заколол…

– Инга… Ты… Водку пьешь?

– Как офицер обязана – засмеялась Князева – Но если тебе не нравиться, могу и бросить…

«Откажусь ради тебя!» – посылала она сигнал, который, как ей казалось, так трудно не понять. Но Орлаев услышал другое – случайно попавшее в сигнал слово «офицер» – то есть аттестованный сотрудник, что ему, судя по реляциям капитана, отнюдь не грозило. Октаве показалось, что Инга смеется над ним…

Они стояли друг перед другом, словно перед зеркалом, такие невозможно знакомые с ранних лет – и оттого такие разделенные. Каждому казалось – если все эти годы другой не сказал главных слов, то уже и не скажет, и не нуждается в них совсем…

– Товарищи! – заорал у мангала Кравино – Я предлагаю лучший тост из всех, прозвучавших сегодня! Я выиграю этот кинжал!

– Чего это он? – вздрогнул Орлаев.

– Они там конкурс устроили… – потупила Инга свои глаза-озера – Все говорят тосты, по-восточному, кто как умеет, а лучший тост премируется кинжалом в серебряной инкрустации…

– А-а…

– Я предлагаю тост! – заполошно орал Кравино, как придурок – За Михаила Сергеевича Горбачева! За перестройку!

Какая мерзость, казалось бы! Но ведь, в том числе и про Кравино спето советским златоустом:

…Волк не может нарушить традиций,

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

Он член КПСС, этот Кравино, он номенклатура, и что бы он ни думал про себя о Горбачёве – вслух он может крикнуть только это. Потому что с молоком матери всосал, что «нельзя за флажки»…

А между тем уже вовсю и повсеместно, и здесь, и сейчас:

Идёт охота на волков, идёт охота,

На серых хищников матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу – и пятна красные флажков…

И тут – такого постыдного петуха дал Савл тостом за Горбача! Ну, да из песни слова не выкинешь, каким он был, таким он и остался…

– Ура! – отзывалась толпень чиновных алкашей – Ура! Лучший тост! Кинжал для товарища Кравино! Немедленно несите кинжал, товарищ Кравино его заслужил!

Пьяная в хлам, и оттого более женственная, гибкая как пантера, к Орлаеву подплыла Азира Бекова. Взяла под локоток, блуждающим взглядом заглянула в лицо:

– Молодой человек… Октава, кажется? Октава, вы меня представите Вашей девушке?

– Пожалуйста! – смутился Орлаев – Это Инга… Инга, эта Азира…

– Ты коммуникабельный парень! – попыталась улыбнуться Инга – уже всех красивых женщин по имени знаешь…

– Вы мне льстите… – кокетничала Азира, не отпуская Орлаева, который про себя проклинал эту прилипчивость. – Вы тоже очень красивы… Если бы я была мужчиной, обязательно постаралась бы вас заполучить…

Возникло неловкое молчание, которое Орлаев попытался разбавить улыбчивым укором:

– Развращенные Вы люди, москвичи…

– Кстати, Октава, почему вы грустите?

– Да вот с работы выгоняют… Хотят законопатить по комсомольской путевке в Коми-АССР…

– Какая жестокость! – пьяно расплывалась Азира – Чушь! Вы достойны лучшего! Переезжайте в Москву!

– Мало там моего брата из районов?

– Мало моей сестры, из коренных… Вы, вот что… Женитесь на мне, и прописка вам обеспечена, с жильем перетрём вопросы…

– О боже! – с тоской подумал Октава – Нажралась как свинья, теперь меня фрахтует в няньки… Возись теперь с ней до самого Агастана, а потом проспится и не вспомнит, что болтала… Все они так…

– Ты из Шамахи привёз невесту! – нетрезво и зло думала Бекова – А я из Шамахи привезу жениха! Вот так-то, Савлик! Квиты!

– Ладно… – сказала Инга, чуствуя, как в жаркий день холодеют пальцы – Вам тут, видно, и без меня хорошо… Продолжайте переговоры, а я пойду хряпну ещё стопочку по-офицерски…

«Выпью с горя» – посылала она сигнал.

«Опять со своим офицерством» – принимал искаженный сигнал Орлаев – «Она холодна, я ей совсем не нужен… Господи, ещё эта дура пьяная привязалась…»

– Хряпните, и возвращайтесь! – прокричала вслед Инге Азира – Тогда мы с вами поговорим на равных…

***

Гурханов хоть и общался с «урючной» родней, но не слишком-то им доверял. Саит-баба – молодой дурачок, к тому же сгорающий от любви к чужеземной женщине, частное лицо, заурядный фруктовый спекулянт. Такого легко обмануть. Провести Гурханова – не так просто. Он уже получил новую «Волгу» за голову гостя и десять тысяч за девушку, и большего не ждал. Напротив, чем дольше он задумывался о своей судьбе – тем мрачнее были его мысли.

Верно говорят – восток – дело тонкое. Пехдевиды Лепельдыевы – очень могущественны в республике, но ведь и Кравино по прозвищу «государев Колун» не то, чтобы всем чужой в Москве. И у него есть связи с Сефардовым, прочные связи с очень сильным местным кланом…

Гурханов не то, что догадывался, он твёрдо знал, что как дойдет до дела, до разборок – Лепельдыевы предпочтут как можно дальше отойти от источника вони, а может быть – и убрать всех знающих о кавказской сцепке.

То есть… его, Гурханова?! Не карьерой дело пахнет – петлей. Столичные в Шамахе – они ведь все чокнутые, им что муху хлопнуть, что человека, отродье мусаватистское…

Постепенно Гурханов понял, как будет правильно поступить. Он, как хозяин покоя гор, ни в коем случае не должен допустить убийства «Колуна» на земле своего района. Так ведь сразу и обговаривалось: перевалит Кравино границу у Кусумского разлома, выедет в Агастан – там все, что угодно. Но до Кусумчи – любой ценой не допустить крови.

Буквально несколько метров скалистого шоссе-серпантина решают все: за Кусумом это чужое дело, перед Кусумом – личное дело Гурханова. С нелицеприятными бумагами в этом личном деле. Важны ли эти несколько метров для Лепельдыевых? Нисколько! Для Гурханова они – жизнь и судьба, а для Лепельдыевых, врагов Сефардовых – ничто…

Полковник утер испарину пота, прошелся взад-вперед по своему кабинету и налил себе стакан местной минералки «Бадамлы». Скомкал и гневно выкинул в угол попавшую под руку газету «Советский Спорт», где ещё вчера подчеркивал карандашом репортаж о шансах «Нефтчи» выйти в полуфинал общесоюзного первенства…

Потом вызвал к себе капитана Князева и попросил выделить усиленный наряд для тайного сопровождения группы Кравино до границы района.

– Езжай на расстоянии… особенно нас не позорь – подумают ещё что в районе криминогенная обстановка… тоже на аттестации отразится… Но за километр всё-таки веди их, присматривай. Что-то неспокойно у меня на душе… А как уедут за Дарлаг-Нишаны – поворачивай, ты мне ещё на селекторном совещании с Рескомом нужен…

***

– А вот это и есть знаменитый Дарлаг-Нишаны, то есть по-русски – «узкое место» Кусумского разлома – отработанно вела экускурсию лейтенант курортного края, привычная возить делегации, Князева. И впрямь, как заправский гид, и при этом так хороша собой – залюбуешься!

Кравино и его спутники вышла из машин, насладится запечатленной в камне игрой стихий и тысячелетий. Ветер, солнце, слепящий блеск слюдяных вкраплений, гармошкой смятые базальты, кружащие поверху орлы, кривые деревца на маленьких уступах и террасах…

В Кусумчи великий хребет переломился пополам, образовав перевал. Сама твердь земная опускалась по обе стороны разлома, и горы треснули по оселку, как черенок лопаты, колко, змеисто, неровно. И, казалось, нервно расступились. Их развалил, где широко, а где поскромнее, но Дарлаг-Нишаны был горлышком этой замысловатой древней бутылки, узью великого древнего массива.

Инга кивнула сержантам-водителям, и тут же на чеканных, восточных блюдах появились граненые стаканчики и кутабы местной, национальной кухни на выбор – с бараниной и зеленью.

– Считается, что в Дарлаг-Нишаны при сильном ветре звучат разные затейливые мелодии… – рассказывала Князева – Поэтому наш республиканский Союз композиторов традиционно организует сюда фестивальный выезд, слушать музыку гор… Не знаю, я лично никогда связанной мелодии тут не слышала, но когда продувает – тут воет на все лады, это бесспорно…

– На таком разломе могли бы обнажиться и кости динозавров… – неожиданно выдал Савелий Манулович. Признаться, этой темы от него никто из сопровождающих не ждал, и потому возникло неловкое молчание.

– Нет, Савелий Манулович! – выручил Ингу Орлаев – Данный разлом в вендских породах, не только до динозавров, но ещё и до археоциат.

– Это ты на каком языке сейчас говорил? – засмеялся «искусствовед в штатском», Нитрат. Но Кравино смеяться на стал. Посмотрел на Октаву уважительно. Строго говоря – вообще впервые его заметил…

– Кушайте овечий дзор! – предлагал сержант с подносом – Это очень полезно!

А оборотень Гурханов в райцентре снова пил минералку напополам с арыкы (водкой), вглядывался в карту района, и понимал – запоздало – что лучшего места, чем Дарлаг-Нишаны для покушения не найти. А Дарлаг-Нишаны – это ещё его район, его территория, его ответственность…

– Вот ведь влип! Я ж приказал однозначно им, только в Агастане, но кто я такой, чтобы им приказывать?! Они сделают, как им удобнее, а потом мне скажут:

– Извини, Ахум-ага, багышла-пещьманам – промашка была…

И чего мне, вторым номером их отстреливать?! Всё жадность-хесилик, жадность, зачем связался, машину захотел, зачем мне их машина, свои ставить некуда!

Так каялся Гурханов в тишине и одиночестве, поджидая страшных вестей, и понимая, что каяться уже поздно…

А Инга Князева, как заправский корреспондент (она и была внешкором районной многотиражки, и уже не первый год!) фотографировала гостей на фоне нависающих скал, строила группы, дуэты, трио, с местным колоритом, пото́м без местного колорита и просила улыбнуться в объектив…

…Октава Орлаев стоял рядом с ней, изредка заглядывая в её одухотворенное творческой работой лицо, с ужасом осознавая свое ничтожество…

Исскуствовед в штатском «Нитрат» – Нерадов поднял с обочины базальтовый отщеп и со всей силы запустил его в пропасть, любуясь почти птичьим полетом камня…

– В горах и камни, как орлы летают! – подмигнул ему сержант-водитель.

– А орлы – как камни, падают – закончил поговорку начитанный Павел Георгиевич.

– Ну что, как насчет того, чтобы на мне жениться? – ещё раз с нетрезвой развязанностью предложила Октаве Азира Бекова, товарищ «Пума»… Она хотела позлить Кравино, и злила его, то есть добилась своего, и оттого злилась на себя, накручивая нелепицу со стажёром провинциальной ментовки…

…В этот момент, когда все были заняты своими делами-делишками с высоты перевального курбана [9], скатился огромный неуправляемый «Камаз». Он несся вниз, без водителя, как кирпич по детской горке, и одним ударом – пока ещё никто ничего не понял, снес передовую милицейскую «копейку» с мигалками и с радиосвязью.

– Что за… – успел выкрикнуть Савелий Манулович прежде, чем груда металла, ползущая под откос, сбила его с ног.

– … А-а-а! – тонко, пронзительно, немужественно закричал «Манул». Белая кость его перебитой лодыжки торчала сквозь прорванную, окровавленную брючину.

От удара и торможения «Камаз» занесло, и вместо того, чтобы смести всю колонну, он опрокинулся в пропасть, сцепившись с милицейской патрульной машиной.

– А-а-а! – продолжал ультра-визг Кравино на каменистой гряде, куда его выбило ударом. Ловкая, как и положено кошкам, Пума в мгновение ока возникла над шефом с «макаром» в тонкой холеной руке, тревожно озираясь черными зрачками хищницы. Хмель с неё как ветром сдуло.

Нерадов выхватил «стешу» – большой автоматический пистолет Стечкина – и выставил пустую глазницу ствола навстречу зияющим с перевальной райсы (горного горизонта) угрозам.

Заместителя начальника ГосАвтоИнспекции Биштарского района смелó, словно корова языком слизнула – вместе с машинами в обрыв. Одного из сержантов-водителей убило насмерть головой о камни, другой в шоке ползал на четвереньках, безуспешно пытаясь дрожащими руками расстегнуть белую, казавшуюся игрушченой, «ГАИ-шную» кобуру на поясе…

Октава Орлаев искал глазами Ингу; Она не пострадала – стояла, растерявшись, вдавив худенькое тело в скалу, белая как полотно, забыв выпустить из пальцев маленький граненый стаканчик…

Встретилась глазами с Орлаевым, как бы вспомнила про свой служебный долг и мотнула головой – мол, сейчас выйду…

– Стой, где стоишь! – требовательно проорал Орлаев – Мы лучше сами к тебе…

Не слишком хорошо понимая, что делает, зная только одно – нужно быть возле Инги и прикрыть её собой – Октава подхватил покалеченного Кравино под мышки. И, не считаясь с его болью, стонами и проклятиями, оттолкнув мешавшую в заполошности Бекову, потащил гостя в небольшую скальную выемку. Ту самую замшелую щербину, что проели неугомнные ветра веков в монолитной стене Дарлаг-Нишана…

Честно сознаемся: это был не подвиг и вовсе не какая-то продуманная спасательная оперция. Это была чистой воды случайность, попытка предотвратить выход Инги из укрытия. А для того влюблённый стажёр пытался доставить к ней предмет её служебной ответственности. О самом Кравино и его раскладах в ЦК КПСС Орлаев в тот момент совершенно не думал. Но, так уж получилось, что маневр Октавы спас в том ущелье Савелию Мануловичу жизнь…

Две группы хорошо одетых, нездешних людей, по виду – калмыков или корейцев – блокировали горловины перевала с двух концов и теперь взяли маленькую группу в клещи. Они покинули свои тонированные «Волги» и бегом, с карабинами «Сайга» наперевес, стреляя на ходу, бросились добивать делегацию.

– Где Нитрат? – сквозь гром выстрелов прокричала не отстававшая от Октавы Азира-«Пума».

Паша «Нитрат» был подбит одним из первых залпов и лежал на обочине, нелепо раскинув руки и ноги, словно на пляже загорал. Дарлаг – Нишаны в мгновение ока из туристической достопримечательности превратился в смертельнрую ловушку. Стал крысоловкой и приводной механизм её был уже приведен в действие.

Пума высунулась из-за уступа и пальнула из пляшущего в её руке «макарушки». Пуля, как ни странно, поразила одного корейца, отлетевшего шаг назад и рухнувшего тряпичным кулем.

– Что бы ни делала моя Азя – говорил о Бековой в детстве её любящий папа – Она всегда делает это хорошо!

К стрельбе тоже относится, хоть она и аудитор, а не снайпер…

Остальные атакующие осыпали Еву целым градом разрывных, шрапнельных пулек, поражавших не только прямо, но и с рикошетов. От которых Пума дернулась и осела наземь, натужно шлифуя ладонью шершавую базальтовую, искрящую от пыльно «клюющих» камень пуль, скалу.

И тут пришел звездный час Октавы Орлаева. В момент у него в голове возник план, как задержать нападающих. Идиотский, как и все планы Октавы. За то его потом и ценили, пуская в дело, когда у умных людей предложения заканчивались…

Орлаев отнял у раненой Пумы её оружие и прицельно пальнул в бензобак ближайших, покорёженных милицейских «жигулей». Промазал, пальнул ещё раз.

– Что ты делаешь?! – недоумевала Инга, пытавшаяся перевязать открытые раны потерявшего сознание Кравино.

– Сейчас увидишь…

И она увидела…

С чудовищным, закладывающим уши грохотом, взорвался бензобак и машину разом охватило испепеляющее облако багрово-голубеющей, бензиновой плазмы. Благодаря этому огненная стена отделила маленькую нишу в скале от банды террористов, рассекла пространство «узкого места» на автономные отсеки.

– Мы зажаримся тут! – всхлипнула Князева, не переставая производить свои санитарные упражнения с «Колуном».

– Мы выиграем пять минут…

Пространство и без того знойного горного лета стремительно раскалялось, как в духовке. Пламя огромного автомобильного факела дышало липким жаром в лица, опаливало ресницы, роняло пылающие капли-искры на одежду.

– Закрой лицо кителем! – заорал Орлаев на Ингу – Дура! Закрой лицо и волосы…

Нечем стало дышать. Нефтяная копоть садилась на лицо. Воздух обжигал легкие и тело плавилось будто бы парафином, каким-то белым и густым потом. Кожа краснела и начинала зудеть. Вспыхнувшие волосы Пумы Орлаев едва успел затушить, захлопать на её безвольно поникшей голове. И порадовался, что девка стрижена «под солдатика»…

Но в то же время огненная стена снаружи скальной ниши не давала убийцам ни подойти к жертвам, ни попросту увидеть, прицельно выстрелить в них. Впрочем, работу убийц выполнял за них адский, геенообразный огонь, казавшийся вырванной из подземелий душой преисподней…

***

Они не сгорели тогда, что может быть (думал потом Октава) и не к лучшему было… Пылавшая машина поникла быстро – 10 минут 50 секунд, но и до того постепенно пламя слабело и в горячей сухой сауне скальной ниши становилось легче дышать.

Выиграть целых 10 минут 50 секунд означало для Кравино и его новой команды выиграть жизнь, потому что стрельба в горах – не стрельба в пустыне. Через 5 минут подоспели агастанские сопровождающие, ждавшие высокого гостя на своей административной границе и напуганные шумихой. Агастанцы беспорядочной стрельбой отогнали от пылающей «патрульки» террористов и перебили большую их часть.

Если бы «агастанцы» подвели, и встречали бы как-нибудь нетрадиционно, не по-советски, не на границе района, то через 8 минут подоспел сводный отряд капитана Князева, довершивший разгром противника.

Обожжённые, прокопчённые, замазанные сажей, мокрые жирной нездоровой испариной протопленного тела, но все-таки живые из-за огненной баррикады выбрались Октава и Инга. Капитан Князев, дрожащий и мокрый от нервного пота, обнял дочь и сурово зыркнул на Орлаева.

Выломали багажную крышку от одной из агастанских машин сопровождения, кинули на неё ватный бушлат, осторожно, чтобы не повредить рану дальше, положили на импровизированные носилки Савелия Мануловича. Понесли все в том же беспамятстве, полумертвого – но дышашего – к приготовленной «Волге» повышенной комфортности. Аккуратно разместили на заднем сидении.

– Кто сопровождающий? От нас? – дергался Князев, как безумец. —Орлаев, ты? Больше некому… Орлаев, мы все, кто с оружием, прочешем ущелья, а ты езжай с гостем, все проверь… Глаз с него не спускай! Понял? Головой отвечаешь!

«Вот мой будущий зять» – думалось в тот момент капитану Князеву – И не подвел ведь, защитил дочку… Пусть он и едет – ближе к телу, больше наград, продвинется в большие люди, и дочери лучше будет…»

Заботясь о карьере своего нового любимца, капитан не мог, конечно, знать, что две колонны – биштарская и дагестанская, разъезжаясь, разделят почти сложившуюся, такую гармоничную, «на роду написанную» пару на долгие годы.

Кравино доставят в Хамачкалу, его заместитель Нерадов будет ещё полгода валяться по больницам, и потребуется новый человек, новое доверенное лицо, новый особый порученец. Узнав про обстоятельства дела, Савелий Манулович предложит эту роль своему спасителю, Октаве.

И Октава подумает, что это шанс стать достойным красавицы Инги.

А Инга подумает, что Октава уехал от неё навсегда, потому что был к ней совсем равнодушен…

Вопреки протестам врачей, вопреки очевидной угрозе для жизни полуживой Кравино вылетел в Шамаху, в самый центр покусившегося на него осиного гнезда. Все вялые просьбы Октавы Орлаева съездить в Биштар, собрать вещи, попрощаться со знакомыми даже не то, что были отвергнуты, а отпали за собственной очевидной неуместностью.

– Парень! – сказал ему Манул, приобняв за плечи – Все на кону – и жизнь, и все, что может быть в жизни… Решай за минуту – ты со мной или сам по себе…

– С Вами, Савелий Манулович! – решил Октава, думая об Инге, и не догадываясь, что тем самым теряет её навсегда.

Лайнер взмыл над хвалынским берегом – и коршуном упал посреди аполипсиса. Не подумайте плохого: не разбился. Упал, имеется в виду, как коршун падает на добычу…