6748

–Ты стукни Арсений,– сказал Василий,– тебя собаки не знают. Лаять сразу начнут, тут Людка и выйдет. Ты только от калитки отойди, там кобель Ноздря – злой очень. Его я, еще щеночком, дарил вдовице, а мне его староста двора святого Петра, привёз из Дании, еще есть сука Пеструха, шкодливая очень, но лает громко и кусает сильно. Суку ей подарил Алексей. Он её у купца – хамовника69 выменял на пол гривны. И еще радовался как дитя-этот пень бородатый, что на имя Алексей откликается.

– Ты Вася не знаешь, не трепись,– ответил другу стоявший сзади них Алексей.

–Эта собака породы Салюки, ей цены нет, Перс продал ее, так как берёг и любил её, и опасался, что не выдержит она пути назад. Беременная она была,– пояснил Арсению Лёха.

Монах стукнул в калитку деревянной колотушкой, весящей на просмолённой веревке. Звук получился звонкий и ясный, так как из хорошо просушенного морёного дубового дерева были вырезаны ворота Людкиной усадьбы, что доказывало богатство двора и его хозяйки. В ответ не раздалось ни звука, ни шороха. Друзья подождали еще минуты две. Арсений хотел стукнуть еще раз, как вдруг калитка отворилась и нечто большое с разверзнутой громадной пастью, усеянной белыми длинными клыками, опустило передние лапы на плечи Арсения, и начало, радостно поскуливая лизать его лицо.

– Ну, ты то откуда его знаешь, Ноздрю моего,– спросил поражённый предательством верного пса Василий у Арсения.

–Лечил,– едва успел ответить монах, перед тем как сама хозяйка открыла калитку пошире.

Людка предстала в лёгкой заячьей шубке простоволосой и босой. Оглядев, пристально и дотошно, в течение нескольких мгновений, всю нежданную компанию, она широким жестом приказала им входить во двор и далее в терем. Лёха и Василий знакомым, кратким путём, через двор быстро прошли в сени, освещённые двумя свечами, и остановились в нерешительном ожидании дальнейших указаний от хозяйки. Куда им идти, в ярко освещенные сени, где горело четыре светильника или сразу на второй этаж в спаленку, откуда пробивался мягкий свет лампадки? Арсений подождал хозяйку, закрывавшую калитку и потом ведомый ею пересёк двор. Дверь в сени закрыла хозяйка, протолкнув вперёд монаха, чтобы тот не заслонял ей свет, пока она возилась с замками. Вытащив ключ, она еще раз уже более внимательно осмотрела всех, и спросила,

– Чего на этот раз сотворили грешники? Монаха женить решили или девку из-под венца умыкнули? Ты там не прячь ничего Василий!!

– Мы за помощью к тебе женщина и за советом. Занедужил у нас наш друг, а нам завтра – послезавтра по велению князя и благословлению Владыки из города идти надо. Идти тайно. Посольством, – ответил монах.

–Эх, ушкуйнички, побожитесь, что не врёте,– потребовала Людмила.

Арсений посмотрел на неё удивлённо и спросил,

– Ведомо ли тебе женщина, что я монах, а ложь есть смертный грех?

–Ведомо отче, всё мне ведомо! И то, что чревоугодие в постную пятницу тоже грех, мне тоже ведомо. И как ты после лечения Ноздри в кустах под тыном пьяный спал, тоже ведомо, так, что божись, или проваливай!!!

– Я же говорил, что бешенная она, побожись Сеня,– советовал тихим голосом Леха другу.

–На держи. Вот тебе истинный крест женщина,– сказал взволнованный такой несправедливостью Арсений. Получив требуемое, Людка уже более мирным голосом спросила,

– Чего припёрлись на ночь глядя?

– Я, как и говорил тебе, дело у нас, а друг занедужил, полечи!!!– просил Арсений.

– Чего мне на больного мужика то смотреть? Я их, что не видела? Муж больной попался, ну и после его кончины, всё больные сватаются, особенно на голову. Пока не двинешь чем потяжелее просветления в мозгах не появится!– съязвила Людмила.

–Женщина у нас. Слышала про отрока – отроковицу? Помоги я тебе за это горсть земли с Голгофы отдам,– сказал Арсений.

–Обрюхатели отрока-то и не знаете кто?– продолжила жалить друзей острым языком полным яда Людмила.

–Как не стыдно тебе? Никто из нас тебе зла не сделал, Мы помогали, как могли. Уйдём мы сейчас, пусть тебе бог воздаст за все, не судия я тебе, ибо сам грешен, тут ты права,– сказал в ответ на Людкину грубость Арсений.

–Я может и не воздержанная, и стерва, но людей в ночь на мороз не пущу. Лёша наверх иди, дворню толкни, пусть кухоньку растопят и ужин греют. Ты Вася в мою светелку больную неси. Скажи, она хоть по-русски разумеет, или совсем нет? Ты монах в горницу иди, грейся, а то, эти двое в шубах, а ты в рясе с полушубком молью подбитым. Скоро они к тебе спустятся,– в ответ приказным тоном сказала Людмила.

–Немного говорить начала,– только и успел сказать Арсений, перед тем как оказаться в горнице в одиночестве. На столе стояли: кувшин, пять кружек и пирог курник, накрытый льняном полотенцем. Арсений выпил разом три кружки брусничного кваса и только потом стал осознавать, как он устал.

Постепенно в доме поднялась суета, служки забегали, хлопая дверями. Вскоре появилась и сама хозяйка с Лехой и Васькой. Её озабоченный вид заставил нахмуриться и монаха и подумать о самом плохом, он же не знал, что случилось в спаленке Людмилы.

После того как Васька нежно внёс Кристю в спаленку Людмилы и осторожно положил её на кровать Людка бесцеремонно вытолкнула его вон и быстро закрыла дверь на засов, чтобы не подглядывал. Затем она подошла к Кристе, и нежно дотрагиваясь до её плеча, тихо спросила, – Где болит?

Кристя увидя пред собой женщину расплакалась и показала рукой на низ живота.

–Больно, там,– сказал она.

Людка умело и быстро раздела Кристю, когда оглядела её внимательней, тихо ахнула. Бедная женщина, последний месяц, живя у Арсения, не имела возможности ухаживать за собой. Внизу у неё все покраснело и дурно пахло. Она терпела, как могла, так как боялась согрешить в церкви. Объяснить монаху она тоже ничего не могла, боялась в вести его в искушение.

–Не бойся, тут дел у тебя на две бани. Одну сейчас сделаем, другую завтра. Поспи тут в тепле, я по хозяйству спущусь, ненадолго, – успокоила Кристину Людмила. Она тихо прикрыла дверь в свою спаленку, и спустилась в низ, где в горнице сидел Арсений.

– Не переживай чернец, – сказала Людка увидя беспокойство во взгляде монаха,– вылечу, за два дня на ноги поставлю. Ты только про землицу обещанную не забудь.

После чего Людмила отправили работника Кузьму за водой на Витку для бани. Сама же поднялась на чердак за травами.

Баня Людмилы находилась на самом краю двора, который выходил на берег Волхова. От терема до бани был проложен добротный деревянный настил, каждый день, очищаемый от снега старым Кузьмой. От бани в Волхов были проложены мостки, которые использовались для стирки белья и как причал для лодок. Как баня приспела Людка сама взяла, завёрнутую в одеяло, сшитое из тщательно выделанных шкурок молодых крольчат, Кристину на руки и осторожно отнесла в баню, по пути злобно цыкнув на Ваську, пытавшегося самому взять на руки Отроковицу. В бане она распеленала Кристину, после чего осторожно положила на нижний теплый полок, сама же принялась запаривать травы в деревянных шайках. Затем осторожно льняным полотенцем, смоченным в отваре ромашки, она стала смывать с тела Кристины грязь и остатки выделений. Потом осторожно перенесла её в большую бочку с теплой водой, куда предварительно влила кувшин хвойного отвара. Кристина лишь молилась про себя, полностью положившись на доброту, умение этой красивой и опытной женщины.

Как только Людка увидела, что бледность сошла со лба Кристины, она деревянным ковшиком зачерпнула воды и обдала каменку. Сухой пар столбом поднялся к потолку, вытесняя теплый, влажный, липкий воздух. Жар быстро заполнил баню. Сразу, как баня прогрелась, Людка заставила Кристю выйти из бочки и сесть рядом с собой на верхнюю полку, на несколько минут. Потом она положила Кристину на среднюю полку и сухим, горячим, мохнатым полотенцем стала вытирать её тело. Добившись лёгкого покраснения кожи Кристины, она завернула её в простыню и вывела из парной в предбанник, где на столе стояли кувшины с квасом и ягодным киселём. Усадив Кристину на лавку, покрытую оленьей шкурой с мягким мехом, она заставила выпить её два ковша ягодного киселя. Когда лоб больной Кристины покрылся едва заметными капельками пота, Людмила вытерла их чистым полотенцем, затем заставила её лечь вдоль лавки и укрыла легким покрывалом из беличьих шкурок. Оставив молодую женщину дремать в неге, Людмила занялась собой. Расположившись на другой лавке, она подложила под голову подушку набитую летними луговыми травами, с удовольствием вытянула ноги вдоль лавки и, выпивая мелкими глотками квас, принялась внимательно рассматривать больную. Как и большинство женщин, Людмила ревниво относилась к чужой красоте. Осмотр лишь укрепил её в суждении,– что эта чужая женщина, возможно, могла стать её соперницей. Хотя сравнивать красоту дело не благоприятное, точно так же как сравнивать пиво с вином. Тут всё на любителя, кому, что больше нравится. Людка, тем не менее, зная об этом, начала не осознанно сравнивать себя с Кристиной. И была вынуждена признать, что Кристина по праву гордилась: стройными ножками, стройными плечами, стройной шеей, и обворожительно соразмерной грудью, красивым животиком и руками. Немного портили Кристину ступни ног похожие на утиные лапки, но ноги легко можно было спрятать под длинной юбкой, так, что никто и не заметит. Поэтому Людка не придала этому своему открытию, никакого значения.

Если описывать красоту женщины одним словом, то к Кристине подойдёт слово стройная, а к Людмиле фигуристая. Доказывать кому-либо, какие женщины больше нравится мужчинам стройные или фигуристые дело глупое. К примеру, когда Людка шла, то все её округлости так соблазнительно двигались, что торговцы переставали расхваливать свой товар, а говорили покупателю,

– Вот если вру, то чтоб мне красоту такую больше не видеть!!!– и показывали на Людку. Как правило, это клятва была более действенной, чем общепринятое, – Вот те крест даю!!!.

Поразмыслив еще несколько минут о своей красоте и о красоте Кристины, и об общей бабьей доле, когда красота увянет. Людка решила всё-таки порасспрашивать больную, но потенциальную соперницу о её жизни, судьбе и божьем предопределении. Она поднялась, села на край её лавки и, дотронувшись до плеча Кристины, прервала её сладостную дрёму. Кристина открыла глаза, потянулась как дитя малое после сна, улыбнулась, и неожиданно для Людки сказала,

– Спасибо тебе!

– Да не за что, за лечение я денег не беру,– ответила Людмила.

–У тебя дети есть? А тут говорят, что отец твой так обнищал, что приданого тебе дать не может. Вот и отправляет, куда ни попадя?– забыв всякую логику, стала тараторить Людмила. Чем озадачила Кристю. Кристя попросила несколько раз медленно повторить вопросы, потом задумалась и, подбирая слова, поведала о себе.

–Дети. Два мальчика Питир и Пауль, (Петр и Павел) двумужники (так она назвала Двойняшек), Муж Илия есть, любимый. Я не бедный, Мой соль везла, соль как камень. Кучкович взял. С корба (корабля).

Людмиле повторять ничего не надо было, она грязным словом помянула весь род Кучковичей и, пожелав старому борову сдохнуть от жадности на мелководье, открыла ногой дверь и крикнула в темноту,

–Васька толстомордый иди сюда! – и рывком закрыла дверь.

Через минуту другую, дверь отворилась, и перед двумя красавицами явился в образе Тора Василий, одетый только в кожаный фартук и державший в руках вместо молота дубовый веник, уже распаренный.

–Вы Людмила Ивановна попариться изволите? Так я готов. Я бес пороку сегодня, я банщик, про грешное сластолюбие даже не думайте,– объяснил женщинам свое появление в одном фартуке Василий.

–Банщик! Чего молчал, что Кучкович сироту ограбил? Знаешь ведь, что я ему голову проломить хочу, за моего Ванечку, невинно погибшего на пиру у этого Ирода,– ошарашила Василия Людмила.

Лет восемь назад, когда Людка носила первого своего, её муж Ваня Виткинский на пиру у Кучковича вызвал, не подумав самого Никиту Захарьевича на питейный поединок. Кучкович на второй день благоразумно проиграл, а Ваня выиграл, но так до Витки и не дошёл, помер на гульбище у Бориса и Глеба в Кремле, где его под спудом и схоронили тем же вечером. С тех пор Людка родила еще двоих мальчиков, но Никита Захарьевич сирую долю платил только за одного ребенка, рождённого по его словам в честном браке. Ни суд посадничий, ни увещевание владыки не помогли вытянуть из Кучковича больше чем шестерых баранов и двух коров на прокорм сирот Виткинских. А рожденных после первенца, мальчиков погодков он, вообще, на вечевом собрании назвал бистрюками безродными, а саму Людку коровой. Только общеизвестная любовь посадников к своим детям, а посадничьих детей к Людмиле заставила Кучковича взять свои слова обратно. С тех пор прошло несколько лет, и, хотя Людмила успешно провернула с Кучковичем несколько опасных операций, основанных на полном доверии сторон, но до конца простить его она не могла и не хотела. И каждую неприятность в адрес Кучковича принимала как свою радость.

– Не бойся милая, в обиду не дам тебя сироту, сестрой назову, детей твоих выращу. Вот только заставлю соль эту всю Кучковича съесть, а воды не дам. Пусть в корчах мучается,– заявила свою волю Кристине Людмила.

–Не стой Василий, иди, жди, придём скоро, скажи, чтоб постелили нам с сиротой в светелке, – с этими словами она выставила Василия за дверь. Сама же взяла Кристину за руку и как старую подругу повела её в парную немного прогреться, перед поздним ужином. В парной она усадила Кристину на верхнюю полку, предварительно повязав её голову платком от жара. Затем она плеснула немного кваса разбавленного водой на каменку, и добрый запах печеного хлеба наполнил мыленку.

Когда Вася доедал вторую тарелку студня, обильно сдабривая его хреном, а Лёша доедал заднюю баранью ногу, сваренную в светлом пиве, а Арсений смаковал сушеные сливы, блаженно улыбаясь от сытости, запивая их ягодным взваром, дверь отворилась и две женщины вошли в светелку.

–Матерь Божия с Марией Магдаленой,– только и успел сказать Арсений, пораженный красотой вошедших. Лёха с Васькой престали жевать, с трудом соображая, откуда тут в Людкиной светелке, где всё пропитано грехом сладострастия, появились святые женщины Мироносицы. Лишь Людкин подзатыльник доставшейся Лёхе, он просто сидел ближе всех к двери, вернул друзей к реальности.

Людмила, после бани, предоставила свой гардероб Кристине и как могла, помогла ей подобрать наряды. На Кристине было платье с завышенной талией, короткая жилетка на беличьем меху с шелковой вышивкой, на ногах были надеты мягкие жёлтые сапожки из кожи молодого лося. Короткие волосы были убраны под золотистую сеточку из византийского шёлка. Людка – опытная соблазнительница, заставила блондинку Кристину немного почернить брови, отчего так стала еще краше. Сама Людмила одета была по-простому в шёлковое платье золотистое в цветочек, с довольно смелым вырезом на груди. Волосы она убрала под красный платок, закрепив их длинными булавками. Женщины сияли красотой и здоровьем, и не было ничего удивительного в том, что монах всю жизнь считавший, что самая красивая женщина в мире это матерь Божья мог сравнить их красоту только с тем, что было ближе всего ему. Людмила на правах хозяйки посадила Кристину поближе к огню, поставила пред ней тарелку, положила ложку и нож. В тарелку она положила грибов в сметанном соусе и пол цыпленка, сама же взяла лесных орехов калёных и немного слабосоленой стерляди, так как до визита друзей она уже поужинала. Василий налил еще по одной, все выпили и закусили.

–Хватит бездельничать, надо решать, что, как и когда делать будите. У меня можно хоть до лета сидеть, тут власти посадничьей нету, здесь моя власть, но веление Владыки сидячи не выполнишь, поэтому думать давайте,– неожиданно, как бы, не к месту, сказала Людмила.

–Мы уйдем вскоре, как только с Кучковичем договоримся, – ответил Арсений.

– Сказанные глупости монаха святым не сделают, а к греху приведут. Вам к Ольге сходить надо на Веряжку поворожить к Кучковичу потом сходите. Хотя Ольга давно не ворожит, вам она не откажет. Она на Васькиной земле сидит, а пожилого Василию не платит. Ты ей Вася пожилое прости она тебе и вам всё расскажет, где вас беда ждать будет, когда идти надо, а когда на месте тихо сидеть да вино пить, – советовала скороговоркой Людмила.

Арсению поход к ведьме на Веряжку не нравился, грешить вначале подвигов духовных он не хотел, но был вынужден, потому что для успешного завершения дела этот грех взять придётся. Друзья, молча, согласились. Ужин закончили быстро, сказалась усталость. Людка повела Кристину к себе наверх на повалуши в спаленку, друзья расположились в гостевой спальне, где было, не так тепло, зато просторно. Через несколько минут Кузьма закрыл дверь на замок и погасил свечи, лишь лампадки разгоняли темноту в комнатах.

Людка проснулась первой хозяйка как – никак. Осторожно, что бы не разбудить Кристину, вылезла из-под одеяла, спустилась вниз, разбудила Кузьму и отправила его немного протопить баню. Вернувшись в спаленку, она непроизвольно залюбовалась, Кристиной, которая спала как младенец, прикрыв ладошкой рот и сладко посапывая носиком. Ей стало жалко прерывать спокойной сон молодой красивой женщины, столько всего нехорошего успевшей перенести за прошедшие четыре месяца.

Людка спустилась к трем товарищам, спокойно почивавшим в гостевой спаленке. Внизу она застала вставшего и уже умытого Василия, неторопливо собиравшегося к путешествию через беспокойный Волхов. К слову сказать, то утро выдалось ветряное и промозглое, так всегда в Новгороде бывает, особенно поздней календарной осенью, когда уже зима давно должна была вступить в свои права.

В описываемое время, в конце собора Архистратига Михаила, как говорили в народе,– Приехала зима на пегой кобыле. Всегда, белые мухи слепили глаза путников, а по Волхову шла шуга – смесь воды с мелкими льдинками, которая имела неприятную особенность замерзать на весле, превращая легкое весло в неподъемную ледяную глыбину. Василий неторопливо и обстоятельно укладывал сеть в среднюю шайку, намереваясь по старому колмовскому обычаю сначала поймать завтрак, а потом уж и завтракать. Смазанные свиным жиром вёсла, что бы шуга не прилипала, сиротливо стояли в сенях. Людмила лишь улыбнулось домовитости Василия, если бы она хоть немного больше его любила чем сейчас, то лучшего мужа и полюбовника и искать ей не надо было бы. Арсений, как и приличествует монаху уже, молился за всех, а Лёха сосредоточенно, что-то считал на счётах – абак, тихо сидя в углу, чтобы не мешать друзьям, заниматься своими делами.

–Вот если бы найти такого одного, чтоб он один был как все они – трое вместе взятые, то я была бы самой счастливой новгородкой,– вдруг подумалось Людмиле. Но жизнь редко баловала Людмилу, и эта мечта, так и могла остаться несбыточной. Людмила усилием воли отогнала бесплодные мечтания и пригласила всю троицу к завтраку, а сама пошла, будить Кристину.

Кристина первый раз за все время пребывание в этой стране спала спокойно, ей казалось, что она только – только закрыла глаза, как её разбудила Людмила. Горящие светильники немного смутили Кристю, она подумала, что еще ночь, но свежий вид Людмилы и голоса, доносившиеся снизу, уверили её, что ночь прошла. Кристя встала и по привычке начала искать ночной горшок, не найдя этого самого важного предмета утреннего туалета как для мужчин и женщин, остановилась в недоумении. Людмила так же не поняла в чём заминка, почему Кристина не одевается, смотрела вопрошающе. Кристина немного переминувшись, заставила себя сказать,

–Я хочу….

–О господи, делов-то,– ответила Людмила. И взяв за руку Кристину, повела её в туалет, который произвёл на Кристину ошеломляющее впечатление. Тогда в Европе подобное сооружение было известно только передовым арабам, ну и испанским грандам, поселившимся в отвоёванных у мавров дворцах.

Туалет представлял собой маленькую клетушку с плотно закрывающейся дверью. Сам стульчак представлял собой короб в виде трех ступеней, удобных для сидения. В средней ступени было проделано отверстие. На верхней стояли: большой кувшин, заполненный золою и лежало несколько пучков сена для гигиены. Страждущий садился на среднюю ступеньку, делал своё дело, использовал сено для подтирки, потом уже одетым, брал в руки кувшин с золою и ссыпал её вниз, для уничтожения запаха. Нужно добавить, что продукты жизнедеятельности человеческого организма падали не на землю, а по длинному коробу в широкую бадью, наполненную мокрым сеном. К весне у доброго и хлебосольного хозяина, было готово хорошее удобрение, стоившее на Торгу немалых денег. Новгородцы, правда, на Торгу перегноем не торговали, считая, что данный запах не способствует торговле свежей рыбой или мехами с медом. Виною тому, по правде сказать, были новгородские обычаи, а именно: изредка смачивать горло живительным пивом во время торгов и сразу обмывать им же удачные сделки. Часто итогом удачной торговли были бесчувственные тела, изредка отдыхавшие от торговых дел у лавок. И как же быть, если удачно отторговавшись у лавок, торгующих данным удобрением, покупатель и продавец уснут на бочке с дерьмом. Ни почёта тебе, ни уважения, а только вонь. Поэтому-то новгородцы торговали удобрением дома как бы в тайне, а деньги тратили на пиво на Торгу открыто. Лёха очень замучился, когда искал перегной для своего сада, пока Васька не объяснил ему, что и к чему.

Закончив наиболее необходимую часть утреннего туалета, Людмила взяла Кристину за руку и повела умываться, со словами,

– Баня не совсем остыла.

Чем совсем поразила Кристину, которая умывалась раз в неделю. В теплой бане, она заставила встать Кристину в большую шайку. Кристина, молча, встала посреди шайки, непроизвольно вздрогнув в ожидании холодной воды. Людмила, понимая состояние своей подруги, осторожно вылила на неё два кувшина теплой воды с хвойным настоем, и принялась растирать её тело мохнатой простынёй. Вытерев подругу досуха, она вывела её в предбанник, где оставила остывать, укутав в большую льняную простыню. Чтобы той было не так скучно сидеть одной, она дала пожевать Кристине хвойной смолы для здоровья зубов и хорошего запаха. Лишь, после того как Людмила, посвежевшая и румяная, вышла из парной в предбанник, женщины начали вместе одеваться.

Людмила белым куском хлопчатобумажной ткани бережно укутала Кристину, словно младенца, спросила у Кристины удобно ли ей, и когда получила утвердительный ответ, помогла ей влезть в меховые штаны из кожи молодого оленёнка. На ноги она надела ей высокие унты, повязав голенище тесемками. Убедившись, что холодный воздух не пройдет, Людмила повязала под грудью Кристины широкий пояс из куньей шерсти, полностью закрыв всякую возможность переохлаждения. Прикрыв шерстяное исподнее Кристины длинной юбкой из фризского сукна, Людмила одела её в полушубок из верблюжьей шерсти и островерхий треух из лисьего меха с щековым подкладом синего цвета. Полюбовавшись на творенье рук своих, Людка быстро оделась сама и, взяв под руку Кристину, вывела её на божий свет, осторожно поддерживая, чтобы та с непривычки не поскользнулась на скользких мостках, покрытых пушистым снегом, скрывавшим предательскую наледь.

Не заходя в терем женщины, пошли сразу к причалу, где стояли несколько лодок покрытых снегом. Людмила придирчиво осмотрела все три посудины и выбрала самую широкую лодку с плоским дном и широкой скамьей посередине. По её приказу Кузьма принёс медвежьи шкуры, заботливо укрыл ими скамью, для удобства женщин. Потом он взял несколько широких досок и положил их поверх дна, плотно уперев их концы в борта лодки. Получилась небольшая ступенька, не дававшая воде скапливающейся на дне лодки, замочить ноги женщин. Ступеньку он прикрыл грубой козлиной шкурой, чтобы ноги не скользили. Пока Кузьма в полутьме готовил лодку на причал пришли Васька с Лёхой.

–Арсений грешить не хочет, он воле божьей верен,– доложил решение друга Василий. Затем он лениво взял у Кузьмы вёсла, вставил их в уключины на второй банке от носа лодки, усадил туда гребца-Алексея. После чего пробурчал о случае, «что дуракам и новичкам везёт», вздохнул, усадил женщин, укрыв их ноги овечьими шкурами, бросил сети ближе к задней банке, сам сел и, взяв багор, оттолкнул лодку от причала – мостков. Волховская волна ударила призывно в борт лодки, что-то скрипнуло. Васька беспечно бросил руль и начал в предрассветных сумерках устанавливать мачту и ладить парус. Лодку начало тихо поворачивать поперёк волны и немного раскачивать. Лёха пытался выровнить лодку, но лишь ускорил её вращение, так как не мог понять, где берег. Васька досадливо сказал,

–Сиди там.

Парус взял ветер, Вася взял сеть. Осторожно, что бы сеть не попала под руль, опустил её в воду, потом сел на банку и взяв в руки руль, моментально выровнил лодочку. Лодка уверенно и ходко заскользила по волнам, не обращая внимания ни на ветер, ни на течение.

Кристина, молча, наблюдала за происходящим, искренне пытаясь понять, как эти люди не бояться, идти зимой по реке, в такое время, когда на расстоянии вытянутой руки уже не видно ни берегов, ни воды? Потом она решила не бояться, и начала засыпать убаюкиваемая плавным ходом лодки, поскрипыванием снастей. Людка бережно обняла её и тоже начала дремать. Вскоре их дрема была прервана Васькиными словами,