Приносящий вино

– А я младший подносчик? – поинтересовалась, хлопая ресницами, Лина.

– Подносчица, – поправил Игорь.

– Подносиня, – добавил Евген.

– Подносчицесса! – крикнул из-за установки Байрам.

– Ну хоть не подноска, – фыркнула Лина, прижимаясь щекой к бицепсу Игорька. В глазах её застыла зефирная безмятежность.

Я, встрепенувшись, выдул залпом полбутылки, чувствуя, как голова изнутри приобретает жемчужную матовую гладкость – и вовсе не от опьянения, а от того, каким матовым и гладким был этот день. Эта жемчужина календаря, эти сутки, разделившие мой мир надвое. Я был рядом с теми, кто стал центром моей жизни, с кем мне суждено было жить, и умирать, и снова жить – это чувствовала моя душа, дрожащая как струна.

Единственное – не хватало Светы, чтобы разделить этот триумф с ней.

***

…Но когда я примчался домой и стал вываливать все подробности вечера, она сияла. Жемчужно, ласково. Она напоила меня чаем, почти ничего не говоря, утащила на диван, положила голову мне на колени и закрыла глаза, слушая.

Я не затыкался, рассказывая про свои лажи и успехи, про отличие электрогитары от акустики, про то, какая у Игоря, оказывается, милая и смешная новая девушка, потом про глаза Гордеева, которые после репетиции глядели так тепло и пьяно…

Хотел поведать про его странные слова – он в конце репетиции обнял меня и чуть нетвёрдо проговорил: «Вот теперь зазвучим, – он выделил это слово. – Вспугнём с проводов этих птиц, которые только и могут, что гадить нам на голо…» – тут его прервал Вася, и мы стали собираться.

Этого я не успел рассказать. Света прислонила указательный палец к моим губам. Я замолчал. В синеватых весенних сумерках я видел, как моя благоверная улыбается, ерзая ногой по ноге. Как закусывает губу. А я, ещё витая в мире аккордов и снов, не сразу понял.

Но потом понял, конечно. И поцеловал её.

«Как же они любят музыкантов», – мелькнуло в моей голове, прежде чем волна жара выбила из неё все мысли.

***

Так и пронеслось моё лето. Днём я сидел в офисе, рассылая письма и обзванивая номера по базе. Заключал контракты, разбирался с задержками, про себя матерился на таможни. Только теперь отстраненно, на автопилоте – словно выполнял программу, вписанную в прошивку.

На деле я занимался другим.

Я составил на телефоне кучу плейлистов с музыкой, рассортированной по жанрам, группам и альбомам. Евген то и дело подкидывал мне ещё – с пометками «обязательно послушай». Иногда мы спорили, когда «гениальный концепт» казался мне второсортным проходняком. Я каждый раз ожидал, что он качнет головой, скажет, что я дурак, и выгонит обратно из группы. И все-таки, я не мог заставить себя не быть с ним честным. И если я плевался на очередной альбом при встрече на репетиции, Гордеев только улыбался и кивал.

– Как знаешь, – говорил он. – На вкус и цвет.

На репетициях я часто спотыкался об сложные ходы, это заставляло репетировать ещё яростнее. Когда я в сердцах кричал Гордееву: «Да это физически невозможно сыграть!» – он смотрел на меня добрыми глазами, не моргая, и спокойно наигрывал тот самый рифф, для которого мне просто не хватало рук. Я злился, вечерами садился за гитару и доводил себя до такого изнеможения, что засыпал, когда Света ко мне приставала.

Мы стали общаться и переписываться в общем чате, куда меня добавили вслед за Игорем. После репетиций обсуждали музыку, новости, жизнь. Байрам, как всегда, рассказывал про девушек, Вася иногда после трёх-четырёх пив мог рассказать что-нибудь про квантовую физику или немецкую философию. Я не всегда вслушивался.

Игорь часто травил истории про админов баров. Гордеева с его ребятами пару раз успели надуть, зато с Игорем такого произойти не могло. На стрите этот месяц тоже выдался урожайным. Их только раз разгоняли фараоны, и то не забирали выручку. Лина собирала деньги и успела спрятать шапку.

Кстати, о шапке.

Игоря прорывало на гениальные идеи. Однажды, лет семь назад, провожая девушку домой на Удельную, он остановился на барахолке и там по наитию за две сотни купил ушанку: штопанную, латанную, плешивую и огромную. На кого она была рассчитана – загадка. В неё влезло бы по меньшей мере полторы моих головы. Именно её они использовали для сбора денег, когда аскали. Чаще всего с шапкой ходила Лина, но иногда её заменял сам Игорь. Я даже ездил со Светой на Невский ради такого зрелища. Бородатый здоровяк с лыбой до ушей, нависающий над зеваками с этой дурацкой ушанкой – на это стоило посмотреть.

Ребята каждый раз срывали куш.

А в барах шапку надевал Вася. Смертельно серьёзный в огромной ушанке с оттопыренным ухом, падающей на глаза, он выглядел незабываемо. А когда входил в раж и начинал скакать в ней по сцене, играя мускулами, из рядов девушек поднимался пронзительный визг.

Поистине, музыка на стрите – это полдела. Нужно шоу. Нужна изюминка.

У Гордеева и компании изюминка была. Они никогда не играли каверы как копии оригиналов и никогда не играли их плохо. У большинства новых групп бывает либо одно, либо другое.

Как-то незаметно, общим решением (впрочем, озвученным впервые именно Игорем), группа переименовалась. Пафосно-претенциозная «Гармония упадка» ушла, пришёл загадочный «Приносящий вино» – в честь лучшей песни из репертуара. Я заслушивал её до дыр в записи: демо и студийную версию, записывал на выступлениях: на улицах и в барах. Пытался разгадать её секрет и чувствовал только звенящую боль, спрятанную между нотами.

А возвращаясь домой, снова резал струнами пальцы, ругая себя за каждую фальшь и малейшую грязь. Перед сном слушал чужие альбомы. Погружался в этот мир с головой, взахлёб, впитывая риффы и пассажи, порой импровизировал что-то, но очень плохо.

В «Мираж» всё это время я не ходил.

А с руками интересно вышло. Ещё с началом лета мозоли окончательно затвердели, и я открыл новую забаву. Света стала так забавно извиваться, когда я гладил ей животик шероховатыми подушечками пальцев.

И конечно, музыканта она любила. О, как она любила музыканта…

Глава 10. Лина

Пожалуйста, будь моим, пожалуйста, будь моим смыслом,

Мы одни на целой земле, в самом сердце моих картин.

Целый мир придуман, целый мир придуманных истин,

Я нуждаюсь в твоём тепле, я хочу быть смыслом твоим.

Flëur – Будь моим смыслом

Поразительно, как сложилась судьба – полгода уже; сегодня календарь показал, что ровно полгода прошло с того странного вечера, когда на баре работал какой-то незнакомый парень, а на сцене выступали… эти ребята. Вот был апрель, а теперь уже октябрь, и лето, полное страсти, музыки и солнца, уже позади; зато впереди ещё больше музыки, блаженства, мечты… Эти полгода они возвращались в «Мираж», снова пили и строили планы. Только тот светленький, Андрей, обычно с ними не приходил. Игорь всё упоминал его, остальные одобрительно кивали, но больше этой темы не касались – а я всё забывала уточнить, что с ним не так. Ладно, если он не пьёт – но почему не участвует тогда в этих сборищах?

Так и сегодня, за угловым столиком, вдали от колонок с навязчивым блюзом, четверо молодых мужчин снова собрались строить планы; все они что-то предлагали, спорили, придумывали, набрасывали схемы на салфетках и изредка обращались ко мне за разрешением вопросов. Я, как всегда, занимая не много места, глядела и впитывала. Когда спрашивали – отвечала, не задумываясь, первая мысль – самая верная, как говорит мой психотерапевт. Эти трое – мне было их жаль – они были бедными художниками, такими же, как три месяца назад, до знакомства с моим Игорем. А теперь он сидел с ними в том же баре, с которого все началось, и в синевато-розовом полумраке строил для них лестницу в небо.

В этот раз в «Мираже» я была не на смене; я сидела рядом с любимым, положив голову ему на плечо, а он – он был великолепен, такой серьёзный мужчина с разложенными по полочкам идеями, планами, стратегиями…

И я не могла не любоваться, не могла не слушать его уверенную речь, вовсе не страдающую от парочки слов-паразитов (я как-то пыталась его отучить, почти получилось, но он чуть не потерял весь свой шарм, и я перестала); он излучал уверенность и стать, хотя при первом взгляде я ни за что бы не подумала, благо и редфлагов я в нём не заметила.

Умный, чуть неуклюжий, но таящий внутри смертоносную силу – как дрессированный медведь, которому в любой момент надоест танцевать под балалайку, и он кинется драть дворовых собак. Да, на Игоре я чувствую такую же цепь, иногда боюсь, но потом дышу квадратами и понимаю головой, что цепь не хрупкая, что ему в ней комфортно, что он мой.

 А потом меня прошибало до ласковой дрожи осознанием, что он мой. Этот человек. Тот, который кажется неуклюжим, пока дело не доходит до постели или до кухни – и да, готовит он тоже лучше всех. Порой он кажется рассеянным, пока не садится работать; со стороны он кажется грузным, пока его не разденешь – и там, под рубашкой в полоску, обнаружишь бычью грудь с темной подушкой зарослей, бугры бицепсов и широкие квадратные плечи; о да, он кажется грубым, но под его большими пальцами я таю как лёд в его стакане с виски.

И пусть он иногда заводит меня в сомнительные компании – страшные, полные триггеров, почти до паничек – но его присутствие меня успокаивает лучше, чем атаракс. В толпе бледноглазых наркоманов и малолетних пьяниц я знаю, что меня никто не обидит, пока Игорь рядом. И мне легко.

Так и этими вечерами в «Мираже» он кажется пьяным, когда обнимает меня, и кажется трезвым, когда после третьего абсента говорит о болях и крючках. Он такой разный, такой большой, такой проницательный; то молчаливый, то голосистый; такой ловкий, но такой простой; такой добрый гигант, но такой дикий зверь.

Он такой, такой… мой. Уже полгода.

– …Смотрите, запускаем флешмоб. В сети. – Чертя пальцем по мокрой столешнице, Игорь выкладывал план. – Серию постов с хештегом, начинаем с вас, да. Рассказываете о своей любимой песне. Ну, я имею в виду, из ваших. У кого-то «Мигающий фонарь», у кого-то «Ножички», там, «Приносящий вино», «Базилик», «На выход» и так далее, ага? Прикол в чём: чтобы флешмоб сработал, надо что-то цепляющее и прикольное сделать. Например, снять видео под эту песню или прицепить фото: «Если бы песня была человеком». Ну, можно пару инсайдов: что чувствуете, как писалось и так далее.

– Писал-то всё я.

Все посмотрели на Евгения, скребущего ногтями подбородок. Он скользнул по нам чуть виноватым взглядом.

– Ладно, расскажу… Если надо.

– Похеру, дело не в этом. – Игорь ткнул пальцем в стол. – Люди это распространят, ну. Я напишу тоже. Лина?..

– Конечно! – Я погладила его под столом по коленке. – Мне очень «Трамвайная песня» нравится, можно?..

– Нужно, – Игорь тепло улыбнулся, сжимая мою ладонь. – Так, Андрей со Светой подтянутся, уже семеро… ну, и где-то столько же наберётся со стрита. Я с ними переговорю. Кому пиво проставлю, кто так согласится…

– Да какой смысл?! – Байрам вскинул бровь, хлебнул пива. – Пятнадцать человек – что такое пятнадцать человек? Это ничего, понял? Это даже не сто, это…

– У каждого из пятнадцати увидят ещё человек пятьдесят, – терпеливо объяснил Игорь. – Среди них человек по пять зайдут, послушают и подпишутся. Получается, мы без копейки денег соберем больше полусотни человек. Может, меньше, может, больше. Сколько человек было у вас в канале, когда мы познакомились?

– Двести.

Байрам уткнулся носом в стакан, двигая головой как автомобильный болванчик.

– И все на силе стадного чувства. Людям нравится играть в игры. Человек читает пост, думает: ура, флешмоб! надо подыграть! – и он наш. Ради интереса он послушает, а потом всё. На крючке. Расскажет другим. И так далее. Надо бить по площадям – сработает на одном из десяти, это уже хорошо. Дальше реклама. Тут я…

Он плохо читает настроение отдельного человека, но прекрасно чувствует толпу. Он мог быть оратором, мог быть адвокатом самого дьявола, мог быть ведущим свадеб и модным конферансье в джазовых барах ревущих двадцатых. Но он человек, в голове которого лозунги и призывы переплетаются с крючками и болями. Он тот, кто способен накормить голодных художников и вытащить их на Парнас. И в этот вечер я сидела рядом и видела, как горят у него глаза, и как они покраснели и ввалились от напряжения и недосыпа.

К нам подошёл официант Юрик – мой сменщик – и, сухо кивнув, спросил:

– Повторить что-нибудь? Ммм, у нас скидка на авторские коктейли, если жела…

– Слушай, друг, – меланхолично бросил Евгений, подавшись вперед. – Авторские, говоришь? Сделайте мне что-нибудь на абсенте. Или на джине. Что есть?

– Коктейль «Туман над Невой». На абсенте с джином. Крепкий и горький. Как… Ммм…

– Как вода в Неве? – подсказал Байрам.

– Ммм, не знаю, не пробовал.

– Коктейль или воду?

– Ни то, ни другое, если честно.

– Пусть будет «Туман над Невой», – махнул Евгений. – Хочу. Абсент с джином – горький, как жизнь.

– Принято, – Юрик кивнул, записывая. – Ммм, что-то ещё?

– Всем то же самое, – бросил Игорь, чуть раздражённо махнув рукой.

Юрик ушёл, напоследок бросив на меня удивленный взгляд. «Кто эти люди?» – спрашивал меня этот взгляд. Не знаю, Юрик. Не знаю. Но я с ними нашла свою зону комфорта. Как будто сама стала причастна к творящейся здесь магии, как будто это больше, чем КПТ и арт-терапия… Что делать, если именно их музыка прочищает мозг лучше, чем всякие сеансы…

– Так… Дальше. Донаты пора подключать, пару раз в месяц пост, пятое-десятое… Тут одним инфостилем не вывезешь, надо поэтическую нотку врубать, с этим мне Андрюха поможет.

Кажется, все увидели, как у Евгения дернулась щека. Потом поднялась бровь. Но Игорь перебил:

– Евген, я же говорю, нотка. Ты мне этой поэзии вагон насыплешь, а нам надо до-зи-ро-ван-но. Андрюха в этом мастак, он мне уже пару идей кое-каких подсказывал.

– А где он, кстати? Такой приятный молодой человек, а с вами почти не бывает… – Я легонько толкнула Игоря локтем, получив в ответ острый и щекотный тычок под ребра. Пришлось пискнуть, чтобы он, довольный, не стал меня щекотать.

– Его какая-то муха укусила – с гитарой носится как чокнутый. Я его таким даже в универе не видел. Ну, оно и к лучшему. Чем раньше он окончательно встанет в строй, тем нам же будет легче. Говоришь, Евген, богаче звучать будет?

– В разы, – уверенно кивнул тот. – Андрей – самородок. Странно, что я сразу не разглядел. Вы на нас свалились, конечно, как снег в июле. Ещё и так удачно – каждый по-своему, как…

– Как абсент с джином, – хохотнул Байрам. – Скоро там принесут, кстати? Попробовать уже хочется.

– Погоди ты пьянствовать, ну. – Игорь поморщился. – Слушай дальше. Потихоньку буду рекламу вам покупать, чтоб народ шел. Это параллельно с этим флешмобом. Надо, чтоб про вас говорили в других группах, которые известны. В общей группе питерского стрита объявим, но это ладно, там в основном и так свои. Я нашел несколько банд, приплачу им, и…

– Так подожди. Какое ещё «куплю, приплачу»? – вскинул руки Евгений. – Ты не путай. Мы нищеброды, у нас в чехлах килограмм мелочи и горстка соток. Мы с тобой не расплатимся.

Ах, художник! Зачем ты это говоришь? Оставь, сохрани в своих глазах голодный пьяный блеск! Игорю ничего не нужно, он идёт сквозь толпы, трафики и переговоры, как тот медведь через кусты.

И действительно, я увидела, как помрачнело у Игоря лицо, как он пожевал губы, подбирая слова, – и поняла, что он задет. Нет, он не боится нового, он любит рисковать и он не любит считать деньги.

– Евген, послушай. – Он смотрел по-доброму, но слегка колюче, из-под нахмуренных бровей. – Это нормально. Это не для вас. Считай, что вы вроде моего хобби. Я всем этим занимаюсь, чтобы в форме себя держать. У нас, рекламщиков, это обычное дело – помимо основной работы брать и раскручивать какой-то проект, чтоб всегда быть в курсе работ всех площадок и всякого такого. Понимаешь?

– И много ты таких уже раскрутил? – поинтересовался Вася. Я, кажется, четвёртый раз в жизни услышала, чтобы он говорил.

– Ну, с полдюжины, что ли. Там разное было. Авторская одежда, хэндмейд-украшения, крафтовые пивоварни, кофейни, чего там ещё… А, ну из последнего – подкаст был. – Игорёк чуть запнулся, но потом засмеялся и сказал: – Там всякое… Ну, про секс и такие штуки. Так что, если чего, я вас могу по ассортименту секс-шопов консультировать, да.

Байрам округлил глаза, забарабанил пальцами по столу:

– О-о-о-о-о-о, это мы хотим, – протянул он, искрясь улыбкой. – А расскажи… М-м-м, даже не знаю, расскажи про…

– Ты меня до утра будешь допрашивать, чёрт бешеный, – оскалился Игорь. – Один вопрос – и баста.

Ударник набрал воздуха в грудь, поёрзал, повращал глазами и выпалил на одном дыхании, не переставая сверкать зубами:

– Какого размера анальная пробка и с какого цвета камушком идеально подойдет девушке ростом метр-шестьдесят, пятьдесят три килограмма, волосы каштановые, глаза серо-голубые? – Помолчал и добавил: – Полных лет двадцать три.

Игорь долго и задумчиво смотрел на Байрама, а потом тихо сказал с вежливой улыбкой:

– Ей-богу, я тебя щас ударю.

Гордеев беззвучно хохотал, откинувшись на диване. Вася похлопал Байрама по плечу и пробасил, глядя на меня, извиняющимся тоном:

– Ты уж извини, у нас всегда так. Только кто-нибудь соберётся рассказать про ассортимент секс-шопов, как придёт поручик Карданов и всё опошлит.

Пока мы смеялись, Юрик принес коктейли. Мы разобрали стаканы с чем-то мутноватым, пахнущим полынью, анисом, можжевельником… Я вдохнула – от затейливой смеси запахов слегка кружанулась голова.

– За добрый вечер, – сказал Игорь.

Прозвенело стекло, я попробовала коктейль через соломинку. Травяной дух, горькая пряность и свежая кислинка – в этом было что-то от ветра и тумана, что-то от ледяной воды, от бликов редкого зимнего солнца на взгорбленном льду, от тоскливых лохматых снежинок, несущихся сквозь флёр тусклых фонарей… В этом была вода Невы. Зимней Невы. Серовато-белой, ледяной, меланхоличной. Я почувствовала, как плотно скатанный снежок проскользнул в пищевод и растворился, оставив на языке горечь хвои и полыни… Полыни-полыньи…

Впечатляет. Не знала, что у нас такое есть. Хотя я люблю послаще, но… Сегодня – это то, что нужно. Сегодня – да.

Иногда нужно пробовать что-то новое.

– Бр-р-р, забористое! – встряхнулся Байрам. – Слушайте, мне вчера Ежевика написала. Говорит, в воскресенье где-то в центре, у Сенной, вечер музыки и поэзии… Э-э-э, не помню, чему посвященный, но наших там будет много, ага? Она туда с Головиным идёт, вроде он что-то играть будет, а она со стихами. Ну своими… вы поняли. – Он загадочно поиграл бровями, остальные посмеялись, а я не поняла. Решила, что спрошу потом. – Вроде заявки ещё принимают, может, и нам туда…

– Забудь. – Игорь вынул соломинку, бросил на стол, отпил прямо из стакана, зажмурился, улыбаясь, побрякал льдом о стекло.

– В смысле? – поинтересовался уже Гордеев.

– Был я на этих вечерах. Там чувак ещё такой всё на входе трётся, на Иисуса похожий. Вход бесплатно, выход за донат, ха-ха. Ещё на улицу выбегает – следить, чтоб никто за углом своё пиво не пил, а заказывал в баре. У них на этом вся схема и строится – в бары их пускают, чтоб кассу делать.

– Так что тебе – жалко что ли? – спросил Вася. – Ну возьмём мы в баре по пиву, что теперь?

– Не в этом дело, да. – Игорь качнул головой. – Туда приходят вот такие же ребята – «наших много». Ну, три с половиной группы, десяток унылых поэтесс, пяток бардов с такой, знаешь, однообразной авторской песней… Ну, или разнообразной, тут как повезёт. Все с парой-тройкой друзей, которые кидают донат в шляпу этому Иисусу и пьют пиво. Бар делает кассу, Иисус получает свой процент. Зрители приходят пофоткать «своих», а остальных прослушивают, сидят и скроллят телефончики. – Он откинулся на диване, посмеялся, отпил ещё коктейля. – Ух, хорошая штука, да, надо рецепт узнать… О чём я? А. Толку от таких сборищ – ноль с половинкой. Ну, один-два человека на вас подпишется – да вы с одного стрита больше народу зацепите. Нефига там ловить. В барах выступать и то лучше, ага – там хотя бы публика не подсадная.

– Что, неужели вообще ни одного нормального музыканта? – Евгений морщился то ли от слов Игоря, то ли от горечи «Тумана над Невой», но смотрел внимательно и задумчиво – как он умеет.

– Как сказать. Бывают хорошие, да. Но это начинающие – те, кто ещё не понял, куда попал. Одна жемчужина на полсотни пирсингованных шалашовок со стихами про тройничок в туалете.

– Про что? – не выдержала я.

Хм… Это печально.

– В туалете бара, если быть точным, – вклинился Байрам. – Да, я тоже на этом выступлении Ежевики был. Она тогда много выдала э-э-э, как это называется…

– Эпатажа? – подсказал Вася.

– Поебени, – Байрам щёлкнул пальцами. – Во.

Мы засмеялись. Коктейль стремительно таял в стаканах, как и лёд. Как необычно, вроде такой горький, а утекает сам собой, оставляя прохладу и меланхолию. Надо будет на смене такой же попросить…

Так, что-то я отвлеклась, пора выныривать из полыньи – и я прислушалась снова к Игорю:

– …поэтому я и говорю, уж если делать музыку, то всерьёз. Если идти в вечность, то широкими шагами, ага. Да, на старте придётся потоптаться, но как только вы будете готовы – врываться в большой мир, не размениваясь на мелочи.

– Это всё здорово, конечно. Но это риск, понял? А если не выгорит?

– Всё, что угодно, – риск. Десять лет мыкаться по барам, играя за копейки, и набрать два десятка преданных слушателей – ну, это тот же провал, только растянутый во времени, ага. А если ты поучаствуешь в фестивалях, запишешься, покрутишься на площадках и обломаешься – ну чё, меньше времени придётся тратить на музыку. Спокойно выставишь гитару на «Авито» и пойдёшь на завод или в общепит, да. Или хер знает, куда ты там захочешь пойти.

Евгений потёр переносицу.

– Если так, – вздохнул он, – то я скорее выпилюсь. Ничего, кроме музыки, не умею и не хочу уметь.

Мы молчали и пили «Туман над Невой», горький, как его слова.

Когда пауза затянулась, я осторожно спросила:

– А когда вы всё-таки на улицу? В смысле, играть?

– Завтра, – твёрдо сказал Евгений. – Андрей уже готов.

Глава 11

Я ищу таких, как я

Сумасшедших и смешных

Сумасшедших и больных.

А когда я их найду,

Мы уйдём отсюда прочь,

Мы уйдём отсюда в ночь,

Мы уйдём из зоопарка!

Гражданская Оборона,

«Зоопарк»

В середине октября мы выступили на улице. Самое злачное место у канала Грибоедова нам не перепало, но и на Площади Восстания было вполне людно.

Солнце ещё грело, ветер слегка студил, першило в горле. Я глядел на лица: счастливые, равнодушные, угрюмые, вспотевшие, сияющие, смешные и грустные – бил по струнам и улыбался им всем в ответ. Аскал Игорь.

Видел ту рыжую с хвостиками, кажется – а может, и не видел; может, она лишь привиделась мне, как призрак уличной музыки. Мне ведь мерещилась и собачья цепь на собственном горле, и запах «Куба-либре», и привкус металла на языке, и аккорды, пронзающие небо.

Надо предложить Евгену название песни: «Теория струн». Хотя, скажет, что банально. Нот всего семь, до нас наверняка всё придумал какой-нибудь Зильбер.

Я видел, как прыгает и трясет бородой Вася, и старался покачиваться хотя бы в такт с ним, чтобы неподвижный и серьёзный Евген смотрелся эффектнее на фоне нас. Я видел, как подмигивает мне Байрам, выбивая из кахона зубодробительный ритм. Я чувствовал, как вибрируют рёбра, отзываясь на бас, и вспоминал, как объяснял Свете, зачем он нужен:

– Понимаешь, мои риффы и аккорды – это штукатурка, а соло и вокал Евгена – краска. Рисунок, понимаешь? Фреска. Для неё нужна стена. И эта стена – бас. Убери его – останется тонкая перегородочка, которая шатается от малейшего чиха.

– А Байрам?

– Ударные? Ну, это… Это, пожалуй, фундамент под стеной.

Она умудрялась подловить меня даже там, где я считал себя знатоком. Она заставляла меня чесать затылок и мычать, подбирая слова, а потом смеялась и целовала мои растерянно моргающие глаза. Она была моей мечтой. Самой близкой женщиной, чью руку я мечтал сжимать крепче и дольше, чем даже гриф гитары.

…Как-то незаметно Света влилась в нашу компанию. Позже она иногда «аскала» на стрите, подходя к зевакам с шапкой-чулочком. Голубоглазой блондинке в приталенном летяще-голубом пальто мало кто мог отказать.

Она быстро нашла общий язык с Евгеном, который неизменно отвешивал ей смущённые комплименты. Поладила с Байрамом, который осекался после каждого слова, боясь ляпнуть какую-нибудь скабрезность. Даже Вася при ней будто бы теплел, и его молчание из угрюмого становилось просто меланхоличным.