Наперегонки с Эхом

– Это же воины из свиты Дунже, – узнал степняков Авик.

– Дунже, – эхом повторил всадник, – Дунже ууууу… – изобразил он и сложил губы трубочкой.

– Они прискакали на звук рога, – сообразил Хура.

Сняв шлемы, степняки понуро стояли над телом своего господина. Невесомые кусочки сажи, падавшие с горящих факелов, улетали через площадь в темноту, влекомые ветром. Воины не изъяснялись по-хоривски, один из них немного знал имперский, но говорил с таким чудовищным акцентом, что только Ремири мог что-то разобрать. Он стал расспрашивать о том, что случилось в Школе. Степняк тяжело шевелил толстыми губами, хмурился, говорил неохотно.

– Он говорит, что все погибли. Кто-то изнутри открыл ворота. Их товарищ тоже убит, а сами они с трудом спаслись на лошадях, – наконец пересказал слова степняка своим спутникам Рем. Нотия грустно развел руками.

Степняк стал чего-то спрашивать, указывая на бездыханное тело.

– Он спрашивает, кто убил Дунже, – перевел Рем. – Что мне отвечать? Нам грозит война с Великой Степью, если я не ошибаюсь?

– Рассказывай, как есть, – махнул рукой Нотия. Рем задумался, подбирая слова.

– Котелок, – горько произнес Авик, вспомнив последнее слово убитого. Степняки вздрогнули и мгновение разглядывали Авика при свете факелов, а потом о чем-то быстро заговорили на своем гортанном языке, жестикулируя и перекрикивая друг друга. Один из них аккуратно поднял тело Дуна и взвалил его на луку седла. Второй уже сидел верхом. Рем пытался выяснить, что произошло, но поскольку наездники страшно заторопились, ему пришлось бежать рядом с одним из них, взявшись рукой за стремя. Наконец, у самого конца площади он остановился, а степняки унеслись в темноту. Рем в задумчивости возвращался к товарищам.

– Это слово на их языке, и звучит оно «кютюлык», – проговорил он, неумело подворачивая губы. – Без острой необходимости они его не используют. У них это считается дурным знаком.

– А что оно означает? – спросил Хура.

– «Абсолютное зло». Или что-то вроде этого. Ни в хоривском, ни в имперском нет слова с таким значением.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Заря еще не занялась, а они уже тряслись в седлах норовистых, коренастых лошадок из конюшни Ремири. Рем так торопился сбежать из города, что даже не дал своим спутникам как следует прийти в себя. По пути им так и не встретилось ни одного волшебника, который мог бы снять с них кандалы. Они ехали лесными тропами, на северо-запад. Рем туманно намекал, что у него есть какое-то убежище, где можно затаиться и отдохнуть. Авик ехал рядом с молчаливой Мавкой. Он тоже был задумчив. Когда первые лучи солнца заиграли на лицах, Хура не вынес молчания и подъехал к Ремири.

– Ловко ты тех двоих уложил, – начал он.

– Угу, – неохотно отвечал Рем.

– Не боишься брать грех на душу?

– Если враг подставил тебе свой бок, а ты не загнал туда свой нож – вот это большой грех.

Хура задрожал так, что даже конь под ним споткнулся. Рем только криво улыбнулся:

– Ну так и не надо быть врагом Ремири.

– И много ты людей… – Хура запнулся, подбирая слово.

– Отправил? – подсказал ему Рем. – Много.

– А каково это, поставить себя вне человеческого закона?

– Закона? – расхохотался Рем. – Что такое твой закон? Если княжеские люди убьют твоего отца или похитят твою сестру, на чьей стороне будет закон, а? На стороне сильного и знатного!

Хура снова вздрогнул: у него были сестры.

– Только я смогу тебе помочь, – продолжал Рем, касаясь своей груди оттопыренным большим пальцем, – стеной встану на защиту справедливости. Естественно, – за разумное вознаграждение.

– А если тебе прикажут убить невиновного? – не отставал Хура.

– Мне никто не может приказать. Я – Ремири. И я берусь только за законченных негодяев. Желательно – могущественных и богатых, чтобы было интересно их выслеживать, играть в кошки-мышки, водить за нос телохранителей и холуев, а потом – хлоп, и очередное стечение трагических обстоятельств привело в могилу достойнейшего сына отечества, любимого мужа, заботливого отца и так далее. Все его друзья, такие же негодяи, стоят вокруг ямы, грустно повесив носы, и думают, что надо бы хоть на недельку воздержаться от своих безобразий. И мне доход – и народу польза.

– А откуда ты знаешь, что эти твои негодяи – действительно негодяи?

– Да ко мне с такими историями приходят, если расскажу, тебе самому дальше жить не захочется, – Рем как будто начинал терять терпение.

– А если это оговоры? – встрял в разговор Авик.

– Все может быть, и я могу ошибиться, – развел руками Рем, – но разве княжеский суд не совершает ошибок?

– В княжеском суде есть сыщики, есть свидетели и есть преступник. Они все говорят, спорят, а судья решает кто прав, кто виноват. А ты сам получается и судья, и палач, и выслушиваешь всего лишь одного свидетеля.

– Ну, давай предположим, что я сужу плохо и несправедливо. Но кто если не я, осудит самого княжеского судью? – спросил Рем. – Его-то кто заставит судить честно? Над ним ведь нет закона, кроме княжеской воли. А княжеская воля сговорчива и снисходительна к богатым да знатным. Так кто же? Молчишь? А я отвечу. Судья судит справедливо, только пока он знает, что где-то под черным плащом прячется отравленный стилет, готовый при случае отыскать его заплывшее жирком горло. Вот он, этот стилет, – Рем похлопал по кинжалу, висевшему за поясом.

Некоторое время они ехали молча. Дорожка сузилась и теперь еловые ветки чесали бока лошадей, хлестали всадников по ногам. Когда они наконец выехали на опушку, Хура снова не выдержал.

– А как ты заработал вот это? – он обвел рукой вокруг своей головы.

– Отметину? – грустно улыбнулся Ремири. – Ничего особенного. Мои родители имели небольшой надел в северных землях Империи. Потом они разорились из-за наводнения, и нас всех продали в рабство, чтобы покрыть долги. Отца, мать, меня и брата.

– А где же ты выучился магии? – спросил Авик.

– Там и выучился, – ответил Рем. – Мой хозяин, средней руки землевладелец, отдал меня в услужение к своему сыну, мальчику моих лет. Бедолага был одновременно колченогим и сухоруким из-за детской болезни. Я помогал ему ходить, одеваться, прислуживал за столом. Адская была бы работенка, но мальчик оказался очень мягок и добр, не в пример своему папаше. Я повсюду таскался за ним, и когда родители отдали его изучать магические науки в Академию, что в Вечном Городе, я тоже сидел рядом с ним на уроках, открывал чернильницы, точил перья, ну и все такое. Конечно, я не показывал виду, что понимаю, о чем говорит учитель. Но дома, предоставленные сами себе, мы вместе читали фолианты, упражнялись в магии. Он был калека, от него все воротили нос, а я был его единственным другом. Если бы не тоска по моим родным, это было бы, пожалуй, счастливое время. А потом один известный волшебник, засов ему в ухо, создал рукотворные члены на замену покалеченным руке и ноге. Ну и нужда во мне, естественно, отпала. Отец мальчика не был особенно рад нашей дружбе, ведь я был рабом, да еще и самого низкого происхождения, а его сын – дворянином. И вот он решил продать меня. Ну, тут я и сбежал. Мой друг мне даже помог. С меченой головой оставаться в Империи было слишком опасно: если бы меня обнаружили, то немедленно заковали бы в кандалы, и как беглого раба, отправили на галеры. Потому я укрылся в Хориве и прибился к Жижке. Кое-какие книги по магии мне удалось достать, так что многие вещи я выучил уже здесь.

– А почему ты не пытался пристроиться в Школу? – допытывался Хура.

– А зачем? Зачаровывать рукавицы? Или врачевать мигрени? Книжным червем я быть не собираюсь, – тут Рем с опаской бросил взгляд на Нотию, но тот был слишком занят своими мыслями и не услышал его. – Это не по мне.

– Тебе больше нравится убивать людей? – воскликнул Хура.

– Ну вот ведь прилип со своей гнилой погремушкой, – с досадой осадил своего коня Рем. – Да, мне нравится, когда в жилах стынет кровь, а в висках стучит как колокол, когда ты чувствуешь себя натянутой тетивой, идешь по лезвию ножа, и не знаешь, сорвешься в пропасть или нет. Когда страх холодит спину и заставляет волосы шевелиться, но ты идешь и делаешь. Этого чувства никакими словами не передать, щегол! Убивать для этого не обязательно, а бывает даже противно, особенно если жертва попадается слезливая, начинает голосить и умолять вместо того, чтобы драться. Тьфу. Больше всего мне понравилось то, что мы вместе с вашим дедом, – понизив голос, он кивнул головой в сторону Нотии, – уцурюпили. Знал бы я раньше, что такой интересный старикан живет в Хориве, я бы конечно к нему пошел, а не к Жижке.

– И что же вы сделали?

– Я превратился в ночную бабочку и затаился в кабинете самого главы Школы, Его Покойного Высокомогущества, – с хитрой улыбкой заявил Рем. – И проследил за его ночным визитом в Вечный Город. Обвел вокруг пальца самого-самого.

– Настоящее перевоплощение? – удивился Хура.

– Метаморфоза, – значительно кивнул головой Рем.

– Метаморфоза, – повторил хриплый глухой голос.

Мальчики опешили. Рем расстегнул ворот своего плаща, и у него из-за пазухи вынырнула пестрая голова попугая. Рем почесал ее за ухом. Птица прикрыла глаза от удовольствия, склонила голову набок, потом – на другой и, насытившись лаской, втянула голову обратно. Рем застегнул плащ. Снова повисло молчание. К полудню они выехали на берег небольшого озерца, наполовину заросшего ряской. Под корнями вековой лиственницы сделали привал. Из седельных сумок показался хлеб, сыр, мех с вином и коробочка с мягкими сладкими кубиками, вязнущими на зубах и липнущими к нёбу.

– Скажите-ка, Рем, – вдруг спросил Нотия, внимательно глядя перед собой, – как вам кажется, кто мог устроить этот номер с непотребной песней в исполнении Поющих Камней? Не очень понимаю, зачем Рамису было это делать. С другой стороны – кроме него, такой фокус никому не под силу, не так ли?

Рем слегка смутился.

– Нууу, – потянул он, – в Хориве много магов, в том числе и молодых, послушников, щеглов, да и просто, знаете ли, заклинателей-ремесленников.

– Этому магу потребовалось бы проникнуть в святилище, куда мирянам вход заказан. Кроме того, он должен был знать и, что еще важнее, понимать секрет Поющих Камней. Я уверен, что даже первосвященник не смог бы заставить камни петь что-то другое, кроме обычного гудения – он мог только повторять свое священное заклинание, не понимая его смысла. Я не знаю, кто в Хориве, кроме Рамиса, мог совершить такое сложнейшее дело, как создание нового заклинания для обряда Поющих Камней, сам принцип которого нам неизвестен.

– Да нет, это очень просто, каждый послушник мог… – сказал Рем и осекся. Он прикрыл глаза, два раза глубоко вдохнул. – Ну, хорошо, предположим, это я общеглился.

– Так я и думал, – холодно сказал Нотия, – мне кажется, вы что-то скрыли от меня в тот раз.

Установилось неловкое молчание.

– Да, так и есть, – наконец сказал Рем, кивнув опущенной головой. – Тот тип, который удрал из кабинета грандмага через окно, перед этим засунул какой-то манускрипт в самописец. Пока Его Высокомогущество был в трансе, я перевоплотился и стащил копию…

– Она при вас? – быстро переспросил Нотия.

– Да… – нехотя отвечал Рем, роясь в своей седельной сумке. Вот она.

Нотия выхватил стопку пергаментных листов и принялся жадно пожирать глазами написанное. Щеки его загорелись юношеским румянцем, а в глазах заблестели искры. Никто не осмеливался прервать его чтение. Воцарилась глубокая тишина, прерываемая лишь редкими птичьим трелями и жужжанием насекомых.

– Потрясающе! – наконец воскликнул Нотия, откладывая свиток, – вы не возражаете, если это побудет у меня?

Рем кивнул. Он все еще прятал глаза.

– А что там написано? – через мгновение, спросил он, – я понял только последнюю часть, посвященную Поющим Камням.

– О, тогда вы вообще ничегошеньки не поняли! – воскликнул Нотия. – Это же переворот в магической науке! – он оглянулся на своих спутников. – Истинные Имена и Астральные Карты – лишь крышка колодца, в котором мироздание прячет свои сокровища, а мы как маленькие дети играем на ней в пятнашки, даже не подозревая, какие глубины находятся у нас под ногами.

Авик еще никогда не видел Нотию в таком возбуждении.

– Гипотеза о собственной памяти материи, оказывается, неверна, за каждым Истинным Именем скрывается глубокий тоннель, чьи стенки испещрены Именами, описывающими свойства своего предмета или существа. И язык этих Имен тот же, что и известный нам Истинный Язык. За каждым из Имен на стенках тоннеля есть свой тоннель… И так далее, и так далее – все они сплетаются в огромную паутину, грандиозную сеть, пронизывающую всё сущее во Вселенной и составляющую с ней единое целое.

– То есть существует что-то вроде Астральной Карты, общей для всех людей на земле, которая и делает человека человеком? – переспросил Авик.

– Совершенно верно, – согласился Нотия, – Карта, описывающая наши общие свойства, которая оказывает свое воздействие на всех живущих людей. Рамис назвал ее Картой Замысла.

– А при чем тут тогда обряд Поющих Камней? – спросил Хура.

– Между Истинным Именем предмета и Картой Замысла существует небольшая прослойка, маленький мостик, перекинутый от идеи к материи и тоже состоящий из Имен. Так вот, этот мостик немножко отличается у каждого предмета или человека, делая его чуточку непохожим на остальные. В свитке не сказано, откуда берется этот мостик, но это и неважно: предположим, что он возникает случайно. Так вот, очень-очень редко, эта переправа работает и в ту, и в другую сторону. И тогда не только Карта Замысла оказывает влияние на предмет, но и Астральная Карта предмета влияет на Карту Замысла, а через нее, и на все предметы с совпадающими Истинными Именами. Рамис назвал такие предметы деигмами. Я не сомневаюсь, что это ему удалось изловить деигму полевок, наложить на нее чары, и тогда все мышки в окрестностях отрастили маленькие рожки. А Поющий Камень – не более чем деигма булыжника, и если заставить его гудеть, то все другие камни поблизости тоже начнут. Так ведь, Рем?

Тот лишь удрученно кивнул головой.

– Теперь я понимаю… – потянул он.

Нотия рассмеялся:

– А если вы этого не понимали, то как… Постойте-ка, – он принялся судорожно перелистывать манускрипт, пока не дошел до нужного листа. Повисла долгая пауза. Старик, стиснув в руке конец бороды, снова и снова перечитывал пергамент.

– Это писал не Рамис, – сдавленно сказал Нотия, – это не его рука. Здесь написана инструкция, как составить заклинание Поющих Камней. Толково написано, хотя некоторые обороты очень странные. Действительно, любой послушник бы справился. Она занимает отдельную страницу. – Он перевернул несколько листов. – Да, так и есть. Смотрите, здесь разрыв предложения, вот взгляните-ка: фраза начинается на предыдущей странице и заканчивается на следующей после этого злополучного листа. Значит, этот лист был намеренно вставлен кем-то в рукопись Рамиса.

Рем побледнел еще больше.

– Вы хотите сказать, вставлен, чтобы я нашел его? Кто-то использовал меня, поскольку знал, что я сделаю то, что сделал.

– Возможно, мой мальчик, возможно… – задумчиво пробормотал старик. – Слишком много неясного…

Снова наступило молчание.

– А может Мавка тогда – деигма человека? – осенило Авика.

Нотия перевел на него задумчивый взгляд.

– Более чем вероятно, иначе зачем она им понадобилась? – он повернулся к девушке. – Может, ты наконец что-нибудь нам расскажешь?

Мавка тихо слушала их разговор, положив голову на колени.

– Мне почти нечего рассказать. И я поклялась страшной клятвой, что буду молчать о тех крупицах, которые мне известны, – сказала она, – я же ничего не понимаю в магии, но знаю, что моя тайна опасна. Я боюсь не за себя, а за тех, кому может повредить мой секрет. Наверное, многое из этого никому навредить не сможет, но я же не знаю наверняка, что сможет, а что – нет.

На глаза девушки навернулись слезы. Авику страшно захотелось обнять Мавку, прижать ее к себе, утешить, но он постеснялся сделать это при всех. Нотия глубоко вздохнул.

– Вот ведь упрямая девчонка, – пробормотал Хура.

Пришло время продолжать путь. Нотия снова впал в задумчивость, едва взгромоздившись на свою кобылу. Дорога, пробиравшаяся теперь через светлые песчаные сосняки, снова стала широкой. Хура не упустил этой возможности и снова поехал вровень с Ремири.

– Послушай, Рем, – спросил он, – а зачем?

Тот измученно воздел свои глаза к небесам.

– Не «зачем?», а «почему?», – почти крикнул Рем. – Потому, что я недооценил людской глупости! Потому, что я устал от начетчиков и мракобесов! Они себе даже завели подпольного пророка, который им целыми днями льет помои в уши. Держат его где-то в пригородах и показывают только за особые заслуги. Среди жижкиных тарбаганов уже каждый третий говорит заученными фразами из этого «святого». Про вред магии, про разыменование как высшее благо и величайший подвиг самопожертвования. Я думал, покажу людям, что за мошенники у них ходят в священниках, и как они всех дурят своими обрядами, и что тогда они пустят этим негодяям такого жеребца, что те ввек не просморкаются. Но эти глупцы вместо того набросились на волшебников!

– Они вовсе не глупцы, Ремири, – отозвался вдруг Нотия, – во-первых, они не знают магии, и не могут понять, что камни, поющие трактирную песенку, есть не меньшее чудо мироздания, чем камни, издающие таинственные утробные звуки. Во-вторых, вы хотели, чтобы они признали свои заблуждения, а это вообще не очень-то свойственно человеческой природе. Гнев и страх перед неизвестным – плохие советчики. В общем, вы их раззадорили и заставили принять чью-то сторону прежде, чем они осознали, что сторон несколько больше чем две.

Рем издал яростный вопль попавшего в капкан барса. Его лошадь взбрыкнула, подняв копытами облачко сухого песка.

– Я недооценил нашего врага, Рем. Похоже, он знает о нас больше чем мы сами, – продолжал Нотия. – Что сделано, то сделано. Но не корите себя понапрасну. То, что произошло, должно было случиться. Раньше или позже.

Все замолчали, и каждый задумался о своем. Хура думал о том, как все было прекрасно и как мрачно стало теперь. Авик размышлял о том, от каких еще опасностей ему предстоит защищать Мавку. Рем воображал схватку с неизвестным врагом, виновником всех его неприятностей. Мавка горевала, что ее ангел-хранитель оставил ее. Нотия печалился, что время его утекает сквозь пальцы, а намеченное им еще не сделано, и если трезво смотреть на вещи, никогда сделано не будет. А еще – о том, как было бы хорошо, если бы Дунже скакал сейчас рядом на своей коренастой лошадке…

– Рем, – спросил вдруг Авик, – ты спас нас, поскольку боялся, что Его Мудрейшество выдаст тебя?

– А теперь заманиваю вас поглубже в лес, чтобы устранить свидетелей, – продолжил его мысль Рем и негромко рассмеялся. – Нет, вам бояться нечего, я честно говоря, особенно не думал, зачем я это делаю. Шел мимо караулки, дай, думаю, посмотрю, кого это приняли. А тут, бац – старые знакомые! А дальше как-то само побежало… Может, мне просто не хотелось уходить одному.

Дорога обогнула пригорок и повела путников через дубраву. Было жарко, спины лошадей лоснились от пота. Рем вдруг резко остановился и показал куда-то вперед. Между деревьями снова мерцало покрытое ряской озерцо. Над его водой распростерла свои могучие ветви знакомая лиственница. Они сделали круг по лесу и вернулись на место привала.

– Похоже, мы попали в капкан Черных Куниц, – сказал Нотия.

– Что же теперь делать? – спросил Авик.

Некоторое время все молчали.

– Без магии нам придется нелегко, – сказал наконец Нотия, потирая кандалы на запястьях, – боюсь самое простое, что мы можем сделать – это научить девушку снимать кандалы Наррох-Ша.

Он слез с лошади.

– Но это же займет уйму времени, – возразил Рем.

– Если мы будем блуждать по лесу и ждать, пока колдовство развеется, мы потеряем его еще больше, – ответил старик.

Он снова занял свое место между корнями лиственницы, и слегка покачиваясь из-за боли, принялся раскладывать руны и листать фолиант. Мавка послушно присела с ним рядом и не отрываясь следила за его действиями.

– У нас нет времени вдаваться в подробности, – сказал Нотия, – ты должна просто запомнить последовательность действий и их точно воспроизвести.

Девушка молча кивнула. Они прошли уже больше половины урока, когда лошади вдруг заволновались и принялись шевелить ушами. Из-за деревьев донесся стук копыт.

– Похоже, в этот капкан попались не мы одни, – хмыкнул Нотия.

К ним приближались всадники в доспехах и с палашами наперевес. Нотия двинулся им навстречу, подняв ладонь с загнутым безымянным пальцем. Мальчики последовали его примеру.

– Именем княжества, кто вы такие? – спросил старший воин в отряде, остановив своего коня на почтительном расстоянии от Нотии.

– Я, Его Мудрейшество Оноди Нотия, хоривский маг, был захвачен мятежниками, и сбежал из их плена. Со мной мои друзья и ученики, – отвечал Нотия.

– Хмм… В Хориве мятеж? – удивился десятник, убирая палаш, – мы с ребятами как раз ведем туда пленников. Но вы здесь как нельзя кстати: мы угодили в капкан Черных Куниц, и у нас нету мага, который мог бы развеять эти чары. Уже вторые сутки кружим по этому чертову лесу.

Из-за деревьев показалась вереница закованных в цепи людей. Вокруг них кружили всадники с пиками.

– Что это за пленники? – нахмурился Нотия.

– Пособники Черных Куниц, Ваше Мудрейшество, – отвечал десятник.

Нотия нахмурился еще сильнее. Ничего не ответив, он сел на свое место и принялся дальше обучать Мавку заклинанию. Десятник соскочил с лошади и решительно направился к нему. Хура бросился десятнику наперерез, и бесцеремонно схватив за пряжку плаща, принялся объяснять, почему немедленное избавление от чар невозможно. Офицер так опешил от нарушения устава, что даже не оттолкнул его руку. На полянку выехала запряженная двумя клячами телега. На ней стояла грубо сколоченная из толстых брусьев просторная клетка. В просветы между брусьями испуганно смотрели своими черными глазами три несчастных мохнатых существа. Одно из них было мужского пола, другое – женского, третье, по всей видимости, было подростком. Мужчина, видимо от боли, скалил свою израненную пасть, обнажая остроконечные зубы. Женщина время от времени просовывала сквозь прутья решетки свою мохнатую руку с чуть загнутыми черными ногтями. Стражники угрожающе били пиками по брусьям, и она убирала руку.

Авик проследил за направлением ее взгляда. На луке седла одного из стражников сидел двухлетний ребенок, белокурый и голубоглазый. Малыш совсем ослабел от голода, и только тихо всхлипывал, глядя в сторону клетки. Пленников собрали за телегой. Это были самые обычные крестьяне. Мужчины, женщины, даже подростки. Авик узнал крестьянина, подвозившего их по Северному Тракту в тот далекий ярмарочный день. Его глаза смотрели еще более виновато. Рядом с ним, тоже закованная в цепь, стояла его дочь. Чтобы облегчить девочке ношу, крестьянин держал ее часть цепи на своем плече.

– Вольно! Привал, – скомандовал стражник.

Пленники с облегчением опустились на землю и принялись разматывать онучи на стертых до крови ногах. Авик незаметно подкрался к крестьянину и встал за деревом.

– Здравствуйте, а вас-то за что взяли? – спросил он шепотом.

Крестьянин вздохнул.

– Да, за окарину. Нашли у меня.

– Окарину?

– Ну да. Так все в деревне делали. Оставляешь в лесу еды. Масла там с полведра или ногу говяжью, привязываешь повыше, чтобы зверье не достало. Приходишь через день-другой, еды нет, а вместо нее – чудное что-нибудь. Или безделушка какая, или пояс расшитый, а мне вот окарина досталась…

– Ты, мужик, еще расскажи, как твоя дочь на этой окарине играть научилась, – выходя из-за дерева, сказал десятник.

– Ну, научил ее один… хлопчик, – пряча глаза, сказал крестьянин.

– Ага, хлопчик! Куница то была в обличии человека.

– Ну, не знаю, – забормотал крестьянин, – был он ладный, почтительный, говорил всё так дельно…

– Вот княжеский суд и разберется, кто дельно говорит, а кто нет. А ты, парень, – он обратился к Авику, – иди-ка отсюда подобру-поздорову. Нечего тебе с преступниками якшаться. Может, они уже оборотни, как знать.

Авик хотел было возразить, но передумал.

Нотия наконец научил Мавку заклинанию, и девушка принялась расковывать Рема – он вызвался быть первым. Двое стражников держали его под мышки, а еще двое стаскивали кандалы. Девушка колдовала очень неумело, поэтому Рем выл волком и дико вращал вытаращенными глазами. Наконец, весь в поту, он опустился на землю. Стражники неловко положили кандалы рядом с ним, он пнул браслеты ногой. Авик подал ему фляжку с водой, и он жадно припал к ней.

Внезапно из леса раздался топот копыт и улюлюканье. Рем молниеносно вскочил на ноги, позабыв о боли.