Приносящий вино

Выйдя из вагона, я бегом преодолел переход «Площадь Восстания – Маяковская», проколбасился ещё одну станцию в толкучке, пролетел чуть ли не вприпрыжку через «Гостиный Двор» и вскоре уже поднимался на эскалаторе на Невский. На дорогу ушло чуть больше получаса. Сердце возбуждённо постукивало. Я взглянул на часы и здорово удивился: 17:56.

Выскочив из метро, я встал на светофоре перед «Зингером». Пока сменяли друг друга красные цифры, осматривался вокруг. Гуляющие парочки, стайки разодетых девушек, смеющиеся темнокожие парни, пожилые азиаты с фотиками, мамы с детьми, компании студентов и школяров – кругом гуляла вся эта обыкновенная для Грибоедова публика. Толпа сгущалась, и я собрался было звонить Байраму, как вдруг увидел его на мосту.

Карданов стоял, прислонившись к парапету, в круглых чёрных очках а-ля Оззи Осборн, и читал толстую книгу, а за спиной у него висел чехол с гитарой. Когда загорелся зелёный, я перешёл дорогу; Байрам заметил меня, улыбнулся и, заложив книгу пальцем, протянул руку:

– Думал подождать пятнадцать минут и идти. А ты даже вовремя.

– Обещал же, – пожал я плечами, чувствуя лёгкий укол совести.

Байрам сунул руку в нагрудный карман клетчатой рубашки и вынул оттуда флаер с рекламой какой-то кафешки, вложил вместо закладки в книгу и захлопнул. «Братья Карамазовы» – успел я прочитать на обложке.

– Почему Достоевский? – не зная зачем, спросил я.

– Хобби у меня такое – чужие души постигать, – развёл он руками.

– Чужая душа – потёмки.

–– А своя – так вообще редкостный бурелом, – Байрам хохотнул, закуривая. – А это, кстати, тебе. Понял?

Он скинул с плеча гитарный чехол и протянул мне. Я взял, и рука моя ухнула вниз под непривычной тяжестью. До меня дошло.

– Электро…?

– Ну да. – Он махнул рукой, разгоняя дым. – Моя старая гитара. Я раньше тоже бренчать пытался, потом понял, что не дано. Евген звучание искал, у меня деньги были – подумал, вдруг, талант открою… – снова затянулся. – Как в кино бывает, понял? Но нет, таланта у меня только два, и те не знаю, куда девать.

Ну да, конечно. Ритм и женщины.

– Но это ж…

– Да, инструмент недешевый, выкидывать жалко, продавать некому, а мне уже как-то и не нужен, понял? Возьми, потыкай. Если оставишь – о цене договоримся. Тут комбик ещё, но я его пока сам понесу, чтоб тебя не грузить.

Только теперь я заметил небольшой черный ящик с крутилками и тумблерами, стоящий возле его ног.

– Э-э-э… Да. Да, спасибо, – пролепетал я.

– Пойдём, – Карданов хлопнул меня по плечу.

Я пытался втиснуть плечи в узкие ремни чехла. Коротышка-ударник не рассчитал нашей разницы в габаритах. Я попыхтел, пристраивая гитару так и этак, и повесил её на одно плечо, придерживая сзади. Подумав, всё-таки спросил:

– Байрам, а как тут лямки увеличить?

– Лямки у лифчика, – отозвался тот. – Это ремни, Андрей, понял? Не вздумай такое при Евгене ляпнуть. Хе-хе-хе, давай сюда.

Мы удлинили эти пресловутые «не лямки, а ремни». Загорелся зеленый, и мы пошли к «Зингеру». Проталкиваясь через поток людей на мосту, я на миг замер, заметив колоннаду Казанского собора на другой стороне Невского. Надо же. Сколько лет его не видел.

Наверное, я бы и не обратил внимания, если бы, как коренной петербуржец, не появлялся на Невском раз в полгода. Или если бы тот день не был таким необычайно ярким. Или если бы сам в этот день не проснулся новым человеком.

Всё вокруг стало каким-то новым, даже старые уникально-одинаковые здания питерского центра. Даже Казанский вытянулся ввысь. Будто обычно тучи давили на него сверху, сплющивая и утяжеляя, а теперь расступились. И полукруг колоннады, и купол со шпилем рванулись к солнцу и небу, взирая на суетящихся внизу туристов и гуляк дружелюбно и умилённо, как просыпающийся великан.

Оказавшись внутри Дома Книги, мы по инерции толклись ещё минуту вместе с толпой.

– Давай наверх, – Байрам хотел, кажется, снова хлопнуть меня по плечу, но я неудачно повернулся, и хлопок пришёлся по гитаре…

Та отозвалась гулким стуком, совсем не похожим на воздушное гудение акустики. И всё же лёгкая вибрация прогладила мне спину, и я застыл, взволнованный, как эти шесть струн. Замерев, я вдыхал запах книг и, кажется, голова стала подкруживаться. Хотя я всего-то несколько лет не был в Доме Книги и не держал в руках гитары.

Я топал вверх по лестнице, и понимание обрушивалось, как лавина. Та самая музыка, которую я так любил, но которой не знал – она спрятана в тонком чехле позади меня. Уже скоро из натянутого молчания струн я начну извлекать мелодии, риффы и целые миры. Новая жизнь пульсировала в зудящих пальцах. Сегодняшние четыре часа – это только её невнятный пролог. Настоящая история таится у меня за спиной – завернутая в брезент, висящая на ремнях, а не на лямках.

Байрам, не обращая внимания на чёрный ящик в руке, скакал по лестнице быстро и плавно. Как будто танцевал. Я прокрутил мысленно, как он стучал по барабанам на концерте, как ловко пробирался вдоль дивана на балкон у Игоря. В его движениях менялся темп, но… Этот человек жил в вечном не слышимом никому более ритме.

Интересно, это был секрет одного его таланта или обоих?

Я шагал через ступеньку рвано и дергано – шагать так же изящно мне не удавалось.

– Борис, – окликнул я его, запыхавшись. – Что ты мне хотел показать?

– А? А! Да просто, брат, просто поговорить хотел, понял? Ты утром уехал, даже «пока» не сказал, я волнуюсь. Всё в порядке у тебя?

– В порядке. Я просто… Ну, там же…

– Жена, я помню. Всё хорошо у тебя с ней? Ну и рад, поздравляю, молодец, молодец.

Он всё стучал меня по плечу и улыбался. И до того комично и нелепо мне стало, но таким искренним весельем сверкал взгляд Карданова, что я расхохотался. На меня начали коситься.

– Спасибо, – сквозь смех выдавил я. – Так ты только гитару передать хотел?

– Ну не. Хочу тебе немножко уличной музыки показать. Не помню, кто сегодня где из наших, да ничего, скоро увидим.

– А «Зингер»-то зачем?

– Да не знаю, вдруг почитать что-то хочешь? Ты ж не думай, что мы умеем только водку пить и песни петь.

– Да я и не…

– Вот-вот. А магазин прикольный, окна эти, вид… – Он не особо меня слушал. – Евген тут обычно стихи покупает, он же у нас тексты пишет – надо же ему где-то черпать… материи, матерь их так, понял? Ха-ха!.. Вася – философию и всякое умное. Ты не смотри, что у него глаза убийцы. Он добряк. Ха-ха. А я тут ищу – да что попало. Чтоб в потемках души поблуждать, понял?

– Какой души? – уточнил я, все сильнее теряясь.

– Своей в основном. – Байрам усмехнулся. – Знаешь, я не поэт никакой – тоже пробовал. Но здесь, – он обвёл жестом зал со стеллажами, – я типа пытаюсь в себе разобраться, понял? Познав себя, познаешь целый мир. Вася тебе умнее расскажет, про буддистов ещё что-нибудь. А я помню, оно было ещё у этого… – Он щёлкнул пальцами. – Франсуа Вийона.

– Кого?

– Слышал стихотворение: «Я знаю всё, но только не себя»? Попроси как-нибудь Евгена исполнить – он его на музыку наложил. Вещь. Там эти строчки ещё: «…Я знаю шлюх – они горды как дамы; я знаю дам – они дешевле шлюх… – Байрам глядел сквозь окна на оживлённый Невский и ласково улыбался своим мыслям. – Я знаю то, о чём молчат годами, я знаю то, что произносят вслух…»

– Ага, – брякнул я.

Я смотрел на Бориса и думал, где этот человек был вчера. Почему молчал и отпускал сальные шуточки. Неужели из-за выпитого? А мне, значит, в голову и не приходило, что за наружностью хитроглазого смуглого коротышки прячется большая и чуткая душа? Или нет никакой души, а только заученные сентенции и отрепетированный ироничный пафос?

Опять я глядел чужими глазами и не понимал, правда ли вчера впервые в жизни увидел этого человека. Даже не его, а лишь макушку, торчащую над барабанной установкой, и всплески рук, отбивающих ритм. И пальцы, тягающие рюмку за рюмкой. В самом деле, что я мог о нём знать?

О них, поправил я себя мысленно.

Карданов, похоже, заметил моё замешательство и хохотнул, ткнув меня в плечо острым кулаком. Мы помолчали немного, глядя на вереницы машин внизу. Я спросил:

– Слушай, а как девчонка-то твоя?

– Что? – захлопал он глазами. – Какая из?

– Ну… Ты вчера ещё говорил, мол, ночевать не поеду…

– А-а-а! Ирочка! Ну да, зачем мне было к ней ехать? Отлично же посидели.

– А не обидится?

– Мы не настолько близки, – усмехнулся он. – Пусть ещё помаринуется немного. А вчера я всё равно был уставший, не в форме… Ну, ты понимаешь, хе-хе. Короче, хуже не будет, если дистанцию выдержать, понял?

– Ну-у…

– А, ты же женат, откуда тебе. Но вот ты раньше как это проделывал?

– Не задумываясь, – я смущённо пожал плечами.

Байрам, коротко хохотнув, кивнул.

– Значит, тоже что-то смекаешь. Но ты смотри, я много думал, как это всё устроено. Женщины – это вообще целый мир. И чтобы его покорить, нельзя делать ошибок, понял? Нельзя бежать к девушке с хером наперевес! И нельзя ухаживать.

– Чего-о?

– Да ты подумай! С поклонником она может поиграться, подразнить, посадить на короткий поводок. А когда ты с ней на равных, она такая типа: «Ого! Осторожно, тонкий лёд!» Такому она сама захочет угодить и в конце концов на этот поводок себя посадит сама.

Я поразмыслил, но так и не смог согласиться. За Светой я в своё время ухаживал. Но спорить не хотелось, и я спросил:

– А тебе так нужен её поводок?

– Да ну! – Байрам отшатнулся, будто я его хотел испачкать. – Нафига он мне? Мне другое надо – чтобы поводка не было на моей шее. Понял?

– Ага. Понял, – эхом отозвался я. Меня чем-то даже заинтересовал ход его мыслей. – Как по нотам.

– Вот, в точку! Ха-ха! Ща, погоди.

Он вытащил из кармана телефон, принял вызов.

– Да, Евген, слушаю… Данила? У-у-у… – Борис сделал сложное лицо, потом опять заулыбался, на этот раз уже совершенно загадочно. – Хорошо. А на Конюшенной – это Большой или Ма… ага. Понял. Выдвигаемся.

Байрам отбил звонок, убрал в карман телефон и осклабился.

– А теперь боевое крещение. Пойдём, сейчас будет шоу.

Глава 6

Летят, летят по небу косматые кометы,

Кометые косматы, цветные города.

Исследователь жизни плевать хотел на это,

Закинулся бумагой и сам себе звезда…

Агата Кристи, «Легион»

Гордеев шёл навстречу, засунув руки в карманы брюк. Я узнал издалека его долговязую фигуру и длинные тёмные волосы. Подойдя, мы пожали руки, Евген одобрительно кивнул на чехол за моей спиной.

– Ремни не жмут? – спросил он.

Я качнул головой, смеясь своим мыслям.

– Так что, Зильбер объявился? – бросил Байрам, закуривая. – Я думал, он сдох уже.

– Да щас. – Евген задумчиво скривился. – Ещё нас с тобой переживёт, сволота. Стритует там, у аллеи, с какими-то типами. Из старых один только, и того не помню, как зовут.

Я шёл молча, не решаясь влезть в разговор. Про меня будто забыли. Я вспомнил, как в детстве ждал конца родительского спора, чтобы отпроситься погулять, мне стало не по себе. А они всё так же тоскливо морщились, и Байрам выдохнул с дымом:

– Как он их только находить умудряется?

– Так все знают, что он легенда. Бессмертный, в смысле.

– Да, но… А, ладно. А чего пропадал-то?

– Да вроде лечился опять.

– Опять, – повторил Байрам со смешком. – То есть, их это не напрягает? И то, что у него один состав больше полугода не держится?

– Бабло всем нужно, – передёрнул плечами Гордеев. – И засветиться. Плюс, все хотят у него чему-то научиться, но… М-да, не все соображают, куда стоит влезать, а об кого лучше не пачкаться.

– Так я не понял, что это за Зибер такой? – вклинился наконец я.

Никогда не любил смотреть сериалы с пятой серии.

– Зильбер, – поправил Евген. Скорчил мучительную гримасу и глянул на Байрама, будто прося помощи. – Данила. Гм… старый знакомый. Как тебе рассказать, что он за тип…

– Невыносимый, короче говоря, тип, понял? – развел руками ударник.

– Это я догадался. И почему?

– Как минимум, он долбит всё, что можно и нельзя. Трезвым его, наверное, только мама видела, и то последний раз – в начальной школе. – Евген хмыкнул. – Короче, ходячий стереотип древнего рок-н-ролла.

– Новая версия Сида Вишеса, – добавил Карданов.

– Вроде того, – кивнул Евген. – Только с одним отличием. Данила хотя бы умеет играть.

Карданов расхохотался, энергично кивая. Сам Евген тоже посмеялся этой шутке, которую я, признаться, не понял, но на всякий случай улыбнулся.

Мы остановились на переходе перед аллеей на Большой Конюшенной. Увидели уличную группу, но за мельтешением машин я толком не мог их ещё рассмотреть. А вот музыку слышал. Сквозь шум и шуршание до меня доносилась навязшая в зубах цоевская «пачка сигарет». Кажется, если пройти по центру и ни разу её не услышать, можно провалиться под питерские текстуры и там умереть среди болот и останков шведов.

– Короче говоря, парень без малого гений, – нехотя бросил Гордеев. – Абсолютный слух, мультиинструменталист, ритм, стиль – играет как сущий чёрт. Н-но… редкостная сволочь и конченый наркоман. Вроде того, что вчера на концерте бучу поднял. В наших кругах это типаж не редкий…

– Есть ещё Дольче Витя, – кивнул Байрам.

– К-кто?..

– Забей.

– …но Данила – прямо-таки контрольный, мать его, образец.

Ближе всех к нам сидел по-турецки парень с дредами, выписывающий дроби по зажатому между колен тамтаму. Рядом играли два растатуированных парня в одинаковых безразмерных пальто. Один с басом, другой с электроакустикой. В центре у микрофонной стойки с угловатой синей электрогитарой замер, как я догадался, Данила Зильбер.

Выглядел он… болезненно. Стоит, вихляя коленками, в плотных камуфляжных штанах и чёрном свитере. Глаз за зеркальными авиаторами не видно, но краешки тёмных подглазных кругов торчат из-под очков. Впалые щёки, волосы длинные, чёрные, как у Евгена, но немытые и разметанные по лицу и плечам. Над широким воротником свитера блестит…

– Цепь? – Я вытаращил глаза.

Гордеев засмеялся, запрокинув голову.

– Ага! Всё ещё носит, значит! Цепь от собачьей конуры из хозмага. И замок оттуда же.

Я разглядел и маленький замочек на уровне ямки между ключиц.

– Цепь, ага? – Байрам оскалился. – Я всё жду, когда он ключ где-нибудь потеряет и потом её будет болгаркой пилить, понял?

Мы заржали. Я представил себе искажённое страхом лицо Зильбера, искры от болгарки, фонтан крови из шеи – мне почему-то стало смешно, и я мысленно себя одёрнул.

Гордеев с улыбкой щёлкнул пальцами:

– А ведь, между прочим, работает. Не каждый до такой хрени додумается. Броско, оригинально. Особенно школота ведётся: начинают наворачивать про то, как эта цепь символизирует, бла-бла-бла…

Я вынужден был согласиться.

– До Мэнсона ему, конечно, далеко, но…

Мы замолчали. Цепь была исчерпана. Осталось только слушать.

Пришлось мне признать, что играть Зильбер умел. И петь тоже. Голос у него был выше, чем у Гордеева, но и на порядок богаче. Впечатленный вчерашним выступлением в «Мираже», я думал, что не слышал такого тысячу лет. А тут – вот он. Наркоман и алкоголик стоит передо мной, легко и виртуозно терзает гитару и затягивает такие вокализы, что у меня волосы на затылке шевелятся.

Я ничего не знаю об их мире, дошло до меня.

Проходя мимо этих бесконечных кукушек и пачек сигарет по Невскому, я отвык смотреть на них своими глазами. Презирал туристов, бросающих им мелочь. Плевался от десятитысячной версии попсовой классики – кривым зеркалом отцовского магнитофона – и даже не знал, что среди всех этих людей есть таланты. Что на этих улицах есть Гордеевы и Зильберы, которые умеют пустить под футболку мурашки.

– Ты ещё девушек не слышал, – серьёзно сказал Гордеев. – Вот где амброзия для ушей. Была у нас одна… От её голоса даже Данила трезвел.

Он слышал мои мысли? Или я сказал вслух? Или так все реагируют?

Я глядел на пальцы Зильбера, на его бесстрастное лицо, и от восхищения и зависти мне сводило скулы и сушило глаза. Да, этот парень виртуоз. Все эти игры со звуком он проделывал интуитивно, не напрягаясь – я думал об этом, и истерзанные днём пальцы пульсировали болью.

– Поддержите музыкантов? – пропищал кто-то рядом.

Передо мной возникла низенькая симпатичная девчонка – совсем молодая, почти школьница. Вязаные цветастые гольфики радужной расцветки и короткие шорты, подчёркивающие стройные ноги, ядовито-голубой топ на маленькой груди под лёгкой ветровкой – она была одета по-боевому. Стразы-липучки на скулах, желтые тени, отрепетированная улыбка – она смотрела в душу жалобно и проникновенно, в такт музыке качая головой, отчего взметались вихрями два ярко-рыжих, явно крашенных, хвостика. Прошла мимо Евгена и Байрама – как мне показалось, споткнулась – а может, просто припрыгнула. Протянула мне безразмерную серую шапку-«чулочек»; я уже полез было за кошельком, чтобы кинуть пару монет.

– Лер, это свои. – Евген придержал меня за локоть. – Не знал, что Данила вернулся.

– А-а-а, – выдохнула девушка и прощебетала: – Уже вторую неделю как приехал. Тебя что, в беседе нет?

– Неа, вышел.

– Поддержите музыкантов?

Она, резко потеряв к нам интерес, упорхнула дальше скользить вдоль толпы зрителей со своей шапкой, улыбкой и калейдоскопом цветов на гольфиках.

– Знаешь, зачем шапка? – спросил Байрам.

– Чтобы деньги собирать.

– Нет, ты не понял, – улыбнулся он. – Можно ведь бросить гитарный чехол и не напрягать лишнего человека.

– Ну, может, чтобы не украли?

– Тепло. Но представь себе: выхватить горстку купюр из чехла уличных музыкантов? У всех на виду? Ты бы действительно смог?

– Нет. Но если у кого нет совести и есть быстрые ноги… Ладно, мимо.

– Зачем быстрые ноги, если есть мигалка? – Гордеев подмигнул мне. – Стритовать – не совсем законная штука.

– Скорее, неузаконенная, – поправил Байрам.

– Ага. Такую группку запросто и оформить могут со всем барахлом. Там административка, суета всякая… Обычно им лень с этим возиться, просто изымают всю выручку и выгоняют стритеров с точки. Дело обычное.

– Обычное?

– Да. Мы так тоже попадались. – Он пожал плечами. – Эти ребята – стреляные воробьи. Чуть завидят мигалки – девочка прячет шапку и исчезает в толпе. И пусть докажут, что это не бесплатный концерт на добровольных началах. Прогнать, конечно, всё равно прогонят, но хотя бы выручка спасена. А отойти на сотню-другую метров и расчехлить инструменты там – вообще не напряжное дело.

– И прямо здесь, на виду?.. – недоуменно выронил я. – Ведь полицаи же…

– Ну, – Евген сплюнул. – Не круглосуточно же они тут пасутся.

И, чёрт подери… Это было восхитительно.

Снова ударило в голову вино новой жизни. Той, где неопрятный нарик поёт как ангел, где звон гитар и стрёкот тамтама раздвигают стены домов, где маленькая рыжая бестия глядит своими большими синими глазами, вытаскивая из тебя очередной полтинник; где в любую секунду может остановиться патрульная машина и разогнать всю эту дискотеку; где полно дыма, смеха, музыки и всякой этой «гармонии упадка»; где либо нет коротких путей, либо все пути коротки…

Я и сам весь превращался в улыбку, дрожа в унисон с чужими струнами. Как киты отзываются на песни друг друга за многие мили, так и гитара за моей спиной отозвалась немой и пронзительной песней, слышной только мне, – отозвалась неуловимой вибрацией на призыв уличных музыкантов. На звон судьбы?

Всё-таки Игорь правильно сделал, что потащил меня в «Мираж».

– Ты чего? – толкнул меня локтем Евген.

С каждой минутой я всё больше был готов занять своё место на этом фронте, протянувшемся сквозь бары, переходы и вагоны метро, паутиной точек оплетающем унылый Петербург, которому так хотелось глотка свободы и гармонии.

– Я… Просто… Мне нравится, – улыбнулся я нерешительно.

Тут и Данила Зильбер доиграл своё соло.

– Спасибо, друзья! – его обыкновенный голос оказался крикливым и почти писклявым. Полная противоположность бархатному баритону Гордеева. – О, Жека!

Евген помахал в ответ.

– И даже Байра-амчик! – Данила всплеснул руками, чуть не заехав грифом гитары в ухо своему ритм-гитаристу. – Какие люди! Так, я курить. Пацаны, ебаните «Батарейку».

Он снял гитару с плеча и положил рядом с барабанщиком прямо на землю. Ритмист начал играть, и на первых переборах из толпы раздался разноголосый женский визг. Мы отошли за кривящимся Зильбером дальше по аллее.

– Ну, че расскажете нового, братцы? – Он подмигнул нам, остановил взгляд на мне. – О, а это кто?

– Это наш друг, – спокойно ответил Евген. – Хороший человек.

– Люблю хороших людей. Только это обычно не взаимно.

– Не удивлён.

– Да.

– Андрей, – я протянул руку.

– Данила.

Его рука была очень мягкой и немного влажной. Он сжал мою быстро и несильно, отдавая дань надоевшему и неважному ритуалу.

– Короче, ребят, – проскрипел он, доставая сигарету, – надо как-нибудь собраться. Тусу устроить. У меня щас все собираются. Девочек и бухнуть организуем, музычку порубить можно. Чтоб красиво. Я вас не видел тыщу лет. Все мозги высосали в этом рехабе ебучем.

Он прикурил и затянулся. Байрам протянул руку, Зильбер угостил сигаретой и его.

– Можно, – пробормотал Евген. – А что за ребята у тебя новые?

– Хрен их знает. Я объяву кинул, пришли некоторые, ну и взял, кто получше. Всё равно играют как свиньи. Надо новых искать, да где их найдёшь подходящих…

– А есть на стрите хоть кто-то, кто тебе бы подошёл? – Байрам выдохнул дым, прищурился.

– Ну, вон, Гордеев шарит малость… – Данила сплюнул, пожал плечами: – Но ты, Жек, тоже дилетант, без обид.

– Угу.

Помолчали. Гордеев смотрел куда-то на дома и окна. На фоне завывал, трескаясь ломким голосом заместитель Зильбера. Толпа с восторгом подпевала. Сам Зильбер скрипел зубами.

– Нашёл ты своё звучание? – бросил он вдруг Евгену.

– Не знаю пока, – отмахнулся тот. – Может быть. Парочку новых написал, но…

– Не-не. Звучание.

– Не нашёл. Думал попробовать с кем-то на две гитары партию разложить.

– Не пой-дёт, – отчеканил по слогам Зильбер, скаля желтые зубы. – Гордеев, блядь, ты не первый год пишешь, должен понимать. Вся фишка игры на две гитары – в сложности! Как…

Байрам потянул меня за локоть, мы отшагнули назад. Под шумок он бросил мне на ухо: «Евгена бесит, когда его зовут по фамилии. Не подрались бы».

– Зильбер, угомонись, я тебе не про «Драгонфорс».

– А я тебе про него! Когда сложно и зрелищно, тогда можно и зарубить. А представь себе этот детский сад – перебрасывать друг другу обломок какой-то мажорной гаммы в модерато?

Я снова почувствовал себя дураком. Евген ухмыльнулся. Байрам снова пояснил:

– Всё норм, он в жизни музыкальных школ не оканчивал. Нахватался где-то терминов и понтуется, понял?

– Да какая разница, братцы? – всплеснул руками Зильбер, на этот раз услышавший его слова. – Суть одна. Это – говно.

Он выбросил окурок в редкую траву аллеи, снова сплюнул, хрустнул пальцами.

– А ты сам-то смог бы? – выпалил зачем-то я. – Или просто боишься, что тебя обскачут?

Голова его перекатилась от плеча к плечу на шее-шарнире, он уставился на меня долгим и пустым взглядом. Снисходительным и даже… соболезнующим. Я почувствовал себя каким-то липким, захотелось отпрянуть, но отвести взгляд было нельзя. Наконец, Данила проскрежетал:

– Ты-то че тут воняешь? Я тебя не знаю даже.

Я уже порядком вскипел, так что среагировал машинально, как в средней школе:

– Мать твоя воняет. Слушай сю…

С возгласами «тиха-тиха», «ладно, стоп, хорош», Евген и Байрам оттеснили меня подальше, стуча по плечам. Да уж, только тупого мордобоя нам не хватало, с досадой подумал я. Почувствовал себя так, будто вляпался в дерьмо и, проведя подошвой по траве, не отчистил его, а растер ещё сильнее.

Сукин сын Зильбер даже не переменился в лице.

– Рад был знакомству, приятного дня, – процедил он и развернулся, не подав руки.

– Пока.

– До скорого.

Только это и бросили ему вслед Байрам с Евгеном. Последний то ли сочувственно, то ли одобрительно похлопал меня по спине. Я смотрел на тощие плечи Зильбера, на его черные патлы до лопаток. Вдруг вспомнилось и зазудело на ладони его липкое, мягкое пожатие.

– Вот говнарь, – вырвалось у меня.

Гордеев хлопнул меня по плечу еще раз. Я понемногу успокаивался.

Глава 7. Евген

Целую ночь спишь, то не спишь.

Целую ночь спишь, а то не спишь.

Целую ночь спишь, а то не спишь.

То так, то этак.

Целую ночь спишь, а то не спишь.

Раз на раз не приходится…

Звуки Му, «Спишь, не спишь»