Наперегонки с Эхом

– Да, здесь. Огорода нам вполне хватает. А еще у меня козы есть.

– Да уж, это я почувствовал, – хмыкнул Рем, и вдруг расхохотался собственной выдумке, – да ведь ты теперь – Его Высокомогущество грандмаг Хоривский! И козопас!

– Выходит, что так, – рассмеялся в ответ Авик, – кроме меня из волшебников здесь осталась только пара немощных стариков, но они уже ничего не делают, только жалуются.

– А как звучит твое полное церемониальное имя? Авехалия? Авессикар?

– Не поверишь, я и сам не знаю.

– А что же записано в книге в твоей деревне?

– Ты снова не поверишь, но кто-то вымарал мое имя так, что теперь и не разобрать.

– Его Высокомогущество Авик! – провозгласил Рем.

– Просто Авик, я не хочу этой всей пышности.

– Слушай, Авик, а я вот что подумал, развалины Школы стоят нетронутые, а ведь там есть добротные каменные постройки. Не хочешь взять их себе?

– Не думаю, что наш бей согласится отдать их мне. Да и зачем?

– Ваш бей? – удивился Рем, – а разве Брунигас больше не князь Хорива? Я не далее как вчера имел честь принять участие в торжественном пиршестве, посвященном пятилетней годовщине его последнего победоносного похода.

– После смерти Дунже наш доблестный князь так испугался войны со Степью, что сразу же отослал свою корону и скипетр Западному Хану в знак вассальной преданности. Жаралгаал принял его присягу, так что мы теперь подданные Западного Ханства, хотя ни один всадник за пять лет так и не появился в окрестностях Хорива. Я уверен, что тот пир, на котором ты «имел честь», в официальном послании нашему милостивому владыке будет обозначен как празднование воссоединения Хоривского княжества и Западной Орды. Во веки веков, Урагша!

– Ах, вот оно что, а я-то все думал, откуда взялся такой странный, сумбурный церемониал, – расхохотался Рем. – Кстати, ты знаешь, что Жаралгаал отправился?

– В поход?

– Само собой, в поход он тоже не раз отправлялся, но несколько более существенно то, что он отчалил в мир иной.

– А что с ним случилось? Я считал, что это Великий Хан при смерти.

– Э, нет. Великий Хан выздоровел и даже взял в свой гарем новую жену, а вот в Западном Ханстве происходит некоторая неразбериха. Я, если хочешь знать, гонец. Я только что вернулся с юга, моя татуировка больше не помеха в странствиях, поскольку Вечный Город захвачен, а Империи больше нет.

– То есть как нет?

– После Великого Крушения, как окрестили произошедшее летописцы, Империя лишилась большей части своей мощи, основанной на магии. Вдобавок она была ослаблена борьбой с безымянными и, в еще большей степени, параноидальными маниями, которые обычно завладевают умами бездарных властителей, когда те сталкиваются с трудностями. Множество достойных людей, магов, военачальников, отправились в изгнание или были казнены из-за мнительности Императора и интриг дворцовых приживальщиков, которые только и умеют, что сплетничать, завидовать и ненавидеть. Армия Западного Ханства стремительно подошла к городу с севера и уткнулась в закрытые ворота. Степняки сделали вид, что готовятся к длительной осаде, на первый взгляд, совершенно безнадежной, поскольку с моря город не был блокирован, а следовательно, мог бы держаться бесконечно. Однако в первую же ночь три отряда всадников прорвались внутрь городских стен по руслам подземных акведуков, обмелевших из-за исчезновения магии. Про эти акведуки императорские сановники попросту забыли, занятые своими распрями. В результате город разграблен, Император укрылся в катакомбах, Империя пала…

– А библиотека Вечного Города? – Авик весь подался вперед.

– Ну, по крайней мере, ее не сожгли. Но теперь ведь это просто куча пыльного пергамента: заклинания-то не действуют.

– Не говори так, – рассердился Авик, – в этих книгах – полет мысли тех, кто их писал. Да, эти знания устарели, но они могут научить тебя искать верные пути…

– Извините, что ниц не падаю, Ваше Высокомогущество, – поддразнил его Рем. – В Вечном Городе бывших магов, таких ярых как ты, осталось всего-то несколько десятков. Они ходят в лохмотьях и питаются объедками. Остальные выжившие теперь занимаются более респектабельными занятиями: они теперь знахари, гадатели, лозоходцы. В общем, жулики мелкого пошиба, сами верящие в свое жульничество… В лучшем случае там наберется с полдюжины шарлатанов высшего класса типа меня. Но Сейра Анафиосис, Орден Возрождения, как себя называют нынешние настоящие маги, сохранившие верность библиотеке, взирают на нас с таким потрясающим высокомерием… Видел бы ты эти немытые лица, – Рем засмеялся. – Я, кстати, встретил своего бывшего хозяина. После Великого Крушения его протезы перестали действовать, и он снова стал калекой. Просил милостыню у городских ворот. Я отвел его на постоялый двор, отмыл, накормил, приодел. Так он, на беду, тоже оказался из этих возрожденцев. Когда я ему рассказал о своих приключениях, он швырнул мне мои деньги в лицо, так как я изменник и вероломный преступник, предавший Истину.

– И что же ты сделал?

– Я нашел немолодую вдову, порядочную женщину из недавно обедневших, дал ей денег, которых хватит и ей, и бедняге Изиодриусу до конца их жизни. Она поклялась заботиться о нем, не упоминая моего имени.

– Очень благородно с твоей стороны. А что же случилось с Жаралгаалом?

– Бедняга пал в неравном бою, как и полагается герою. Дело было так: степняки из личного ханского отряда разграбили императорский дворец, особенно налегая на винные погреба. Запах перегара, говорят, доходил до подножия Царского холма, на котором он стоит. Так вот, одним прекрасным утром воинам, тяготившимся тем, что внезапно закончилась выпивка, и тяжко страдавшим от головной боли, по чистой случайности удалось найти в императорских покоях потайную комнатку, доверху заставленную бочонками. Попойка возобновилась с новой силой, однако продлилась не слишком долго. К вечеру того же дня сам хан, его старшие сыновья и главные военачальники были мертвы. Одно слово – дикари.

– Яд?! – воскликнул Авик.

– Разумеется, что же еще, – пожал плечами Рем. – Теперь в Орде идет междоусобная война второстепенных сыновей Жаралгаала за ханский бунчук и секиру. Спорю на золотой слиток, что ваш Брунигас теперь отложится от Западного Ханства. А я-то, дурак, всё не мог понять, отчего он так обрадовался моему рассказу. Да, кстати, вчера он мне по-крупному проигрался в «шарик и хапок». И другие вельможи тоже. У меня теперь пол Хорива в залоге, – Рем алчно хихикнул. – А ты не хочешь получить Школу? Я выкуплю холм, развалины и восстановлю пару небольших палат. Тебе ведь много и не надо? Класс, рабочий кабинет и библиотека?

– А не боишься, что Брунигас найдет более дешевый способ погасить долг?

– О, нет, у меня хорошая охрана. – Он выкрикнул пару слов по-степняцки, тут же звякнуло огниво и из-за кустов смородины, держа в руках разгорающийся факел, вышла знакомая фигура в кожаной куртке мехом наружу и с белым плюмажем из конского волоса на островерхом шлеме. Степняк воткнул факел в землю и слегка поклонился, сжав перед собой ладони. За его спиной качнулся арбалет. Второй степняк возник, словно из ниоткуда, по другую сторону кресла. В полутьме, в окружении своих телохранителей Рем теперь походил не на имперского франта, а на кочевого вождя. Он как будто еще и щурил глаза, чтобы усилить это сходство.

Авик встал и пробормотал какие-то слова приветствия. Кочевники снова учтиво поклонились и скрылись в темноте.

– Так как на счет Школы? – переспросил Рем, наслаждаясь произведенным впечатлением.

– Да мне и здесь неплохо, – отозвался Авик. – Хотя знаешь, что… давай, – добавил он после краткого раздумья.

– Верно мыслите, Ваше Высокомогущество.

– Да брось ты уже. Невелика честь быть Грандмагом Хорива и не иметь резервуара.

– Ну, нитку, можно и починить, помпы поправить…

– Ты что, разве, не слышал? Резервуар Мароджара перестал существовать, а подземелья снова обитаемы.

– То есть как?!

– А так – вода жизни ушла вскоре после Крушения, а под ее толщей обнажились новые, более глубокие ярусы. Жители Мароджара никуда не уходили, а просто зарылись еще глубже в землю. Они наполняли Резервуар на заброшенных верхних этажах. Зачем – не ясно. Возможно, на такой глубине уже довольно жарко, и нужно отводить лишнюю энергию. Теперь, когда их магия перестала действовать, они сами поднялись наверх. Впрочем, часть их волшебства по какой-то причине все еще работает. Они не одичали так, как одичал Хорив.

– Может, они научат и нас… – Рем весь подобрался в своем кресле.

– Ага, после того, как мы бросили сосуд народа Шон в то место, которое они считали своей выгребной ямой, чуть не уничтожили их самих и заставили вернуться в пещеры, заброшенные ими тысячелетия назад – конечно, они так и кинутся тебя учить.

– А ты пробовал, говорил с ними?

– Я – нет. Мне довелось побывать там еще один раз, ведь я обещал поднять наверх тело учителя. Мы спустились в колодец по веревочной лестнице, нас было восемь человек – четверо дружинников, я, да трое случайных людей, но… Когда я обнаружил, что галереи, колонны и все эти статуи очищены от натеков… честно сказать, я изрядно перетрусил… Я и еще двое немедленно поднялись наверх, а остальные пятеро пошли дальше, и больше их никто никогда не видел.

– Неужели и наш мохнатый друг не пробовал навести мосты? – спросил Рем, и Авик услышал, как он теребит волосы, покрывающие следы от зубов на шее.

– Коготь, конечно, примчался сразу же, как только узнал эти новости про Мароджар. Я говорил с ним всего один раз, и он был очень разочарован. Настолько, что даже не сообщил мне никаких подробностей. Без сомнения, он остался жив, но что-то отвадило его от подземелий.

– Он теперь, небось, весь облез?

– Не знаю, он разговаривал со мной из кроны дерева, так что я не видел, на что он теперь стал похож. И еще знаешь что… он сказал, что тоже видел сны тогда в пещере. Тоже слышал этот голос.

На несколько минут воцарилось молчание.

– Послушай, Рем, – нарушил его Авик, – у тебя ведь тоже они были, правда же? Только не отпирайся.

– Ну, были, и что? – нехотя потянул Рем.

– Когда я думал о том, кто может быть…

– …предателем, то прежде всего тебе на ум приходила моя скромная персона, – бархатным голосом продолжил его мысль Рем. – Не сомневаюсь. Ведь это я спас тебя и твоих друзей, когда вы попали в лапы к начетчикам, залез ради общего дела в самое неуютное место на свете, и конечно же, только я мог быть способен на измену. Это, наверное, второй закон аситемари: чем больше добра ты делаешь для людей, тем больше они тебя подозревают в подлости и предательстве. Небось, тебе не очень-то нравится представлять, как твой щегол губошлепил своему демону о том, где мы ползем, как опрокинул склянку с водой жизни в пещере, как покромсал веревки на привале, как засадил штырь под ребро долговязому, – Рем говорил все громче и громче, последние слова он выкрикнул во все горло. В курятнике заквохтала проснувшаяся несушка.

– И все-таки, почему? – выдавил из себя Авик, скорчившийся в своем кресле и втянувший голову в плечи.

– Почему-почему. Потому, что я слишком дорого заплатил за свою свободу, чтобы отдать ее вот так, за бесценок, – рявкнул Рем. – Свобода либо есть, либо ее нет. Тот, кто соглашается отдать хоть на волос своей воли, рано или поздно непременно попадает под ярмо. Хура твой пришел в себя?

Авик отрицательно покачал головой.

– Нет, как и все выжившие безымянные, он способен только на самые простые действия: сон, ходьбу, жевание, глотание…

Рем замычал в знак того, что его суждение о свободе нашло в этом факте очевидное и немедленное подтверждение. Снова повисло молчание, и Авик услышал, что его гость заерзал в кресле, словно собираясь уходить. Чтобы несколько сгладить обстановку он спросил:

– А что случилось с Летающими Островами?

– Связь с ними потеряна, вероятно, они тоже погибли. Кетем Цорус, столица Союза и самый крупный из всех Островов, рухнул в океан где-то у западных границ того, что раньше было Империей. Про остальные я не знаю.

Рем зажег светильник.

– Кстати, хочу показать тебе еще кое-что, возможно, имеющее некоторое отношение к нашему будущему, – он порылся за пазухой и извлек оттуда небольшой фолиант. Поверх роскошного, инкрустированного драгоценными камнями кожаного переплета на фолиант была налеплена грубая металлическая пряжка в форме руки с отрубленным безымянным пальцем.

– Из запретных подвалов библиотеки! – вскочил Авик.

– Да, их разграбили, как только была снята стража, – спокойно сообщил Рем. – Слишком много таинственности было вокруг этих подвалов. А эта книжка – еще и из личного собрания Иона Тревиана. Но в ней нет ничего запретного, это всего лишь «История Темных Веков» Йонтина Ашапу. Просто очень старое издание, возможно, прижизненное. Тут есть эпиграф, который в последующих списках был утрачен, видимо, в силу своей бессмысленности. Смотри.

Авик прочитал вслух по-имперски:

«В чем от учености польза в несчастные месяцы эти? Свет был белым вчера, и чернее древесного угля, тьма ползла по земле, сея ужас во имя порядка. Серой мглою туманной затмилось светило познанья. Ночь развеялась утренней дымкой морозной, и с нею – злая тьма словно капля цикуты в колодец упала».

– Автор не указан. Хмм… – потянул Авик.

– Вряд ли это сам Йонтин, в его время в моде были менее тяжеловесные формы.

– Думаешь, это кто-то из древних, не дошедших до нас? – спросил Авик.

Рем пожал плечами.

– Серой мглою туманной покрыт сей вопрос, – ответил он. – Только если это и впрямь кто-то из древних, то понимаешь, что это значит? Уже не в первый раз свет становится тьмой, а тьма светом, и, скорее всего, – не в последний. Стоит ли приближать следующую развязку?

Они снова замолчали. Молчали так долго, что светильник успел погаснуть. Они не тяготились этим молчанием. Рем уже поднимался, когда Авик задал свой последний вопрос:

– Ты нашел брата?

– Нет, – одними губами ответил Рем, – но я знаю, что он жив.

Этой ночью Авик не спал до самого утра, слушал цикад и глядел на звезды. Рассвет уже занимался, когда он вошел в избу и по деревенской привычке забрался на печь. Зарывшись лицом в благоухающую копну мавкиных волос, он немедленно погрузился в сон.

Ему снова снилось море и ступени, но теперь он удалялся от берега, поднимаясь все выше и выше на крутой, обрывистый холм. Спускались сумерки. Ступая по высушенной траве, он вошел в рощу невысоких деревьев со скудной листвой и короткими толстыми колючками, покрывавшими ветви и стволы. Здесь, прямо на траве сидело несколько человек, он не мог сказать точно, сколько их было. Мелькали знакомые лица.

Дунже кивнул ему с улыбкой, обнажив крепкие белые зубы. Оноди Нотия почесал бороду, едва-едва тронутую сединой. Из-за его плеча Авику улыбнулась незнакомая женщина с густыми черными волосами, заплетенными в две густые косы, смуглой кожей и разлетающимися крыльями густых бровей. Еще одна черноглазая женщина смотрела прямо на него с тонкой, едва заметной улыбкой на полных красных губах и глазами, полными внимательного счастья. Неподалеку от нее, вполоборота к Авику, громоздились две фигуры очень высоких людей, с двух сторон подпиравших своими спинами ствол колючего дерева. Правильные подвижные лица, живые черные глаза.

– Мы победили? – обратился Авик к тому, чье лицо обрамляла завитая в правильные колечки черная бородка, скрывавшая скошенный назад подбородок.

– Выиграли время, – едва слышно отвечал кеен, – он снова загнан в глубины мироздания, как и тогда, в начале Темных Веков, но он не меризи етербори. – Каким-то образом Авик знал, что это значит «заперт в пространстве, откуда нельзя выбраться».

– Он снова выйдет наружу? – спросил он.

– Непременно.

– Сколько времени у нас есть?

– Может быть, десять лет, а может быть, десять столетий, этого никто не может сказать.

– Что же нам делать?

– Начинать всё сначала. С нуля. Бежать наперегонки со временем.

При последних словах кеена, высокий и задумчивый молодой человек с аккуратно подстриженными усиками под орлиным носом встрепенулся и посмотрел на Авика, но тут же отвел глаза и снова погрузился в свои размышления. Авик почему-то им вдруг заинтересовался. Не обращая ни на кого внимания и глядя только на горбоносого, он сделал несколько шагов вперед. Разглядывая собственные пальцы, тот монотонно, словно по написанному, бормотал слова, показавшиеся Авику знакомыми: «Я всегда считал, что сомнения в правильности выбранного пути – удел людей слабовольных. Тем удивительнее, что сейчас, когда один мой триумф следует за другим, меня снова и снова посещают трусливые мысли. Я свято верю тому, что говорит Дитя. Прочь глупые ограничения, прочь разглагольствования неучей. Я вижу будущее во всем его сверкающем великолепии. Что значит в сравнении с этим та жалкая цена, которую я обязан платить? Правила, сочиненные людьми, ничтожны в сравнении с законами Вселенной. Должен ли служитель Разума соблюдать их? Конечно, нет. Мир жесток и страшен. В этом океане скорби, моя доля – лишь несколько капель воды, солоноватой от слез. Но эта крохотная жертва позволит нашему кораблю преодолеть все опасности морского путешествия и войти в райскую гавань невероятного будущего. Когда я перечитываю работы Учителя, мне становится легче. Он был непоколебим как скала, и принял свою страшную смерть, ни разу не усомнившись. Еще я видел во сне лицо матери. Она смотрела на меня с гневом и испугом, как будто я и не был ей сыном. В такие минуты мне тоже становится страшно. Я возвращаюсь к своему труду, к этим чудным явлениям и чистым истинам, снова слышу голос Дитя, и страх отступает, словно предрассветная мгла тает перед восходящим солнцем. Я рожден созидать, и моя счастливая звезда, всю жизнь безошибочно ведшая меня к вершинам знания, не позволит мне оступиться. Дитя – плоть от плоти моего разума, и оно не может заблуждаться, как и мой разум, породивший его. Я укрепился лишь в том, что человек может стать хозяином мира, но не хозяином собственного сердца. Сердце слепо к свету Истины. Страх и сомнение иссушают его. Лекарь подвергает больного мучительным операциям, которые спасают жизнь. Мой разум – мудрый лекарь, а сердце – больной, капризныйн, мнительный и суеверный. Я должен мужественно пройти путь излечения. Однажды боль уйдет и забудется так, как будто ее никогда и не было. И всё же, и всё же…»

Горбоносый сделал паузу и снова поднял глаза на Авика. Они узнали друг друга. Горбоносый вскрикнул, как от боли, и снова уставившись на свои пальцы, начал повторять те же самые слова дневниковой записи. Авик повернулся и пошел обратно к морю. Он остановился над обрывом, слушая прибой и глядя на погружающуюся во мрак водную гладь. На западе, в самом конце солнечной дорожки, на огромной глубине, укрытый магическим куполом, сверкал огнями далекий и таинственный кетем Цорус. А может быть, это всего лишь последние лучи заката так причудливо преломлялись где-то в зеленых безднах океана.