Легенда бесконечности

Лави: – Ну и? Где ты пропадала всё это время?

Айла: – Моя мама узнала о нас, Лави, давай сбежим, мирно этот вопрос не решится.

Лави: – Айла, скажи мне, где ты сейчас, я приеду.

Айла: – Я вышла на учебу.

Лави: – Хорошо, я буду где-то через час, будь позади здания у запасного входа, жди меня там.

Айла: – Хорошо, Лави, я жду тебя…

Лави: – Давай, до встречи…

Мне не понравилось то, как он ответил. Хотя его можно понять, ведь я резко пропала на несколько месяцев. Ни звонка, ни сообщения от меня. Я решила, что не пойду на занятия, буду ждать позади здания. Стояла у перил лестницы входа, закрыв глаза, стараясь успокоить себя внутри, она резко открыла глаза и издалека увидела его.

– Вернулась? – прозвучал знакомый мужской голос.

Меня трясло от нашего дальнейшего разговора.

– Я… – начала заикаться Айла.

– Айла стой, я не буду долго говорить и не хочу тянуть.

– Да, я слушаю. – Глядя на Лео с улыбкой, но в то же время с некоторой опаской.

Я подошла ближе к нему, но он грубо оттолкнул меня и прислонил к стене.

– Что ты делаешь?..

– Страшно стало? – его голос был низким и холодным, но в нём ощущалась странная теплая нотка. – А теперь слушай меня, ты мне никогда не была нужна.

Я хотела дать ему пощечину, но он резко схватил мою руку. После этого мне стало действительно страшно, он громко засмеялся, но в его смехе слышалась странная игривость. По моим щекам текли слезы, я чувствовала себя униженной и одновременно очарованной.

– Ой, ну не надо этот спектакль передо мной устраивать.

– Я думала, что, доверившись тебе, буду чувствовать себя так, будто за каменной горой, под твоим крылом…

– Я тебя никогда не любил.

– А ты оказалась обрывом и орлом без крыльев.

– Я говорю как есть, а то, как ты воспримешь это, – твои проблемы.

– Уходи! – крича, говорила я, отталкивая его от себя.

– Прощай, ангел. – С насмешкой и издевкой произнес он.

Развернувшись, Лави направился к автомобилю, сел и завел мотор. Но, прежде чем он уехал, его рука коснулась моего локтя лёгкое, почти невесомое прикосновение, но достаточно сильное, чтобы я почувствовала холодок по спине. Я замерла, сердцебиение ускорилось.

Я осталась стоять в шоке и непонимании: «Тогда зачем? Зачем ему нужна была я?» «Я позор семьи».

И в этот момент мне так хотелось поделиться с кем-то, мне так защемило в груди. Но поделиться своей болью мне не с кем… Я начала накручивать себя, мои мысли не давали мне покоя: «Нужно было прислушаться к маминым словам».

***

Айла передумала идти на занятия и решила отправиться домой. С каждым шагом сердце билось всё быстрее, тревога и чувство опасности словно нарастали изнутри. Она спустилась к стоянке, но сразу заметила, что водитель отсутствует, а ключи остались в машине. На мгновение замерла, осознавая, что что-то не так.

Сев в автомобиль и аккуратно закрыв за собой дверь, Айла устроилась на сиденье, пытаясь успокоиться. Она положила сумку на заднее сиденье и вдруг обернулась. Внутри машины сидел водитель, без сознания, с расслабленными чертами лица. В груди Айлы всё сжалось: «Ей грозит опасность». Паника не дала разгореться крику – она знала, что в этом случае каждое лишнее движение может стоить жизни. Быстро достала телефон и набрала отца.

– Айла, у тебя что, занятия закончились? – голос отца прозвучал встревоженно.

– Папа, я села в машину, и тут водитель без сознания, – ответила Айла, пытаясь сохранить спокойствие.

– Немедленно уходи оттуда!

Айла выскочила из машины, делая пару резких шагов, когда вокруг раздались выстрелы. Она едва успела увернуться от первых пуль, но одна всё же попала, поранив. Мобильный телефон вылетел из рук, а отец, услышав стрельбу, моментально отправил своих людей к месту нахождения дочери.

Айла рухнула на холодный асфальт, ощущая, как кровь стекает по ноге, но сознание ещё удерживало её страх. Всё происходящее казалось нереальным, словно она оказалась в замедленном фильме, где каждый звук и движение тянулись бесконечно. Тем временем преступники исчезли так же внезапно, как и появились, не оставив ни следа.

К месту происшествия вскоре сбежались сотрудники учебного заведения, зазвенела сирена скорой помощи, прибыли полицейские. Всё происходило молниеносно, но Айле казалось, что время остановилось. Внутри неё росло ощущение уязвимости и бессилия.

Когда она пришла в себя в больнице, Айлу охватило чувство ужаса и отчаяния. Отец стоял рядом, сжимая её руку, глаза его были полны гнева и тревоги.

– Айла, ты больше никогда не сможешь быть одна. Ни учёба, ни прогулки, ни встречи без охраны. Ты теперь понимаешь, что значит быть моей дочерью? Понимаешь, почему я так настаиваю на том, чтобы Адам занял мое место?

Айла кивнула, понимая, что прежней свободы больше не будет, и внутри души поселилась смесь страха, злости и бессилия.

*** Наши дни

Посидев ещё немного у себя в комнате и взглянув на телефон, Айла заметила, что на часах уже вечер, скоро ужин. Она медленно поднялась и решила спуститься вниз, но, проходя мимо кабинета отца, услышала повышенные голоса.

Айла замерла.

Дверь была прикрыта не полностью, и каждое слово пробивалось наружу.

– Пусть едет в эту чёртову Америку! – голос Малика гремел, как раскат грозы. – Дела отца для него ничего не значат!

– Малик, – спокойно, но твёрдо ответила Далия. – Ты должен понять парня. Он ещё молод, ему нужно как-то себя отвлечь, тем более после недавних событий…

– Далия, – голос Малика стал опасно тихим. – Если бы я изначально знал, что она его дочь… Как он мог скрыть эти отношения от нас?! Мне пришлось встретиться со своим врагом из прошлого. Из-за него! Ты думаешь, я забыл, почему в Айлу стреляли?!

У Айлы перехватило дыхание. Она почувствовала, как внутри всё сжалось, будто кто-то холодной рукой схватил её сердце.

– Малик, не преувеличивай. Не нужно снова ворошить прошлое… – пыталась остановить его Далия.

– Прошлое? – он резко рассмеялся. – Моя дочь чуть не умерла у меня на глазах! И сейчас всё повторяется… та же картина, что и очень-очень давно…

– Малик…

– А сын? – продолжил он глухо. – Кто знает, что будет с моим сыном в этой Америке?

– Всё будет хорошо, – мягко сказала мать. – И, пожалуйста, не дави на Адама. Если парень не хочет участвовать в этих делах, не заставляй его.

– Мой сын не будет всю жизнь драться и разъезжать по городам! Я не хочу! – рявкнул он. – Адам продолжит моё дело.

– Это его выбор! – голос Далии задрожал. – Он уже не ребёнок, Малик. Он участвует в делах холдинга. Чего тебе ещё?

– Он будет участвовать и помимо холдинга… – напрягся мужчина. – В нашем деле.

– Адам не хочет! Пойми же ты его! Ты хочешь, чтобы он жил в страхе так же, как мы? Малик, ты забыл, что ты сделал с собственным сыном, когда ему было восемнадцать?! Ты заставил его выстрелить человеку в голову! После этого он и ушёл в бои. Так что лучше – убивать или сражаться на ринге?! Хочешь, чтобы твое прошлое повторилось с нашим Адамом?!

Раздался резкий звук. Пощечина.

Далия не вскрикнула. Не заплакала. Просто замолчала, будто всё внутри неё оборвалось.

– Я сам разберусь, что лучше для моего сына! – холодно произнёс Малик. – И запомни: и в нелегале, и в легальном бизнесе убивают тех, кто предал. Это закон.

Далия ничего больше не сказала. Она стояла, отвернувшись, словно каждое его слово ломало что-то внутри неё. Айла отступила от двери. Её дыхание участилось, пальцы дрожали. Она вернулась в свою комнату. Аппетит исчез полностью сердце болело – тяжело, бессильно, безысходно.

Она набрала брата, но последовала тишина, он не отвечал.

– Наверное, Адам уже в самолёте… – прошептала Айла.

Так проходили её дни в доме – тягучие, полупустые.

Она отпустила своего любимого, хотя сердце сопротивлялось. Сделала вывод, который резал душу: однажды человек, которого ты любишь, которому доверяешь, может уйти в любую секунду. Оставить тебя с пустотой внутри. Плюнуть в душу и шагнуть дальше, будто ничего между вами никогда не было. Хотя… какие моменты он должен помнить?

Если для него они, возможно, и не были прекрасными.

Айла закрыла глаза, её мир стал холоднее, гораздо холоднее.

***

Перед глазами Малика продолжали вспыхивать и угасать тени прошлого, будто кто-то листал старый альбом слишком быстро, слишком резко. Лана стояла среди тех самых роз, её лёгкое платье колыхалось на ветру, а улыбка… Та улыбка, которой он больше никогда не увидит.

Тепло фотографии в руках казалось обманом – тепло неживой бумаги, не её кожи, не её дыхания. Но этого хватило, чтобы вырвать из его груди очередную тяжелую, обжигающую слезу. Слеза, подобная расплавленному металлу, плотная от боли, горячая от тоски. Он позволил ей упасть. Впервые за много лет.

Но время для слабости закончилось так же быстро, как и началось.

– Господин, они подъезжают. Я прикажу, чтобы при входе…

– Не нужно, – перебил Малик, – главное – будьте начеку. От него можно ждать чего угодно.

Имя не требовалось произносить. Никон понял сразу.

Альберт Адамия.

Их история – это не просто прошлое. Это незаживающий шрам, который снова собирались сорвать.

Причина встречи – их дети, и результат их сегодняшней встречи мог быть кровью.

Малик смотрел, как колонна автомобилей поднимает пыль. Как охрана окружает центральный джип и открывается тяжелая черная дверь. Альберт вышел так, будто владел этим миром. Именно так он всегда и делал. Но Малик не дрогнул. Лишь поднял взгляд к небу – тёмному, густому, и позволил себе закрыть глаза.

Лана была рядом…

Он чувствовал это в покалывании кожи, в толчках сердца, в том, как внезапно подул тёплый ветер.

– Она здесь, – прошептал он и открыл глаза уже холодным хищником.

– Ну здравствуй, – ухмыльнулся Альберт.

Малик ничего не ответил. Только жестом показал идти за ним. Они вошли в заброшенное здание – то самое, где когда-то всё закончилось. И где сегодня всё должно было быть поставлено точкой. Они сели друг напротив друга, стол между ними был словно граница между мирами – прошлым и настоящим.

– Я не буду тянуть, – начал Малик. – То, что произошло с Айлой… Я считаю оскорблением. Предупреждением. А я предупреждений не люблю. Если тронут моё – я уничтожу.

Альберт нервно постукивал ногой, и Малик заметил это.

– Ты не бойся, Альберт, – холодно бросил он. – Я же ещё ничего не сделал.

– О, я знаю, – хмыкнул тот. – Но ты забыл кое-что. Я тоже умею быть жестоким. Когда трогают моё – я ломаю. И ты это прекрасно знаешь.

Эта ухмылка… Именно она когда-то стоила Малику больше, чем жизни. Она стоила ему Ланы.

В груди поднималась буря – рвущая, дикая. Но Малик удержал её. Лана ведь всегда говорила: «Контролируй себя. Иначе ты превратишься в того, кого презираешь».

– Ещё раз увижу кого-то из твоих людей возле моей семьи – я отомщу. За дочь. – Голос Малика стал низким, почти звериным.

– Ты ошибаешься, – резко перебил Альберт. – Не мои люди стреляли в неё. Я бы не перешёл эту черту. Я понимаю, что произошло между нашими детьми… но в покушении – не я.

Малик внимательно смотрел в его глаза. Он знал Альберта так, как никто другой. Он умел отличать ложь от правды.

Сейчас… тот не врал.

Малик встал. Подошёл близко. Смотрел сверху вниз.

– Ты действительно говоришь правду.

Альберт усмехнулся, будто победил.

– Нам пора заканчивать. Видел время?

– Я не наблюдаю время, – отрезал Малик.

Тишина снова нависла, тяжелая, как свинец.

– Я скажу напоследок, – вздохнул Альберт. – Я настроил свою дочь против твоего сына.

– Не волнуйся, – сухо произнёс Малик. – Он не приблизится к ней. Ты это можешь не опасаться. Если бы я знал раньше… Я бы не допустил этого. Прощай.

И всё на этом закончилась встреча двух мужчин, чьё прошлое – чёрная воронка. Малик вышел первым, и холодный ночной воздух ударил в лицо.

Кто стрелял в Айлу?

Этот вопрос жёг его сознание, как паяльник. Не Альберт, тогда кто?

По дороге домой все мысли сводились к дочери. Он уже издалека увидел её – на балконе, свернувшуюся в кресле.

Пустой взгляд. Девушка, которой явно вырвали сердце – не аккуратно, а грязно.

– Значит, всё дело в тебе, Айла… – прошептал он.

***

Адам положил телефон на стол и задержал взгляд на фотографии Моники – единственной, что он когда-то сохранил. Эта карточка была чем-то вроде реликвии, напоминанием о том, чего уже нет и не будет. С того дня, когда всё между ними закончилось, Адам почти не возвращался к её образу. Он предпочитал помнить себя без неё, а её как тень, которая когда-то умела быть светом. Но сегодня впервые за долгое время он позволил себе посмотреть ей прямо в глаза – пусть и через чертову слегка помятую фотокарточку.

Сегодня он решил порвать с прошлым, с городом, с отцом, с Моникой и самим собой в этом городе.

Адам встал с кресла, приблизился к камину и, не отводя взгляда, бросил фотографию в огонь. Бумага вспыхнула мгновенно.

– Прощай, Моника… – прошептал он холодно.

Отражение в зеркале показало ему нового себя чужого, жёсткого, собранного. Он поправил воротник рубашки, сделал глубокий вдох и вышел из комнаты. Спускаясь по мраморной лестнице, он услышал голос отца.

Резкий, взвинченный.

Адам остановился перед массивной дверью кабинета, выдохнул и постучал.

– Отец?

– Проходи, Адам.

Малик выглядел так, будто несколько часов держал в руках не власть, а собственный страх. Его седые волосы были зачесаны неровно, словно он провёл по ним пальцами в бешенстве. Пепельница переполнена окурками, стакан с коньяком пуст – а это был тревожный знак. Малик пил только тогда, когда происходило что-то по-настоящему серьёзное.

Адам сел напротив.

– Ты не должен уезжать, сын… – голос дрожал. В глазах отца блестели слёзы. Настоящие, мужские – те самые тяжёлые, словно расплавленный свинец.

Малик вспоминал Лану снова, ее смерть и свою вину. Сейчас, глядя на Адама, он видел, как судьба снова тянет из его рук самое дорогое.

– Я уеду, отец. Меня здесь ничего не держит. И твоими грязными делами я заниматься не буду.

– Как это «ничего не держит»?! – Малик вскинулся. – А семья?!

– Я буду приезжать.

– Это всё из-за той девчонки! – рявкнул Малик. – С её появлением в твоей жизни начались проблемы!

Адам резко поднялся.

– Проблемы? Ты серьёзно? Ты забыл, отец, что ты по уши в криминале? Все проблемы от этого! Выстрел в Айлу – это последствия твоего темного мира! Несчастья случаются не потому, что я кого-то полюбил, а потому что ты выбрал эту грязь! Ты тащишь нас туда, где нет будущего. Всё, что произошло, всё из-за тебя!

Каждое слово Адама летело в Малика, как ножи.

«Твои грязные делишки уничтожат нашу семью.»

«Всё из-за тебя.»

«Несчастья – из-за тебя.»

Эти фразы отзывались эхом прошлого Лана: кровь, ее глаза… и его бессилие. Малик слышал голос сына, но внутри слышал только один – женский: «Малик… Остановись…»

Мужчина поднялся, подошёл к сыну вплотную.

– Рано или поздно ты займёшь моё место. Придётся, а теперь выйди.

– Я никогда не займу твоё место. До свидания, отец.

Адам развернулся и вышел из кабинета. Его рука уже лежала на дверной ручке входной двери, когда он вдруг ощутил тёплое прикосновение к плечу. Он резко обернулся – готовый сорваться – но застыл.

– Мама…

Далия смотрела на него со слезами в глазах. Она обхватила его лицо ладонями, как в детстве.

– Сынок… куда ты собрался?

– Мама… – голос дрогнул, впервые за ночь.

– Езжай, – прошептала она. – Я не против. Но уезжать без благословения отца – плохая примета…

– Мне не нужно его благословение. Только твоё. – Он медленно поцеловал её руку. – Благослови меня, мама.

Далия прижала его к себе, крепко, как будто боялась отпустить.

– Благословляю, сынок…

Адам взял чемодан, вышел из дома и не обернулся. Ни разу. Даже тогда, когда двери автомобиля захлопнулись за его спиной и когда самолёт поднялся над ночным Дохой. Он оставил позади всё, что когда-то считал судьбой.

Впереди была новая жизнь.

*** Айла

Я ходила по комнате взад-вперед, слыша крики, которые были по всему дому, словно запертая птица, которой не хватает воздуха. Адам не отвечал мне на сообщения и даже не попрощался со мной.

Он уехал… Снова уехал в Америку, только в этот раз уже навсегда…

Адам оторвал себя от нашей жизни так резко, будто вырвал корень с мясом. Вечер давил, я услышала шаги. Дверь в мою комнату мягко приоткрылась, вошла мама. Выглядела она постаревшей на несколько лет: тревога исчертила под глазами тени.

– Мам?.. – Я почувствовала, как что-то ледяное подымается к горлу.

Она села рядом и молча положила на кровать чёрный шарф Адама.

– Он… уехал, Айла, – тихо произнесла она.

– Теперь уже насовсем, верно?

– Да…

Словно в сердце вбили гвоздь. Тихо. Медленно. С хрустом. Я не плакала. Не дышала. Только смотрела в одну точку перед собой, как будто пыталась ухватиться взглядом за реальность.

Но мама продолжила.

– И ты должна знать кое-что ещё, милая…

– Что? – Мой голос сорвался.

– Ты взрослая. Ты заслужила правду.

Я чуть повернула голову. В горле стоял ком. Мама вздохнула, словно готовилась шагнуть с высоты.

– У Адама… была другая мать.

Я моргнула, не сразу понимая суть.

– То есть… Ты… Подожди, я не понимаю…

– Я не его мать, – мягко, но тяжело сказала мама. – Я только его мачеха. Вошла в его жизнь, когда он был маленьким, совсем младенцем.

Я опустила глаза.

– Лана погибла.

Я закусила губу, почувствовав боль.

– Значит… Адам не знает, что ты не его мама? – Мой голос дрогнул, а в глазах застыли слезы.

– Да, – тихо ответила она. – Он потерял её слишком рано. И слишком больно. Малик не любит вспоминать то время… Потому что во многом считает себя виноватым. Он очень любил свою первую жену…

Очень любил первую жену…

Боль, с которой мама живет всю жизнь.

– Поэтому он смотрит на тебя безразлично? – Спросила я маму, и она тут же с болью кивнула. – Мама, Адам уехал… один. Совсем один, никого из охраны даже нет рядом…

– Да. И… возможно, так ему будет легче. Подальше от всех этих тайн, от прошлого… От боли.

Я сделала шаг назад.

– Он уехал… и даже не попрощался со мной.

В моём голосе была не истерика, а пустота. Мама осторожно коснулась моей руки.

– Он не хотел ранить тебя, дочка. Адам очень любит тебя, ты его сестра, именно ты была последней искрой в этом доме. Ты прекрасно знаешь, что приезжал он в гости не к отцу всё это время, а ко мне и к тебе.

Я покачала головой.

– Всё из-за папы… Чего только не пережил брат, так тут еще и давление отца на него. – Я подняла глаза на маму. – Когда-нибудь Адам все же вернется, и я уеду с ним… Не позволю папе решать и мою судьбу.

***

Далия направилась в кабинет к Малику, она не стучала, просто открыла дверь. В её глазах не было ни слёз, ни слабости, только холод.

– Адам уже покинул этот дом, Малик, а ты даже не благословил сына.

Малик молчал.

Он даже не посмотрел в сторону жены, только крепче сжал край стола, словно удерживал что-то внутри, что вот-вот вырвется наружу.

– Позови испанку Валентину, – вдруг холодно произнёс он.

Далия моргнула, не понимая.

– Зачем тебе Валентина?

– Если я сказал позвать – значит, так нужно.

– Хорошо…

Кто такая Валентина? Испанка Валентина не была простой гадалкой или уличной колдуньей. Она была женщиной, чьё имя в их мире произносили шёпотом. Той, что видела прошлое, настоящее и то, что не должен знать ни один человек. Она говорила с мёртвыми так же спокойно, как другие – с живыми. И если Валентина приходила в дом значит, беда была уже на пороге.

Далия накинула пальто и вышла.

Но едва она открыла дверь дома Валентина уже стояла перед ней, словно тень, ожидающая момента.

Ветер играл её тёмными, почти чернильными волосами. Глаза такие глубокие, что в них можно было утонуть они смотрели прямо в душу.

– Беда ждёт мужчину, который покинул этот дом, – произнесла она тихим, но ледяным голосом.

У Далии перехватило дыхание.

– Валентина, заходи… Поговорим внутри, на улице холодно. Тебя ждёт…

– Я знаю, кто меня ждёт, – перебила испанка. – Я сама поднимусь, ты иди за мной.

В кабинете Малика, когда они вошли, Малик стоял у окна, не оборачиваясь. Его силуэт был напряжён, словно сжатая пружина. Испанка села напротив него.

– Ты не благословил сына, – тихо, почти устало сказала она.

Она качнула недовольно головой.

– Если бы ты дал ему благословение, у него был бы щит. Ах, Малик… Что же ты наделал…

Он медленно повернулся.

– Говори.

Глаза Валентины слегка побледнели – так бывало всегда, когда её взгляд уходил туда, куда людям смотреть нельзя.

– Его ждёт беда.

– Какая?

– Я вижу… Адам пьёт. И то, что он пьёт – это не алкоголь. Это яд. Медленный. Чужой. Он разрушит его изнутри. Он приведёт его к смерти, если никто не остановит.

Далия закрыла рот рукой.

– Кто? – Малик шагнул вперёд. – Кто захочет убить моего сына?

Валентина не моргала.

– Новый враг.

– Имя?!

– У него… много имён.

Она нахмурилась.

– Я пытаюсь увидеть его лицо… но не могу.

– Почему?!

Испанка тяжело выдохнула, её пальцы сжались в подлокотники кресла.

– Она не даёт мне смотреть дальше.

Малик нахмурился.

– Кто… она?

Валентина подняла свой тёмный взгляд на мужчину.

– Лана.

Сердце Малика остановилось. На секунду, но этого хватило, чтобы комната стала холоднее.

– Что?.. – его голос стал хриплым. – Почему Лана вмешивается?

– Потому что ты не должен знать. Её душа стоит на границе того мира и этого. Потому что она всё ещё защищает то, что любила. Потому что она видит: то, что будет с твоим сыном, неизбежно.

Малик сделал шаг назад.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – мягко ответила Валентина. – Ты не сможешь предотвратить то, что его ждёт. Ты сможешь только быть рядом… когда придёт момент.

Далия плакала молча, Малик стоял немой и пустой. Валентина поднялась и, посмотрев на Далию, шагнула к ней.

– Береги дочь Далия, потому что ее судьба сейчас между небом и землей.

– А Адам?! – переспросила Далия.

Испанка посмотрела на Малика и его жену в последний раз.

– Его судьба уже идёт к нему. И никто – даже ты – не в силах её остановить.

Она ушла, оставив за собой запах дыма, страха и смерти.

***

Я переоделся в раздевалке и привычно обмотал кисти бинтами, затягивая их до предела, чтобы пальцы онемели, затем надел перчатки. Том стоял рядом, разбирая вещи.

– Тебе какая-то девушка передала пакет.

– Что там? – спросил я, не подходя.

– Посмотри для начала…

Он хмыкнул, вытаскивая из пакета мягкого плюшевого медведя и открытку.

– Мишка. Открытка… Кто вообще дарит это бойцу?

– А что написано? – спросил я.

Том прищурился.

– На, сам прочитай. – Он передал мне карточку.

На белом картоне – красные буквы: «Желаю удачи!»

– Дай бутылку, – сказал я.

– Вода закончилась. Девчонка сейчас принесёт.

И в этот момент дверь со стуком распахнулась, девушка в медицинской маске почти вбежала внутрь.

– Я принесла воду!

Она поставила бутылку и тут же, не поднимая глаз, ушла.

– Лови, – бросил мне Том, и я поймал бутылку.

Открыл. Сделал глоток и затем мгновенно ощутил странный привкус.

– Почему вода кислая? – нахмурился я.

– С лаймом, наверное. Видно, налила из барной.

Я посмотрел на бутылку, перевёл взгляд на дверь, пора на выход.

– Ладно. – Я допил воду до конца. – Пойду.

Когда я вышел из тоннеля, рёв толпы ударил в голову, как взрыв: плотный, вязкий, оглушающий. Свет прожекторов бил в глаза, будто пытался прожечь насквозь. Я быстро оглядел зал в поисках одного лица.

Её лица.

Но увидел лишь сотни незнакомых и тех, кто хотел видеть мою кровь или мою победу. Всё равно эти люди всегда вызывали у меня отвращение, они кормились чужой болью, как гиены.