Государыня всегда онлайн

– Вот так слушаю вас и думаю, уж не перенести ли столицу в этот благодатный край? – заметила я, надеясь хоть немного задеть своих собеседников.

И, похоже, преуспела. Богорад опять покраснел, Бобринский наморщил лоб, и они в два голоса принялись рассказывать мне, насколько это неудачная идея. В Новгороде-то хорошо, спору нет, но дороги на подъездах – ужас. А связь? Вы хоть представляете, какая тут плохая связь? И аэропорт маленький, и центр тесный. В общем, посыл был прозрачен: у нас замечательно, но вам мы не рады.

Что ж, Богорад, во всяком случае, не соврал, когда расхваливал повара. Сервировка была русская, обслуживание – английское. Официанты развозили горячие блюда на столиках и раскладывали каждому в тарелку. Уха была густая, пахнущая, наверное, на весь зал. На бульоне, в котором плавали крупные кусочки белой и красной рыбы, виднелась прозрачная плёночка. Венчала блюдо долька лимона посредине.

Стол ломился от многочисленных закусок: от высоких, угрожающего вида рыбных и мясных расстегаев, от пирамид из свежих овощей и всевозможных солений. Горячие блюда раскладывали на тарелки с бледно-голубой цветочной каймой тонкой работы. Конечно, Богорад поспешил вставить, что сервиз этот создали местные мастера.

Всё происходящее напоминало скорее уж вечерний банкет, а не лёгкий перекус после дороги. Я отказалась как минимум от половины всего, что предлагали, опасаясь не встать из-за стола.

Возможно, на то и был расчёт. Когда нас пригласили в соседнюю комнату на чай и десерты, Богорад заговорил о том, что после такого обеда недурно было бы и отдохнуть.

– Дорога в поезде такая утомительная, не правда ли, Ваше Высочество?

Дорога, сытная еда, волнение – всё это, конечно, сказывалось. И будь мы в дружелюбном Петрозаводске или в гостеприимной Казани, пожалуй, я сама перенесла бы поездку на завод на следующий день. Но здесь давать слабину побоялась и сообщила, что ничуть не устала.

– Мне не терпится увидеть «Дельту», Дмитрий Леонидович.

Cтало тревожно: а вдруг они не желают пускать меня на завод не из вредности, а потому что там что-то случилось? Вдруг они пытаются что-то скрыть?

Завод располагался в сорока минутах езды от губернаторского дворца. Выбрались из жилой зоны, миновали по широкой трассе полосу зеленеющего леса – и оказались перед спуском в долину, где и раскинулся технологический город. Сверху корпуса показались маленькими домиками, но быстро выросли на восемь-десять этажей.

Запомнилась ограда – высокая, в два с лишним метра, тройная. По внешнему периметру висели ярко-жёлтые броские таблички: «Осторожно! Высокое напряжение!». За вторым уровнем сетки с колючей проволокой ходил караул – не в форме жандармерии, а в какой-то чужой.

– Что это у вас за охрана? – спросила я, приглядываясь.

– Ох, Ваше Высочество, – вздохнул Богорад, – это всё акционеры. Так переживают за коммерческие тайны, что оплатили нам частную фирму. Говорят, так безопаснее. Но и жандармы к нам приезжают на проверки, конечно. Дважды в месяц!

Над массивной современной входной группой горели синим неоном буквы: «ДЕЛЬТА». Ниже, на бетонной арке, я прочитала девиз: «Технологии будущего уже сегодня».

Я испытала странное чувство. За последние дни я посетила немало заводов, посмотрела, как делают вагоны метро, как гранят алмазы, как готовят сыр и как собирают самолёты. Но «Дельта» уже на входе производила куда более сильное впечатление.

Меня охватывал трепет. Хотелось мысленно разделить чиновников, которые мелочно пытались задеть меня, и людей, создающих нечто удивительное и технологичное своими умом и руками.

Вход охранялся едва ли не лучше, чем во дворце. Ради нас, конечно, все эти рамки и металлодетекторы отключили, но посторонний вряд ли сумел бы пройти на «Дельту» незамеченным и пронести с собой даже иголку.

Богорад пояснил, что запрещены также все устройства записи и личные адаманты – сотрудники пользуются рабочими, на которых закрыт выход во внешнюю Сеть и передача файлов.

Сразу на территории, которую не украшали ни стелы, ни памятники, нас встретил знакомый мне по досье Пётр Иоганнович Любен, директор завода, русский немец. Он был высоким, лысым и очень хмурым.

Было заметно – он предпочёл бы заниматься чем угодно, только не проводить дурацких экскурсий для назойливых гостей из столицы. Но поклонился и заговорил сухим тенором:

– Добро пожаловать, Ваше Высочество, господа. Мы находимся на территории завода «Дельта» – крупнейшего в стране производителя микропроцессоров на данный момент. Чтобы создать, к примеру, адамант, нужно произвести процессор достаточно мощный для обработки задач, при этом достаточно маленький. То же касается чипов в процессорах лавлейсов любой модели. Сейчас мы производим порядка двадцати процентов всех чипов, которые используются для сборки отечественных компьютеров в широком смысле слова, включая модели «Лавлейс». В наших планах занять не менее половины российского рынка и стать значимым европейским предприятием. Прошу вас.

Юсупов и Волконская, по счастью, снова держались рядом со мной, и под их защитой я смело пошла за нашим проводником.

К сожалению, на этом вступлении понятное закончилось. Нас провели через главное здание. Холл, освещённый светодиодными панелями, был отделан в тёмно-синих тонах. По стенам золотом были нанесены основные вехи развития индустрии и завода – рисунки и подписи к ним.

Из холла – дальше к лифту, в соседний корпус. Я вспомнила слова «бабушки» Петрозаводска об ужасных открытых офисах, где ни у кого нет своего угла, увидев это своими глазами. Сотрудники сидели за мониторами, друг от друга их отделяли низенькие перегородки. Стоял равномерный шум: шелест клавиатур, бумаги, приглушённые голоса, вентиляция.

Когда мы вошли, сотрудники встали как по команде, поклонились, но тут же вернулись к работе.

Из офиса двинулись к цехам. Далеко не все работы на заводе выполняли люди. Самые сложные процессы доверили машинам – производство было автоматизировано. Для меня всё, что происходило за толстыми стёклами, выглядело магией.

Любен сыпал терминами. «Экстремальная ультрафиолетовая литография» мне запала в душу, но остальное проходило совершенно мимо. Слишком уж технически сложно.

Честно говоря, сложнее, чем на Александровском. Главное, тут не было человека, способного попросить изъясняться понятнее. Я задумалась. Можно стоять с умным видом, кивать невпопад и уехать, так ничего и не узнав. А можно спросить. Как Катерина Андреевна спросила – просто и без стеснения. Я ведь не инженер, а царевна. Я не обязана разбираться во всём этом. Но если смогу понять, что здесь делают, то, может, пойму и новгородцев?

– Пётр Иоганнович, – произнесла я, надеясь, что от страха не начну пищать мышью, – простите, я совсем не инженер. Не могли бы вы уточнить, что именно делают люди там, внутри?

И я кивком указала на сотрудников в белых халатах и шапочках, которые ходили вдоль огромных производственных линий. Богорад рядом слегка надменно улыбнулся. Любен посмотрел на меня – всё так же хмуро, – вздохнул и ответил:

– Если бы мы жили в идеальном мире, Ваше Высочество, то люди там вообще не были бы нужны. Мы запускали бы чистые пластины с одной стороны производственного блока и забирали бы готовые чипы с другой. Но на деле аппаратура регулярно выдаёт ошибки. Задача специалистов найти эти ошибки, устранить и помочь машинам работать. Желаете взглянуть поближе?

– Ох, Ваше Высочество, – встрял Богорад, – стоит ли? Честное слово, даже у меня пухнет голова, когда Пётр Иоганнович начинает сыпать терминами!

– В таком случае, – заметил Юсупов негромко, – вы можете отдохнуть внизу, выпить чаю. Понимаю, что производственные процессы не входят в круг ваших обязанностей и интересов.

Богорад, видимо, оценил перспективу быть выставленным с экскурсии вон и замолчал, все двинулись дальше.

Я решила, что нашла верный подход. Пусть не разбираюсь в сборке микропроцессоров, но я искренне заинтересована в том, что создают русские люди. А потому я, поравнявшись с Любеном, отбросила стеснение и сыпала вопросами как в классе. Мне продемонстрировали на огромном мониторе системы контроля за приборами, а на другом, поменьше, – показания датчиков влажности и температуры. Причём пояснили, что в таком тонком деле изменение температуры хоть на градус может превратить в неликвидный брак всю партию. А потом даже предложили надеть стерильный костюм с шапочкой, перчатками и маской, и провели внутрь. Там подвижные манипуляторы многочисленных машин что-то двигали, поднимали, паяли. Стоял занятный гул, совершенно ни на что не похожий: низкий, разбавленный дробными постукиваниями и шуршанием.

Мне казалось, что этот звук остался со мной, когда мы вышли наружу, в темноту, на свежий воздух.

***

Вечер провели в театре оперы и балета, смотрели «Баядерку». И тут я поблагодарила Господа за Машеньку. Страстная поклонница русского балета, она села в первый ряд ложи и тут же вовлекла Богорада и прочих в беседу. Её интересовало всё: режиссура, солисты, костюмы, сам театр. Её голос с мягким британским акцентом журчал у меня над ухом, вводя в полудрёму. А потом погас свет, и начался спектакль. Должна признаться, я не уделила ему должного внимания, смотрела, конечно, но почти не вдумывалась в знакомые танцы и пантомимы. Только под конец, когда на сцене с грохотом рушились своды храма, я встрепенулась.

Отчаянно хотелось спать.

Я держала глаза открытыми, говорила что-то формальное и вежливое, хвалила постановку, но, едва оказавшись в автомобиле (по счастью, без Богорада), тут же уснула.

Проснулась оттого, что затекла шея, а за руку кто-то осторожно потряхивал. Я с трудом разлепила глаза, подавила зевок и увидела Волконскую, которая наклонялась ко мне с сидения напротив. А я – что ж, пришлось признать это – спала на плече у Юсупова.

– Мы на месте, Ольга Константиновна, – дружелюбно сказала Волконская. – Пойдёмте, я провожу вас в покои, и вы сможете лечь, – и, видимо, не удержавшись, добавила: – Обещаю, там будет удобнее, чем на князе…

Ощущая, что стремительно и неотвратимо краснею, я поспешила выпрямиться и быстро кивнула. В голове после сна всё ещё было мутно, но я себя ругала. Надо же было так!

Юсупов ничего не сказал. На ступенях резиденции они с Волконской переглянулись, та покачала головой, но я не успела спросить, что значил этот молчаливый диалог.

– Желаю вам доброй ночи, – произнёс князь, прощаясь с нами в холле, а Волконская, аккуратно взяв меня под руку, повела в спальню.

– Не знаю, как так вышло… – пробормотала я, чувствуя потребность перед кем-то извиниться.

– Не стоит переживать, Ольга Константиновна, – с улыбкой в голосе отозвалась Волконская, – Николаю Александровичу не впервой служить подушкой. И сказала бы я – для высочайших особ, но не только. Поверьте, он на вас не в обиде.

– Говорите со знанием дела, Арина Витальевна.

– Разумеется, мы ведь с ним как-то ездили по Штатам. А меня от тех краёв, должна признаться, клонит в сон. Вот и пришли. Позвать к вам Каменскую?

Я покачала головой. Камеристка справится с моим платьем, а на разговоры меня совершенно не тянуло. Единственное, мне было важно задать своей провожатой один вопрос, и я это сделала:

– Как всё прошло сегодня?

Волконская, отпустив мою руку, вздохнула и ответила спокойно:

– Довольно плохо, но ожидаемо. Честно говоря, это та ситуация, испортить которую почти невозможно, улучшить – тоже. Поэтому вам стоит смотреть на неё как на ценный урок.

Плохо, но ожидаемо?

– Я… сделала что-то не так?

И хотя княжна ещё ничего не сказала, я прочитала ответ в её глазах.

– Но что?

– Ольга Константиновна, вы хорошо держались, это главное. Сейчас я советую вам лечь в постель. Если пожелаете, если сочтёте это полезным, завтра мы с вами… – она слегка нахмурилась, – прошу прощения, завтра вы с Николаем Александровичем можете разобрать всю ситуацию.

– Почему не с вами?

– К сожалению, я буду вынуждена отправиться в Гельсингфорс с самого утра, уеду ещё до завтрака. Но наши с Николаем Александровичем позиции полностью совпадают, поэтому особой разницы не будет.

Всё, что мне оставалось, это поблагодарить Волконскую и пожелать ей спокойной ночи.

Сон не шёл. Горячий душ совершенно не помог. Меня потряхивало от волнения. Я думала, что хорошо справилась! Даже Богорад перестал зубоскалить и злобствовать под конец и на прощание улыбался вполне вежливо. Любен на «Дельте» провёл нам полноценную экскурсию, и я из его полуторачасовой речи узнала о производстве высокотехнологичных устройств больше, чем за всю предыдущую жизнь.

И всё-таки Волконская не была довольна.

Пожалуй, мне было проще выслушать критику от неё. Я к ней привыкла, она нередко сопровождала меня в Британию, и я воспринимала её даже не совсем как человека. Такая мудрая сильная фигура, советчица, к которой можно обратиться и которая решит любую проблему. Когда было нужно, она меня отчитывала, невзирая на титулы и ранги, но мне не делалось от этого обидно. Просто Волконская лучше знает. Она бы описала сложившуюся ситуацию, по пунктам прошлась бы по всем моим действиям и каждый бы прокомментировала. Нестрашно.

А что скажет Юсупов, я понятия не имела, и всё пыталась предугадать, какой оборот примет разговор. Ворочалась. Вроде бы задремала, но проснулась от далёкого воя сирены и ещё почти час листала ленту в «Друзьях». Узнала, что моя одноклассница, уехавшая в Швецию, вышла там замуж, полюбовалась на новые рисунки любимой художницы, посмотрела, как один из друзей Уильяма хвастается успехами в водном поло. Свет экрана резал глаза, тексты мешались, а я всё не могла уснуть.

С утра я долго сомневалась, но в конце концов решила, что беседу лучше проводить на своей территории. Поэтому вызвала к себе Юсупова, только когда поезд тронулся по направлению к Петербургу.

Князь вошёл в вагон-гостиную, поклонился, спросил о моём самочувствии. Сам он выглядел как и всегда, только был сегодня в обычном сюртуке и без ордена. Расположившись в кресле, он слегка наклонил голову набок и уставился на меня. Вот так, под пристальным взглядом холодных светлых глаз, мне стало совсем неуютно. И всё же я считала, что должна закрыть новгородский вопрос. Сложив руки на коленях, может, по-школьному, но хотя бы не слишком неуверенно, я произнесла:

– Арина Витальевна вчера отметила, что встреча в Новгороде прошла хуже, чем она ожидала. Я бы не стала вас этим беспокоить, но, насколько я знаю, сама Арина Витальевна в отъезде. Это так?

– Действительно, её самолёт уже приземлился на землях Финляндского княжества.

– Значит, я верно всё поняла. Арина Витальевна сказала, что я могу обратиться к вам за разъяснениями. Что я сделала не так?

– Никто не ожидал, Ваше Высочество, что вы сразу справитесь безупречно, – сказал Юсупов на долгом выдохе. – Ваши ошибки простительны и понятны.

– Какие именно ошибки? – Мне показалось, что говорить он не хочет, поэтому я добавила: – Говорят, вы не имеете обыкновения лгать.

– Под «говорят» вы подразумеваете эти сомнительные картинки в Сети?

– Это мемы.

– Я осведомлён.

Я постаралась не улыбнуться. Интересно, можно ли его заставить сказать «мем»? «коммент»? «ништяк»? Не совсем то, о чём следовало бы думать в такой момент, но я не могла ничего с собой поделать.

– Если вы желаете, – довольно легко сдался князь, пока я примеряла на него сетевой сленг, – я поделюсь своей точкой зрения. Она совпадает…

– С точкой зрения княжны Волконской, я в курсе. Я хочу знать.

Волнение снова накатило волной, и я встала. Юсупов тут же поднялся вслед за мной, отошёл подальше к окну, совершенно учительским жестом заложил руки за спину и сказал:

– Основная проблема в том, Ольга Константиновна, как быстро вы забыли все предварительные договорённости и рекомендации.

– Что вы имеете в виду?

– Княжна Волконская заранее посоветовала вам держаться холодно и твёрдо. И первое время вы с этим справлялись, но уже на заводе отпустили контроль. Сегодня после кондитерской фабрики вы прощались с Богорадом уже совершенно по-дружески, а вчера подали ему руку для поцелуя.

У меня похолодело внутри.

– В итоге в вас увидели именно то, чего не следовало бы – юную неопытную девушку с чистым сердцем, любопытную, отходчивую и доброжелательную. И слабую.

Холод сменился жаром обиды и возмущения.

– Доброта – не слабость!

– Нет, – кивнул Юсупов. – Но государыня не может позволить себе излишнюю мягкость.

– А что мне надо было делать? – спросила я, ощущая, как скакнувшее вверх сердце бьётся где-то в районе ключиц, как трясутся и немеют от злости пальцы. – Ходить по самому потрясающему в мире производству и не задавать вопросов? Или задавать их с кислой миной?

– Теперь вы сердитесь, – подметил очевидное князь.

Я понимала, что могу закрыть эту тему прямо сейчас. Я её начала – и я же могу свернуть. Сказать спасибо за трезвую оценку и распрощаться. Но это бы значило оставить основные вопросы нерешёнными. Поэтому я повторила:

– Что мне надо было делать? Чего от меня ожидали?

– В первую очередь, что вы послушаете совета и будете действовать согласно намеченному плану.

– Но ведь это так не работает, – произнесла я едва ли не задушенным полушёпотом. Зашла за высокий столик, на котором стояла ваза с орхидеями, и продолжила оттуда, из-за спасительной преграды: – Скоро мне на голову наденут корону. У нас не Британия, мне придётся принимать решения, самой. Я не смогу просто…

– Почему нет? – удивился Юсупов. – Вам всего восемнадцать. И хотя мы все желаем здоровья и долгих лет жизни Его Величеству, объективная реальность такова, что вас, вероятно, коронуют ещё до вашего полного совершеннолетия. Вам придётся принимать решения – это правда. Вам придётся выступать перед подданными и участвовать в мероприятиях на высочайшем уровне. Но это не значит, что нужно будет всё делать самой. Государственный совет и Кабинет министров будут рады оказать вам помощь.

– Но я не могу говорить под диктовку! – Я сглотнула, стиснула руки в кулаки, надеясь, что за столиком Юсупову этого не видно. – Как вчера на заводе, я не могла подойти к вам или к Волконской и спросить, что мне делать. На меня смотрели все, и я должна была…

– Просто придерживаться намеченной траектории, – сказал князь. Меня душило волнение, а он выглядел совершенно невозмутимым. – Я понимаю ваше любопытство, интерес к технологиям, мне и самому понравилась лекция директора Любена. Но вы так увлеклись, что совершенно забыли о том, какой вам оказали приём.

– Вы осадили Богорада.

– А вы нет. Я не в счёт, Ольга Константиновна, меня здесь, можно сказать, и вовсе не существует. Важны ваши действия и реакции. Вы знаете… ваш брат тоже посещал Новгород, четыре года назад.

– Да?

– У него была другая программа, он открывал после долгой реконструкции пассажирский аэропорт. Его тоже встретили отнюдь не ласково. Ему тогда удался очень любопытный диалог с губернатором Тищенко. Любопытный и жёсткий.

Я могла себе это вообразить. Павлушка бывал резок. Бывал зол. Не изысканно-ядовит, а именно зол – хлестал словами наотмашь, не колол, а раздавал звонкие пощёчины, так что у собеседника голова моталась из стороны в сторону. Но я – не Павлушка.

– Я не мой брат, – пробормотала я, и, едва эти слова прозвучали, как мне стало очень больно. А к боли добавился гнев. – Я знаю, всем было бы удобнее, если бы я была лет на пять старше, мужского пола, окончила бы университет, прошла бы военную подготовку. Ещё лучше, если бы я была клоном Павла, который лежал в криокамере и ждал, пока не понадобится, а потом кинулся бы его копировать. Но я не его клон!

Мне отчаянно захотелось добиться от Юсупова какой-то реакции. Саму меня уже трясло, а в горле образовался тугой ком. Князь же оставался совершенно бесстрастен.

– Я не хотела становиться наследницей, и сейчас не хочу! Я бы отдала этот титул… кому угодно, но ведь нельзя же! Вы все ждёте, что я буду действовать как Павел, реагировать так же, но я не смогу. Это как… влезать в его сапоги, а они больше на четыре размера и болтаются в голени.

Не теряя ни капли спокойствия, Юсупов отошёл к небольшому бару, взял стакан и налил чистой воды. Я едва не задохнулась от возмущения – я говорила важные вещи, а он собирался предложить мне воды как истеричной барышне? Вместо этого он выпил сам, осушил стакан в несколько больших глотков, убрал вниз и только после этого вытащил второй. Спросил:

– Воды?

Я кивнула. Правда, боялась, что расплескаю, так дрожали руки.

– Никто не ждёт, что вы будете клоном Павла Константиновича, – заметил князь, – или что будете копировать его.

– Он был создан для короны.

– Вы бы удивились, узнав, как часто он в этом сомневался.

– Павлушка? – вырвалось у меня.

– Мы с ним как-то говорили о том, что только дурак мечтает о власти. Павел Константинович дураком не был, он осознавал, насколько непроста роль государя. Он переживал, что недостоин своего отца, что войдёт в историю как Павел Бестолковый.

Я закусила губу, чтобы сдержать не то смех, не то всхлип.

– И он завидовал вам.

– Он никогда мне этого не говорил. Скажите правду, вы… вы считали Павлушку своим другом?

В голове мелькнуло: скажет «да» – соврёт. Он не сказал. Снова остановившись у окна, за которым тянулись бескрайние поля, он проговорил:

– Не совсем. Нас связывали тёплые доверительные отношения, но это не было дружбой. Если вам интересно – с обеих сторон.

– Почему?

– Почему я не считал цесаревича своим другом? Или почему он не считал другом меня?

– И то, и другое.

Я поставила стакан возле вазы, и он неприятно стукнулся о полированную деревянную крышку. Вопрос был очень личным. И, вероятно, задавать его не стоило. Меня это, во всяком случае, не касалось. Пожалуй, я ожидала услышать именно эти слова.

– Между нами было без малого девять лет разницы, – пояснил Юсупов, словно речь вовсе не шла о чём-то интимном, – и Павел Константинович должен был унаследовать российский престол. У нас был совершенно разный жизненный опыт и разные увлечения. Мы не были равны, а дружба предполагает равенство. Я видел своё будущее в служении ему, а он, насколько я знаю, ценил мои советы. Временами, – губы князя слегка дрогнули, но улыбки так и не получилось, – он находил забавным тормошить меня и втягивать в нелепейшие юношеские приключения, а я считал это одновременно глупым и освежающим. У Его Высочества были друзья, но я не входил в их число.

– А Милославский-Керн? – вдруг спросила я. Вопрос сорвался раньше, чем я как следует его осмыслила.

– С Сергеем Павел Константинович дружил очень тесно. Пожалуй, их отношения можно сравнить с теми, которые связывают вас и Софью Каменскую.

Опустив глаза, я принялась разглядывать прожилки на лепестках орхидей.

– В намерения Сергея никогда не входило задеть ваши чувства.

– А в ваши? – я подняла взгляд, но так и не уловила на лице собеседника и тени смятения. Словно мы обсуждали погоду, и всё происходящее его мало трогало.

– Разумеется, нет.

– Тогда зачем? Как это вообще выглядело, вы?..

– В приватном разговоре с Сергеем я заметил, что вы сейчас, вероятно, чувствуете себя одиноко и потерянно. Что вам будет приятно иметь рядом больше надёжных людей. Ваше окружение невелико и довольно… однородно.

– Или однообразно?

– Только если вы сами его так оцениваете. Сергей спросил у меня, не будет ли грубостью, если он предложит вам свою дружбу. Я ответил, что это решать только вам.

– Вы сочли это полезным, да? – уточнила я.

Разговор, бессонная ночь и волнение этих дней меня вымотали так, что голова начинала кружиться от усталости. Но я должна была расставить все точки над положенными буквами.

– Вполне.

– И моя… – Сглотнула. – Моя дурацкая влюблённость не помешала бы государственным планам?

Теперь Юсупов выглядел слегка удивлённым.

– Как бы это могло помешать? Не скрою, мы с Ариной Витальевной допускали такое развитие событий, и Его Величество допускал.

– Вы… обсуждали с папой эту тему? – переспросила я совсем уже слабым голосом.

– Ему сообщили о вашем тесном общении, он поинтересовался, каков его характер. Все понимают, что вы обязательно влюбитесь в кого-то, Ольга Константиновна. И, честно говоря, лучше это будет лояльный короне Милославский-Керн, а не вольный художник с улицы.

К лицу прилила кровь. Глупый разговор, ужасный день! С каждым ответом Юсупова всё становилось только хуже!

– Он… он докладывал вам о содержании наших разговоров?

– Нет, и я бы не стал выслушивать подобный доклад. Максимум, он советовался со мной о том, что вы переживаете и как он может быть вам полезен.

– Он может вернуться в столицу, – сказала я, прожив эту чувство окончательного умирания первой не совсем любви, – когда разберётся с подрядчиками в Саратове. И… – Не знаю, зачем я решила рассказать об этом князю. – И Софья Каменская присоединится к нему на инспекции.