Государыня всегда онлайн

– Кажется, мне по наследству достался талант спать в любом транспорте, – отозвалась я.

– Это Господь вас благословил, не иначе.

Мы расселись по автомобилям, причём мы с губернаторшей, Юсуповым и Волконской заняли один, и процессия тронулась по городу. Не столько после рассказов Багрянцева, сколько вопреки им, я с любопытством рассматривала Петрозаводск из окна. Здесь стояло немало старых купеческих и торговых домов. Выкрашенные в голубой, недавно подновлённые, они создавали ощущение малоэтажности и какого-то особого уюта. Не чета высотному Питеру.

Я сказала об этом, и Катерина Андреевна тут же заулыбалась.

– А мы тут, Ваше Высочество, всё время спорим. Вот вокзал в том году открыли новый – молодёжь говорит, красота, а мне старый был милее. Но ничего не поделаешь, прогресс. – Она пожала покатыми плечами. – Главный городской архитектор у меня – молоденький мальчик. Фантазёр! Натащил из столицы идей и давай реализовывать.

– Не страшно доверять такое дело молодому человеку? – удивилась я, чем сильно изумила губернаторшу.

– Так молодёжи в городе жить! Я, Ваше Высочество, так считаю: старшие должны следить, чтобы юноши не натворили глупостей на горячую голову. Но прогресс должны нести они. У них ещё кровь кипит, мечты, идеи. Они знают, что надо их, – простите, Ваше Высочество, – вашему поколению. Пусть делают.

И, действительно, разглядывая губернский совет на торжественном раннем обеде, я отметила: половину его составляли люди в возрасте хорошо за пятьдесят, а половину – едва-едва к тридцати. Причём общались они между собой уважительно, на вы, но с теплотой. За два часа, которые мы провели за столом, ни разу не вспыхнул какой-нибудь спор, не звучало ядовитых реплик. Казалось, что вместе под сводами кирпичного, начала прошлого века дома собралась огромная дружная семья.

Нам показали, правда, из окна автомобиля, только-только распускающийся губернаторский парк, по дорожкам которого бродили благообразные старички и улыбчивые няни с детьми разных лет, и через него повезли к заводским комплексам. В отличие от Багрянцева, оставленного отдыхать, Катерина Андреевна рассказывала про свой завод живо, с горящими глазами. Причём, как мне показалось, её интересовало не столько славное прошлое, сколько будущее.

– В позапрошлом году Его Величество нам оказали большую честь, лично посетили сборочный цех. Теперь из Архангельска привезли новых роботов, как раз открыли три линии. К две тысячи одиннадцатому в сборке надеемся отойти от ручного труда полностью.

– А чем займутся рабочие? – спросила я, не совсем понимая, как реагировать на эти рассказы.

– Ну на мороз не выкинем! – улыбнулась Катерина Андреевна. – Обучаем сейчас, те, кто работал руками, получают квалификацию операторов станков, как раз управимся.

– А если кто-то не захочет учиться?

Судя по выражению лица губернаторши, учиться у неё хотели все без исключения. Но она всё же ответила:

– Всем желающим мы предложили место в сварочном цехе. Ну, а кого-то из старичков проводили на пенсию, конечно. Не без этого.

Должна признаться, что я до сих пор не была ни на одном заводе. У меня имелось очень малое представление о создании поездов. Поэтому я не могла даже примерно представить, к чему готовиться.

Возле парадной входной группы – высокой кирпичной арки, закрытой воротами, и такой же кирпичной проходной – наш автомобиль остановился. Кто-то из охраны помог выйти сначала мне, затем Катерине Андреевне. Я загородилась от солнца ладонью. Волконская предсказуемо проигнорировала предложенную руку, вышла сама и сощурилась на ярком свету.

У входа нас встречали, как и положено, с оркестром и торжественно. Только Катерина Андреевна сказала:

– Будьте снисходительны, Ваше Высочество. При заводе у нас свой музыкальный коллектив сложился, мы доверили им сегодня вас встречать, могут разнервничаться…

И именно в этот момент кто-то слегка сфальшивил в бравурной мелодии, но остальные тут же заиграли громче, прикрывая коллегу.

За воротами виднелись чистые дорожки, транспортные площадки, красные заводские комплексы и стальные ангары.

С поклонами нас поприветствовал управляющий завода – мужчина лет шестидесяти, сухощавый и длинный. Несколько раз поклонившись, он заговорил о том, какое это счастье – встречать цесаревну на территории Александровского завода, и как он польщён тем, что ему доверились…

И всё в таком духе.

Мы миновали ворота, распахнувшиеся с металлическим скрипом, и тут же по правую руку я увидела позолоченную стелу. Вокруг неё была разбита клумба, пока ещё чёрная. В тени сзади даже остался маленький сугробик снега. Текст на табличке гласил: «Колонна воздвигнута в честь памятного визита Его царского Величества государя российского, царя и великого князя Константина II 09.09.2007 года». Позади тянулась небольшая аллея, которая оканчивалась каменным обелиском.

– Это в память о героях Колониальной войны, – негромко подсказала Катерина Андреевна. – Дальше есть ещё часовня, по понедельникам и средам здесь проводят молебны, приходит священник из города. Ну, а теперь позвольте пригласить вас в цеха. Ты показывай, Миша, показывай. – Она подбадривающе покивала управляющему.

«Я понятия не имела, что построить вагон – это так сложно! – записала я в дневнике вечером того дня. – Чтобы он поехал, нужно создать громадную тележку – это основа, колёса, множество технологичных соединений. Потом на эту тележку ставят вагоны, их собирают с помощью роботов. Но не как в фильмах, где роботы похожи на людей. Здесь они не похожи вообще ни на что. Например, робот-кантователь – это колесо, которое вращает платформу, будущий пол вагона. Так удобнее с ним работать. Или робот-сварщик – у него гигантская основа выше человеческого роста и манипуляторы, выкрашенные жёлтой краской. Чтобы посмотреть на него, нам всем раздали специальные очки».

Всего описание завода заняло у меня три страницы мелким почерком, и я остановилась только потому, что устала. Но, помимо технологических чудес, в той поездке ещё кое-что произвело на меня впечатление.

Мы долго осматривали цеха: надели каски и защитные халаты, мимо нас нас сновали, отвешивая поклоны, бородатые, но опрятные рабочие в зелёных комбинезонах с яркими красными нашивками. Дошли и до офисов. Не скажу, что в свои восемнадцать была близко знакома с этой концепцией, но все девчонки в школе сходили с ума по сериалу «Наёмный работник». И там, конечно, насмотрелись на кабинеты с прозрачными дверями, переговорные комнаты с диванами, креслами и презентационными досками и прочее.

– Во Франции в последнее время все сходят с ума по открытым рабочим пространствам, – рассказывала Катерина Андреевна, пока мы шли по серым мягким коврам, – все там работают в одном огромном зале, а столы отделены перегородками. У нас тоже хотели такое ввести, кто там у тебя, Миша, так ратовал за эту идею? Ну неважно. Поговорили с сотрудниками и отказались. Всем нужен свой угол, знаете ли.

В кабинетах сидели человека по три-четыре. Кое-где по пятеро, но редко. На нас смотрели во все глаза, отрывая взгляды от экранов. Кто-то подскакивал и молча кланялся, другие не успевали среагировать. А двое молодых людей в небрежно расстёгнутых сюртуках так увлеклись спором, что вообще нас не заметили, пока коллега не принялся их одёргивать.

Когда всё было изучено, Катерина Михайловна пригласила нас на презентацию новейших разработок – технологии беспилотного управления поездами. В просторной переговорной комнате были расставлены кресла, на экране горела заставка «Беспилотные технологии Александровского завода», а возле него стоял, покачиваясь с пятки на носок, один из инженеров. Он был в сюртуке с иголочки, побритый, надушенный и взволнованный. Едва мы расселись, как он открыл рот, перелистнул страницу презентации, заговорил – и я осознала, что не понимаю ни слова. Всё равно, как если бы он начал рассказ на незнакомом мне языке.

Лидары смешивались с сенсорами, вступали в какие-то сложные взаимоотношения с микропроцессорами и системами симуляции, и всё это удивительным образом влияло на качество и глубину машинного зрения. Но, к сожалению, так и оставалось для меня загадкой. Все остальные выглядели задумчивыми, но отнюдь не озадаченными.

Я держала лицо, кивала в такт и начинала тихо ненавидеть инженера, который не выучился говорить по-русски, прежде чем выступать перед членами царской семьи. И тут же, поймав себя на этой мысли, я разозлилась на свою глупость и гордыню. Прикусила щёку изнутри. Смирилась с тем, что так ничего и не пойму. Ведь не заставят же меня сдавать экзамен по этой теме!

И в этот момент Катерина Андреевна тихо кашлянула и совсем по-ученически подняла руку. Инженер сбился на полуслове.

– Вы простите, Константин Иванович, – сказала она кротко, – я, видно, совсем уже старая и из ума выжила, только совсем ничего не поняла пока. Вы можете старухе попроще объяснить?

Инженер похлопал глазами. Катерина Андреевна обернулась ко мне и добавила покаянно:

– Простите, Ваше Высочество, за задержку. Уж больно любопытно, а что-то никак не соображу, в чём там дело.

– Ничего страшного, – пробормотала я непослушными губами, – мне тоже будет интересно послушать ещё раз поподробнее.

– Вот и славно! Вы с самого начала начните, Константин Иванович, и без этих ваших цифр на экране. Поезда-то беспилотные у нас будут?

– Будут, Катерина Андреевна, – вдруг как-то очень просто и дружелюбно ответил инженер. – Мы выделяем шесть ступеней автономности беспилотного транспорта. Если по-простому, то каждая ступень – это то, какое участие от человека требуется в процессе работы. Вот, скажем, первый уровень есть почти в каждом автомобиле. Это круиз-контроль. Автомобиль без вас никуда не поедет, но, если вы нажмёте кнопку, он будет держать одну скорость всю дорогу, пока вы не начнёте тормозить. А на пятом уровне водитель вообще не будет нужен. Но это пока, увы, фантастика.

– А на шестом? – спросила я, осмелев.

– А шестого не существует, Ваше Высочество. Их шесть, потому что мы выделяем ещё и нулевой – на нём никакой автономности нет вовсе.

И дальше всё пошло как по маслу. Оказалось, лидар – это такой прибор с датчиками, который замеряет расстояние с помощью лазерного луча. Выпускает луч света, ждёт, пока тот столкнётся с каким-нибудь предметом, вернётся обратно и попадёт на датчики, а потом измеряет, сколько на это потребовалось времени. Таким образом выясняется, как далеко до препятствия на пути.

Просто!

Честно говоря, эта сцена в небольшой переговорной глубоко запала мне в душу. Вспоминая её, я пришла к выводу, что Катерина Андреевна поняла всё куда лучше меня, причём с первого раза. Позднее, когда мы выходили с завода, она обменивалась с управляющим комментариями с таким количеством технических терминов, что у меня волосы дыбом встали. Но она поняла моё затруднение и пришла на помощь, при этом, несмотря на извиняющийся тон, не поставила себя в неловкое положение.

Инженер Константин Иванович рассказывал ей всё охотно, без снисходительности. Он будто очнулся от дремоты, осознал, что его окружают люди других специальностей, и просто перешёл на человеческую речь.

– Ты задумчивая и тихая, – заметила Соня, заходя ко мне в спальню, выделенную в губернаторском дворце. – И на ужине тихая была. Всё хорошо?

– Угу, – кивнула я.

Делиться этими мыслями не хотелось даже с Соней. Она поняла мою задумчивость по-своему, подсела рядом на кровати, обняла и устроила на плече твёрдый подбородок. Вздохнула.

– Ты у меня сильная, со всем справишься. На заводе сегодня прямо красоткой держалась. И не скажешь, что впервые в такой поездке. О чём думала?

– Честно? – Я сцепила пальцы в замок и слегка ссутулилась. – О папе. Просто представляла, что та же Волконская напишет ему, как плохо я справляюсь…

– Она бы не стала!

– А Юсупов?

После паузы Соня призналась:

– А чёрт его знает.

– Они так или иначе отчитываются, всё правильно, просто… – я сглотнула тугой ком в горле, – Они не понимают, что государь и папа – это один человек. А папа болеет, сильно. Страшно вслух сказать, а всё равно думаю…

– Сколько месяцев жизни у него отняла эта авария? – едва слышно озвучила мои самые страшные мысли Соня. – Никто не знает. И ты не крути это в голове.

– Не могу.

– Ещё как можешь. Ты этим никому не поможешь, только себя до нервного срыва доведёшь.

Я фыркнула. С моим здоровьем рассуждать о нервных срывах едва ли приходилось. Это скорее больше по маминой части. Или, кстати, по Павлушкиной. Они у нас – люди хрупкой душевной организации.

– А вот зря ты фыркаешь. Такие крепкие и стойкие как раз ломаются. Серьёзно, ты не медик и не гадалка, ты не можешь этого знать, поэтому просто…

– Я просто стараюсь не добавить ему тревог.

Соня стиснула мои плечи крепче и сказала::

– Вот и молодец.

Из Сети

«Наш Петро!Заводск&#», сообщество:

«Делимся фотографиями визита Ольги Романовой на Александровский завод. Бонусом в комментариях – три кадра с официальной встречи. Бабушка её встречала правда как внучку. Умиляемся».

«Докатились», блог:

«Ольга Романова, наследница престола, отправилась в тур по российским городам. Мы собрали для вас всю программу её путешествия и советы, как почувствовать себя на её месте. Возможно, пообедать с губернаторами и не выйдет, а вот заглянуть на предприятия, которые посещает цесаревна, побывать в тех же церквях и театрах, можно без проблем. Листайте картинки, планируйте новые путешествия. Искренне ваши, команда „Докатились“ и тревел-кот Василий».

Глава 6, сердцу не прикажешь

«Царский поезд», 1–18 мая 2009 года

В Кижи нас привезли утром. С утра моросило, небо обложило серыми низкими облаками, скорее даже осенними, медленными. Мы плыли к острову на небольшом, отделанном хромом и синим бархатом катере. А когда ступили на землю, я вдруг совершенно забыла о делах. Дул холодный ветер, лил дождь. Телохранитель держал надо мной зонтик, но капли всё равно попадали на лицо. Вдали виднелась Преображенская церковь, летняя, сейчас наверняка ещё закрытая, но удивительно живая. Серое дерево, никакой краски и тихая мощь.

Сзади что-то зашуршало.

– Позволите, Ольга Константиновна? – мягко спросил Милославский-Керн. Я кивнула, и телохранитель, передав ему зонт, отступил.

– Зайдите, мокро же.

– Я привычный.

– И всё же.

Он подчинился и оказался недопустимо близко ко мне, немного позади, но не так, как подходит охрана. Мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он понял мои чувства. Может, разделил бы их. Но я не знала, как их выразить. Как объяснить, что я испытываю на этой земле? Для кого-то она священная, намоленная, а для меня – древняя. И это куда дороже святости.

– Когда-то вон там, – негромко произнёс Милославский-Керн, указывая ладонью в сторону, за церковь, – стояли медно-плавильные заводы. Дымило, наверное. Мне почему-то представляется…

– Столбы дыма за церковью? И крестьяне, которые снимают шапки, морщатся и ругаются между собой.

– Тут бунтовали, зло, яростно.

– Вы интересуетесь историей?

Он улыбнулся, вздохнул и виновато покачал головой:

– Я просто любопытен. Вчера читал Сетевую Энциклопедию полночи. А теперь мы приехали, и всё это оживает у меня перед глазами.

Сколько человек пыталось добиться моего расположения, притворяясь, будто разделяют увлечение историей! Меня подкупила его искренность, простое признание.

– Мне приятнее представлять это место ещё до всех заводов, – сказала я, направляясь к другой церкви, тоже древней и прекрасной, – всю эту землю, где-то распаханную, где-то огороженную под дворы. Рыбацкие лодки на берегах.

– Они всё ещё здесь, – кивнул мой собеседник.

– Это туристические. Не то!

– Вы знали, что епархия не желала вообще пускать туристов? Были споры и целые судебные заседания, дошло до Её Величества Марии. Она сама съездила, осмотрелась и велела строить гостиницы на другой стороне. Криков было!

– Представляю…

У бабушки с историческими памятниками были какие-то особенные отношения. И столько, сколько она сделала для развития внутреннего туризма, не делал, кажется, вообще никто и нигде. Не все были этому рады – особенно церковь и те дворяне, которым пришлось распахивать двери фамильных усадеб для посетителей.

Но она была такой мощной фигурой, что с ней редко отваживались спорить. Великая женщина. Она умерла, когда мне было пять, я её почти не знала. Но запомнила широкие ладони с короткими пальцами, кольцо с рубином, громкий смех и тонкий запах ландышей. Их ей охапками приносил дедушка.

В церкви стоял полумрак, пахло древесиной, теплом, чем-то мшистым. Эти запахи мешались с терпкими ароматами благовоний. Сама служба чем-то неуловимо напомнила мне не питерскую показуху, а греческие богослужения, которые с раннего детства приводили меня в восторг и трепет.

После дня в Кижах, казалось бы, мы все должны были настроиться на высокое. Но, расположившись в моём спальном вагоне девичьей компанией, болтали о ерунде. Обсуждали Петрозаводск, конечно, губернаторшу-бабушку, очаровательный детский хор, который нас провожал. И, каким-то непонятным образом, вдруг заговорили о мужчинах, браках и отношениях.

– Я бы хотела замуж, – произнесла Соня.

– Серьёзно?!

– Почему нет? Это же хорошо, когда есть мужчина, который тебя любит. И ребёнок от него. Разве нет?

Мы переглянулись. Брак родителей Сони был весьма специфическим. Старшая Каменская управляла семейным делом и была состоятельной фабриканткой, тогда как её супруг жил в имении и растил сортовые арбузы. Угадав наши мысли, Соня быстро добавила:

– Не как у мамы с папой! Хочу, чтобы мужчина был как каменная стена, чтобы принимал самые важные решения. Я тоже буду решать, но так здорово, когда кто-то может забрать часть ответственности?

Я подумала, что в чём-то Соня права. Только вот мою ответственность не передашь и не разделишь.

– Главное, чтобы он не диктовал мне, как жить! – воскликнула Машенька. – И чтобы был нежным. Все эти грубияны… Брр!

– Мне нужен богатый и знатный, – ничуть не стесняясь, сообщила Анастасия.

Она слегка освоилась среди нас, расслабилась и уютно устроилась в большом кресте напротив меня.

– Неужели дела у графа Толстого так плохи? – удивились мы.

Анастасия вздохнула:

– Не так… Но нас четверо, и только старшему светит наследство. А я, честно говоря, хочу свой дом, желательно не деревенскую избушку.

– Ты можешь остаться при дворе, – пожала плечами Соня, лежавшая у меня в ногах. – У нас хорошо.

– Фрейлиной до старости быть нельзя – неприлично. При Оле я бы осталась, а делать карьеру… Не женское дело, уж простите. Так что я годика два похожу, а потом начну поиски.

– А вот так, в теории, за кого бы пошла?

Загибая пальцы, Анастасия перечислила:

– Сынок Вяземского – это раз. Шуйский-средний – это два, он тётке наследует. Из уральских можно кого-нибудь посмотреть. Ну и Юсупов, конечно.

– Да ладно? Вышла бы за Юсупова?! – ошарашенно протянула Соня, и я полностью разделяла её чувства.

– А почему бы нет? Знатнее не бывает, нестарый, богатый как чёрт, внешне… ну не красавец: это его бабка виновата. Так-то Юсуповы всегда были хороши, особенно мужики. От бабки эта тяжеленная челюсть. Но и не урод ведь.

– Он тебя никогда не полюбит, – вздохнула романтичная Машенька, и на её круглых пухлых щеках проступил заметный румянец.

– Ты же по нему ещё неделю назад сохла! – напомнила я, стараясь сдержаться и не засмеяться от неловкости темы.

– Я и сохну. Но это одностороннее высокое чувство, я в него влюблена как в героя русского романа – как в Болконского или в Базарова. А вот замуж…

– Да причём тут любовь? – отмахнулась Анастасия. – Я в неё не верю. Особенно в знатной семье. Наследника я рожу, хоть троих, у меня здоровье крепкое. А дальше они жили долго и счастливо: он в Москве, она в Петербурге.

– О, ну, – Соня ухмыльнулась, – для рождения наследников сначала требуются определённые действия…

– Соня! – завопила я.

– Что – Соня?

– Чёрт бы тебя…

– Подумала про Юсупова в постели? – она заржала, а я закашлялась в ладонь, вытерла выступившие слёзы и объявила:

– Девочки, я ввожу новое правило. С этого вечера слова «Юсупов» и «постель» не должны стоять в одном предложении.

Воображение у меня живое. Есть такой метод, чтобы меньше бояться незнакомых и важных людей – представлять их голыми. Так вот, некоторых людей вообще никогда не стоит представлять голыми. Совсем никогда.

– А синонимы? – строго уточнила Машенька, красная как рак.

– И синонимы тоже, – сообщила я.

Мы продолжали хихикать, а Соня сказала задумчиво:

– А Милославский-Керн красавчик, да?

Анастасия скривилась:

– Нищий как церковный мыш без мягкого знака.

– Да я же не про кошелёк, а про лицо! Хоть картины пиши.

Тут я смутилась окончательно. Общество Милославского-Керна было мне по-настоящему приятно, и я вдруг испугалась, что девочки заметят наши с ним беседы, сделают какие-нибудь выводы, наверняка неправильные… Заметили.

– А это уже вопрос к Ольге Константиновне, желает она писать с него картины или нет. – Анастасия наморщила нос. – Но смотрит он томно.

– Смотрит… – как-то задумчиво согласилась Соня, отводя взгляд. – Тебе он нравится, Оля?

Я сначала помотала головой. Потом пожала плечами. Потом кивнула. Анастасия подытожила:

– В переводе, это означает: нет, не знаю, да. Если подумать, это хороший вариант. Не только из-за прекрасных глаз.

У меня заметно потеплели щёки. Пожалуй, даже обсуждение голого Юсупова было не так плохо.

– Он при дворе, в самом ближнем круге, – продолжила подруга, – не побежит болтать к прессе.

– Если с этой точки зрения, – задумчиво протянула Анастасия, – то правда хорош. И какие глаза! Да там и помимо глаз есть, на что полюбоваться. Например…

– Настя!

Она безжалостно закончила:

– Например, какая задница!

Я резко откинулась на подушки и закрыла лицо руками. Это было всё равно что вернуться в школьные дни, когда мы с девчонками сидели в спальне после отбоя и шёпотом сплетничали. Только мы теперь выросли – и разговоры стали ещё более смущающими. Кто-то ещё что-то сказал, кто-то ответил, я не выдержала и запустила в Соню подушкой. Она отбилась – и вот, мы все вчетвером уже оказались в кровати, увлечённые самой настоящей битвой.

Хотя событий, произошедших в нашем маленьком путешествии, хватило бы на целый путевой дневник, я не буду останавливаться подробно на каждом городе, который мы посетили. Наш путь лежал из Петрозаводска в Вологду, оттуда в Ярославль, Тверь и Москву, дальше в Смоленск и Псков, откуда мы и возвращались домой. Я бы хотела подобраться ближе к уральским горам, своими глазами увидеть, как живут на границе Русской социалистической республики. Но мне этого, конечно, никто не позволил.

Милославский-Керн продолжал меня фотографировать при любом удобном случае, После того ночного разговора с девочками я стала все явственнее замечать, что его знаки внимания выходят далеко за рамки обычного уважения к наследнице престола.

Однажды, в Твери, я напросилась на прогулку по парку. Сначала мы все шли по ровным широким утоптанным дорожкам, а потом мне захотелось спуститься к реке. И Сергей Владимирович, опередив телохранителей, подал мне руку на лестнице.

Воспоминание о прикосновении к его сильной крепкой ладони ещё долго преследовало меня.

Наше путешествие должно было закончиться вскоре. Когда мы вернёмся в Зимний, у меня появится больше свободы и личного пространства. Там за мной не будет всюду таскаться свита. И… кто мешает мне пригласить Сергея Владимировича на чай? Или попросить его сфотографировать меня в кабинете? На верховой прогулке? В Петергофе, на берегу Финского залива, где шумит серое море?

Я думала о том, что сказали девочки. Что он не сводит с меня глаз.Фантазия разыгрывалась. Декорации сменялись, но итог был один и тот же. Прямо посреди разговора – одного из многих, которые я вела с этим мужчиной – я замолкаю. «Ольга Константиновна?» – спрашивает он, и, как уже бывало, в его глазах что-то меняется, темнеет. А я, заталкивая поглубже трусость и нерешительность, говорю: «Поцелуйте меня, Сергей Владимирович».

Я была уверена, что из-за моего статуса ни один мужчина никогда не отважится сделать первый шаг. Мне придётся взять это в свои руки. И пусть.

А может, не ждать возвращения в Петербург?

В общем, должна признаться, эти переживания занимали меня почти так же сильно, как и города, которые мы посещали.

Кое-что неожиданное и, если смотреть отстранённо, незначительное резко переменило моё отношение к этому вопросу. Всё началось вечером за настольными играми. Мы с девочками позвали нескольких молодых людей из свиты, в том числе Сергея Владимировича и, для комплекта, Антона Антоновича Петрова. Играли мы в «Шляпу». Суть простая: участник вытаскивает из шляпы карточку с написанным словом и пытается объяснить его партнёру так, чтобы он его угадал. На всё про всё – минута. Партнёрами менялись по кругу, чтобы было веселей.