6748

Князь хотел ещё, что-то сказать владыке, как был прерван на полуслове, прикосновением к своей руке. Отроковица стояла пред ним, приклонив одно колено, и не боясь прямого взгляда глаза в глаза, и что-то говорила князю. Князь удивлённо посмотрел на заплаканное лицо Отроковицы.

Пока князь с Владыкой советовался по поводу роспуска дружины, Кристина успела успокоиться и обдумать своё положение. Денег у неё не было, соль ей не вернут, и идти далее нет никакой возможности. Кристина прошептала молитву св. Якову. Мысль, пришедшая к ней в конце молитвы, по помыслу св. Якова, о передаче князю части добычи взятой в шатре ярла, подарила ей надежду. Она обратилась к князю на латыни.

– Grand-duc!! Аrcem ex manubiis ornare65.

Князь спросил у Васи,

–Чего она лепечет?

–Долю тебе твою предлагает. Вроде!

–Какую долю?

–Ту долю, что ты в бою взял.

–Пусть покажет, у меня кроме кубка ярлом подаренного нет ничего,– сказал удивлённый князь.

– montrer – Покажь, – сказал нетерпеливо Вася.

Вместо ответа отроковица взяла в помощники Василия, побежала через наос святой Софии, в терем владыки и через несколько мгновений принесла кожаный мешок, завязанный доброй просмоленной верёвкой. Под строгим взглядом владыки из мешка были извлечены: два свернутых шёлковых ковра, четыре книги в свитках, и два медных подсвечника. Князь увидя такое богатство повеселел лицом, расцвёл.

–Я, как и сказал тебе князь, так и при своём сейчас останусь, дружину распустить придётся, иначе путь тебе новгородцы покажут. И девицу-посла отправить прочь из Новгорода надо сегодня же.– Повторил свои тезисы Владыка.

В подтверждение слов его, со стороны апсиды храма явился Мишаня ведущий за руку Поросю. Поклонившись владыке и князю Миша ткнул Поросю в спину и сказал,– Говори, как всё было.

Порося сказал,

–Я отрока в полон, взял – моя добыча. Князю нет дела до чужого. Отдай её мне, я что хочу, то буду с ней делать.

–Дурак ты Порося, – сказал Василий,– и ты Миша чего-то не блещешь умом сегодня?

–Пойдём-ка, поговорим-ка, тут недалече к Борису и Глебу, туда все вместе, а от туда кого бог выберет, – предложил Алексей. Ему вся эта кутерьма так надоела, что он готов был хоть чёрту рога пообломать.

Миша хоть и был, сильно выпивши, но силы свои и противника соизмерял верно. Если бы были у него ещё трое, таких как он, то он бы с уверенностью и лёгкостью согласился бы на прогулку до Борисоглебского собора и обратно. А тут, сейчас, с дураком Поросей, ну никак не хотелось Мишане идти далее, чем до ближайшей усадьбы, где нальют еще.

–Мы уж сами, дойдём, куда нам надо, но за бабой вернёмся. Негоже князю закон нарушать,– ответил Миша и, поклонившись двум высшим должностным лицам Новгорода, пошёл вниз по Пискупьей улице, поддерживая Поросю.

– Сегодня напьются, завтра похмельные и дурные вече соберут, переругаются между собой, морды побьют соседям, и только потом похмеляться пойдут,– предсказал дальнейшее развитие событий Владыка.

– Хорошо, Отрока отправим, но ковры оставить могу себе?– спросил князь.

– Ковры? Можешь, но дружину распустить придётся, всё одно. Не желают в Новгороде войско княжеское видеть, когда войны нет,– продолжил владыка. Более всего владыка беспокоился о несговорчивом, ерепенистом – по молодости лет, нраве князя. Ведь если князь не прислушается к его советам, то быть беде и междукняжению. Где междукняжение, там и кровь. Истину-эту Спиридон осознал еще до принятия сана. Когда хоронил он своих друзей-товарищей, ушкуйников Степана да Серёгу, в безумном угаре вечевых споров, какому князю сидеть в Новгороде, убивших друг друга.

Видно было, как после этих слов князь расстроился. Хотя и молод Александр, но порядки новгородские он хорошо знал и буйство новгородское тоже. Он также хорошо понимал, что не зря владыка настаивает на роспуске дружины и изгнании посла. Но и полностью принять предложенное владыкой он не мог. Какой же он тогда князь? Кто его слушать будет? Кто за ним в бой пойдёт, жизни своею, рискуя, если тут он пьяни великоновгородской испугается? Он сделал над собой усилие, и приказал,

–Отрока снарядить и оправить в Торжок, оттуда до Суздаля, дальше пусть идёт куда хочет. Ковёр, один, в казну новгородскую продать, деньги дружине отдать, дружину по домам не распускать, но из Новгорода вывести. На Городище два новых терема для дружины срубить. Чтоб к Спасу готово всё было! Отдавая приказ, князь, осознавал, что это половинчатое решение принесёт больше вреда, чем пользы. Но оно давала надежду сохранить лицо Александрова княжения, в сравнении с княжением его отца Ярослава в Новгороде.

– Ты же, Владыка, больше не смущай меня советами, если новгородцы ещё чего просить будут, уйду из Новгорода и дружину с собой уведу. Придут за полками в Суздаль или Владимир в поруб посажу всех послов. Объясни им это. И главное, сам пойми, нет больше свободных полков на низовой Руси, – после этих слов князь повернулся и без благословления пошёл прочь.

Владыка не стал окликать князя, легонько тронув посохом Василия, он приказал всем следовать за собой. Печальная процессия прошла через Софию сразу в Райский сад епископа. Подле колодца епископа Никиты Владыка Спиридон остановил маленькую процессию.

– Вы трое до Липны проводите отрока и дотемна назад,– приказал владыка. Кристина поняла, что её прогоняют, и со спокойствием приняла это решение церковного иерарха. Она лишь попросила его благословления, получив, которое, стала терпеливо ждать дальнейшего развития событий. Она старалась не подать вида как ей страшно оставаться одной потому, что видела, как раздавлены друзья, подобным развитием событий, как тяжело им. Она жалела их.

В четырёхвесельную шнеку был положен скромный скарб посла, молчаливые слуги владыки поставили парус, вставив вёсла в уключины, дружно затянули прощальную песню. На Липне только Арсений осмелился посмотреть в глаза отроку, благословил его и, опустившись на колени, сказал по-гречески,

– Прости нас…………

Друзья исполнили приказ владыки, еще дотемна были на его дворе, где обнаружили в сохранности своё оставленное сокровище.

–Давай Сеня испробуем. Чего службу ждать?– предложил Вася, как наиболее пострадавший.

Арсений ответил согласием, друзья отнесли бочку в сад владыки, спрятали возле квасоварни среди других, но пустых, бочек, от охотников до чужого вина подальше. Разбудили повара и в двух словах растолковали ему, что им надо. Повар, быстро накрыл стол в квасоварне и удалился в свою светёлку досыпать. Оставшись одни, друзья, молча, стараясь не глядеть, друг на друга, выпили по первой без молитвы и благословления ……

Только по прошествии двух недель, беспрерывных, многочисленных жалоб, пострадавших от рукоприкладства новгородцев, объединенными усилиями посадничьих людей и епископских слуг, друзья были изловлены, связаны и посажены в поруб, трезветь.

Выпущенные из поруба на Медовый Спас, друзья молча разошлись по домам, что бы вновь встретится на Яблочный Спас и отметить его так же. Про Отрока – отроковицу никто больше из них не вспоминал, это был негласный обет, который друзья добровольно приняли.

Посольство!

Лестница, по которой поднимались друзья, была замечательно умно устроена, имея высоту около десяти саженей, то есть 11,2 метра, она ровно посередине имела площадку с углублением в восточной стене, в том направлении, что и апсида храма. Предназначено это хитроумное устройство, было вот для каких целей, пройдет преподобный к князю после службы и умается вдруг. Вот тут он на площадочке остановится, дух переведёт, помолится в апсидке и пойдёт далее. Вот, если на исповедь кто придёт тайную, то открывать весь собор не надо, башню как исповедальню использовать можно, и никто не догадается. Полезное место. И главное в крошечную апсидку можно было казну соборную прятать так, что никто и не догадается. Арсений случайно наткнулся на этот тайник, как-то ночью впотьмах не удержался, и локтем ударился, штукатурка, и отлетела, за дощатой перегородкой из тонкого обзола оказалась апсидка маленькая, но человеку соразмерная. Арсений на следующее утро расчистил её всю, побелил внутри, поставил рядом три бочонка и, полюбовавшись на место для симпозионов, сделанное им самим, пошёл к друзьям хвастаться. Друзья со всяким тщанием осмотрели новое место для встреч и оказались довольны. На площадочке было тихо, их никто не тревожил, можно было говорить во весь голос, не таясь. Закуску и питиё можно спрятать и долго хранить в апсидке, где всегда было прохладно.

Поднявшись до заветного места, Лёша с Васей с большим удовольствием открыли свои короба, словно хвастаясь друг перед другом кулинарными изысками. Леша вытащил: яблоки, печенные мёдом пролитые, яблоки в теплый мёд приспущенные, пироги яблочные, яблоки острые с перцем и гвоздикой, гуся в яблоках запеченного, и маленькую фляжку яблочного уксуса на опохмел. Вася вытащил: говядину вяленую, говядину, сушеную, говядину печёную в трех приправах, ну и рыбки немного фунтов пять нежной стерляди и хариуса. Арсений в ответ выставил бочонок со знаком Смоленских Рюриковичей и бур. Минут пять он сопел, возясь с буром, потом сказал с натугой,

– Кувшин давайте.

И янтарная, прозрачная струя, пахнувшая мёдом, летом, луговыми цветами, шипя, наполнила кувшин, сначала один, потом, другой и третий. Арсений краткой молитвой благословил вечерю. Все вначале ели и пили в молчание, не отвлекаясь на пустопорожнюю болтовню. Лишь после второй смены блюд и трёх кувшинов Василий спросил,

–Чего звал-то? Сеня?

– Железом хочу торговать, – ответил монах.

–И ты туда же, – не скрывая своего разочарования, сказал Лёша, наливая еще кувшин, чтобы крепким пивом залить горечь, в душе, вызванную меркантильным предложением друга.

– Тебе чего не хватает? Деньги-то тебе зачем? Ты же обеты давал? -ворчал Лёша.

–Нет, Леха молчи, смотри на рожу его хитрую, чего-то он лыбится. Говори Сеня правду, если дело правое, то до конца пойдем, – остановил волеизъявление друга Василий.

–Ладно, томить не стану. Отрока – отроковицу помните?

Друзья с удивлением посмотрели на монаха, посмелевшего нарушить обет, скреплявший их дружбу. Вася с Лешой удивлённо засопели, решая про себя, что сделать в начале – пиво смоленских Рюриковичей допить или так уйти.

Арсений понял, что перегнул палку и немного обидел товарищей, сказал,

– Простите меня, не моя это тайна, а княжья, владыкой освещённая, не мог я, из – за клятвы владыке даденной, открыться вам. Жива она. Тут она, на полатях вот уже третий месяц живёт в посте и молитве.

–Кристя тут??? Налей Вась еще,– попросил просиявший Алексей.

–Рассказывая всё, как оно было,– потребовал Василий. Шутя, наклоняя левой рукой трёхведерный бочонок со знаком Смоленских Рюриковичей, держа в правой руке кувшин.

– Довезли её до Липны, там как водиться заночевали, а на утро прибыл посланец княжеский с наказом попу липненской церкви во имя Николы, посла беречь и ждать от князя вестей. Месяц она там прожила, пока с князем и с Владыкой свиделась без лишних глаз. Тогда решили они помочь ей. Втайне от всех посадских посольство снарядить. Выяснилось, что письмо везёт она важное. Начали посольство в тайне готовить, но тут посадники распрю с князем затеяли. Не хотят они отдавать оставшуюся часть денег князю за шелковый ковёр. Ну, за тот, который мы из шатра ярла взяли. Говорили они, что, как только денег дадим, то князь дружину на зиму не распустит, и самовластно править будет без веча и посадников. Пока скандалили, время ушло, вода спала, волоки встали, пути до зимы не будет. Нужно зимы ждать, поэтому владыка в тайне перевёз её с Липны сюда с наказом хранить и никому не показывать, пока распря не утихнет. А тут распря не утихает. Думаю, князя выгонят скоро. Меня тоже тогда вон попросят из башни, во время между княжения. А новый князь придет. Что с Кристей делать? Вдруг, новый князь, на княжий двор, ни меня, ни Кристю не пустит. В город нам нельзя. Обиженный Порося крамолу затеет, напраслину возведет, по судам посадским затаскает. Как я отрока оберегу? Думал я бежать, сразу вслед за князем, уже и благословление получил, но занедужила она. Я ничего в болезных женщинах не понимаю, вот у вас и вопрошаю, «Как быть?» Кроме того, Владыка послушание дал,– письмо помочь на место отвезти и передать, кому Кристя скажет. Только как я предам, если из города, выйти нельзя? Все разом побегут за мной, думая, что я за железом в Суздаль бегу. Они же думают, что в Суздале я много чего нажил, когда князя в Переяславле уму разуму учил. Вчера только вышел за молоком для страждущей Кристины, как мне молочница и говорит,– «Отче, покажешь краткий путь в Суздальские земли, если мы там первые будем, то и тебя убого не обидим».– Я когда услышал это от неё чуть не бегом бежал, потом смотрю, дитё её у храма, как стражник на страже стоит, смотрит, вышел я или нет. Потом сморю, из оконца соборного, что на Торг выходит, как Степка Гнилое Ухо вместе с отцом своим Гераськой Кособрюхим чего-то ищут. Тут я понял, что уводить надо Кристю из Новгорода от беды и от полона подальше, – поведал друзьям Арсений, события предшествующих месяцев.

–Ты про письмо расскажи. Чего оно так князю понравилось?– спросил Алексей.

–Я не знаю, слышали ли вы в Новгороде «О пресвитере Иоанне», – начал, было, свой рассказ Арсений, как сразу был прерван Василием.

– Да знаем мы, знаем и про пресвитеров и про святителей всяких, многих их сейчас денег просят, и то, что змеи над Ильменем летали и новгородцев язвили во время княжения Мстиславова66. Чего они там, в сказки и россказни всякие верят, князья да владыки наши?

–Э, не скажи Вася, я пока сияние небес не увидел, так тоже считал это сказками да россказнями,– осадил прыть друга Алексей.

–Так это письмо у каждого есть на бересте, чтоб детей учить, как сказки сочинять. Не веришь? – не отставал Василий.

–Вот на, читай,– с этими словами он вытащил из короба свёрнутую бересту, которую использовал как перегородку в коробе.

Алексей прочёл, – «Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божьим и властью Господа нашего Иисуса Христа Царь царей, Повелитель повелителей желает своему другу Мануилу, князю Константинопольскому, здравствовать и благоденствовать по милости Божией».

– Так как, убедил?– торжествующе спросил Василий.

– Нет, не убедил, ты нас Вася. Князь с владыкой, тоже в начале, как и ты, посмеивались, но как само письмо Кристины увидели, так сразу посольство собирать решили.– Сказал Арсений.

– Так там, что ответ от друга Мануила, князя Константинопольского другому лучшему другу – Пресвитеру Иоанну? – поинтересовался неугомонный Василий.

– Да ответ, только не от друга Мануила, другу Иоанну, а от короля франкского Людовика, восточным христианам в стране Хинь проживающим. Ответ в письме, письмо в коробе с золотым теснением, запечатано шестью печатями. Я честно скажу, что письма не читал, но Кристе помочь его доставить должен, – поведал друзьям Арсений.

После сказанного, друзья, в молчании, выпили ещё по кувшину.

–Это правое дело, я с тобой иду,– прервав задумчивую тишину, сказал Василий.

–Ну и я тоже, чего тут мне одному сидеть, сад и без меня перезимует, урожай владыка сохранит. Только надо бы сначала посла на ноги поставить, – выразил своё мнение Алексей.

– Если посла на ноги ставить, то надо к Людке идти, сказал, морщась, Василий.

Все задумались, уж очень непроста была эта Людмила вдовица Иванова, проживающая в своём тереме, на своём дворе, что возле Витки.

Непроста и красива. Она одна растила троих детей, одна хозяйство вела, и казалось, замуж не стремилась.

Василий, живший напротив её, наискосок, прямо через Волхов, несколько раз выказывал ей своё уважение и стремление начать совместную жизнь, несколько раз получал в ответ: кулаком по лбу или ухватом под ребро. Но Людку он всё-таки любил и занимал выжидательную позицию, мол, пройдёт время и она образумится, и будет осчастливлена Василием. Друг его – Алексей тоже любил Людмилу и тоже несколько раз сватался, и тоже получил первый раз по лбу скалкой, и во второй раз веслом по шее. Поэтому эта нераздельная любовь не разбила дружбу, а только сплотила её. Хотя надо отметить, что в гости к Людке они ходили порознь, хоронясь друг от друга.

– А.Людмила Ивановна примет? Не испугается гнева посадского?– спросил Арсений.

– Тут ведь как, примет или нет этого никто не скажет, и она сама тоже не скажет, если даже спросить у неё. Сумасбродная она и красивая к тому же, ну и как следствие избалованная. А то, что гнева посадского не испугается это факт, тут как бы сами посадские от нее, не сбегли бы. Норов у неё бешенный. Она одна, тут в прошлом году, зимой, шатуна у себя на дворе уложила, когда посадские за шкурой медвежьей пришли, что бы в казну её взять, так она их до плотников67 гнала. И посаднику на суде полбороды вырвала. Когда тот своих балбесов выгораживать стал. Нет, страху не будет это точно. А поможет или нет, не знаю,– поделился своими мыслями Лёха.

Вася в поддержку лишь промычал и развёл руками, как бы говоря, – «На всё воля Божия».

Арсений задумался, в задумчивости он выпил ещё кувшин, закусил хариусом и лишь, потом сказал.

–Делать дело страшно, сидеть без дела – дело погубить. Пойдём к Людке. Если не примет, то пойдём сразу в земли низовые, выхода – то нет другого. Если Кристю найдут то Никита Захарьевич, что из Кучковичей первым скажет, что князь Новгород в чужую войну ввергает. Нельзя князя подставлять, никак нельзя,– подытожил Арсений.

– То, что идем, это и так ясно. Только, сколько денег брать надо? Кто считал?– спросил самый деловитый из друзей Василий.

– У меня с собой четверть гривны, если домой идти за деньгами, то день потеряем,– доложил друзьям он же.

Алексей пошарил по карманам и молча, вытащил полгривны и двадцать пряслиц.

–На туда хватит,– сказал Василий.

–А обратно?– спросил Арсений.

–Так кто ж загадывает, может там, в Низовых землях найдем, у кого денег взять. Может нас кто найдёт, и нас возьмет. Всё Судьба, и на всё Божья воля. Смерти бояться на Готланд не ходить,– ответил Василий.

– Нет, не надо так, вернуться надо всем, дел и так много. Я хочу купол Николы золотом покрыть, чтоб сиял не хуже Софийского. Детей хочу ваших крестить, грамоте их учить. Вот князя выучил. Чем Васькины отпрыски хуже?– Выразил своё несогласие жизненной позицией Василия, Арсений.

В ответ, Васька только пожал плечами, опыт его предков подсказывал ему, что он был прав. Спорить попусту с монахом – божьим человеком он не собирался.

Арсений увидев, что его не перебивают, продолжил быстро, чуть не скороговоркой, взахлёб, излагать свои мысли,

–Я тут думал, как нам из Новгорода уйти, так чтобы ни кто не заподозрил истинных наших целей. Поясню, уйти надо так, чтобы все думали, что мы за железом идём, но никто, чтобы нам не мешал. Долго думал пока господь не надоумил, надо взять в «долю» посадника. Ведь, если посадник пойдёт, то никто за ним не увяжется и вопрошать лишнего не будет!!! Возрадовался я от мыслей таких, но потом загрустил. Если посадник пойдёт, то все знать будут, значит, нужен посадник, который не пойдёт, а только имя своё даст. Так купцы венецианские делают, они все за море не все идут, больше дома сидят, но дают расписки с именем, и отправляют за товаром доверенных людей, те товар привозят, потом прибыль делят. Главное ни глаз, ни ушей лишних. Потом вспомнил я, что в Новгороде есть такой один, который слово даст и слову его в низовых землях поверят, но сам никуда не пойдёт, – это Никита Захарьевич, что из Кучковичей. Помните, где вторая заимка его-Кучково поле? Правильно на Москва реке, что в Оку впадает. Припомните еще, кто еще этой заимкой владеет. А? Точно колено князя Долгорукого. Вот и получается, что лучше всего с Кучковичем договариваться.

Друзья внимательно выслушали немного запутанную в изложении Арсения, здравую мысль, отделили зерна от плевел, и Лёха ответил за двоих,

– Нормально так, но ему задаток нужен, гривен шесть возьмёт, не меньше. День всё одно терять будём.

–Нет, дни терять нельзя, через неделю ватаги пойдут. Мне владыка блюдо дал серебряное, чтоб в заклад положить этому сребролюбцу, если что. С этими словами Арсений вытащил из-под рогожки серебреное блюдо, что бы друзья оценили; его стоимость и щедрость Владыки.

– Тонкая работа, эдак гривен на восемь девять,– оценил блюдо эстет Алексей.

–Дело ясное, Кристю к Людке в терем, лечить, а мы бегом к Кучковичу в Ракомо, за дня два управимся, и Бог даст в воскресенье в путь, и пойдём, – сказал Василий.

Допив по последнему кувшину, все выразили этим своё согласие.

Пока друзья строили планы, служба закончилась, Торг опустел. Новгородцы, памятуя о наказе владыке, «что все грехи, кроме смертных, тем товарищам – ватажникам, отпустить, которые трезвые завтра придут на утреннюю службу», быстро разошлись по домам, чтобы не впасть в соблазн.

Друзья, чтобы не терять благоприятного случая, собрали остатки пира в короба, тихо поднялись наверх. Хоры Никольского собора были хитро устроены. Они в плане П– образные, занимают западное членение и два примыкающих боковых членения. Входили на хоры через дверь во втором ярусе, в западном членении южной стены.68 Кроме того, хоры были отделены от основного объёма нартекса деревянной стеной, упирающейся в своды собора. Там были устроены кельи для монахов, подвизавшихся при соборе. Эти архитектурные конструкции были сооружены внутри собора после восстания 1219г., связанного с ложным обвинением посадника Твердислава Михалковича в том, что именно он выдал Матвея Душиловеца князю на Городище, для суда. Пока Новгород судил да рядил на кончанских вечах, посадник отсиживался на полатях собора. Скучать не скучал, там уже тогда княжья библиотека хранилась, но ночами отчаянно мёрз и страдал от невозможности горячего покушать. Когда всё закончилось. Посадник объявил на вече, что в благодарность за спасение он монахам кельи построит в соборе. Что кстати и сделал, чем удивил всех в Новгороде. Монахи там разжились в тепле и довольстве пока их благочестивую и сытую жизнь не прервал невесть откуда взявшийся чернец Арсений, обманом получивший ключи от хода на хоры и не пускавший туда больше братьев насельников. Монахи ходили жаловаться владыке, но владыка, по неизвестной причине, ключей у Арсения не потребовал, а потребовал устав монастыря для утверждения и благословления. Монахи в ответ расстроились, они думали, что в монастыре живут, а получилось, что нет, так как нет монастыря без устава.

Келья, где болела Кристина, находилась под юго-западной главой собора и была дивно хороша. Большие окна давали много света. Купол с Архангельским ликом, над головой, напоминал небо и заставлял молиться о прощении. Что еще надо монаху? Кристина спала, но крепко прижимала руками к груди свою кожаную сумку. Арсений стал тушить лампадки и свечи на хорах, «во избежание неожиданного возгорания», – как он любил говорить. Потушив все свечи и лампадки, он взял фонарь со слюдяными оконцами вставил туда горящую свечу, показав тем самым друзьям, что можно продолжать задуманное.

Стараясь не разбудить занедужившую Кристю, Васька взял её на руки и бережно понёс её вниз по лестнице в темень и неизвестность. Арсений освещал путь. Алексей с неизвестно откуда взявшимся кистенём в руках хранил сон больной Кристины и безопасность своих друзей. Закрыв за собой кованную дверь в башню, Арсений остановился как бы прощаясь. Друзья, стоя на паперти, терпеливо ждали Арсения. Затем все вместе торопливо спустились на улицу и осмотрелись. Торг без людей был уныл и сер.

–Грустно мне, пошли скорей отсюда,– сказал Лёха и быстро зашагал вперёд по направлению к Великой улице. Идти до Людки нужно было версту с гаком, через всю Торговую сторону, но это уже друзей не тревожило. Они были вместе, делали одно дело, причём дело богоугодное, если Владыка благословил.

Ни от кого, не хоронясь, и никого не встретив, дошли они до внешнего тына, где в надвратной сторожке одиноко и сиротливо грел огонёк. Арсений, обогнав друзей на шесть саженей, легко и бесшумно поднялся в сторожку. Для Лёхи живущего загородом, искусство входить в город и выходить из города в неурочное время было жизненно необходимым навыком. И как видно он часто и с успехом его использовал, так как дверь в сторожку раскрылась перед ним без скрипа, сторож не проронил ни звука, и не было разбито ни одного кувшина или миски. Горевший огонёк лишь немного дрогнул от лёгкого дуновения морозного воздуха, проникшего в строжку вместе с Лёхой. Ворота бесшумно открылись. Когда друзья беспрепятственно прошли, Алексей отпустил горло сторожа, и оставив на столе два пряслица – плату за доставленное неудобство, исчез в холодной тьме. Выйдя за город, они спустились к Витке. Пошли в сторону Волхова, по едва заметной в ночи тропинке, стараясь в темноте не пропустить мостки через Витку.

Спустя несколько минут друзья буквально ткнулись носами в большие ворота Людкиного двора. Где-то внутри большого хозяйства, почувствовав чужих людей, тихо замычали коровы. Собаки же два раза гавкнули, и затихли, как будто никто и не подходил к воротам. Животные чувствовали, что им при такой хозяйке беда не грозит, и ничего не боялись, поэтому ни истеричного лая, ни призывного мычания на дворе не поднялось.