Расцвет Рагнарёка

– Я побеждал громадных драконов! Неужели не справлюсь с какой-то там обезьяной?! – заявлял Вир не то себе, не то с угрозой Хануману.

– Громадных, говоришь? Это я могу устроить! Я тебе покажу гигантов! – скалился тот, ловко вращая пальцами своё орудие.

Кьяра крутанулась, но лезвие вместо лохматой плоти уткнулась во всё тот же ловко подставленный посох. Вирбий ударил с другой стороны, и тогда Хануман сотворил нечто вообще невообразимое. Он мгновенно увеличился в размерах, так что обе сабли Вира лишь слегка вонзились в гигантскую ногу.

– Наш герой вырос и окреп, – восклицал о себе Хануман, как рассказчик, – он был готов свернуть горы, ведь и сам стал размером с гору!

Вместе с ним увеличилась его одежда, а также и посох. Довольный гигант с улыбкой взирал на перепуганную «мелочь» снизу вверх. Он притопнул, ударил посохом и повалил с ног всех вокруг, включая Софру и барсука, отлетевшего к Ди. Правда, вместе с размерами Ханумана не увеличилась сама ваджра: она в область его чар никак не входила. Потому к ней рванул Вир в надежде быстро подобрать артефакт со снега.

Ему не хватило буквально секунды. Ванар вовремя заметил, как создание в чёрной броне эдаким пятнышком приближается к сине-зелёной «палочке» на снегу, и отбросил Вира так, что тот покатился по склону на следующий ярус дороги.

В лицо Хануману вдруг ударил резкий поток морозного ветра. Это парящий в небе Фудзин раскрыл прямо перед его обезьяньей мордой свой крупный и лёгкий мешок, выпуская собранные ветра. Хануман пятился, скользил, пытался противостоять, но определённо проигрывал столь сильным порывам, едва не срывавшим с его рыжей головы волосинки. Однако же ванар нашёл выход – снова уменьшился, да так резко, что ветер продолжал гулять где-то там, в вышине, а сам он, ловко подхватив ваджру, ринулся убегать прочь.

Кьяра, опираясь на меч, глянула вслед ему, перевела глаза на лежащую подругу и приняла решение помогать Ди, рванув к той и отряхивающемуся барсуку. Вир внизу не успел подняться, как Хануман вновь сбил его с ног. Но и парень был не промах, вовремя схватил того за хвост дабы притормозить.

Ванар рухнул вперёд, выронив ваджру, а перед той уже приземлялся Фудзин, преграждая путь. Вид у него был счастливый и умиротворённый, а холщовый мешок вновь казался завязанным. Царь обезьян скривился, оскалился, пополз вперёд, несмотря на хватку Вирбия сзади, сдавливавшего кончик хвоста бронированной чёрной перчаткой с шипами. Ванар треснул своим посохом Чёрного Барона по лицу, чуть ниже глаза, но тот всё равно, даже взвыв от боли, не выпустил рыжий хвост из рук.

– Ты всё равно не можешь к ней прикоснуться! – прорычал Хануман Фудзину.

– Но могу не дать прикоснуться тебе, – ответил тот, собираясь явно отбросить артефакт ещё дальше от кряхтящего ванара.

Хануман сделал рывок, теряя шерсть на хвосте, преодолевая боль, пересиливая вес цепкой хватки тянущего его назад Вирбия, и таки схватился за ваджру прежде, чем ту успел пнуть своими когтистыми лапами Фудзин. Поднимая ту в руке, он испустил из концов оружия яркий сине-голубой луч. Нижняя его часть со скрежетом пробурила землю, оставляя дыру неведомой глубины, а вот верхняя прожгла насквозь живот Фудзину, сверкая вдаль из его спины и оставляя дымящееся отверстие диаметром где-то с кулак.

И король обезьян, и бог ветров казались обескуражены. Если б хоть кто-то из преследователей, догонявших ванара, мог видеть его звериный лик, то по одним только жёлтым глазам Ханумана было видно, что он не хотел применять оружие. В них сейчас переплеталось всё сразу – страх, паника, скорбь и мольба о прощении, едва король обезьян вмиг осознал, что наделал. Казалось, это понимал и Фудзин, принимая свою судьбу.

– Как… как же я есть-то теперь буду с дырой в пузе… – покачиваясь, коснулся он пустоты внутри себя, проведя рукой по прожжённому месту, и рухнул на спину уже недвижимо.

Контур его замерцал, тело замерло и рассыпалось на золотые, розоватые и бледно-зелёные частички. Они витиеватым потоком, напоминая дымок от костра или скорее эдакий рой насекомых, устремились к холщовому мешку – единственному, что осталось лежать после Фудзина на белом снегу в потоках лёгкого, но морозного ветерка.

Ванар вырвал свой хвост из ослабшей хватки ошарашенного Вирбия и помчался прочь с необычайной скоростью, перепрыгивая на деревья, на нижние ярусы, удирая под снегопадом так, что его было уже не догнать. Вир даже подняться так скоро не мог, всё глазел на мешок, вспоминая, как на его глазах погиб бог ветров.

– Вот так? В мешок? – подошла к нему Кьяра, придерживая Ди, обнимающую её за плечо и держащуюся за живот. – У всех скипетры, короны, ожерелья, клинки, а у этого… мешок? Это его артефакт? – аккуратно присев вместе с подругой, подобрала леди фон Блитц простенькое холщовое изделие.

Оно на дороге валялось так, как будто какой-то крестьянин мешки с мельницы вёз да один обронил. Тот где-то прорвался и рассыпался, так как, несмотря на то, что сущность Фудзина впиталась в его «реликвию», выглядел сейчас абсолютно пустым после высвобождения ветров.

– Его ведь можно вернуть? – с дрожащими от боли физической и душевной губами проговорила Ди, слегка морщась и жмурясь.

– У-ук, – пропищал тонким голоском и барсук, сопровождающий девушек.

– Я не знаю, – поднимался Вир, отряхивая волосы от снега. – Надо у наших спросить, идём к ним наверх, – поднял он лик к Седой Твердыне, где со склона на них глядела не менее ошарашенная случившимся пани Софра.

– Идиот, – фыркнула ему Кьяра. – Вот куда ты помчался, дрянной мальчишка?! Надо было сестру выручать, – осматривала она крупный фингал на лице Вирбия. – Хорошо ещё зубы тебе не выбил.

– Их маска закрывает, – ответил тот, поспешивший убрать её руку, потянувшуюся к ушибленному лицу.

– Дай осмотреть хоть, горе луковое, – возмущалась леди фон Блитц. – Лед приложи, комок снега. Он тут повсюду.

Ди поддержала подругу, беспокоясь за брата, хоть у неё и самой сильно болели рёбра и спина, так что она и приобнимала Вира, и держалась за бок, с трудом ковыляя. Но предстояло по склонам и петляющей многоярусной тропе возвращаться наверх к своим.

У ступенек Ядвига приводила в чувство Брома, водя у его ноздрей смятым маленьким пучком из каких-то трав, шелестя ими, сдавливая, чтобы сухие стебельки и листья отдали побольше аромата. Примерно так Бальтазар призывал к себе Йоля, шебурша клубком в форме бублика, дабы воздух наполнился валерианой, кошачьей мятой и остальной смесью. Так и здесь, только травы были ментоловые, резкие, приводящие в чувство.

– Шишка выросла, словно рог… – проворчал Бром, сильно зажмурив глаза.

– Будешь теперь единорожкой, дорогуша, – усмехнулась Ханна. – Зато живой.

– Сама ты крошка-единорожка, – принял кряхтящий гном сидячее положение.

– Ну что, бочонок, проспорил мне, да? Я сразу сказала, он тебя вырубит одной левой, – убирала Ядвига травы, выпрямившись возле Брома.

– Вырубают, мадам жирафиха, вишнёвые сады в скучных пьесах, – потирал тот макушку. – Да я просто все силы на купол потратил из-за вас! Вот и это… того самого.

– Отрубился, – дополнила капитанша стрелков. – Ел бы поменьше, был бы крепким, как этот тип. Чтоб он не швырял тебя, а с места сдвинуть не мог. Перестал бы пивной живот отращивать да занялся тем, что мастерил из него рельефный пресс кубиками.

– Вот ещё! Зачем кубики на животе, если живот вполне себе собирается в шарик! Что это вообще за зверь такой был? – проворчал гном.

– Ох, глухая тетеря. Тебе ж рассказали всё. Хануман, сын вождя… – вздохнула Ядвига.

– Да это понятно, тут он какого ётуна ошивался?! – поднимался Бром на ноги, отряхиваясь от снега. – Это Мимир! Тут такие хвостатые не живут!

– Жив? – раздался поодаль голос Дианы, которую на пару тащили Кьяра и Вир, а барсук бежал впереди.

– Сказала бы я вам: «такие не дохнут», – медленно проговорила Софра, развернувшись теперь к пещере, – да я и про Фудзина думала то же самое…

– Если мы вернули Гора, значит, и его как-то можно? – уточнил Вир не то ради Дианы, не то ему и самому тоже это было весьма интересно.

– Не всё так просто, – ответила атаманша. – Поверженный и запечатанный бог теряет уйму сил. Он заперт в артефакте, как джинн в лампе. Отдыхает, восстанавливается. Артефакты принято заряжать в свете луны и солнца. Иногда натирать солью, опускать в родниковую воду, иногда в стоячую типа озера или алтарной чаши…

– Фудзин уверял, что ванар не может коснуться ваджры, а тот схватил её и удрал! – негодовала Ди.

– Потому что он не бог, а полубог, – предположил Вир. – Вероятно, Фудзин слегка заблуждался на этот счёт, – потёр он густое покраснение ниже левого глаза.

– Хорошо он тебя приложил, дорогуша, – протирая очки от снега, Ханна уставилась на этот багряный след на лице Вирбия. – Синяк теперь о-го-го будет. Мам, помажь его чем.

– Чем тут помажешь, только лёд прикладывать, да всё равно пол-лица фиолетовым будет, как кожа фомора, – хмыкнула та. – Аккуратнее надо быть.

– Так, я не понял, мешок есть, а дружбана моего нет! – возмущался Бром, засеменивший к компании, потирая макушку.

– Фудзин… он… его… – всхлипнула Ди.

– Хануман убил его, пронзил насквозь ваджрой и удрал вместе с ней, – недобрым чеканящим тоном проговорила Кьяра. – Остался вот лишь мешок.

– Да вы чё?! Да вы чего?! Эй, народ! Вы так шутите над старым Бромом? У меня сердечко-то не каменное, я вам норд, а не тролль! Как так убили Фудзина? Бога ветров?! – негодовал Бром.

– У нас на глазах… – опустила Диана совсем взгляд себе под ноги.

– Ритуал также требует уйму энергии. Согласится Бальтазар это сделать ещё раз, вернув нам Гора? И ритуал для каждого божества свой – набор символов, благовония, гостинцы… Мы, конечно, знаем, что Фудзин любил выпить и закусить, но…

– Матушка Мокошь с ним явно ладила, – припомнила Ди слабеньким голоском. – Она наверняка подскажет, что нужно для его ритуала.

– Возвращаемся, значит? Бром, ты ведь без сил? Перекусим, отдохнём в святилище, благо там костры в верхних пещерах горят вон, и сотворишь нам портал в Чёрный Замок? – поинтересовалась атаманша.

– С пустыми руками? Вы же помните, что Гор и Мокошь сказали про ваджры? Их три! Одна в Мимире, одна в Таскарии, одна в пустыне Нид. Не забрали одну, пошли за другой. Куда возвращаться собрались? Вы что, сдались, я не понял? Так! Я не понял, – ударил Бром себя в грудь. – Вы что тут нюни-то распустили?! Этот Хомян…

– Хануман, – поправила Ядвига.

– Ну, Хомякан… Он явно здесь был за одной такой штукой. Мы за Фудзина должны отомстить! Он нас проводил, всё указал, рассказал, нельзя дело так оставлять! Помянем его, выпьем чего-нить покрепче – и в путь! – заявил гном.

– Нет у нас ничего «покрепче», – хмыкнула капитанша стрелков. – Фудзин же всё выпил.

– Это у тебя нет, мадам жирафиха, а мы с ним были запасливые! – повернулся к ней Бром с гордым видом.

– И Диане бы отдых, осмотр, может, перевязку или компресс какой, – попросила Кьяра.

– Да всё в порядке… поправлюсь, – простонала та.

– Поправишься, когда трескать сладости на собственной вилле будешь, – с усмешкой похлопал легонько её по плечу Вирбий. – Надо говорить «выздоровею» в таких случаях.

– Будет у тебя… болеть и спина, и живот… посмотрю, как ты там что выговаривать… будешь, – проворчала Диана, жмурясь и покусывая губу.

– Так чего мы? Опять в Таскарию? – уточнила Кьяра.

– Это ближе, это знакомо, там, конечно, жрецы тоже нам не обрадуются, но Мокошь сразу сказала: готовьтесь сражаться за ваджру. Просто так оружие нам не отдадут, – напомнила Софра.

– Нет… – простонала Ди. – Хануман был царём Таскарии же? Он тоже там всё знает. Он пойдёт туда, а мы с ним… не справились… не понимаем, как с ним воевать… Вместо того, чтобы с ним вновь столкнуться… Пойдёмте в Нид…

– К нагам? С ума сошла? Это люди-змеи с кучей рук и змеями же вместо волос. А в каждой руке по клинку, – возмутилась Кьяра.

– Но Ди права. С огромной долей вероятности Хануман нас опередит. Если предположить, что ему понадобиться не одна ваджра, а все три. Ну, или две. Пойдёт он сам к нагам или нет, я без понятия, – проговорил им всем Вирбий. – Лучше самим пойти сейчас в дальнее странствие.

– Как он нас опередит, если Бром портал откроет?! – возмущалась Ядвига.

– Ты его состояние видела, мам? Какой портал, он рта-то открыть не может, – погладила Ханна гнома-чародея по голове и тут же под его ойканье пожалела об этом, ведь случайно коснулась шишки, совсем о той позабыв. – Ой, прости, дорогуша.

– Вот уж чего-чего, а рот раскрыть он завсегда. Я даже не знаю, что лучше, когда он им пьёт или когда говорит. Результат-то, в целом, одинаковый, – хмыкнула её мать.

– Он в такого гиганта вырастает, что в пару прыжков уже будет в Таскарии, – с досадой в голосе, процедил Вир, скрипя зубами.

– И если мы явимся в Таскарию, а этот с палкой-копалкой уже там или ваджра похищена… – произнесла Ханна. – Значит, и в пустыню Нид мы уже не успеем. Рыжий макак этот будет всегда на шаг впереди. Он же полубог? Вдруг он тоже как-то перемещаться способен. Наверное, стоит прислушаться к Диане, – поглядела тёмная эльфийка на ту.

– Типа, если мы сразу пойдём в Нид, то, типа, точно получим шанс забрать оружие? – оглядела всех Кьяра. – Вы так уверены? О Дану…

– Он может тоже пойти туда, но зачем? Он сбежал, он знает Таскарию, там безопаснее, там даже в святилище охрана… в каком-то смысле полегче, чем дэургары, если я верно понял, – пытался размышлять Вир. – Скорее всего, он в пустыню Нид пока не пойдёт. У нас будет шанс опередить его там.

– Значит, решили? – пробежалась алым взором по лицам команды и атаманша.

– Ой, ладно. Куда угод-д-дно, лишь бы подальше от холода, – постукивая зубами, пыталась Кьяра согреться, поёрзывая на месте.

– Вы-то что скажете? А? Пани Софра? – поинтересовалась Ядвига.

– Я, может, и лидер, но я умею слушать других, – ответила та. – Раз все считают, что надо к нагам, значит, после краткого отдыха отправимся прямо туда. И пусть каждый из нас на привале вслух вспоминает всё, что только можно, о пустыне Нид и её обитателях. Даже любые слухи и домыслы. Путешествие нас с вами ждёт крайне опасное, – с серьёзным видом заключила правительница Арьеллы.

Мельхиор I

Солнечный полдень мерцал маленькими гранями на сложных куполах построек имперской столицы. Селестия в своих бело-голубых оттенках с вкраплениями волнистых линий и завитков позолоты, с арочными и круглыми окошками, с практически лишённой острых углов архитектурой была устлана ворохом цветастых осенних листьев.

Казалось, они даже жухли здесь как-то по-особенному, не теряя до конца своей желтизны и багрянства. Некоторые и вовсе опадали зелёными, просто изрядно выцветшими, причём одни породы деревьев темнели, другие светлели, и всё это составляло изумительный калейдоскоп.

Не радовались этому всему разве что дворники, вынужденные с каждым новым порывом озорного ветра чистить дороги. Честно говоря, многие из них не понимали, что ж такого страшного, если те будут устланы ковром из листвы, ведь все телеги, что ведут к центру, как раз и пришли с таких лесных троп, а те, кто двигается к воротам за город, вскоре попадут на те самые лесные тропы с обилием листьев.

Тем не менее закон есть закон. Городской устав требовал чистить дороги, потому кучи жухлой листвы собирались подле деревьев и кустов близ дворов и особенно парков. Некоторые устраивали костры, сжигая старые листья, другие бросали их в яму с небольшим количеством воды, заставляя гнить и потом поливая густой смесью грядки на огороде. Кто-то и вовсе листья использовал для декора или поделок, начиная от оформления мебели и заканчивая детскими игрушками из палочек и желудей.

После дневной молитвы подметаемые почти под синхронные скребущие взмахи мётел улочки заполнялись людьми. Среди них шагал и тот, кого в Селестии разыскивали сильнее всего. Главный преступник по версии местного закона – сам глава Гончих Псов Симаргла, монсеньор, бывший кардинал, жрец Мары и некромант, Мельхиор Шорье.

Разумеется, ему пришлось использовать колдовской морок, дабы изменить свою внешность. Хотя последний раз здесь его видели лет десять назад, не считая недавней операции по вызволению Эрика Громобоя, но там он свою личность раскрыл лишь в подземельях библиотеки. А на улицах применялась всё та же чародейская маскировка.

Сейчас он выглядел как старушка, шагавшая с чёрной кошкой на своем плече. Тучная, дабы никто не задевал его и не влезал в зону иллюзии, нескладная, кривоногая и седая. Такую побаивались, уступали дорогу, никто не желал заговорить, так что опасений, что его раскроют, у чернокнижника не было. Он вообще всегда был крайне уверен в себе и редко делал что-либо спонтанно и опрометчиво.

Мельхиор был из тех, кто любит иметь туз в рукаве, хотя в карты играть не любил. Он предпочитал двигать фигуры по доске, размышляя, какие ходы продумал противник, как их предсказать и, главное, преодолеть, разыграв партию в свою пользу.

Кошка на его плече тоже была необычная. Зеленоглазая богиня Баст, покровительствующая домашнему очагу и плодородию, составляла сейчас компанию этому внезапному гостю. Внезапному, потому что это он вместо Анфисы Крэшнер очутился в её постели, когда сама девочка, что находилась как раз под опекой Баст – лучшей подруги матери Анфисы – Немезиды, поменялась с некромантом местами и теперь была где-то в плену.

Богиня-кошка не убила Мельхиора на месте лишь потому, что тот принадлежал к так называемым «язычникам», почитал её и всех старых богов. Пакт, что они заключили, состоял из взаимопомощи. Мельхиор был здесь кое-кому сильно должен, никак не знал, как же снова пробраться в Империю с учётом военного кипиша на границах, досмотрах на входах в столицу и всех прочих проблем. Ему потребовалась её поддержка, а сам он пообещал вернуть Анфису в ближайшее время целой и невредимой.

– Разворачивайся, и идём дальше прямо, – мурлыкала Баст ему на ухо.

– С чего это? Тут короче, – не собирался монсеньор её слушать.

– Улица узкая, встретится кто на пути и раскроет тебя, приблизившись к лицу, – поскребла та когтями ему по наплечникам-черепам.

– Вот ты вредная, а, – проворчал Мельхиор, разворачиваясь и продолжая путь по широкой улице.

– Каков план? Я хотела бы знать, – тихо проговорила Баст. – Просветишь меня, раз уж обещал, что с девочкой всё будет в порядке?

– План – найти одного старого друга, тоже большого мастера по обличьям. Нам в пригород, только перекусим слегка. А девица твоя слишком ценная, чтобы её там просто казнили. – ответил мужчина.

– Немезида была в ярости сегодня с утра. Мы умудрились поссориться, пока ты дрых. Даже ухом не повёл, это ж надо дел натворить и спать крепко, словно младенец! – восклицала Баст. – А она обвинила меня. Будто я как-то влиять могу на всё это. Часы Хроноса, небось, повлияли. Не будь их, ничего бы и не случилось.

– Так тебе на жизнь девицы вообще наплевать, ты просто хочешь помириться с подружкой, – усмехнулся чернокнижник.

– Вовсе нет! Я с Анфисой с детства жила, – возмутилась и зарычала мохнатая собеседница.

– Убеждённая патриотка, верящая только в Творца. Почти фанатик до мозга костей. А тебе приходилось с этим мириться. Она не подарок, – отметил вслух Мельхиор.

– Вполне чудесный ребёнок. Была, пока ты не нагрянул со своими зомби, – фыркнула Баст.

– Они не мои, они с кладбища Уислоу. Где лежали, там и поднял, – усмехнулся чернокнижник.

– Как пьяница за монеткой. Где лежит, там и подберёт, – причитала кошка.

– Идём, закажу тебе миску молока, – заглянул чернокнижник в трактир.

– Глаза бы твои бирюзовые все повыцарапать, – прыгнула Баст на стул и, пользуясь прикрытием заграждения центрального столба, обернулась представительницей фелинов – полулюдей-полукошек.

– Таскарский наряд, привлечёшь внимание, – отметил Мельхиор, оглядывая её золотисто-зелёный костюм.

– А ты предпочёл бы меня видеть голой? – оскалилась та.

– Я женат, между прочим, – присев напротив, показал Мельхиор ей кольцо.

– Ха! Да когда ж вас, мужчин, это останавливало? – усмехнулась спутница. – Ладно, я и сама влюблена в женатика, что уж тут…

– Как Марлен мне и говорила, ничего человеческое вам не чуждо, – улыбнулся и некромант.

– Почему у вас ребёнок танцует в таком откровенном наряде? – возмущался какой-то священник неподалёку от стойки.

– Она не ребёнок, а полурослик! Взрослая уже! – раздавался чей-то басовитый скрежещущий голос.

– А ты ей что, зелёный? Кавалер или охрана? – недовольно звучал всё тот же монах.

– Она слепая с рождения, мы так зарабатываем, – поясняли ему.

– Чтобы слепая и танцевала? Быть не может! Фокусы какие-то, не от Творца всё это. Она, значит, зарабатывает, а ты пропиваешь? – заглянул немолодой священник в чарку к тому господину.

– Да всего одну кружечку! – возмутился спутник танцовщицы.

Мельхиор с любопытством выглянул вбок, обнаружив взглядом крупного полуорка, а потом перевёл взор и на танцовщицу – миниатюрная, стройная, невысокая, в полупрозрачной розовой парандже, шароварах и с оголённым животом. Рыженькая, миловидная девчонка. Чем-то напомнила ему Анфису. Костюм её отличался от наряда Баст практически во всём и всё же тоже был явно на таскарский манер, с двумя лентами вокруг рук, с особенной обувью с оголёнными пальцами и совершенно не по осенней погоде.

– Долить гостю? – к полуорку подскочил длинноусый трактирщик с золотой толстой серьгой-кольцом в ухе.

– Ну… ещё одну, может, – поразмыслил тот вслух.

У полуорка была зелёная кожа, выбритые виски, а по центру – жёсткие тёмно-каштановые волосы, собирающиеся в уложенный назад толстый хвост. Он выглядел мускулистым и крепким, казалось, его жилетка даже не застегнётся на пуговицы, а с голым торсом в такую погоду бродить бы себе никто не позволил. Рядом на столике лежала плетёная шляпа с закруглёнными полями, а напротив – более тёплая одежда, но не на него, а на кого-то втрое меньше. Вероятно, на девушку-полурослика.

– Сегодня бутылка по цене двух кружек, а объём у неё три с половиной, – медовым голоском щебетал трактирщик.

– Да он не знает, что такое бутылка. Он ж дикарь из степи, – под гогот своих дружков воскликнул один широколицый мужчина с солдатской стрижкой и наплечниках – вероятно, стражник, пришедший сюда на обед.

– Чё сказал? Да я, между прочим, мастер, брыть, по изготовлению бутылок! – прорычал полуорк. – Думаешь, чем я по жизни там занимался? Именно что в стеклодувной мастерской и работал. Плавил кварц, мешки с песком таскал из карьеров…

– Карьеру-то выстроил себе? – посмеялся стражник. – А то, я смотрю, ты сюда не мешками и не бутылками торговать прибыл.

– А я смотрю, караул твой давно настал, а ты пятый час здесь за картами штаны протираешь, – скалился на него полуорк.

– Ась? Может, арестовать тебя и в темницу? – поднялся кудрявый стражник с трёхдневной щетиной на лице из-за стола.

– Эй, ход свой пропустишь, не орку бей в бубен, а от бубнов моих отбивайся, – за рукав потянул его обратно усач-сослуживец. – Есть чем семёрку с десяткой покрыть? Нет, так бери! Бери да помалкивай! – усмехнулся он.

– Счастье этого зелёного, что я сегодня меч не точил, – проворчал кудрявый и начал отбиваться мастью пик от карт-бубнов.

– Чё сказал? Так бы ты меч точил, как мастак лясы, – сложив руки за головой, откинулся полуорк на спинку стула.

– Ась? Да ты где такой выискался вообще умный? К нам когда полуорки приходят, и двух слов связать не в состоянии. «Мне налить брага! У-а!», – изображал стражник какого-то дикаря, бьющего себя в грудь, а троица за его столом вновь засмеялась.

– Шляпа моднявая у него, свежей плетёнки, новёхонькая, – буквально облизывался на этот предмет одежды лысый стражник, спиной сидевший к окну за всё тем же столом с картами и сигарами, дымящимися в выемках гранитовой тёмно-синей пепельницы.

– Да украл, небось. Подойди ко мне кто и пожалуйся, что шляпу спёрли, сразу буду знать, у кого искать, – покосился кудрявый на полуорка.

– Чё сказал?! – скалился на него тот.

– Ты давай бубны бей, шляпник! – похлопал усач сослуживца по плечу, так как ход снова дошёл до него по кругу.

– Эй, этот тип тебе докучает? Пристаёт? Может быть, ты в заложниках? – в момент, когда длинноволосая слепая девушка-полурослик дотанцевала и проходила мимо карточного стола, её за запястье схватил кудрявый стражник вместо того, чтобы возвращаться к игре.

– Ну-ка пусти её, ты! – поднялся орк.

– Ну, сейчас начнётся, – проговорила Баст Мельхиору, повернувшись на голоса, но не видя, что там творится, из-за широкого прямоугольного столба с мраморным декором.

– Хлеба и зрелищ, – ухмыльнулся Мельхиор, откинувшись так, чтобы всё более-менее видеть. – Люблю Империю. Вечно какие-нибудь заварушки.