Легенда бесконечности

– Тогда ступай домой. Тебя ждут.

Я склонил голову.

– Благословите меня.

– Благословляю тебя, раб Божий Адам.

Эти слова прозвучали как… спасение для моей души, но насколько хватит этого спасения для меня?

Когда я вышел из храма, воздух был прохладный, чистый, такой, какой я не чувствовал давно. Я остановился у ступеней и ещё раз перекрестился, вдохнув свежего воздуха, который пах ладаном и летним теплым ветром. Я сделал шаг к машине – и в этот момент кто-то мягко столкнулся со мной.

Тонкое, почти невесомое прикосновение и запах жасмина, который слегка ударил в виски. Передо мной стояла девушка, держа в руках шелковый платок, который нервно пыталась распутать.

– Извините, – сказал я автоматически.

– Это вы меня простите… – Она улыбнулась так тепло. – Я шла и даже не заметила вас. – В её голосе было что-то… искреннее и застенчивое.

– Давайте помогу? – вырвалось у меня.

Она моргнула, чуть наклонив голову, будто не поняла.

– О чём вы? – спросила она, глядя на меня чистыми глазами. Взгляд – тихий, внимательный, как будто она знала меня. Или… пыталась вспомнить.

Я указал взглядом на её платок.

– Концы… запутались. Вы, кажется, мучаетесь с ними.

– Ах! – Она смутилась, чуть улыбнувшись. – Вы про это… если вам не трудно, конечно.

Она протянула мне платок осторожно, словно отдаёт что-то ценное. Я взял его и быстрыми движениями распутывая тонкие узелки. Ткань была тёплой, кажется, платок она держала в своих руках долго. Взгляд этой девушки на себе я чувствовал буквально на коже – внимательный, изучающий. Я не понимал, почему она смотрит на меня так, будто… словно знает меня.

– Вот, – сказал я, возвращая ей платок.

– Спасибо вам… – Она снова улыбнулась. Нежно. И почему-то грустно.

В её глазах было что-то особенное и знакомое, но я не мог вспомнить… откуда она знакома мне. Я задержался взглядом на секунду дольше, чем следовало. Что-то в ней зацепило меня…

Чувство вроде похоти… Не любви…

Моя душа была слишком черной, чтобы услышать какой-то зов любви. Я больше не способен на это чувство. Любовь теперь для меня под запретом.

И тут раздался знакомый голос, который отвлек.

– Алифнет!

Отец Александр вышел из храма, и я словно очнулся. Девушка первой отвела взгляд. Поэтому я просто обошел ее и направился к машине.

Сзади услышал: – Отец Александр! Благословите.

– Благословляю, раба Божья Фелицата. Ты же уже была сегодня? Что-то забыла?

– Святой воды забыла взять…

Я сел в машину, запустил двигатель, но пальцы легли на руль, и я буквально сорвался.

Алифнет…

Имя звучало странно знакомо. Как будто я слышал его когда-то… Возможно, она была одной из тех, с кем я проводил ночь, и поэтому она тоже так смотрела на меня.

Глава 2 Алифнет

Он даже не узнал меня. Так смотрел прямо, пристально, будто заглядывал в душу… И всё равно не узнал. А ведь когда-то его взгляд задерживался на мне дольше, чем положено дочери хозяина дома.

И я тогда думала, что судьба ткёт для нас одну нить.

Я ошибалась.

Но боль от этой ошибки жила во мне всё это время. Всё началось год назад, когда он впервые переступил порог нашего особняка. Он приехал к отцу на деловую встречу, как я тогда думала. Но позже выяснилось: их наши отцы с Адамом Имерети когда-то были близкими друзьями, почти братьями. Их разговор затянулся – взрослые мужчины, погружённые в свои тайны, в прошлое, которое я ещё не могла понять. Я наблюдала за ними из окна. И да, я изучала его: его тёмно-карие глаза, аккуратный профиль, строгая линия губ…

– Какой же он красивый… – прошептала я, будто боялась, что кто-то отнимет у меня это мгновение.

– Эх… Бедный мальчик, – раздалось из другой комнаты.

– О чём ты, Далва?! – крикнула я, оборачиваясь.

Гувернантка вошла в комнату, та, что заменила мне мать.

– Бедный мальчик потерял семью. – Она посмотрела на меня серьёзно. – Единственные, кто выжил, – он и его сестра.

– Поэтому он такой… – слова утонули в горле. Внезапно стало трудно дышать. Как будто меня ударили невидимым кулаком.

– Алифнет, – Далва покачала головой, – не смотри так пристально. Ещё подумает, что влюбилась.

– А если подумает? – я попыталась улыбнуться.

– Постыдись, – усмехнулась она. – Ты его даже не знаешь.

– Далва, откуда он?

– Из Катара. Решил остаться здесь, в Грузии. Спокойнее, говорит.

– Спокойнее? – я горько усмехнулась. – После такого?

– Молчи, – она приложила палец к губам. – И я тебе ничего не говорила.

Я кивнула, возвращаясь к окну. Но в беседке, где только что сидели отец и с этим парнем, уже никого не было.

– Где они?

– В гостиной. И не смей туда ходить, пока отец не позовёт. Чай подашь – увидишь.

– Всё равно позовёт, – вздохнула я.

– Алифнет! – Далва всплеснула руками. – Не вздумай…

– Я на кухню, – сказала я, скрывая улыбку. – Заваривать чай и только.

«Мне так не терпится увидеть его вблизи… Интересно, есть ли в его сердце кто-то?»

Этот вопрос жёг меня сильнее, чем кипяток, который я ставила на плиту. Пока чай настаивался, я заплела косу, чтобы руки чем-то занять – иначе они дрожали от волнения, которое окутало меня всю.

Далва смотрела на меня с тёплой жалостью.

Я была стройной, с голубыми глазами и темно-русыми волосами до пояса. Отец говорил, Алифнет – значит «ангел». Но в святцах такого имени нет, поэтому на крещении он дал мне второе – Фелицата.

«Счастливая».

Моя мать умерла при родах. Только небеса знают, сколько слёз пролила Далва, стараясь заменить её. Она могла быть строгой, но её любовь всегда была безграничной.

– Алифнет! – позвал отец.

Я подпрыгнула так резко, что Далва расхохоталась.

– Не смей! – пробормотала я, но сама смеялась тоже.

– Дочка, принеси нам чай! – донёсся голос отца.

– Сейчас, папа! – ответила я отцу, крикнув. – Далва, я нормально выгляжу?

– Как всегда – прекрасно!

– Мерси…

Разлив чай по стаканам, я взяла фарфоровый поднос и направилась в гостиную. Ноги дрожали, руки – тоже. Когда я вошла, тот самый парень сидел спиной ко мне. Но стоило ему повернуться… Мое сердце сбилось с ритма, а потом сорвалось в бешеный галоп. Потом… будто остановилось вовсе.

– А вот и моя дочка – Алифнет, – сказал отец.

Я подошла к отцу, поставила чашку, а затем к Адаму. Его рука коснулась моей, когда я передавала ему чай, холодная, слишком холодная.

«Как будто он никогда не согревался теплом», – подумала я.

Отец говорил что-то про полезные свойства чая – его любимая тема. Но Адам смотрел только на меня, но затем тут же, будто придя в себя, снова вернулся к отцу, но не просто слушая его, а с вопросом…

– Дядя Нодар… А разбитое сердце этот чай лечит?

От этих слов всё внутри меня оборвалось. Поднос выскользнул из моих пальцев, разбиваясь о плитку так громко, что я сама вздрогнула.

– Я… я соберу… – пробормотала я, опускаясь на колени.

– Дочка, не трогай! – отец вскрикнул. – Далва! Быстро сюда!

Но я слышала только один голос.

– Вы можете пораниться… – Он сказал это так… мягко, будто боялся, что я исчезну.

И я… убежала.

Стыд перекрыл мне дыхание, а ноги сами унесли меня по лестнице. В своей комнате я рухнула на кровать, слёзы подступили сразу, горячие и обидные.

«Я опозорилась… Он теперь думает, что я неуклюжая…»

Но в следующую же секунду я вспомнила его взгляд. Его «Вы можете пораниться». И улыбнулась сквозь слёзы, как глупая девочка. Как та, что влюбляется впервые.

Стук в дверь разрезал тишину, словно чья-то рука вцепилась в моё сердце.

– Далва, я хочу побыть одна.

– Дорогая, ну пожалуйста… Я принесла мандарины из сада.

Я выдохнула и закрыла глаза. Она всё равно войдёт не потому, что не умеет слушать, а потому что слишком любит меня…

– Хорошо. Входи.

Дверь мягко открылась, и запах свежей кожуры разлился по комнате – тёплый, домашний, такой… живой. Далва поставила на тумбу вазочку и тихо присела рядом. Её рука коснулась моего плеча – мягко, почти по-матерински.

– Ну и что это у тебя лицо такое заплаканное? – Она наклонила голову, изучая меня. – Влюбилась? – Уголки её губ дрогнули. – А парень-то, и правда, красивый…

– Далва… – прошептала я, чувствуя, как жар волной поднялся к шее.

Она знала. Она всегда чувствовала всё раньше меня.

– Его покойный отец был очень близким другом господина Нодара, – начала она, чуть тише, как будто опасалась, что стены подслушивают. – Помнишь, как твой отец исчез на три месяца по работе?

– Да. Помню.

– Он улетал в Катар. Решал дела какие-то. Возможно, у них есть общие тайны… Честно – не знаю. Но точно знаю одно: он летал именно к его отцу. Имерети – их фамилия.

Я закрыла глаза и прошептала, будто пробуя вкус новых слов: «Алифнет Имерети». Звучит… хорошо.

– Время покажет, дочка, кто твоя судьба, – сказала Далва, поглаживая мою руку. – Если вам суждено быть вместе, Господь будет сводить вас снова и снова. Судьбу не обойти.

Я отвернулась к окну – туда, где мы с ним встретились взглядом впервые. И тихо, почти неслышно: – У него в сердце другая…

– Кто тебе это сказал? – её голос стал серьёзным.

– Никто. – Я сжала пальцы так сильно, что ногти впились в ладонь. – Мне не нужно, чтобы мне говорили. Всё стало понятно… после его вопроса.

– Какого вопроса?

Я глотнула, но горло не слушалось.

– Он спросил… «А разбитое сердце лечит этот чай?»

Далва глубоко вдохнула и крепко обняла меня, прижимая к себе, как в детстве. И я позволила себе несколько секунд слабости уткнулась в её грудь, чувствуя тепло через ткань её платья.

– Не печалься, дорогая… – прошептала она. – Ты ведь молодая, у тебя ещё будет так много женихов.

– Но мне не нужно много. – Я подняла на неё глаза. – Мне нужен один. Один человек раз и навсегда.

Она усмехнулась, покачав головой.

– Столько семей приводили в дом своих сыновей, а ты даже не взглянула ни на одного… И вот теперь… Алифнет, ну ты даёшь.

– Далва… – Я положила ладонь на сердце. – Когда я думаю о нём… Оно будто сходит с ума. Бьётся сильнее. И мне страшно. Страшно оттого, что я ничего о нём не знаю… но уже тону.

– Ложись спать, – ворчливо сказала она, но глаза её смягчились. – У неё сердце, видите ли, бьётся…

Я засмеялась сквозь остатки слёз.

– Спокойной ночи, Далва.

– И тебе, моя девочка.

Она погасила свет и ушла, оставив комнату наполненной мандариновым запахом и моим тихим, тонким одиночеством.

Вернувшись в реальность, я открыла глаза, воспоминание погасло, как свеча, которую задули. Я стояла у крынки со святой водой в храме и только теперь заметила, что руки у меня дрожат. Я набрала воды, обернулась к иконам, помолилась и вышла. Дорога домой казалась бесконечной.

А сердце…

Сердце всё ещё билось так же, как тогда, когда я впервые посмотрела на Адама Имерети.

И поняла: от этой любви мне уже не уйти. У меня не получается забыть того, кто не помнит меня, того, в чьем сердце живет другая…

Зайдя в дом, я глубоко вдохнула. Снова перед глазами предстала та же картина: отец торопливо собирается на работу, Далва идёт за ко мне навстречу. Разув обувь, я проводила отца, пожелав ему удачи, и передала воду Далве. Двери зашумели за отцом, он ушел, и в доме снова наступила тишина.

Я плюхнулась на диван, чувствуя, как сердце тяжело бьётся, словно предчувствуя что-то. Далва села рядом, наблюдая за каждым моим движением, будто боясь пропустить что-то важное.

– С тех пор, как этот парень появился здесь, – начала она мягко, – ты изменилась. Стала совсем другой.

– Далва… что во мне изменилось? – спросила я, глядя на себя через её глаза.

– Ты снова видела его? – тихо уточнила она.

– Да… – опустив голову, прошептала я.

– Ну и что?

– А что рассказывать, Далва… – проговорила я, сжимая ладони. – Он даже не узнал меня.

– Милая моя, иди ко мне, – открыла она объятия. – Позволь мне обнять тебя.

Я опустилась в её объятия.

– Я не прошу у Господа другого человека вместо него… мне это не нужно. Я хочу, чтобы он хотя бы раз меня вспомнил… – шептала я. – Он никогда меня не полюбит, я… я даже не симпатична ему.

– Где ты его увидела?

– У церкви. Я забыла воды набрать, вернулась…, и мы столкнулись. Я не заметила, как он шёл… Он помог распутать мой платок… – Голос дрожал, а воспоминания о его руках заставляли сердце биться быстрее.

– Ну вот! – хлопнула в ладоши Далва. – Я же говорила тебе! Если это твой человек, Господь будет сводить ваши пути.

– Пути-то он сводит, – прошептала я, – но я ему неинтересна. Он не помнит меня… Уже который раз не помнит…

– Запомни, моя дорогая, – сказала Далва, сжимая мои руки, – не созданные друг для друга люди не пересекаются постоянно.

Я закрыла глаза, сжимая подушку.

– Ох, как же я могла так влюбиться! Я дура…

– Мы не выбираем, в кого влюбляться, – продолжала Далва, – этот выбор непредсказуем.

– Странно, – выдохнула я. – Я отдала свою любовь тому, кого встретила впервые… тому, кто меня даже не помнит. Я дура…

– Ты молода, Алифнет, а ему нужно время, – тихо сказала Далва.

– Время? Чтобы забыть возлюбленную, которая вышла замуж за другого?

– Алифнет… Откуда ты это знаешь?

– Я подслушала ваш разговор с отцом…

– Алифнет! – вскрикнула она. – Это некрасиво!

– Я знаю… – голос дрожал. – Но только так я могу узнать хоть что-то о нём. Когда он звонит за ужином отцу… моё сердце бьётся так, что кажется, будто остановится… На моём лице появляется улыбка, которую я не могу скрыть… и мне больно…

– Это пройдет, дочка… – Далва крепко обняла меня. – Ты ещё молода. Скоро будет деловой ужин, на который твой отец пойдет… Тебе нужно пойти с ним, отвлечь мысли. Там будут и другие…

Я смахнула слёзы, встала и направилась в душ.

– Бедная моя девочка… – шептала Далва, когда я уходила. – Как же страдает твоё сердечко… Он даже не знает, что ты умираешь по нему…, отпусти эту любовь. Она опасна.

Я слушала каждое её слово, но только кивала. С этого дня я приняла решение: мои чувства к Адаму – тайна. Никто не узнает. Только моё сердце и я. Сердце, которое при виде него бьётся чаще, дыхание которого останавливается, когда он рядом.

Адам – моя первая и единственная любовь. Безответная, тайная и бесконечная.

Ночь. Тьма окутала дом, и я заснула, сжимая в руках подушку.

Приснился он…

Адам стоял передо мной в полумраке, сон казался реальностью. Его тёмные глаза смотрели прямо в мою душу, руки, сильные и уверенные, скользнули по моим плечам. Я почувствовала тепло его тела, его дыхание на коже.

– Алифнет… – прошептал он, голос хриплый, наполненный неведомым мне томлением.

Я обвила его шею руками, сердце выскакивало из груди. Он прижал меня к себе, губы коснулись моего виска, шея, плечо…, и я почувствовала, как пульс ускоряется, каждое прикосновение раскалывает внутри. Его ладони скользнули по моей спине, вниз… и я растворилась в ощущениях, забыв о времени, о мире, о себе.

Сон был полон моего желания и запрета к нему, его прикосновения манили, а взгляд… заставлял меня сгорать. Я проснулась с покалыванием по коже, с дыханием, прерывающимся, сердцем, которое бьётся в тысячу раз сильнее.

Даже если он никогда меня не вспомнит.

«Я буду слушать своё сердце», – прошептала я сквозь слёзы, чувствуя, как сердце ещё долго будет искать его настоящие прикосновения.

Глава 3 Адам

Ехав по дороге в Холдинг, я не мог избавиться от воспоминаний о таинстве покаяния. Слёзы наворачивались на глаза, словно пытались смыть грязь прошлого, ту дьявольскую черноту, что я ношу в душе все эти годы.

«Я не заслуживаю прощенья», – шумно выдохнул я и с силой ударил ладонью по рулю.

«Успокойся, Адам… Всё прошло. Это теперь в прошлом», – шептал я себе, пытаясь заглушить гнев, страх и сожаление одновременно.

В этот момент раздался звонок телефона. Взглянув на экран, я увидел имя, которое сразу поднимало сердце к горлу: «Айла».

Адам Имерети: – Да, сестра… я слушаю, – сказал я, стараясь выдать ровный тон, хотя внутри все кипело.

Айла: – Адам, где ты? Ты на работе? – голос её дрожал, и был полон радости.

Адам Имерети: – Еду туда, – ответил я. Внутри словно сжималось от воспоминания, и страх за неё.

Айла: – А в церкви ты был? – продолжила она.

Адам Имерети: – Был… – коротко ответил я.

Айла: – Адам, как я рада, слава Богу! Хорошо, брат… Тут ещё приехал друг отца, что мне делать?

Адам Имерети: – Кто он? Что за друг? – тянул я, пытаясь скрыть напряжение в голосе.

Айла: – Азариас, он из Катара, помнишь?

Адам Имерети: – Да, помню… Конечно, впустите их, скажи ребятам, что для них я приготовил дом на соседнем участке.

Айла: – Зачем он приехал? – тревожно спросила Айла.

Адам Имерети: – Забыл предупредить тебя… Он приехал, чтобы помочь мне с делами холдинга.

Айла: – Хорошо… – её голос звучал немного успокоено, но в нем проскальзывала тревога.

Адам Имерети: – До вечера, не скучай. Можешь выйти прогуляться в городе.

Айла: – Хорошо… пока.

Адам Имерети: – До вечера, Айла… Береги себя. Ты самое дорогое, что у меня осталось от родителей, – слова вылетели.

Айла: – До вечера… – ответила она. Я сжал руль, закрыл глаза на секунду и выдохнул.

Перед глазами возникла Моника, и это окончательно вывело меня из себя.

Я был зол как никогда.

***

Адам вошёл в офис и захлопнул за собой дверь в кабинете так, что стеклянные перегородки дрогнули. В нём всё кипело – злость, раскаяние, пустота, от которой хотелось выть.

И Моника, которая снова появилась в его разуме.

Он сорвал галстук и бросил на кресло. Элла подняла голову от бумаг, она ждала его. Её глаза блеснули огоньком.

– Господин Имерети… вы… всё в порядке? – тихо спросила она.

– Нет, – он шагнул к ней, и её дыхание сорвалось. – Но ты поможешь мне.

Она сглотнула. Он видел, как она трясётся, но не от страха, а при виде него каждый раз. Адам подошёл вплотную, схватил Эллу за талию и грубо притянул к себе. Её ладони вцепились ему в рубашку.

– Ты же для этого здесь, да? – прошептал он ей в ухо, голосом, от которого у неё подкосились ноги. – Чтобы я забывал. Чтобы сжигал всё дерьмо, что чувствую.

– Да, Адам… – едва слышно.

Он усмехнулся, темно, горько.

Адам взял её за запястье и резко усадил на край стола, так что ручки и папки посыпались на пол. Элла охнула, но не от боли, а от тихого, запретного удовольствия, которое накрыло её, как удар током.

Он встал между её ног, его колени прижались к внутренней стороне её бёдер и одним движением он заставил её раздвинуть их шире.

Её дыхание сбилось, руки дрогнули, упираясь в край стола.

– Ты хотела этого? – его пальцы прошлись по её бедру, медленно, не спеша, жестко. – Всё утро ждала меня, поэтому?

Она закрыла глаза, пытаясь сдержать стон.

– Я… я скучала…

– Не смей мне врать, – прошипел он. – Ты зависима. Ты хочешь меня только потому, что я не хочу тебя.

Элла подняла на него взгляд обиженный, но полный горячего желания.

– Нет… я хочу вас, Адам…

Он резко наклонился, прижал её запястья, удерживая их одной рукой над её головой. Его дыхание обжигало её шею.

– Тогда не притворяйся невинной. – Он прошёлся горячим дыханием по её уху. – Скажи, что тебе нужно.

Она дрожала, как струна.

– Вы… – сорвалось с её губ. – Мне нужен вы…

Он прижал её сильнее, почти грубо, его голос опустился до хриплого, тяжёлого шёпота.

– Вот так.

Он заставил её сильнее развести ноги, его рука скользнула по внутренней стороне бедра.

Элла выгнулась, прикусила губу, не в силах сдерживаться. Её тело горело под его прикосновениями всегда, она ощущала каждую его силу, каждое движение, каждый миллиметр его жесткой власти.

Ему нравилось, как она реагирует. Адам впивался в её шею поцелуями, которые были больше наказанием, чем нежностью, требовательные, грубые, голодные. Элла задыхалась, хватая воздух, будто каждое его движение прожигало её изнутри. Он поднял на нее свой взгляд, тёмный, тяжёлый.

– Смотри на меня.

Элла подняла глаза, и каждый раз, смотря в них, она тонула в этом дьявольском омуте. Он властвовал над её телом полностью, без следа нежности. Его руки водили по её коже уверенно, грубо, вызывая у неё дрожь. Он чувствовал, как она теряет контроль и это только сильнее разжигало его.

– Адам, пожалуйста… – выдохнула Элла.

Он коснулся её подбородка, заставляя смотреть прямо ему в глаза.

– Не называй меня так, когда умоляешь.

Её дыхание дрожало, тело напряжено до предела, губы были припухшими от его поцелуев.

– Ты делаешь именно то, что нужно. – Наклонившись к её уху, прошептал Адам. Он провёл пальцами по её бёдрам выше. – Помогаешь мне забыть. – Его голос стал тёмным, почти опасным. – Сегодня ты – моя терапия.

Её стон был ответом.

– Посмотри на меня, – приказал он.

Она подняла взгляд, и в нём было всё: страх, желание, смущение, зависимость.

Адам ухмыльнулся краем губ.

– Вот так.

Элла резко втянула воздух, хватаясь за его плечи, когда он прижал её ближе – резко, властно, полностью контролируя её движения. Она чувствовала каждое его дыхание, каждый миллиметр его тела, всё давление его силы… Её ноги дрожали, колени инстинктивно сжались вокруг его талии, притягивая его ближе.

– Знаешь, что самое забавное? – прошептал он, касаясь губами её шеи, но не целуя. – Я прихожу к тебе только тогда, когда мне нужно выплеснуть всё дерьмо, которое копится внутри.

Она тихо выдохнула, почти стон.

– И ты принимаешь это, правда?

– Да… – едва слышно ответила Элла.

– Вот поэтому ты и остаёшься здесь, – хрипло сказал он, впиваясь пальцами в её бёдра сильнее. – Ты знаешь своё место. – Он притянул её к себе ещё ближе – резко, жёстко, заставив её выдохнуть ему в губы. – И сегодня, Элла… – Он посмотрел ей в глаза так, что она почти растворилась. – Мне снова нужно выпустить злость.

***

Я закрыл за собой дверь кабинета и почувствовал, как в груди снова начинает нарастать давление. Пока Элла беспорядочно что-то начала рассказывать о документах, я уже не слышал ни слова, голос превращался в пустой шум. Мне нужно было выпустить злость, снять напряжение быстро, жёстко, без мыслей и без эмоций. Элла знала, она всегда знала, что если я не в духе, то обязательно сорвусь на ней. Её тело поддалось так же легко, как и всегда, без сопротивления и без лишних вопросов. Ни тепла, ни нежности, ни капли любви, мне просто нужно было заглушить то, что внутри меня не даёт дышать.

Моника… Какого черта снова…

На секунду, когда я держал её, когда её дыхание стало прерывистым, я почти почувствовал облегчение. Почти.

Но облегчение никогда не ощущается, оно растворяется так же быстро, как приходит. Когда вспышка внутри оборвалась, я отстранился.

Слишком резко, слишком холодно.

Элла смотрела на меня снизу вверх. В её глазах, как всегда, ожидание глупость и жалкость… Сколько бы раз мы не были вместе, она всё равно ищет там что-то большее.

Как будто я способен на «больше».

Я застегнул рукава, вернул на место запонки. Механические движения, за которыми удобно прятать пустоту.

– Приведи кабинет в порядок, – сказал я ровно, накинув на себя пиджак. Повернулся к двери и почти вышел, но всё же остановился.

– И отчёты – на мой стол до вечера, – сказал я, не оборачиваясь.

Слышал, как у неё дрогнуло дыхание, но мне плевать.

Я вышел из кабинета. Дверь за спиной захлопнулась громко. Коридор холдинга встретил меня прохладой и тишиной. Каждый шаг ледяной. Адам Имерети, как все в основном и говорили обо мне.

Как только я шагнул в лифт, осел на стену и закрыл глаза, мысль кольнула меня снова: «Исповедь… Пустая ложь. Я не человек, которого Бог может простить».

Спускаясь в лифте, я поймал своё отражение в зеркальной стене.

Холодный взгляд, сжатая челюсть и пустые глаза.