Жестокеры

Честно говоря, я и сама не понимала, как так вышло – ведь не то что в «Искуство жить», а в саму торговлю я приходила на время. Но как-то так получилось, что это временное занятие затянуло меня. Я просто не заметила этих прошедших лет. Не заметила, как наступил четвертый год наших странных, ненормальных, больных взаимоотношений. Конечно, я понимала, что надо уходить, что в «Искустве жить» со мной обращаются скверно. Мне давно до одури надоели эти глупые и жестокие «взрослые дети», которые не меняются и уже не изменятся. Я жутко от них устала. Но почему тогда я все еще оставалась там? Почему не делала ничего, чтобы все это прекратить?

Каждый раз что-то удерживало меня. Я все время откладывала то очевидное решение, которое напрашивалось уже давно – с самого первого дня, когда я впервые переступила порог этого злосчастного салона. К тому времени у меня уже были стабильные заказы. Их было немного и они не были крупными, но на смену одному клиенту приходил другой, кто-то обращался по рекомендации. Это тешило мое самолюбие, но и привязывало. Я чувствовала на себе эту ответственность: все эти люди доверяют мне, они идут именно ко мне, значит, я должна доработать их заказы, не подвести. Я понимала, что уйти и бросить своих клиентов я просто не могу. У меня холодок пробегал по спине, когда я представляла себе, как с ними будут здесь работать, если я уйду. Я говорила себе, что поработаю еще месяца три, а вот потом точно уволюсь. Вот только доведу текущие заказы. Но потом опять появлялись очередные клиенты, которые, конечно, очень просили держать все под контролем и лично заниматься их заказами. И я снова была вынуждена остаться.

Мне долгое время казалось, что именно моя гиперответственность не давала мне решительно покончить с этой конторой и послать их всех к черту. Сейчас я прекрасно понимаю, в чем на самом деле заключалась истинная причина того, что я оставалась в «Искустве жить». За эти три года им удалось исказить мое собственное представление о себе. Извращая все мои слова и действия, они полностью извратили все, что было во мне, все, чем я была и чем себя считала. Внимательность к клиентам была названа слабохарактерностью и неумением «продавить». Обходительность и ответственность стали глупостью и непрофессионализмом (догадайтесь, с чьей подачи прицепился ко мне этот ярлык).

Полину раздражало, что я, как ей казалось, продаю клиентам не самый дорогой товар. Старший менеджер объясняла это так:

– Конечно! Как она может продавать дорогую материю, если боится вслух назвать ее цену. Вы знаете, где она живет? В «трущобах»! Все ясно: у нее психология нищенки. Я читала об этом. С этим уже ничего не поделать.

Полина с удовольствием растрясла всем, что я живу в таком неблагополучном доме. И откуда она это узнала? После той истории на кухне, когда она поделилась с девицами своим «открытием», они мусолили это целую неделю. Вот новость-то, тоже мне!

«Нищенка». «Непрофессионал». «Неудачница из трущоб». «Изгой». За время работы в «Искустве жить» я обросла новыми ярлыками, значительно пополнив свою коллекцию. Ярлыки вообще любимый инструмент жестокеров. За ними быстро забываешь, какой ты на самом деле. Если навешать на человека побольше ярлыков, им проще управлять. Держать его в руках. Добиться того, чтобы он ничего больше не хотел и ни к чему не стремился. Если, конечно, человек поверит и покорно согласится свои ярлыки носить. Обычно все верят и соглашаются. Мало таких упрямых идиоток, как я. Какое-то время я еще внутренне сопротивлялась, вооружившись тем, что когда-то знала о себе, о своих способностях. Держалась на старых запасах хорошего мнения о себе, заложенного в меня теми, кто меня любил и кто в меня верил. Тогда я еще помнила, что есть, что когда-то были в моей жизни люди, которые относились ко мне совсем по-другому. Я помнила Дима, бабушку Фриду, Нонну Валерьевну, свою чуткую учительницу по литературе и ту соседскую девушку, похожую на паренька, – всех, кто когда-либо проявлял ко мне симпатию и был добр ко мне. Помня, какая я и что я могу, я сопротивлялась тому, что обо мне придумали и что пытались мне внушить. Все ярлыки, навешиваемые на меня, я упрямо скидывала.

Моя вера в себя – единственное, что держало меня на плаву все эти трудные годы в городе …sk. Она не давала мне окончательно сдаться и опустить руки. Но, казалось, именно этой веры меня и задумали лишить в «Искустве жить». И, к сожалению, им это удалось. Меня просто сломали. Да, они сломали меня и из обломков моей личности составили какое-то жалкое подобие меня: слабое, некомпетентное, неправильное, ни на что не способное. Они слепили из меня что-то, что не было мной, и, что еще более страшно, смогли меня саму убедить в том, что я – именно это. Им понадобилось три года, всего три года, чтобы я задала себе эти вопросы:

«Я нравилась только нескольким людям за всю мою жизнь. Зато очень многим не нравилась. Выходит, я себя совсем не знаю? Настолько заблуждаюсь на свой счет? А может, со мной действительно что-то не так? А может, они все правы? Может, я и правда всего лишь тупое никчемное ничтожество?»

Так они – очередные странные люди в моей жизни – методично, день за днем, старательно коверкали мое собственное представление о себе. Они набросали вместо меня какую-то убогую карикатуру, в которой я не узнавала себя. Но, в конце концов, я поверила в то, что это и есть мой истинный портрет. Вот что на самом деле удерживало меня от очевидного освободительного решения. Лишь однажды нервы мои сдали настолько, что я предприняла попытку уйти из «Искуства жить». Но закончилась она как-то странно… По утрам, до работы, не озвучивая свое тайное решение директрисе, я ездила на собеседования. Там я проходила какие-то тесты, разговаривала с какими-то умными людьми и в итоге узнала, что возраст мой для смены работы и выхода на новый виток карьеры совсем неподходящий: я на том самом рубеже, перейдя который начинают выдыхаться и выгорать офисные работники. Эффективность тридцатилетних уже не та – это было научно доказано. Если к этому возрасту ты ничего не добился, не выбился на руководящую должность, то все – с тобой покончено. Ты, как выжатый до капли лимон, сходишь с дистанции, уступив место молодому, свежему офисному сырью.

Признаться, это стало для меня неприятным открытием. Настоящим потрясением, я бы сказала. Ведь я и не заметила, что так быстро пролетели годы, что мне почти тридцать, и я сама стала этим самым выжатым лимончиком! Как такое могло произойти?

– Вам еще повезло, – сказали мне на очередном из таких собеседований. – Ваш руководитель, судя по всему, как-то по-особенному к вам расположен. Потому что вы стоите гораздо меньше, чем та сумма, которую вы сейчас получаете. Я имею в виду на рынке труда.

Я стою? Меня покоробили эти циничные попытки выразить умения, знания и опыт, да и саму личность человека в денежном эквиваленте. В общем, мне дали понять, какая это удача невообразимая, что я все еще где-то работаю, что мне милостиво разрешают это делать. Что не сдали меня «в утиль». И лучше бы мне ценить эту работу как свой последний шанс и не искать неведомо чего. Тем более что результаты тестов у меня самые посредственные: я средний работник, далеко не самый выдающийся. Высоких результатов я не выдам. Странно, что меня вообще куда-то взяли – особенно с учетом того, что я совсем не умею ладить с людьми и работать в команде. А это сейчас самое главное. Без этого сейчас никуда.

Признаться, я была удивлена тому, какая я безнадежная. Ведь я все еще смутно помнила, какой я когда-то была. Неужели они все правы на мой счет, и все эти годы у меня было настолько неверное представление о себе самой? Но как могло так случиться, что некогда способная девочка вдруг стала такой? Разве может вот так взять и отупеть далеко не самый тупой и бесталанный человек? Но… ведь с недавних пор я и правда плохо соображала, чего себя обманывать. Я стала замечать это за собой примерно через год после того, как устроилась в «Искуство жить». Мне было трудно сосредоточиться. Я долго вспоминала, что должна была сделать, кому позвонить, и если бы я все не записывала, то, наверно, так бы и не вспомнила. Что ж, наверно, все эти тесты и все эти люди правы. После долгих лет тяжелой жизни в городе …sk я действительно отупела. Я больше не та подающая надежды отличница, какой была в школе.

Когда-то я делала это легко и особо не переживая – увольнение из одного офиса или магазина и устройство в другой. Но теперь я старая и тупая, и ни на что не гожусь. Я выжатый лимон – вот мой очередной ярлык и моя новая реальность, к которой придется привыкнуть. В общем, на всех собеседованиях я получила отказ. Расстроенная, наверняка с еще более странным лицом, чем обычно, сидела я за своим столом, под изучающими взглядами девиц, которые впивались в меня с еще большим любопытством, чем раньше.

«Я не принадлежу вам. Я могу уйти отсюда в любой момент».

Но идти мне было некуда. Теперь я это точно знала. Так, каким-то мистическим образом, в итоге я пришла к тому, что во всем городе …sk я оказалась не нужна никому, кроме как директрисе «Искуства жить», так любезно предложившей мне работу в своем салоне. Я листала каталоги с образцами текстиля, пытаясь успокоиться и забыть о том, что у меня не вышло отсюда сбежать. Я давно знала все эти каталоги наизусть. Вот мой любимый зайчик – с усиками и шерстинками, как на полотне Дюрера. А эта маленькая юркая птичка – «клубничный воришка». Она ворует сладкие ягодки. Эти каталоги в то время были моими единственными «друзьями».

Директриса часто приходила посмотреть на меня. Спрашивала, какие дизайны нравятся мне больше всего. И как мне в принципе работается: все ли меня устраивает и может ли она что-то для меня сделать?

– Могу я тебе чем-то помочь? Есть что-то, что тревожит тебя? Может, тебя кто-то обижает?

Я удивлялась ее вниманию и всем этим странным вопросам, а особенно тому, как ее пальцы при этом сладострастно гладили текстильные страницы раскрытого каталога.

«Ты работаешь здесь только потому, что нравишься директрисе», – зачем-то вспоминались слова злобной Эллы.

Во мне поднималось какое-то противное липкое чувство – смесь возмущения и омерзения, и чего-то еще, что я сама не до конца осознавала. Но я вежливо благодарила директрису за внимание и участие. Отвечала, что да, меня все устраивает.

– Честно говоря, ты оказалась слабовата. Гораздо более слабее остальных девочек. Но не бойся, я тебя не выгоню. Ты мне нравишься. Ты всему от них научишься.

Я в недоумении смотрела на нее. Каждый раз директриса успокаивала меня, говорила, что я всегда и во всем могу на нее положиться, и настоятельно просила обращаться к ней по любому вопросу. Звук ее голоса баюкал. Чувство возмущения и омерзения куда-то отступало, и мне действительно хотелось довериться ей, проявляющей ко мне такое участие. К тому времени я прочно убедилась в том, что люди меня недолюбливают и мне едва ли стоит ждать чего-то хорошего от нашего с ними взаимодействия. Другими словами, я привыкла не нравиться. Это и объясняло, почему я так ценила то редкое благоволение к себе, которое получала от хозяйки салона «Искуства жить». Слушая ее обволакивающий кошачий голос, я постепенно совсем позабыла, зачем мне нужна была свобода от офисного рабства и что я собиралась с этой свободой делать. Я забыла о том, что когда-то хотела отсюда сбежать. Больше не хотелось ничего менять и решать. Не хотелось никуда уходить. Совсем не хотелось.

Вскоре после того, как я отчаялась и бросила тайком ходить по собеседованиям, директриса неожиданно – странное совпадение! – немного увеличила мне оклад.

***

Но иногда весенний шалый ветер,

Иль сочетанье слов в случайной книге,

Или улыбка чья-то вдруг потянут

Меня в несостоявшуюся жизнь,

В таком году произошло бы что-то, 

А в этом – это…

Анна Ахматова. Северная элегия

Не сумев связать свою жизнь с искусством, я в каком-то смысле все-таки ее с ним связала, надежно и прочно застряв в фирме под названием «Искуство жить». Все-таки у высших сил есть чувство юмора!

Какое-то время мне еще по инерции казалось, что все это неправда, что это не моя жизнь. Что я должна жить совсем по-другому. Но рутина обволакивает, затягивает. Затянуло и меня – опять, как это уже бывало раньше. Втянувшись в эту ежедневную рутину, я уже и сама не хотела ничего менять. Я больше не пыталась разорвать эту паутину и выбраться на волю – я помнила, что я слишком слаба. Но если бы только это: теперь я даже не чувствовала, что опутана ею, этой гадкой липкой сетью. Со временем это стало мне даже в какой-то степени нравиться. Нет, я по-прежнему не получала никакого удовольствия от ежедневного общения со своими «милыми» коллегами. Но сама работа с клиентами, огромный выбор красивых материалов, которые можно им предлагать, составляя бесконечные комбинации цвета и фактур, а еще хорошее ко мне отношение со стороны моей начальницы – от этого я уже не могла, да и не хотела отказаться. Я слишком хорошо помнила свой тяжелый опыт первого года жизни в городе …sk. Как я долго искала работу, как была никому не нужна. Как у меня стремительно таяли деньги, а я не знала, когда смогу их заработать. Как мне нечего было есть. Я не могла допустить, чтобы этот опыт повторился. Уходить куда? Ради чего? Чтобы снова вытрясать последнюю мелочь из кошелька? Чтобы мне опять сказали, что я ни на что не гожусь и ничего не стою?

Прошел еще один год. К тому времени я окончательно смирилась с тем, что жизнь моя не удалась, и перестала желать чего-то большего. Меня окончательно одолели инертность и апатия. Я жила словно во сне, в тумане. Лишь изредка в моем ленивом сознании, обросшем коконом безразличия, каким-то чудом рождались слабые проблески мыслей о том, что же я делаю со своей жизнью. В такие редкие и невероятно болезненные моменты прозрения я вдруг понимала: мне только кажется, что я смирилась.

Особенно меня накрыло в мой день рождения – тридцатый.

С утра я надела то бордовое бархатное платье, мое любимое и, сказать по правде, единственное. Я надела его, чтобы создать себе хоть какое-то подобие праздничного настроения, но тщетно. И вот я стояла у зеркала и придирчиво вглядывалась в свое отражение. Я видела перед собой еще довольно молодую на вид девушку – несмотря на начало четвертого десятка. Чертами лица и очертаниями фигуры я по-прежнему напоминала подростка. Но вот только… И когда моя кожа приобрела такой нездоровый землистый оттенок? А эти круги под глазами – как в детстве, когда после смерти отца я месяцами не вылезала из больниц? Я поняла, почему они все время спрашивают: «А почему у тебя такое лицо?». В тот день я и сама его не узнавала. Я даже накрыла ладонями щеки, чтобы удостовериться, что это действительно оно – мое лицо.

«Ты солнечный свет. Ты золото. Ты цветущая ветвь» – когда и от кого я слышала эти слова? Это действительно говорили обо мне? Я когда-то такой была? Нет, я совсем не чувствовала себя такой. Уже давно не чувствовала… Взглядом я снова окинула унылую фигурку в красивом бархатном платье гранатового цвета, которая стояла передо мной в зеркале. Платье не изменилось, но как изменилась я! Когда я его покупала, какой воодушевленной и полной надежд я была! Это было еще в самом начале пути, моего нового пути. И казалось, что путь этот будет совсем другим…

Помню, в ночь после получения диплома разразилась страшная гроза. Но вместо того чтобы скрыться в убежище своей кровати, завернувшись с головой в одеяло, я вышла на балкон и подставила лицо ветру и дождю. Вокруг гремел гром, и сверкали молнии. Дождевые струи хлестали меня, тонкая ночная рубашка тут же промокла насквозь, а я, словно не чувствуя этого, стояла перед лицом стихии, и во мне поднималась другая, еще более сильная гроза – внутренняя. Дикое чувство освобождения и какая-то непонятная эйфория захлестнули меня.

«Старая жизнь закончилась сегодня! Она стекает с меня сейчас вместе с этими очистительными дождевыми струями. Символ ее окончания – диплом – лежит в комнате на тумбочке. С сегодняшнего дня я сама буду выбирать, как мне жить. Я больше никогда не буду вот так безвольно плыть по течению. И больше никакого неверного курса! И никакой фальшивой дружбы! Я переворачиваю эту страницу. Я понятия не имею, куда я поеду или пойду, но я свободна и я что-нибудь придумаю. Я в самом начале пути. И я еще буду счастлива!»

Помню, как я долго стояла так, закрыв глаза. Запахи мокрых ночных трав щекотали ноздри. Деревья шелестели листвой и прогибались под ветром. Капли дождя стекали по моему лицу, смешиваясь со счастливыми слезами освобождения. Я действительно верила, что все будет так, как я себе сейчас поклялась.

И где же теперь та смелая, полная надежд девчонка, которая стояла на балконе, в ту жуткую ночь после получения диплома, когда разразилась страшная гроза? Которая ни капли не испугалась этой грозы? Которая стояла и грезила о своем светлом будущем и верила, что она обязательно вырулит? Где эта девочка? Я не понимала, что стало со мной и как это все так получилось. Мир, развернувшийся передо мной мириадами ярких звезд, приветствующих и одобряющих меня, когда той, другой ночью мы стояли с Димом на балконе, вдруг свернулся до размеров сухого, сморщенного кукиша. Я погасла. Я совершенно погасла. Мое юношеское желание стать частью чего-то большого и доброго разбилось вдребезги об эту тупую бессмысленную тягомотину, из которой все эти годы складывалась моя жизнь в этом странном нелюбимом городе. От осознания того, какие ничтожные мелочи на протяжении этих последних лет составляют смысл моего существования, хотелось закричать. Почему все так? Где та отправная точка, после которой все пошло прахом, – и почему я ее вовремя не заметила?

Мы придумываем себе одну жизнь, а по факту проживаем совсем другую, гораздо менее легкую и радостную чем та, которую мы себе придумали. Полнейшим разочарованием в себе, в своей жизни пульсировали усталые виски. Очередной год был скомкан и брошен мне в лицо. И их было много – таких годов. Раньше я не особо переживала на этот счет: ведь у меня обязательно еще случится что-то хорошее. На этом я, раненая и побитая, держалась все эти годы – вот на этой слепой, безосновательной вере. Но сегодня мне исполнилось тридцать. Я стала слишком взрослой, чтобы и дальше пичкать себя сказкой, что у меня когда-нибудь все будет хорошо. И у меня давно закончилась розовая краска, чтобы раскрашивать свою серую жизнь. Мои радужные мечты, моя былая вера в себя и свое предназначение – от них ничего не осталось теперь. Все это схлопнулось, как мыльный пузырь. И вот она, реальность: пустая комната, хроническое одиночество и пакетик чипсов!

Когда-то я и подумать не могла, что все будет так… Моя жизнь – пример крушения всех тех ошибочных убеждений, которые мы впитали с детства. «У тебя все получится, все, что ты хочешь, – стоит только захотеть». Вообще нет. Не факт. У меня не получалось ничего, хотя я очень хотела, чтобы получилось. И я не понимала, почему. «Мы все получаем то, что заслужили» – снова нет. Высшие силы к нам довольно таки несправедливы. Они, похоже, не учитывают того, какие мы есть и как мы поступаем. Иначе как объяснить то, что они демонстративно гладят тех, кого стоило бы приструнить? И на бегу хватают за волосы тех, кто совсем не заслужил столь сурового с собой обращения? Со мной всегда это было так – сколько себя помню.

Я отошла от зеркала и тяжело опустилась на диван. В тот день – а что еще делать в свой день рождения? – я сидела и словно со стороны, из зрительного зала, мысленно просматривала свою жизнь: от первых детских воспоминаний до своего безрадостного настоящего. Сначала я была несчастным нищим ребенком, который не мог залечить свои душевные раны, тяжело переживая смерть отца и одновременно пытаясь справиться с болезнями, поразившими его тело (так на всю жизнь и оставшись раненым). Потом – столь же несчастным одиноким подростком. Здесь – в городе …sk – столько лет ушло на борьбу с неустроенностью, на это тупое выживание, бессмысленную трату времени и сил на что-то пустое, несущественное, неважное. И все это время я была одна, совершенно одна…

– Леночка, – притворно сладким тоном спросила накануне Полина, – а почему ты так долго живешь одна?

Хоть в «Искустве жить» меня официально и назначили изгоем, с которым теперь никто не разговаривает, это не мешало Скелеторе подходить ко мне с такими дурацкими вопросами. Она стояла надо мной и издевательски сверлила меня своими глазами, горящими нездоровым любопытством. Мне бы и в голову не пришло обсуждать с ними обстоятельства своей личной жизни. Но тогда откуда она…

– А мы все про тебя знаем, – ответила Полина на мой незаданный вслух вопрос и загадочно улыбнулась.

Да, они знают все. Знают, что одинокая немолодая девушка обитает в развалюхе, которая стоит в районе под названием «трущобы». И что в свои тридцать она все еще одна. Это странно, правда? Для девушки моего возраста. Для такой великовозрастной девушки. И как я до такого докатилась? Почему я нахожусь там, где не должна была находиться, с теми, кого не должно было быть в моей жизни? Почему слушаю все это, почему терплю эти ежедневные уколы? Ведь это по-прежнему я! Та самая я! Которая когда-то многое могла! Ведь где-то внутри я осталась такой! Ведь я по-прежнему способна на большее! Почему я трачу свою жизнь на эти случайные конторы, на этих случайных и чужих людей, которым я не нравлюсь?

Всегда, сколько себя помню, я жила в подобии Противостояния: я и те, кто на другой стороне, те, кому я не нравлюсь. Они все время пытались убедить меня в том, что я никто и что я никогда ничего не добьюсь. Лишая меня веры в себя, они как будто склоняли мою жизнь в ту сторону, которая мне совсем не нравилась… Долгое время я внутренне сопротивлялась им, несмотря ни на что веря, что все у меня получится. Но вот мне тридцать, и у меня не получилось ничего. Неужели они все были правы в том приговоре, который мне вынесли – что я недостойна любви и уважения, что я ничего не могу и ничего не стою?

В своем нарядном бархатном платье я сидела на диванчике, сгорбившись, не в силах выпрямить спину под весом груза Нелюбви, который к тому времени стал невыносимо тяжел и теперь прескверно давил на мой усталый позвоночник. Он копился всю мою жизнь, прирастая тяжестью после взаимодействия с каждым из тех странных людей, которые мне зачем-то встретились. Мне так хотелось, чтобы хотя бы сегодня, в мой день рождения, кто-нибудь пришел и сказал:

– Лен, это все неправда! Это не твоя жизнь. Твоя настоящая жизнь совсем другая! Ты – совсем другая!

Но не было того, кто был бы на моей стороне.

Я задумалась: а кто-то вообще когда-нибудь был на моей стороне?

И тут же перед мысленным взором возникло прекрасное лицо, с зелеными смеющимися глазами, такими добрыми и ласковыми… И непослушный светлый чуб над загорелым лбом, который вечно падал и закрывал их. Мои пальцы до сих пор помнят прикосновение к этим белым волосам… Как давно это было… Как будто в прошлой жизни. Даже еще раньше: в какой-то древней жизни, между которой и нынешней – еще несколько жизней.

Дим.

Мой внутренний голос предпринял отчаянную попытку меня спасти:

«Но ведь Дим – он же тебя любил. Он относился к тебе по-человечески. Значит, ты достойна любви и уважения. Ведь Дим не мог так в тебе ошибиться».

«Да? – язвительно возразил мозг. – И где он сейчас?»

Словно в довершение издевательств на ум пришла та старая песенка* про то, что хорошие парни всегда «отваливаются», уходят.

Да, все так… Они уходят, а ты остаешься. Праздновать свои оставшиеся дни рождения в одиночестве. Пока не сдохнешь.

What a pity for you.

Вот уж действительно: What a pity for me!

Нет, как же все-таки все взаимосвязано! Если бы не ушел Дим, я никогда не оказалась бы одна в городе …sk. Если бы я не оказалась одна в городе …sk, я никогда не попала бы в этот чертов коллектив. Если бы я никогда не попала в этот чертов коллектив, я никогда не стала бы Девочкой с иголками. Я могла бы прожить совсем другую жизнь… Получается, все пошло прахом тогда, с того самого дня, когда Дим загадочно исчез из отделения травматологии Центральной районной больницы Города Высоких Деревьев?

Неужели во всех своих последующих несчастьях и разочарованиях я винила моего Дима? Нет. Я бы никогда не смогла так про него думать. За всю мою жизнь Дим был едва ли не единственным человеком, который был на моей стороне. Он так верил в меня, так хотел для меня лучшей жизни: яркой, полной счастья, любви, свободы и творчества. Он и меня заставил поверить, что такая жизнь возможна. Наверно, поэтому я до сих пор не могла его отпустить. Я тосковала не только по нему, но и по себе – той, которой я была, когда была с ним. Я хотела бы остаться такой. Жаль, что я стала кем-то другим… Я никак не могла с этим смириться…