6748

После обеда друзья, все вместе, впали в дрёму и адекватно реагировать на происходящее смогли часа через два, когда княжеские дружинники стали надевать сапоги и менять портянки, что бы ноги не натереть старыми.

Проблему поставил Арсений,

– Вино как понесём?

Все задумались, нести две бочки до Новгорода им самим ну никак не хотелось. Был еще выход, остаться здесь и через неделю вернуться в Новгород. Но подводить Арсения уже обещавшему князю, причастие красным вином, по возвращению из похода, тоже не хотелось.

–Тут без Пелгусия не обойтись,– сказал Василий,– пойду, поищу его.

Пелгусий нашёлся быстро, он ждал на берегу, когда Василий вернёт ему его сковороды.

Вася, подойдя к нему и как бы невзначай спросил,

– Ты ли видел Бориса и Глеба перед битвой?

Дак, да, – ответил Пелгусий, однако увидя сомнения во взгляде Василия.

Пелгусий начал с жаром доказывать Василию истинность своего видения. Василий выдержал всего несколько минут пелгусиевской скороговорки, где речь часто перерывалась возгласами и решительными движениями рук.

–Я то тебе поверю, но проверить надо, не наваждение ли это было. Бесы, они знаешь какие хитрые. Надо к владыке идти, – поставил в известность аборигена Василий.

– Дык, так, я схожу. Да.

– А, ну если, сам сможешь-то, иди. Только когда дойдёшь-то? В следующую пятницу или к Рождеству, когда владыка всех, и убогих тоже благословляет,– ответил Вася.

Пелгусий после этих слов напрягся, он был вынужден признать, что собеседник был прав. Самому ему до владыки не добраться. Сначала нужно было обрисовать всё, что он видел своему попу, который в свою очередь доложит, если сочтет, нужным, владыке на первом же празднике, когда священники поздравляют владыку. Ранее Рождества никак не получается. Пелгусий молчал, обдумывая своё положение. Положение было-то не ахти, какое хорошее, это ведь сейчас князь ему поверил, а вот в Новгороде как? Если вдруг у владыки Спиридона сомнения возникнут, то Пелгусию грозил допрос со всеми вытекающими последствиями, а точнее свиданием с посадскими детьми – дознавателями – людьми, как известно не очень добрыми. Василий терпеливо ждал.

–Так помоги, – попросил Пелгусий.

–Хорошо, к владыке, вне очереди, проведу, но помоги и ты нам. Мы вино Владыке несем, люди нужны, дай своих сыновей, и наследующий день после возвращения владыку увидишь. Слово даю, на кресте клянусь.

Пелгусий, выслушав Василия, на слово ему не поверил, лишь, после того как Арсений подтвердил крепость клятв, позвал своих людей, приказал им бочки нести, под присмотром людей княжьих.

Сытые и довольные друзья не спеша, заняли свои места в середине полка и не торопясь, пошли вместе с войском в сторону Новгорода. С князем они встречались только на роздыхе, травили ему байки,– Чтоб князь от одиночества не озверел,– пояснял Василий. Так и шли спокойно, и размеренно до самого Волхова.

Подойдя к Волхову войско, было встречено детьми посадскими во главе с посадником Озарием Феофелактовичем, который в первой же беседе с князем осведомился, какая будет его доля, за то, что он долю новгородской казны в Новгород привезёт. Александр Ярославич отправил его выяснять этот вопрос к Гавриле Олексичу, Сбыславу Якуновичу и Миши Прушанину– знатным новгородцам, чем сильно огорчил посадника. После краткого совещания с гражданами Новгорода посадник, не солоно хлебавши, отбыл в Новгород готовить праздничную встречу войску. Перед прощанием он попросил князя, чтобы тот взял на день или два к себе в дружину его маленького сына, – «пусть малой потешится». Князь дал добро, а ватажники Миши Прушанина быстро взявши под мышки посадника, посадили его в челн и дружно оттолкнули от берега. Попутный ветер наполнил парус, и было видно, как посадник на палубе стал устраивать себе место для отдыха.

23 июля 674862 года от сотворения мира, в воскресенье, в день Мироносицы равноапостольной Марии Магдалины, победоносное новгородское войско, отягощённое добычей и вразумлениями княжескими, молча стояло на тожественном молебне, на площади возле храма во имя святой Софии Премудрости Божьей, внимая словам Владыки Спиридона, о добродетели и призрении к страждущим, больным, и нищим. Там не было только дружины Никиты Захарьевича, что из Кучковичей, как и когда он вернулся в Новгород никому доподлинно не известно. Известно лишь то, что на следующий день он пришёл к Владыке за благословлением и с просьбой, все-таки выделить ему вдовью часть добычи.

После благословления воины чинно разошлось по домам, где их ждали с добычей, богатыми подарками, близкие и родные. Новгород казалось, вымер, улицы опустели, на Торгу закрылись лавки, лишь ближе к вечере неясный гул с Прусской улице возвестил Владыку и князя о том, что началось гуляние. Прусский конец пошёл на Славну за своей, честно награбленной у шведов, долей хабара.

Владыка приказал закрыть ворота своего двора, что бы не в меру ретивые правдоискатели не беспокоили его и князя. Друзья, справедливо рассудили, что возвращение домой через буйный Новгород может негативно сказаться на их здоровье, поэтому решили остаться. Тем более, что владыка уже распорядился готовить мыленку. Несколько омрачило их радостное возвращение распоряжение владыки о передаче половины добычи в пользу софийского дома. Отворив окно, они с грустью наблюдали как владычьи отроки, суетясь и мешая друг другу, толкали перед собой бочку с драгоценным вином. Их грусть длилась не долго, владыка всё-таки был человеком и поэтому любопытен, ему, как и нашим друзьям не терпелось узнать вкус вина из далёкого города Кагор, как только бочка оказалась на его кухне, он приказал её вскрыть. Вино подали в шести кувшинах по кувшину на душу. Получив благословление от Спиридона, все чинно расселись за столом в ожидании горячего, потом, немного заморив червячка, вся компания отправилась в мыленку, где и задержалась часа на три. Отрок купаться отказался, он объяснил свой отказ тем, что не по чину ему слуге, оруженосцу принимать омовение в компании сеньоров – рыцарей. В ответ князь махнул рукой, давая понять,– делай, что хочешь. Снял исподнее, он поднялся на верхний полок, там, где было пожарче. Вся троица, последовала его примеру, ворча от удовольствия, расположилась на полках и отказалась сходить вниз даже за квасом. Отроки владычьи совсем выбились из сил, обслуживая привередливых гостей требующих: то кваса, то воды, то мёда с сухарями, то киселя ягодного. После бани, праздник души и тела был продолжен в светелке владычьего терема, где на столе томились в ожидании дорогих гостей горячие блюда. Измученные походной жизнью друзья молча ели и ели, лишь через два часа, напряжённого труда утомлённые отодвинулись от стола и на нетвёрдых ногах отправились спать. На беседы и байки сил не осталось. Утром, после службы, когда друзья собирались отправиться, наконец-то, по домам владыка неожиданно попросил их остаться.

–Сегодня делёж будет, ваши руки нужны будут, может вразумлять, кого придётся,– пояснил Владыка.

Так как народу должно придти много, то князь решил провести делёж, не в тереме епископа Никиты, а на паперти святой Софии. Кроме того, выбирая место для проведения дележа добычи, князь и владыка Спиридон учитывали, что на вечевую площадь, расположенную возле Николы захотят придти все. И собираться новгородцы на вече будут по старинному новгородскому обычаю дня два или три. Ведь гражданам надо, представителей от улицы на вече послать. С кончанским представителем, выбранным годом ранее, представлявшим интересы улицы на вечевом собрании, разобраться. Как он там, на вече интересы улицы в течение года отстаивал? За грешки прошлогодние, связанные с очисткой улиц от снега и их ремонтом. Кое-где новых представителей выбрать, а старым путь указать. Посаднику наказ дать и конечно с уличанскими попами согласовать новые выборные кандидатуры. Безусловно, политическая жизнь без главного аргумента новгородской демократии – грубой силы, выраженной в здоровых детях посадсничьих, которые всегда готовы заехать кулаком в ухо всякому политическому противнику была бы пресна, и неинтересна. Поэтому совершенно естественно, что после сборов на вече многие граждане шли на правёж к епископу или к лекарю, наиболее активных свозили на Петрово кладбище, что на Синичьей горе, для погребения. Монахи Петровского монастыря кроме функций связанной непосредственно с упокоением души усопшего взяли на себя ответственность за охрану могилы политического деятеля, от мести его политических противников. Новгород, за сотни лет уже как-то свыкся с бурной демократической жизнью, по-видимому, решив, пусть уж лучше за дело головы проламывают, чем ночью на улице с кистенём стоят.

К полудню все собрались. С каждой улицы пришли по два представителя, городские концы представляли кончанские старосты, по одному с конца. Посадник, Озарий пришел один, походил вокруг собора, потом занял своё место, и благостно махнул рукой как бы говоря, – начинайте.

Миша Прушанин с большой шишкой на лбу, которая свидетельствовала о неудачном вчерашнем походе на Славну за справедливым хабаром, первым начал вопрошать князя и владыку,– «где его честная доля»?! Причём его честную долю необходимо ему дать, отобрав у всех остальных, незаслуженно награбленное добро.

Он, уже войдя в раж, начал размахивать руками, как вдруг осекся, увидев рядом с собой Никиту Захарьевича. Никита Захарьевича сложил рукой фигуру известную под именем кукишь, и показал её Мише со словами,

– Накося выкуси.

Миша как-то осёкся и отступил в дальний угол, бормоча, что-то про Божью справедливость и, что он ещё ему покажет. Как не странно, но Гаврила Олексич и Сбыслав Якунович поддержали Мишаню, правда, немного не так как Миша рассчитывал. Они исходили из своих глубоко корыстных интересов. Лучше уж отдать Мише его – мишину долю из городской казны, чем себя обделять, отдавая из своей доли, во имя призрачной справедливости, которую, если быть в конец честным, никто кроме Владыки и не видел. Посадник, выслушивая крамольные речи правдолюбивых бояр начал волноваться. Озарий казной делится, не хотел, ему мытникам платить надо было, и улицы мостить. Денег же, как обычно на городское хозяйство не хватало. Пришлось ему взять слово и напомнить, что в прошлом году отремонтировали водопровод на Торгу, которым пользуются все, и с тех пор городская казна пребывала в дефиците. Бояре возражали, справедливо указывая, что вопрос о водопроводе решается на вече, а тут не вече, тут делёж. Когда перебранка между посадником и детьми посадскими по вопросу финансирования городского бюджета достигла высшей точки, Владыка спросил,

– Что скажешь княже?

Александр дождался, когда стихнут вопрошающие вопли посадских глоток, сказал,

– Вы все закон нарушили, если бы не честность ярла, не сидел бы я тут князем, а сидел бы у шведа в пленниках. Вы кораблики пограбили, когда я с дружиной малой шведа бил, вот награбленным добром и делиться, будите. Владыка роспись сделает, каждому по вкладу его достанется.

Последние не понравилось посаднику, роспись владыки не отвечала его интересам. Посадник лично никакого вклада в это дело не сделал. Владыка, он же не от мира сего, всё по честному распишет, ни вдову, ни сироту не обидит, что конечно лишит дохода казну посадничью, ну и городскую тоже, ни того, ни другого посаднику ох как не хотелось. Посадник с тоскою смотрел по сторонам, усиленно думая, что же такого сказать, что бы князь с владыкой роспись ему делать дали. Уже голоса стихать стали, некоторые наиболее нетерпеливые граждане, потихоньку расходиться начали, как вдруг его младшенький сказал, глядя в сторону князя,

– Баба в портах.

–Где?– переспросил Озарий.

– Вон рядом с князем, между Васькой и Лёхой.

План в голове посадника созрел молниеносно, повинуясь наитию, он встал, подошёл к гражданам, всегда и везде ищущих справедливости, даже там где их и не просили этого делать, со словами,

–Князь сказал, роспись владыка завтра сделает, а сам своих сегодня впишет загодя.

Граждане, услышав слова посадника, перестали галдеть и расходится.

–Чего?– переспросил Спиридон в тишине.

– Того владыка, князь бабу, заморскую– fēminae,– в мужское платье нарядил, чтобы ей – чужестранке, долю ватажника дать, а доля ватажника это полгривны. Заимку купить можно. Смердов нанять, – сказал, посадник, глядя прямо в глаза владыке.

– Новгородцы!!!!,– восклицая, продолжил Озарий,– один обман уже есть!!!,– вон стоит рядом с князем!!!! Баба вместо воина! Другой обман может случиться по недогляду или по умыслу княжьему, если князь свою дворню впишет в роспись!!!! Поэтому роспись по улицам и концам сами делать будем, что бы князю-обманщику положенное досталось и не более.

–Какую бабу? Какой обман? – не до конца понявший речь посадника спросил, растерявшись, Владыка Спиридон.

–Вот, какую!– ответил посадник, показывая на отрока. Потом выдвинул вперед своего сына и сказал, говори. Младшенький немного оробев перед Владыкой, но всё-таки сказал,

–Я видел, как он по-бабьи утром писает.

Все замолчали, вопросительно глядя на Владыку. Спиридон сурово посмотрел на отрока, сказал,

– На правёж, ко мне, в терем. Роспись сами сделаете, завтра к вечере принесёте. Там и суд проведем после дознания.

–Чего завтра, сейчас суди, посадник на месте, князь тут. А может это и не баба вовсе?– вдруг подал голос Миша из толпы.

–Да может и не баба,– раздались голоса смущённых, таким неожиданным поворотом событий, новгородцев.

–Чего тут маяться, сейчас осмотрим, и решим,– вдохновенно произнёс Озарий, чувствовавший как роспись сама идет к нему в руки.

–Только подойди, смотрельник,– в один голос ответили друзья. Озарий, услышав знакомые угрожающие интонации в словах известных всему Новгороду «Посадникобойцев», опешил и быстро воротился на своё место, толкая вперед младшенького.

–Ты там, боров колмовский, не очень грозись, и до тебя дотянемся. Бабу отдайте на суд,– шипели в толпе.

–Суд – то вам зачем? Что она сделала?– вопрошал Арсений, обращаясь к толпе.

–Нам ничего, а чего её князь нарядил? Может князю чего, она уже и сделала или с князем чего задумала,– галдели в толпе.

–Не наряжал, не баба он, – убеждал из последних сил Арсений.

И тут Гераська Кособрюхий, сказал то, о чём потом сильно жалел при каждой встрече с Васей или Лешой.

– Так может тут грехом содомским пахнет, если князь бабу не наряжал. Вон смотри-ка отрок смазливый. Может они того, и князя приважили?

Васька побледнел и так сжал кулаки, что кости хрустнули. Гераська как всегда, не понял, что сказал. Он только понял, что его сейчас могут убить и никто ему помочь не успеет. От этой мысли он вдруг заскулил, согнулся и побежал прочь. Васька хотел догнать, но цепкие руки ватажников Гаврила Олексича и Сбыслава Якуновича удержали его.

Князь и Владыка не ожидали такого поворота событий, стояли в растерянности. Отрок боязливо выглядывал из – за плеча Алексея, догадываясь, что он виновник этого нелицеприятного действа. Разгорячённая толпа уже не обращала внимания ни на чины, ни на звания ревела и требовала суда и дознания.

Нужно было, что то делать, еще немного времени и граждане могут сорваться с места и вдарить в набат созывая вече. Как правило, после такого решения вопроса о дележе награбленного, князь навсегда покидал пределы Новгорода. Во избежание такого развития событий и последующих за ними: лихими временами междукняжения и анархии, Владыка наклонился к отроку и сказал ему по латыни.

– Сенат и народ Новгорода хотят знать,– кто ты?

Отрок кивнул в знак согласия головой, шагнул вперёд, и твёрдой рукой развязал шнуровку своей куртки от горла до половины груди. Посадник Озарий от увиденного вспотел, толпа, тихо охнув, замолчала. Рука отрока, отодвинув левый край кожаной куртки, обнажила небольшую, но очень изящную грудь с нежно розовым соском.

– Матерь божья, спаси нас грешных,– только и смог ответить владыка.

Все молчали, никто не знал, что делать, дальше, кого обвинять и в чём? Граждане постепенно неторопливо приходили в себя, от потрясения, толкая друг – друга в бока и показывая пальцами то на отрока, то на князя. Владыка первый пришёл в себя и тихо спросил,

– Ты не ответил, кто ты?

Потом повторил вопрос громче, чтобы все слышали и поняли, что дознание ведёт владыка, и суд вести будет тоже он!

Отрок начал говорить, но его никто не понял. Толпа загалдела, пытаясь понять его речь. Пришлось Владыке два раза вразумить посохом наиболее громкоголосых переводчиков. Остальные, убоявшись покаяния, замолчали сами.

– Вася переводи, Алексей помоги и ты Арсений то же,– приказал Владыка толмачам.

Минут через двадцать Арсений, как наиболее профессиональный оратор, попы ведь каждый день проповеди читают, пастве своей неразумной, пересказал услышанное от отрока.

– Я Кристиана дочь Евпатора князя земли Замков63, ищу посланного мне Богом князя земли угорской – Илию, что бы передать ему письмо, о помощи от короля Франков. Ярл пообещал указать мне путь в страну, где странные реки Волга и Дон, сливающиеся вместе, но потом впадающие в разные моря текут в одну сторону, в сторону святого города Иерусалима. Там на горе, где зарыт великан, я должна встретиться со своим избранным. Передать ему письмо для пресвитера Иоанна властителя трёх Индий».

Новгородцы молча обдумывали услышанное. Вроде всё сходится, где Волга и Дон они представляют, только, где там великан погребен – нет. Степь там есть, это, правда, а Великанов нет. И гор больших нет. Там есть только три дня пути от одной реки до другой по волоку. В саму Индию новгородцы не ходили, но по индийской пустыни ходили и часто.

Проявление высшей нервной деятельности граждан великого Новгорода прервал Никита Захарьевич, что из Кучковичей,

–Чего вы тужитесь, неужели не ясно. Она из страны мавров, где её отец воюет с нехристями. Просит он о помощи. Денег у него мало, поэтому просит у тех, кто подалее, те, кто поближе денег не дадут уже. Сыновья на войне вот он баб своих и посылает.

–Откуда знаешь? Говори, – спросил Владыка.

–Я солью с их соседями торгую, и она соль везла на подарки, да на посулы. Вот к шведам и прибилась, чтоб без пошлины соль провезти через землю нашу. Письмо это, так, лепет дитяти.

–Чем докажешь?

–Чего тут доказывать владыка. Васька спроси у неё, она товар метит красным и золотым цветом?

Вася перевел, отрок кивнул головой в знак согласия.

–А на её печати город трёхглавый. Вот покажи ей,– добавил Никита Захарьевич, передавая Васе свинцовую печать. Отрок посмотрел на печать и радостно хлопнул в ладошки.

–Это она от радости, думает, что мы ей её добро вернём, которое с честью в бою на щит взяли,– пояснил новгородцам поведение. Кристианы Кучкович.

Потом на прощание добавил,

– Пусть едет себе на Волгу, мне такая война не нужна, ввяжемся, если – то соль потеряем.

И потеряв всякий интерес к происходящему, Никита Захарьевич, что из Кучковичей, поклонившись только Владыке, пошёл по своим делам. Озарий Феофелактович последовал его примеру. Он быстро, скомкано, попрощался с князем, испросил благословления у Епископа и побежал составлять заветные списки, пока стороны не передумали.

Толпа начала расходится, справедливо полагая, что интересного уже не будет. Поимка купцов утаивших товар дело обыденное, в торговом городе. На наказание купца горожанину и гражданину придти еще можно, посмотреть, как сечь ослушника будут, а на правёж идти это зря время терять. Тем более, что в этом случае купца сами горожане вместе с князем в честном бою и ограбили. Кроме этого было еще одно обстоятельство, заставлявшее новгородцев поспешно уходить с паперти – Владыка новгородский.

Владыка Спиридон по непонятной, большинству новгородцев, причине – человеколюбия, мог приказать возвратить часть награбленного отроку, что якобы соответствует принципам Святого писания. От подобного своевластного толкования Святого писания владыкою, и чтобы потом не платить пеню за разбой, надо было уйти, что новгородцы и сделали, довольно быстро. На прощанье младшенький из отпрысков Озарии Феофелактовича, сказал громко на всю паперть софийскую,

– Прощай, Отрок – отроковица!! – и показал всей троице язык. Слово младшенького отпрыска как-то само приклеилось к друзьям и новгородцы часто их так называли, если хотели обидеть.

Все стояли в тягостном молчании, снося зловещую тишину как заслуженное наказание. Владыка благословил уходящих с паперти новгородцев, устало, опершись на посох, сказал князю,

– Бог миловал. Могло быть и хуже. Всеволода Мстиславича тоже на делёж утром вызывали, а закончили к обедни – изгнанием.

Друзья боялись глаза поднять на Владыку и на князя, так получилось, что их действия могли послужить причиной изгнания князя. Услышав слова владыки все трое вовсе пали духом.

– Что делать далее будешь князь? Ей в Новгороде оставаться нельзя!– продолжил Владыка.

После этих слов все посмотрели на князя, и удивились. Князь, как только началась эта канитель, хранил молчание, и казалось, что совсем не желал принимать участие в происходящем действе. Лишь нахмуренные брови, да вдумчивое выражение лица, показывали, что князь думает. Владыка хотел повторить вопрос, как вдруг девичий плачь, разорвал благоговейную тишину софийской паперти. Все посмотрели в угол, откуда раздались рыдания и увидели, не отрока в кожаной куртке, а молодую слабую и беззащитную девушку, плачущую от стыда и безысходности, и прикрывающую рот ладошкой, что бы в конец не разреветься во весь голос. Все женщины плачут одинаково и по одним и тем же причинам, но здесь в этом святом месте, сейчас молодая женщина не только плакала, она еще и молилась. Молилась в плаче, опершись спиной на стену могилы неизвестного ей святого. Она молилась про себя, стараясь не показать свою мольбу, однако как она не старалась скрыть молитву от этих малознакомых ей людей, сквозь приглушённые рыдания прорывались,

– le bon Dieu64.

–Боженька,– перевёл Василий.

Лёха снял себя плащ из фризского сукна и нежно прикрыл гостью. Рыдания постепенно стали стихать.

–Ты князь, что хочешь, делай, но Отроковицу я не отдам. А эту шалупонь великоновгородскую, еще мой пращур бил, опыт есть, пусть только сунутся со своею росписью, – сказал князю Александру Ярославичу Василий Валентинович Беспалый Колмовчанин.

Князь вздохнул и отрешенно посмотрел вокруг. Если бы они все знали, чем он занимался, пока тут кипели страсти по дележу хабара. Они бы ни за что не поверили. Князь, как только услышал предложение Озарии, стал считать, чем ему эта роспись навредить может, а чем помочь. Причём именно считать цифры, а не обдумывать создавшееся, незавидное положение. Мало кто знал, что всё время пока князь был в Новгороде, он все время только и делал, что считал. Считал, долю ряда своего, то есть, сколько добра ему по соглашению с новгородцами полагается. Считал, сколько должны ему платить за приложение княжеской печати на партию товара к немцам отправляемого. Считал, сколько должны ему новгородцы за суды княжеские да за ряды выплатить. Считал долю свою в казне новгородской. Считал долю за походы ему причитающуюся, и за долю в добыче как своей так общегородской и государственной. И сейчас князь считал, и выходило так, что покажут ему путь из Новгорода или не покажут, всё одно денег на дружину, после посадничьей росписи, не хватит. Распустить дружину придётся на зиму, а по весне новую набирать, так все князья до него поступали. Но ему вот этого совсем не хотелось делать. Дядя голову сложил на Сити из-за того, что дружины не было. Татары прошли маршем по владениям Суздальским из-за этого же. Козельск держался так долго только потому, что дружина там была, а Торжок разграбили в один приступ, так как не было там дружины. И ещё князь знал одно – ополчение не дружина. Ополчение на поле боя стоять может, умирать с честью может, но воевать нет. Это раньше числом брали сейчас другое время. Одерживать победы могут только обученные дружинники, которые могут, и с поля боя уйти, и вновь в бой придти, к примеру, как Лёха с Васькой. Вот распусти их по домам, на зиму, много ли таких, потом соберёшь весной, после зимы в пьянстве да в блуде проведённой. Дружина нужна и нужна постоянно, не только, что бы Литву да немцев грабить, но более для того, чтобы сохранить землю. Ту землю, что Бог дал племени Рюрикову в управление.

Постепенно, как после долгого тяжелого сна, до князя стали доходить: плачь девичий и вопрос Владыки, и слова Василия.

–Не оставим отрока. Или как её?– ответил Князь. Потом спросил у Владыки,

– Отче, помоги дружину сохранить от роспуска на зиму! Нужна она. Что делать зимой будем, если вдруг немец или чудь по льду пойдёт? До Новгорода за десять дней доберётся! А тут даже с погостов ближних, людей не успеете собрать!!!

–Знаю об этом, сам не всегда клобук носил. Боятся они дружины постоянной, так как боятся власть свою потерять. Ничего не поделаешь, даже если деньги найдёшь, дружину распустить заставят,– ответил Спиридон.