Игра с нарушением правил

Я цепляю ее за петлю на шортах и дергаю в обратном направлении, поймав за талию, чтобы девушка не шмякнулась носом о землю. Она отскакивает в сторону как от открытого огня, что едва не ломает мне указательный палец.

– Какого черта ты себе позволяешь?! – Сердито рявкает Сиенна.

– Пытаюсь помочь.

– Сейчас помощь понадобится тебе.

В следующее мгновение из глаз готовы посыпаться искры, потому что Сиенна от души заряжает мне промеж ног. Она пользуется моментом, когда не в силах выпрямиться из-за адской боли в яйцах. Кажется, мне только что довелось ощутить всю прелесть родовой деятельности, я даже готов заплакать. Теперь наконец-то понадобится ракушка, еще одно колено в области паха вряд ли переживу. И надевать ее, вероятно, буду тогда, когда общаюсь с Хеленой-Сиенной.

Я наблюдаю, как она запрыгивает в корыто убогого желтого цвета, которое язык не поворачивается назвать машиной, и превращается в точку на горизонте.

Сколько в мире жертв, слепо привязанных к своим мучителям? В психологии это называют Стокгольмским синдромом. Интересно, она романтизирует и оправдывает каждое сделанное им действие, даже попытку причинить вред? Потому что увиденное абсолютно не вписывается в рамки «нормального».

У меня не остается выбора, кроме как вернуться к прежним планам или просто не терпится уединиться и внимательно изучить рисунки. Поверить не могу, что сумел обвести ее вокруг пальца и выкрасть драгоценную вещицу. На что она пойдет, чтобы вернуть его? И готов ли признаться, что намеренно спрятал?

Не в ближайшее время.

Я поднимаю тест и не могу сдержать рвущийся наружу смех.

Видел бы ты свое лицо, когда зачеркивала ответы. Все верно.

Сунув блокнот в карман куртки, перебираюсь в тренажерный зал, чтобы забыться на какое-то время. Получается дерьмово. Мысленно возвращаюсь во двор и задумываюсь, а не лгала ли она касательно сомнительных взаимоотношений. Я никогда не являлся сторонником грубого обращения с девушками, каким бы вспыльчивым ни был характер дикарки. Не проявлял физическое превосходство, желая угомонить при помощи рукоприкладства. Всегда. Всегда держи гребаные руки при себе. А наблюдая разворачивающийся скандал, то и дело ловил себя на мысли, часто ли подобное происходит. И почему она, черт возьми, позволяет.

Перед тем как встать на беговую дорожку, плюю на последствия и набираю сообщение.

Я:Я буду поочередно ломать каждый его палец на твоих глазах, если завтра увижу следы на коже. Предупреждаю, зрелище не для слабонервных.

Я делаю упор на кардиотренировку до тех пор, пока не сведет мышцы в ногах. Не самый лучший способ забыться, но рабочий. Для меня все еще загадка, чем недоумок зацепил такую яркую и необузданную девчонку, как Сиенна. Он выглядит как олень, разве что без рогов. И, судя по всему, относится к ней как к дешевой вещице.

Тренажерный зал покидаю ближе к вечеру, направляясь на домашний стадион бостонского колледжа. Не припоминаю, чтобы мы посещали матчи друг друга с тех пор, как перестали быть одной командой.

Трибуны наполовину заполнены, когда добираюсь до пункта назначения и занимаю кресло в первом ряду между двумя мужчинами и толпой обезумевших футбольных фанатиков за спиной. С каждой последующей минутой мест остается все меньше и меньше, а атмосфера наполняется безумием и предвкушением. Я буквально пробую хаос на вкус, улавливая пряные ароматы хот-догов. Открытый круговой стадион на несколько тысяч человек дарит возможность насладиться закатом, пока игра не началась, хотя подавляющая часть присутствующих глазеет на поле и без умолку болтает, обмениваясь прогнозами на предстоящий матч.

Я озираюсь по сторонам замечаю неподалеку знакомую фигуру.

Ни капли не удивлен присутствием Джейн.

Длинные русые волосы развеваются на ветру, на губах играет беспечная улыбка, обращенная к парням из запасного состава. Их разделяет ограждение и небольшое расстояние, но они определенно слышат друг друга несмотря на рев толпы. Как же предсказуемо, что они полюбили ее, ведь два года назад это совершенно незаметно сделали мы. На хрупких плечах висит бордово-золотистая джерси, разумеется, с известной мне фамилией. Она как предупреждение: никому с членом в штанах не допускается приближаться к ней. Нет сомнений, это подарок Уилла, ведь такую же можно подобрать своего размера. Я заставляю себя отвести взгляд, потому что не должен так смотреть на нее. Это, черт подери, неправильно. И я буду гореть в аду за подобное дерьмо.

Если честно, тяга к занятым девушкам должна настораживать, но Джейн не была в отношениях с Уиллом, когда разглядел в ней что-то привлекательное. Между ними кружили искры, и кто знал, перерастет ли симпатия в нечто большее.

Сомнения мучают по сей день.

Мог ли я познакомиться с ней раньше и вышло ли из нас что-то серьезное? Я никогда не обращал внимания на девушку за забором, пока это не сделал Уилл. Пока она не появилась в нашем доме благодаря его чувствам. Пока не ввела дурацкую традицию по средам и не начала баловать шикарными ужинами. Пока не показала мягкую, понимающую сторону. Я всегда придерживался мнения, что отношения – это крутые виражи с неожиданными сюрпризами, но Джейн стала первой, кто доказал обратное. Со временем чувства к ней приобрели новую извращенную форму, и я выжигаю их любым способом. Бьющееся изголовье кровати о тонкую стену в соседней спальне неплохо с этим справляется.

Я снова поворачиваю голову, но в самый неподходящий момент. Ее большие зеленые глаза находят мои.

Джейн поднимает руку и приветствует теплой улыбкой, хотя на мгновение кажется, будто зовет примкнуть к ее компании. Я стараюсь выглядеть непринужденно и предпочитаю оставаться на месте. И без того успел ляпнуть то, что не должен был, о чем жалею по сегодняшний день. Вышло двусмысленно, из-за чего до сих пор ощущаю некую неловкость между нами. Судя по тому, что Уилл не косится в мою сторону и не уточняет что-это-мать-твою-было, она не стала говорить ему. В конце концов, подмигиваю и делаю вид, будто заинтересован в противниках, выбегающих из туннеля под ликование толпы с противоположной трибуны. Дым под их ногами скоропостижно рассеивается, а болельщиков значительно меньше тех, что душой горят за орлов, из-за чего голоса теряются на фоне студентов бостонского колледжа.

Вход на другой стороне в скором времени тоже окрашивается дымом темно-красным оттенком. Он рассеивается на поле и, скользнув по газону, подготавливает к появлению любимчиков. Зрители разражаются радостными возгласами, когда появляются первые члены команды в бордовых футболках и золотистых бриджах, контрастируя на фоне оппонентов в белой форме. Я никогда не присутствовал среди наблюдателей, и в следующий раз прихвачу беруши, чтобы не оглохнуть. Какой-то чувак за спиной свистит так, что в ушах лопаются барабанные перепонки и запекается кровь. Но все же растягиваю губы в улыбке, потому что это так знакомо: быть частью сумасшедшего спортивного мира, когда за тобой следит тысяча незнакомых глаз. Они ждут результаты. Надеются на блестящую игру. Жаждут новых впечатлений. И тебе хочется разбиться в лепешку, чтобы подарить сладкий вкус победы. Стоит ли говорить о драйве и адреналине, гоняющим кровь по венам? О приятной боли в теле после игры? Ощущения сравнимы с сексом. Просто, мать ваше, оргазмически.

Рефери подзывает капитанов, и из команды выбивается Уилл.

Я не могу сдержать гордую улыбку, потому что видел, как он работал не покладая рук, заслужив местечко под солнцем. Его целеустремленности позавидует Кросс, который пошел против системы и нагло сместил с позиции центрального старичка.

Монета взлетает в небо и приземляется на ладонь рефери.

– Давай, Каллоувей, надери им задницы, – вслух произношу я, получив отклик со стороны мужика, занимающего кресло по правую руку.

– В этом году новый капитан, – хмыкает он. – Интересно, что ждет команду.

Цепкий взгляд из-под козырька кепки устремляется к Уиллу, уверенно вышагивающему в центр поля. Он следит за ним словно коршун за добычей, что не на шутку настораживает.

– Кубок чемпионов, – заявляю я, но следом добавляю: – Конечно, если обойдут фиалок.

То есть, нас.

Нарекать себя цветочком довольно комично. Спасибо за то, что для талисмана выбрали рысь, а не нацепили костюм растения.

Я мог покрутить пальцем у виска, если бы несколько лет назад кто-то сказал, что совсем скоро окажусь напротив Уилла, а не по правую руку от него. Трэв тоже предпочитает обходить данную тему стороной, может быть, потому, что за два года Уилл сделал сумасшедший рывок, взлетев по карьерной лестнице. Мы не знаем, чего ждать, отныне являясь конкурентами, а не товарищами.

– Парень показал себя на позиции тэкла, но хорош ли он в роли капитана?

– Он заслужил быть квотербеком как никто другой, сэр. Нет человека более целеустремленного, чем Уилл.

– Тебе откуда знать? – Тон незнакомца пропитан презрением.

Я рассматриваю его профиль, пытаясь отыскать знакомые черты лица. Задумываюсь, а не его ли отец снизошел с небес и решил посмотреть игру, но не нахожу схожести. Уилл, скорей всего, скажет, что занимаюсь ерундой, только от моего внимания не улизнула одна тонкость: я никогда не видел его предков. Он сколько угодно может делать вид, будто не заинтересован в их присутствии, но я отчетливо вижу, как по самолюбию бьет отсутствие.

Мужик пытается что-то пронюхать, а я ни с того, ни с сего ощущаю потребность выгородить Уилла любым из имеющихся способов. Кто как ни я могу это сделать, наблюдая за приятелем с тех времен, как стукнуло четырнадцать.

– Мы знакомы со средней школы. Можете не верить, но он добивается результатов на любой позиции, куда бы не поставили. Вы еще вспомните мои слова. Он чертов трудяга. Это не просто везение.

Черт, звучит так, будто без оглядки влюблен в друга. Плевать. Каллоувей не чужой для меня человек.

Команды занимают позиции, и разражается самая настоящая бойня за очки. Всякий раз сжимается задница, когда в зачетную зону заходят противники. Но стоит поменяться ролями, как орлы сравнивают счет, вырываясь вперед. Никто не желает уступать и уходить с поражением. Дерьмово проиграть первый матч, который задает настроение последующим. Но еще хуже облажаться на домашнем поле.

Гул толпы смешивается с криками на поле и столкновением громил линии защиты, что на деле выглядит как битва титанов-тяжеловесов-сумоистов. Они зачищают и создают коридор для бегущих. Мой взгляд неотрывно перемещается за мячом. Но как только его перехватывает Уилл, ловко поймав в воздухе, я подскакиваю с кресла и впиваюсь пальцами в перила. Ему навстречу устремляется один из шустрых оппонентов, с намерением сбить с ног, но парнишка терпит фиаско, когда встречается с локтем Каллоувея и отлетает в сторону со звоном в костях. Толпа начинает скандировать фамилию капитана, и на мгновение кажется, будто это придает ему сил и выносливости. Он развивает такую скорость, что глаза ползут на лоб. Клянусь, каждый волосок на теле встает дыбом. Не удивительно, что заново влюбляюсь в футбол, наблюдая с трибуны.

– ТА-А-А-АЧДАУН! – Диктор орет в микрофон так, что его голос приобретает хриплые нотки, и болельщики словно с цепи срываются.

Игра завершается с небольшим отрывом по очкам и красочными залпами салюта в темно-синее небо.

– Что я говорил? – Самодовольно усмехаюсь соседу.

Перепрыгнув через ограждение, направляюсь в сторону команды, по пути хлопая знакомые фамилии. Они то и дело бьют друг друга по шлему и неустанно судачат, открыв сезон с победы. Я понимаю их восторг, потому что в прошлом году соперники взяли кубок и титул чемпионов.

Среди членов команды нахожу Уилла и, заграбастав его раньше назойливых репортеров, протягиваю руку по плечам.

– Ты в курсе, что один мужик пялился на тебя всю игру, как какой-то педофил? – Я киваю в сторону фигуры в кепке. Мужчина неторопливо шагает к выходу, отбившись от возбужденной толпы.

Уилл отслеживает траекторию моего взгляда.

– Это футбольный скаут.

– Хочешь сказать, что я поболтал со скаутом?

– Вероятно, – кивком подтверждает он, прогуливаясь пятерней по влажным волосам. – Он тут частый гость.

– Он следил за тобой. Ты подал заявку на драфт?

Уилл выдавливает что-то наподобие улыбки да-было-дело-извини, а я выпучиваю глаза.

– Черт, чувак, серьезно?!

– Я работал над этим с первого курса, – как можно тише говорит он, будто оправдывается. Парни то и дело тормошат его со всех сторон, одаривая комплиментами и не позволяя поговорить тет-а-тет. – Сохрани эту информацию при себе.

– Охренеть! Ты молчал?

– Пока ничего не известно.

– Может, ты уже и агента нашел, а мы не в курсе?

Уилл молчит, и я принимаю молчание за положительный ответ.

– Ну конечно, у тебя есть агент, – фыркаю, но при всем скудном положении дел, меня распирает гордость. – Что собираетесь делать, если тебя задрафтуют?

– Справимся. Будем рядом, если попаду в местную лигу.

– Хьюстон, Аризона, Балтимор, Миннесота и Новый Орлеан. Все в нескольких часах лету, а не минутах ходьбы до соседнего дома. Она готова бросить тут отца в кресле?

Уилл поднимает уголок губ, как будто его веселит поставленный вопрос. Но отношения на расстоянии – это жестокая проверка на прочность. Все не так просто, как выглядит на первый взгляд. Это соблазн, сопровождающий каждый шаг; постоянные разъезды в разные штаты; изматывающие тренировки и не менее беспощадные матчи. Профессиональный футбол – это выбор, который придется сделать в пользу себя или любви.

– Он сказал, что лично купит ей билет в один конец. – Взгляд Уилла обращается к трибунам, разумеется, я знаю, кого он ищет. – Ему не нужна нянька.

– Чертовски хорошо сыграно, сынок. – Я выпрямляюсь, боковым зрением заметив Джейн и ее отца, с ловкостью управляющего коляской. Он не выглядит как мужчина, которому нужна помощь. Он выглядит так, будто проедется по тебе, если ее предложить. – Если у них глаза на нужном месте, то в ближайшее время с тобой свяжутся.

– Сомневаюсь.

Уилл обвивает талию Джейн, куда на секунду роняю взгляд, но не ощущаю укол ревности или что-то в подобном духе. Он целует ее макушку и улыбается. По-настоящему улыбается, как самый счастливый засранец. А я чертовски рад за него. Возможно, мне нужна вовсе не Джейн, а тот же взгляд, когда среди тысячи видят исключительно тебя. Когда среди навалившейся рутины, выделяют самое важное – тебя. Джейн остается скромницей, а мне хочется другого. Мне нужна та, что слетит с трибуны и собьет с ног, по пути раскидывая преграды в виде футболистов. Нужна та самая дикарка, плюющая на мнение общества и не контролирующая бурные эмоции. В ней есть то, что ищу, но не весь набор. Может быть к лучшему, что не заметил ее раньше. Кто знает, чем мог обернуться наш союз, если бы опередил. Дерьмово встречаться с бывшей девушкой друга. Должен сказать, что Трэва не смутила короткая интрижка между Одри и Уиллом. Тогда было забавно, а сейчас выглядит как нелепая шутка или дурной сон.

– Я снова возвращаюсь домой в одиночестве? – С толикой веселья интересуется мистер Оливерсен, стуча ладонями по подлокотникам, но в интонации не улавливаю и унции огорчения.

– Сегодня нет. – Я шевелю бровями. – Мне вроде как нужно вернуться к обязанностям прилежного студента и сесть за учебники, иначе моя девочка придет в ярость. Из нее строгий репетитор.

Что только что ляпнул? Моя девочка?

Охренеть, вот же сбрендил.

Уилл давится воздухом и закашливается. Я его не осуждаю, это нонсенс и для меня.

– Кто?!

– Девчонка из Техаса. Я ее побаиваюсь, Каллоувей.

Мистер Оливерсен заливисто хохочет и хлопает меня по спине.

– Дерьмо случается, парень.

– О боже, папа! – Щеки Джейн краснеют, она прячет лицо в груди Уилла, но мужчина отмахивается.

– Ты не говорил, что нанял репетитора. – Приятель скребет подбородок, изучая меня с ног до головы.

– Она вызвалась самостоятельно. Ну… почти самостоятельно.

– Ларсон, что ты сделал? – Если бы не Джейн, которую обнимает, Уилл мог сложить руки под грудью и прочитать лекцию, что выглядело бы смехотворно.

– Спер ее зачет.

Уилл шлепает себя по лбу и не выглядит впечатленным.

– Уверен, это лишь доля правды.

– Ладно, парни. – Мистер Оливерсен ударяет в ладоши и одобряюще улыбается, стараясь сгладить острые углы и вернуть прежнюю беззаботную атмосферу. – Каждый учится на собственных ошибках и отвечать за них будет самостоятельно.

Взгляд Уилла говорит лишь о том, что мы еще поднимем данную тему. В моем читается беспристрастие. Клянусь, я не отпущу ее так просто. Сиенна – единственная девушка на сегодняшний день, к которой питаю интерес. Нездоровый, но интерес. Я забыл, что это за всепоглощающее чувство быть кем-то опьяненным.

Глава 7. Сиенна

Воздух в машине трескается от напряжения, гнетущую атмосферу сопровождает молчание. Льюис не произнес ни слова с тех пор, как я заняла пассажирское кресло. Он всегда так делает. Периферийным зрением замечаю побелевшие костяшки на пальцах, стискивающих руль, и судорожно сглатываю.

Легкая вибрация в ладони пускает мурашки по телу. Я сжимаю пальцы вокруг мобильника, заметив имя отправителя, и не владею даже мизерным шансом удалить сообщение от Рэя. Стоит разблокировать экран, как тут же пожалею. Льюис слетит с катушек, а Мартин любит совать гребаный нос не в свое гребаное дело. Не лучшее время рисковать.

– С кем переписываешься? – Ядовитые нотки в интонации Льюиса имеют эффект миорелаксантов, парализующих тело. Токсичное вещество в два счета распространится по телу и обездвижит.

Я чувствую тяжелый свинцовый взгляд, наполненный презрением. До ссоры рукой подать, стоит исчезнуть Мартину.

Придурок барабанит пальцами по кожаному сидению, подливая масло в огонь. Меня нервирует стук, который издает. Я искренне ненавижу Мартина, ведь именно он науськивает Льюиса, открыто намекая, что девушку стоит держать на коротком поводке, как карманную собачонку Пэрис Хилтон. Но еще больше раздражает Льюис, идущий на поводу у скользких друзей, благодаря которым наши отношения регрессируют со скоростью света. Он прислушивается к ним, не желая услышать меня, как будто забыл о наличии собственного мнения. Оно словно растворилось подобно туману или никогда не существовало. Тяжело признать, но, может быть, я очаровалась иллюзией.

– Ни с кем. – Стараюсь выглядеть равнодушно, тогда как внутри царит ужас.

Льюис дергает бровью.

– Давай вместе почитаем.

– Там нечего читать, это по учебе.

Он выхватывает мобильник, и в следующее мгновение телефон бьется о стекло, чудом не прилетая в голову. Я ошарашена реакцией настолько, что несколько секунд таращусь на Льюиса как на незнакомца.

– Какого черта?! – Больше не в силах держать язык за зубами, ощетиниваюсь по щелчку пальцев, едва не накидываясь на него с кулаками.

– Ну это же никто, – с укором язвит он.

Проверяю экран на наличие трещин и с облегчением выдыхаю. На сегодняшний день не могу позволить покупку нового. Заработанные деньги за картину пойдут либо на бытовые нужды, либо на покупку телефона. Разумеется, любой здравомыслящий человек выберет продукты питания.

В машине вновь повисает молчание. Я не спешу нарушить тишину, опасаясь реакции хуже той, что Льюис выкинул. Стыдно за то, что мирюсь с подобным отношением, будто распрощалась с остатками гордости. По спине бежит неприятный холодок, а в уголках глаз собираются слезы. Чувствую себя раздавленной, словно прижата к асфальту бетонной панелью и парализована. Затылком ощущаю усмешку Мартина, которому хочется врезать по самодовольной физиономии, ведь он явно рад видеть меня загнанной в угол и блеющей от ужаса. Не понимаю, что происходит, когда Льюис переходит черту. Я словно лишаюсь способности говорить. Это вовсе на меня не похоже. Это не я.

– Увидимся, – говорит Мартин, когда Льюис тормозит у закусочной, внешний вид которой наверняка отпугивает посетителей. Обшарпанный синий фасад. Вывеска, на которой часть букв покрыта ржавчиной и наверняка не работает. У центрального входа валяются окурки, предупреждая, что ужин там чреват пищевым расстройством и диареей.

Вжимаясь в кресло, предпринимаю попытку сфокусировать взгляд на дороге. Я знаю, что последует дальше.

– Кто он? – Низкий бас Льюиса наполнен скепсисом. Я чувствую исходящую агрессию, проникающую под кожу. – Что за тип был с тобой?

Я отказываюсь смотреть в его сторону, уставившись в окно.

– Я помогаю ему по истории.

– Какого хрена он улыбается тебе?

– Может, стоило спросить у него? Откуда мне знать?

– Как давно это продолжается?

Сердцебиение заметно ускоряется. Я стараюсь дышать ровно, моргаю, не позволяя страху поглотить остатки ясного мышления. В конце концов, оправдываться не за что, я не сделала ничего, из-за чего меня можно смешивать с дерьмом.

– Мы занимаемся третий раз, – сквозь зубы проговариваю я. – У нас неделя до зачета, после которого разойдемся как в море корабли.

Льюис пренебрежительно фыркает, взглянув на меня как на грязь под ногтями.

– Так он и есть причина, по которой задерживаешься?

– Я стараюсь вписать занятия в учебное время. Чего ты добиваешься?

– Хочу понять, почему ты решила скрыть его наличие от меня.

– Я должна докладывать о каждом сделанном шаге? Мы готовимся к зачету!

– Кто знает, чем еще вы занимаетесь. – Из его тона разит брезгливость, следом за чем он тычет носом в дерьмо как котенка: – Когда мы последний раз занимались сексом?

Разинув рот, не верю собственным ушам. Мир вокруг словно перестает существовать.

Что, черт возьми, вылетело из его поганого рта?!

Не желая усугублять ситуацию, открываю дверь, как только Льюис притормаживает на светофоре. Но все же не могу преодолеть себя.

– Кто знает, чем ты занимался, когда чинил машину, – я вкладываю в слова всю испытываемую неприязнь, надеясь, что он прочувствует переполняющее меня негодование. Кажется, сейчас ненавижу его как никого другого.

– Вали к нему, занимайтесь историей! – Выкрикивать Льюис, ударив по рулю так, что привлекает внимание прохожих.

Он дает по газам и оставляет наедине с осуждающими взглядами. Истошный визг по асфальту давит на виски, а едкий запах жженой резины повисает в воздухе.

На часах начало третьего, а я нахожусь непонятно где из-за отвратительного поведения Льюиса. Ради всего святого, я никогда не давала повод для недоверия. С тех пор как впервые поцеловала его, ни с кем не флиртовала. Но всякий раз, когда он замечает чужой взгляд, устраивает самый настоящий допрос с пристрастием. Меня душит несправедливость, ведь никогда не выражала подозрения на его счет. Никогда не звонила с вопросами, где он, с кем и когда вернется. Именно так, по моему мнению, выглядит доверие.

Официально заявляю: сегодня самый паршивый день в истории.

С намерением отвлечься от произошедшего, ловлю такси и направляюсь к заказчику в одиночестве, ведь за то время, сколько стою на месте и смотрю на проплывающие мимо машины, Льюис не изъявил желание вернуться и поговорить. Молчание пугает, оно как наказание. Хуже всего, что я привыкла к таким методам. Знакома с последовательностью.

1. Гложущее чувство вины.

2. Раскаяние.

3. Принесение извинений.

4. Прощение.

Признаю, что не сказала, но не понимаю, за что подвергаюсь моральным пыткам. Рэй не тот, на чей счет стоит беспокоиться. Я вижу в нем поверхностного мальчишку, который капризничает из-за цвета дарованной машинки. За что меня наказывают?

Добравшись до пустой квартиры, которую совсем скоро обставят мебелью, наполнят домашним уютом и семейными вечерними посиделками, бросаю ключи и рюкзак на пол.

Представляю, что это мой дом. Сюда ежедневно возвращаюсь и наслаждаюсь безопасным островком, который невзгоды обходят стороной. Мне остро не хватает места, где могу обрести желанный покой. Где буду чувствовать себя в безопасности. Откуда не выкинут в любую минуту. Кто знает, может быть, Льюис уже трамбует мои вещи по пакетам и выставляет за дверь. Я живу на пороховой бочке, не имея права голоса. По правде говоря, никогда не ощущала себя в нем как дома. Никогда не чувствовала себя полноценной хозяйкой. Моя прерогатива – жить там на птичьих правах. Я нигде не могу найти себя, как будто такого места вовсе не существует. Тексас-Сити слишком мал, Нью-Йорк до невозможности велик.

Поработав в тишине неопределенное количество времени, валюсь с ног от физической усталости, морального истощения и чувства вины, но делаю выбор в пользу метро, чтобы сохранить несколько долларов, которые могу потратить на что-то более полезное, нежели такси. Если Селена узнает об этом, вероятней всего, выслушаю нотации по поводу ночных прогулок, представляющих опасность даже для физически подтянутого здоровяка. Но и в метро нетороплюсь спускаться. Прежде всего заглядываю в рюкзак и ищу мобильник. Гордость ничто, когда на кону здоровье или жизнь. Я снова становлюсь той, кто делает первый шаг. Но переключаюсь с поисков телефона на блокнот, которого нет. Опустив рюкзак на массивные каменные перила, перебираю конспекты, и с каждой последующей секундой в груди нарастает тревога.