Легенда бесконечности

Адам опустил взгляд на Айлу, её глаза снова дрогнули… и закрылись. Он не понимал, что происходит, но поверил.

– В машину! – приказал Адам.

Алекай ударил по газу так, что колёса завизжали. В больницу Адам ворвался, как буря. Айлу передали врачу – мужчине лет сорока. Валентина крепко обняла Адама.

– Бог послал вас, – прошептал он.

Она улыбнулась печально, устало.

– Девочка выживет. И ты… Улетай отсюда немедленно. Она восстановится, но не здесь.

Четыре часа тянулись для него как чёрная, вязкая вечность. Адам стоял, не моргая, у двери с надписью «Операционная». Эта табличка стала единственной точкой опоры во всём мире, сейчас он надеялся на её спасение. Всё остальное – пожар дома, смерть родителей, кровь на руках, шрам в душе – продолжало ныть.

Будет ли жить Айла?

Мыслей было много, но все они сводились к одному: если сестра выживет, покинут незамедлительно Катар. Исчезнут из этого проклятого города, где его судьба была исковеркана руками людей и собственными грехами. Он смотрел на дверь, будто мог взглядом вернуть Айлу к жизни, будто мог обменять сердце на её дыхание. И когда двери распахнулись, сердце Адама в надежде ударило так сильно, что мир потускнел. Врач вышел первым, за ним – двое ассистентов, выталкивая каталку.

На ней лежала Айла. Бледная, без сознания и хрупкая, как утренний лёд.

– Доктор! – голос Адама надломился. – Доктор, скажите… она будет жить???

Врач даже не остановился, лишь коротко бросил: – Да.

И сразу повернул в сторону реанимации. Адам выдохнул резко, болезненно, как будто все эти четыре часа стоял под водой. Он шагнул к испанке, оглядывая её так, будто впервые видел.

– Как? Как это может быть?.. – спросил Адам, и на губах появилась слабая, отчаянная улыбка, а в глазах блеснули слёзы. Слёзы облегчения, ужаса и благодарности.

Женщина улыбнулась, она видела его насквозь.

– Я родилась с этим, сынок. Мой дар – мое проклятие.

– Спасибо вам… – голос сорвался. – Как мне вас отблагодарить?

– Твоей благодарности мне достаточно, – мягко ответила она. – Я вижу тебя. Вижу твою душу… ты искренен. Но есть один подарок, который ты можешь сделать мне. – Она смотрела на него так пристально, что Адаму стало холодно в груди.

– Я слушаю. – Он кивнул быстро. – Какой?

Валентина приблизилась на шаг, её голос стал серьёзным и тяжеловатым.

– Твой враг жив и… не один.

Слова ударили в него, как пуля.

– Первый – мужчина твоего возраста и девушка… Та, которая так же чудом спасётся, как и твоя сестра.

Адам нахмурился. Его мозг работал быстро. Леон и Моника.

– Ты… не убьёшь никого. Больше никогда, это моё условие.

Адам медленно втянул воздух, словно решал, может ли он отказаться от продолжения мести, но сейчас перед глазами снова мелькнуло лицо Айлы на каталке.

– …Хорошо, – произнёс он почти шёпотом. – Хорошо.

Адам сделал шаг назад, тяжело, будто земля стала вязкой. Потом достал телефон, нажал одну кнопку.

Адам: – Алекай. Отмена. Никого не преследовать. Ни Леона, ни девушку.

Алекай: – Но как же…?

Адам: – Я сказал, отмена. Всё.

Закончив разговор, Адам закрыл глаза. Он сделал свой выбор, выбор, который, возможно, как-то отразится еще в его жизни. Но… жизнь сестры сейчас стояла на первом.

Но внутри у него зародилась тихая мысль: «Если ехать в Грузию, то только к дяде Нодару, к другу отца».

***

Леон мчался в лес. Свет фар разрезал темноту, выхватывая из мрака деревья. Он тяжело дышал, его сердце бешено колотилось. Он даже не помнил дороги, только яростный страх внутри себя, который бился в его груди, будто зверь, которому открыли клетку. Он должен успеть, должен спасти Монику.

Когда машина остановилась, встала, Леон выскочил из нее, не закрыв дверь. Следы на почве были свежими, глубокими, это были следы людей Адама. Он побежал по тропе, ломая ветки, и когда он добрался, мир рухнул. Вся семья Моники была привязана к дереву: мёртвые, полумёртвые, истекающие кровью, и среди них она.

Моника сидела, привязанная так сильно, что верёвки впивались в кожу. Её глаза были полуоткрыты, дыхание рваным, каждая её секунда была борьбою за жизнь. Кровь струилась с её раны тонкой алой линией, касаясь на земли. Леон бросился к ней, его руки дрожали так сильно, что узлы развязывались долго, бесконечно долго. Когда Леон наконец снял верёвки, он подхватил её, прижал к себе.

– Моника… Ты жива… Слава богу… – его голос сорвался. Он обнял её, будто боялся, что она растворится в воздухе.

– Леон… – её голос едва слышный.

– Т-ш-ш… тихо. Я здесь.

Но Моника нашла в себе силы посмотреть в сторону.

– Родители… Али…

– Не смотри на них! – Леон резко взял её лицо ладонями, поворачивая к себе. – Смотри на меня. Только на меня.

Но слёзы всё равно прорвались сквозь её слабость, катясь вниз, смешиваясь с кровью и землёй.

– Мы сейчас поедем в больницу, Моника. Мы успеем. Я обещаю.

– Я никуда не поеду без брата…

Леон зажмурился. Он видел состояние Али: дыхание отсутствовало, кожа холодная. Он знал, что Али уже мертв…

– Он не выживет…

– Тогда оставь меня здесь! – её голос стал слабо-взрывающимся. – Если он умрёт – я умру с ним. Он моя кровь, моя половина. Я чувствую, что он жив…

Леон почувствовал, как внутри него уже начинает теряться терпение.

– Он без признаков жизни, Моника! Ты только тянешь время!

Леон поднял Монику на руки и понёс к машине.

– Это всё из-за тебя! – выкрикнула она, срываясь на хрип. – Он будет жить. Я это чувствую. Если ты оставишь его здесь… Я никогда тебя не прощу.

Эти слова ударили сильнее ножа. Леон замер на секунду.

– Хорошо… Хорошо, Моника. – глухо ответил он.

Он вернулся, поднял тело Али, аккуратно уложил рядом с Моникой на заднее сиденье. И уже через секунду машина сорвалась с места, где Леон летел к больнице на скорости, которая могла убить всех троих, если бы он потерял контроль. Машина врезалась в бордюр у входа.

– Помогите! Помогите!!! – Леон выбежал, крича.

Медсестра вздрогнула от его вида: лицо залито кровью, руки дрожат, глаза полные ужаса.

– Что вы… Что вы сделали?! Мужчина, вы в крови!

– В машине двое! Девушка и парень! Им нужна помощь. Прямо сейчас. Пожалуйста…

Медсестра побледнела, кивнула, позвала врачей. Те выбежали, забрали обоих на каталках и устремились в операционную. Леон поймал медсестру за руку слишком резко.

– Что вы делаете?! Отпустите!

Он открыл бардачок, достал толстую пачку денег, его рука всё ещё дрожала.

– Вот. Возьмите. И сделайте всё, чтобы они выжили. Всё. Слышите?

Медсестра смотрела на деньги, затем на глаза Леона, сломанные и сумасшедшие.

Она взяла деньги.

– Я не бог, мужчина, но мы сделаем всё, что в наших силах, – прошептала она и исчезла за дверью.

Леон вышел наружу, глубоко вдохнул холодный воздух. Он провёл рукой по лицу, размазывая кровь и пот.

Всё вокруг было тихим… Слишком тихим…

Лео поднял глаза на больницу, сделав шаг, но после тут же остановился. На парковке, под белым светом фонарей, он увидел знакомую фигуру.

Адам Имерети.

Тот вышел из входа больницы, держась уверенно, почти хищно, хотя шаги выдавали внутреннюю ломку. Он быстро сел в автомобиль, и машина сорвалась с места, исчезнув.

Леон замер, скрывшись за углом бетонной стены.

– Чёрт… Что он здесь делает?! – прошипел он, стиснув зубы так сильно, что заныло в челюсти.

– Какого черта он в больнице…

Акселили стоял так несколько секунд, слушая, как стучит кровь в висках, потом резко выдохнул и вошёл в больницу. Внутри пахло дезинфекцией, страхом и ночной суетой, в которой доктора спасали жизни.

Он подошёл к регистратуре, голос его был напряжённым: – В какую палату отвезли парня и девушку, которых я привёз?

Медсестра вздрогнула при виде него.

Леон всё ещё был в запёкшейся крови, взгляд продолжал оставаться острым, безумным.

– Третий этаж, палата 307 и 308. Девушка и парень в очень тяжелом состоянии… Вам туда нельзя.

– Я топтал ваши правила.

Медсестра поняла, что лучше замолчать. Леон нажал кнопку лифта, стараясь не смотреть на свои руки, испачканные кровью Моники и Али. Двери раскрылись и именно в этот момент он увидел каталку, окружённую врачами, которую перевозили из операционной слабый свет ламп выхватывал лицо девушки и Леон побледнел.

Айла – сестра Адама.

Она была бледной, как лунный свет. Лежащая под капельницами, вся в бинтах, его сердце сжалось, он сделал шаг ближе.

– Эй… эй, доктор… – Леон перехватил одного из них за локоть. – Что… что с ней случилось? Чем она больна?

Доктор обернулся, и посмотрел на Леона с усталостью.

– Она не больна, парень, это огнестрельное ранение, девочка чудом выжила… Она потеряла слишком много крови, была почти мертва.

Леон выпрямился.

Сердце ударило один раз, но уже второй… больно.

– Огнестрельное?

Акселили дал яд ее родителям, но вот убивать Айлу он не хотел, он не стрелял в Айлу.

– Пусть поправляется… – выдавил Леон сухо, отступая в сторону.

Доктора уже увезли каталку дальше по коридору а Леон стоял один замерев на месте В глазах прокралась растерянность, опасение мысли путались, как змеи вокруг шеи он схватился за голову обеими руками.

– …Я не стрелял в неё…

*** Часами ранее

Ветер дул листья сада, как будто сам Бог задержал дыхание, наблюдая за тем, как Айла стояла перед ним, перед человеком, которого когда-то любила, а может быть, и все еще любила далеко в своем сердце.

Леон, но его она знала как Лави, ее первая любовь, где сердце и руки дрожали от каждого его сообщения.

Пистолет был в его руках, направленный на Айлу.

– Пей, я сказал. – Его голос был хриплым, сорванным. – Пей, иначе я выстрелю тебе прямо в голову.

Айла медленно подняла взгляд. В её глазах не было больше ни страха, ни просьбы о пощаде, только холод и пустота. Пустота, в которой он оставил ее в тот день, разбив Айле сердце.

– Стреляй, – произнесла она тихо, почти ласково. – Стреляй, Лави, покончи со мной!

Леон затаил дыхание, эти слова ударили по нему, он не ожидал, что Айла будет настолько смела перед ним.

– Я сказал пей! – рявкнул он, будто пытаясь перекричать собственную совесть.

– Стреляй! – девичий крик прорезал воздух. – Закончи то, что не смог сделать пять лет назад.

Молчание тяжёлое, давящее, разрывающее. Айла шагнула ближе, и прежде, чем он понял, что произошло, она выдернула пистолет из его рук, отскочив назад.

Теперь это оружие она направила на себя сама.

– Айла, отдай. – сорванным, раздраженным голосом произнес Леон. – Отдай его мне.

– Уходи, Лави. – её пальцы дрожали, но не опускались. – Я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю.

Он сделал шаг вперёд.

– Отдай мне оружие, и можешь выпить яд. – сказал тихо, почти ласково. – Заснёшь быстро. Даже боли не почувствуешь.

– Ты гад… – прошептала она, и слёзы медленно покатились по щекам. – Ты покушался на мою жизнь.

Парень отвёл взгляд, смотреть в её глаза стало невыносимо.

– В тот день, когда мы расстались… – продолжила она, голос задрожал еще сильнее. – Ты сразу же подослал своих людей. Они убили водителя. Они стреляли в меня. Ты думал, я не узнаю? – Молчание снова стало ответом Айла горько усмехнулась. – Ты хотел меня припугнуть? Вот так? Убить?

– Я не хотел тебя убить! – сорвался он. – Я хотел… сделать тебе больно.

– У тебя получилось. – выдохнула она. – Сделал. Мою жизнь, мою веру, моё сердце, ты сломал меня и уничтожил всё, что мне дорого. – Она подняла на него взгляд, полный разрушения. – Я тебя любила. А ты… ты меня не любил вовсе. Ни капли.

Леон нервно провёл рукой по лицу, будто хотел расцарапать кожу, чтобы не слышать ее голос.

– Ты думаешь, ты одна такая? – тихо бросил он. – Единственная несчастная, влюблённая в этом мире?

– Я ненавижу тебя. – сказала она, и голос дрогнул, как от холода.

Он посмотрел прямо в её глаза.

– Лжёшь, – прошептал. – В твоих глазах всё ещё есть я. До сих пор.

Айла закрыла глаза, на секунду будто сдаваясь, но затем…

– Ладно, – бросил он, отступив на шаг, будто давая ей свободу. – Хочешь умереть – умри легко, выпей яд, а пистолет… Если он тебе так дорог – бери с собой в могилу.

Мир вокруг будто затих, только Айла и он… Осколок, который ранил больнее всех.

Леон ушел.

Она медленно присела на холодный газон, открыла флакон, её руки дрожали, но взгляд оставался прямым и твёрдым. Айла была готова умереть, она не видела смысла жизни без Лави.

Она выпила.

Мир поплыл перед глазами, сонливость обрушилась резко, ударом, и, когда сознание стало таять, Айла подняла пистолет… и нажала на курок.

Грохнул выстрел, птицы взвились с деревьев в небо.

***

Леон вышел из больницы так, будто кто-то невидимый выгнал его оттуда. Он не чувствовал ног под собой, просто шёл, пока не опустился на холодную металлическую лавку у входа. Дрожащими губами шепнул: – Господи… спаси их. Пожалуйста.

Ночь ползла медленно, густая тьма, в которой он пытался спрятаться от самого себя. Он не сомкнул глаз. Не мог. В сознании снова и снова всплывал один и тот же вопрос – запретный, нелепый, мучительный.

Бывает ли такое… что ты любишь двух женщин одновременно?

Леон провёл руками по лицу, будто хотел стереть с себя чужую кровь, вину.

– Что я наделал?.. – выдохнул он едва слышно. – Я не хотел убивать её…

Он всё ещё держал своё лицо в ладонях, когда услышал.

– Леон Акселили?

Парень поднял голову, усталость стояла в глазах, как туман.

– Да… я.

– Пройдёмте со мной.

– Что-то случилось? Плохое…

– Ваша жена Моника пришла в себя.

***

Холод больничной палаты встретил её свет бил в глаза, будто наказывал за то, что она всё же открыла их. Моника моргала тяжело, как будто веки налились свинцом. В ушах шумело, дыхание было рваным. Когда она осознала инородный предмет во рту, паника обожгла изнутри: трубка мешала дышать, горло горело.

Врач в очках склонился над аппаратами, мельком взглянул на неё – и выскочил, зовя остальных.

Пальцы у неё дрожали. Сердце билось так, будто хотело вырваться из груди. В комнату ворвались медики, и боль стала ярче, когда трубку извлекли. Вкус горечи заполнил рот. Она закашлялась, слёзы выступили сами собой.

А следом за докторами в палату буквально влетел Леон – взъерошенный, запыхавшийся, с глазами, в которых смешались страх и ярость.

– Что с ней? – он почти оттолкнул врачей. – Почему она так дышит?!

Главврач попытался объяснить: – Она пришла в себя быстрее, чем мы ожидали. Но шансы на…

– Молчи. – Леон резко оборвал врача. Глаза потемнели. – Молчи и не смей заканчивать эту фразу. Врач отпрянул. Леон выдохнул: – Выйдите все. Оставьте меня с женой.

Когда дверь закрылась, Леон подошёл к кровати.

– Ты как?

Моника смотрела на него с надеждой, которая уже начинала умирать.

– Где папа и мама? Почему они не пришли?

Он опустился на колени, обхватив её холодную, дрожащую руку слова застряли у него в горле.

– Моника…

– А брат? – её голос дрогнул.

Он отвёл взгляд и просто молчал.

– Почему ты молчишь?.. – она попыталась подняться, но боль пронзила тело. – Леон… мне больно…

Моника едва удержалась, но он подхватил её, прижимая к себе. Она вцепилась в него обеими руками, будто он был единственным, что связывает её с жизнью, и именно в этот момент она всё поняла без слов.

– Мне очень больно, Леон… – Её голос ломался. – Пожалуйста… Не молчи. – Леон прижал её к себе, целуя в макушку.

В её голове вспыхивали образы: мама, целующая её в лоб; отец, который всегда мог развеять любой ночной кошмар. Но теперь этот кошмар был реальностью, и никто не придёт.

Она закрыла глаза, и слёзы потекли сами.

– Давай уедем отсюда. – прошептала она вдруг. – Пожалуйста. Я хочу тишины. Новую жизнь.

Ты… я… и брат.

– Моника, тебе нужно отдохнуть. Ты только очнулась.

– Я серьёзно.

Он посмотрел на неё внимательно.

– Куда хочешь?

– В Грузию. В Ахалцихе, на родину отца, он там родился.

– Пока ты и Али не восстановитесь, мы никуда не поедем. Но потом… да. Мы уедем.

Она кивнула.

– Леон?

– М?

– Я плохо относилась к тебе…

Он погладил её по голове.

– Не думай о прошлом. Думай о том, что нас ждет в будущем и как мы построим его вместе.

***

Когда Адам уехал из больницы, коридоры вновь наполнились тишиной. Но в палате его сестры Айлы тишины не существовало только боль, давящая на грудь, тяжёлая как каменная плита. Айла очнулась внезапно, будто вырвалась из чёрной бездны. Первое, что она почувствовала – это пустоту. Страшную, раздирающую, как будто внутри неё появился провал, в который падали все звуки, все мысли, все остатки света. Она резко перекрутилась на бок, дёрнув швы резкая боль обожгла тело.

– Где я?.. Мама?.. Папа?.. Адам?..

Ответа не было, и тогда картинки перед глазами быстро начали пролетать, напоминая о том, что произошло. Айла закричала – тихо, хрипло, так, будто душа разрывалась.

– Нет… Нет-нет-нет… не оставляйте меня… пожалуйста…

Медсестра вбежала в палату.

– Айла, вам нельзя волноваться! Вы только пришли в себя!

– Зачем вы меня спасли?! – её голос сорвался, дрогнул. – ЗАЧЕМ?! Зачем вы вернули меня, если они… если все… – её руки дрожали. – Мой дом… моя жизнь… всё убито.

Она пыталась дышать, но воздух будто не входил в лёгкие.

– Я хочу… – её голос упал почти до шёпота. – Я хочу уснуть. И больше не просыпаться. В чём смысл, если все мои близкие мертвы?

– Айла, вам нужен отдых, вы истощены. Сейчас я поставлю капельницу, вы немного поспите…

– Ты не слышишь меня?! Я не хочу жить!

Медсестра приблизилась со шприцем. Айла мгновенно, инстинктивно, несмотря на швы, поднялась. Боль полоснула тело, но она будто не почувствовала. Айла вырвала шприц из рук медсестры. Дверь палаты распахнулась, словно под ударом.

И на пороге стоял он, Адам.

Его взгляд был измученным, глаза красными от лопнувших капилляров. Айла замерла. Шприц выскользнул из её пальцев и грохнулся на пол.

– Ты… жив?.. – Её голос был почти детским и испуганным, сломленным. – А мама, папа?!

– Лучше бы всё это было со мной, а не с вами… – Адам подошёл ближе и присел рядом с её кроватью. – Спасибо Богу, что ты жива.

Медсестра вмешалась: – Адам Имерети, ваша сестра отказывается от капельниц. Говорит, что хочет умереть. Она вырвала шприц из моих рук…

– Я… Я не знала, что ты жив… – сказала Айла, закрывая лицо руками. Слёзы текли непрерывно.

Адам обнял её – крепко, жадно, защищая от всего мира. Он прижал её голову к своей груди, гладя по волосам.

– Ты – самое ценное, что у меня осталось. Единственное.

– Ай!.. Больно… – Айла вскрикнула, вздрагивая.

Он отстранился, тревожно: – Где болит? Покажи.

Она коснулась груди.

– Здесь. Внутри. Там всё… горит. Пусто и больно.

Адам замолчал. Повернулся в сторону, чтобы она не увидела его лицо, и всё же она увидела, как дрогнули его плечи. Он сел на край кровати и тихо, почти шёпотом, начал снова говорить.

– Айла… Родителей нет. Ты это знаешь…

Она резко вдохнула, как будто её ударили.

– Не… говори так… – зашептала она. – Папа… мама… они же… дома… Они должны быть дома…

– Дома больше нет.

– Что?..

– Нашего дома нет, Айла. Он сгорел. Я сам его… – Он закрыл глаза. – Я сжёг его.

Она замерла. Сердце сжалось, пальцы задрожали.

– Как… Как мы оставим родителей? Они же… здесь…

– Мы перевезём их. В другую страну. Туда, где начнём жить снова.

– Ты хочешь уехать… и просто… всё забыть? – её голос дрожал. – Это неправильно…

– Неправильно останавливаться в городе, который нас убил.

– Но куда?..

– В Грузию. В Батуми. Я куплю дом на побережье. Большой дом. С безопасностью и с тишиной. Мы начнём заново, Айла.

Айла долго молчала, обдумывая всё.

– А родител… как мы перевезём?..

– Я всё организую. – Он сжал её ладонь. – Об этом не думай.

Айла прикрыла глаза. Слеза скатилась по виску.

– Адам… У меня внутри всё болит…

– Тебе нужно отдохнуть, я поговорю с врачом.

– Адам… стой.

Он остановился у двери.

– Что?

– Если мы уедем… Ты обещай мне. Ты больше никогда не будешь убивать. Никакой мести, никакого криминала. Я… Я не выдержу, если с тобой что-то случится.

Он обернулся. Его глаза потемнели.

– Я сказал: новая жизнь. Оставим всё здесь. Но бизнес… Бизнес отца я бросить не могу.

– От него одни беды…

– Всё. Довольно, – спокойно возразил Адам. – Мы уедем и будем жить по-другому.

Глава 1 Адам

Тот, кто когда-то был мной, умер год назад.

Когда я теперь оглядываюсь назад, мне страшно осознавать, насколько может измениться человек всего за один год. Этот год вырвал у меня сердце, забрал родителей… И оставил мне лишь двух женщин, ради которых я живу: Айлу и Валентину. Я знаю, сколько крови на моих руках, сколько душ ушло по моей вине, сколько судеб я переломал, оправдываясь словом «семья» и «месть».

Адам, что жил раньше… Он умер в Катаре.

Каждое воскресенье я поднимаюсь рано утром, выхожу тихо, чтобы не разбудить Айлу, которая иногда всё ещё вздрагивает во сне, будто заново переживает ту ночь, когда мы оба чуть не лишились друг друга.

Машина ждёт у ворот, холодная. Первым делом я еду к родителям, к их месту покоя. Там я всегда стою молча, мне кажется, если начну говорить вслух – сорвусь, упаду на колени, начну просить прощения за всё… И так и не встану.

Я не приношу цветов, мне кажется, я не имею права, я приношу лишь тишину и свой стыд, чтобы не нарушить их покой.

После кладбища я всегда еду в церковь Святого Христа Все спасителя. Этот храм стал единственным местом, где я могу дышать так, чтобы меня не душило прошлое. Я захожу внутрь, снимаю оружие и кладу на лавку рядом, будто оставляю Богу всю грязь, которой испачкал душу, опускаюсь на колени и молюсь.

– Боже… защити мою маленькую семью. Меня… Айлу… Валентину… Я знаю: многого прошу. Учитывая, что сам по себе я грех, одетый в дорогой черный костюм.

К этому воскресенью я готовился долго. Исповедь… Смешно, да? Грешник-убийца, который идёт каяться. Мне казалось, что, когда я войду на исповедь, стены сами оттолкнут меня, свечи погаснут и бог отвернётся от меня. Но отец Александр встретил меня спокойным взглядом. Он всегда видел во мне человека, а не преступника с кровью на руках.

– Адам, ты уверен, что готов к таинству покаяния? – Его голос был мягким, но точным, как скальпель, и этим голосом он разрезал во мне что-то глубоко спрятанное.

– Да… – ответил я, выдохнув.

Это «да» далось мне тяжелее, чем любой выстрел, который я делал. Когда отец Александр начал читать молитвы, я стоял перед крестом и Евангелием, буквально чувствуя, как мне нечем дышать.

В голове мелькали лица тех, кого я убил, тех, кого потерял, и я начал говорить, говорить всё. Ту правду, от которой сам бегал, я рассказал о крови на своих руках, о мести, о том, как сжёг наш дом – будто надеялся, что огонь выжжет и мои грехи, и успокоит мою душу. О дне, когда мир перевернулся, когда Айла чуть не умерла… О том, что я живу с постоянной мыслью: «А вдруг Бог решит забрать её, чтобы наказать меня?»

Никогда не оправдывал себя местью…

Я просто выплёвывал правду, как яд, который больше не мог держать внутри. Когда я умолк, батюшка накрыл мою голову епитрахилью. Я чувствовал, как у меня дрожат руки. Он начал читать разрешительную молитву тихо, но так, что каждое слово резало меня: «Да будет тебе разрешено… именем Иисуса Христа…» И в тот момент мне показалось, что стенки моего сердца дрогнули. Словно тяжелая цепь ослабла… но не исчезла.

Потому что грехи такого человека, как я, не исчезают.

Они просто перестают капать кровью.

– Адам, – произнёс отец Александр, – исповедь принимается Богом, когда человек искренне кается… но тебе нужно понимать: ты обязан сделать всё, чтобы не повторять эти грехи.

Я кивнул.

У меня внутри всё горело.

– Я понял, отец.