Приносящий вино

Александр Сордо

Приносящий вино

Глава 1

ПРИНОСЯЩИЙ ВИНО

I. Приносящий вино

Пролог

Звезды с неба падают бисером,

Я сижу на окне под звездами,

Жду удачу, удача близится,

Нависает удача гроздьями.

Смысловые Галлюцинации, «Звёзды 3000»

В пряном от безделья воздухе пятницы сгущалось острое предвкушение кутежа. Менеджеры в опен-спейсе лениво разбирали бумаги и добивали нормы по холодным звонкам. В углу офиса, у окна с кактусами и каланхоэ, пялился в экран светловолосый молодой логист с профилем римского патриция.

Ему было скучно и хотелось пива.

Снаружи зверел весенний ветер, грубо подёргивая тонкий жестяной подоконник; летела по проспектам пыль. Густое апрельское небо низко нависло над Петербургом, а шпиль радиовышки растворялся в нём, как проволока в кислоте.

Вжикнул телефон. Пришло сообщение от старого друга: «После работы приезжай в «Мираж». Дело на мильен». Скучающий логист довольно усмехнулся и стал писать ответ.

Он не видел, как на мгновение заслонила свет пролетевшая мимо окна стая огромных чёрных птиц.

* * *

– Вдарим рок в этой дыре?!

Гул, смех и крики пронеслись по прокуренной квартире с пошарпанным линолеумом и исцарапанными обоями – полтора десятка молодых людей, одетых либо по последней моде, либо за пределами моды вообще, подняли стаканы, салютуя.

Тощий и длинноволосый, с острыми чертами лица, хозяин квартиры в майке и прожжённых трениках вихлял бёдрами, стоя на табуретке в центре гостиной. Одной рукой он теребил висящую на шее цепь – не ювелирную, а хозяйственную, с замочком, на такие закрывают амбары и сажают собак в конуру; другой – встряхнул бутылку с белым ромом и хлебнул из горла. А потом, крякнув, встрепенулся и выкрикнул:

– Ну что, оболтусы?! С возвращением меня! Завтра начинаем жарить Невский. А ну-ка, подопрём своими тощими плечами это тяжкое серое небо, а? За андеграунд!

– Скё-ё-ё-ёль! – проревел, поднимая стакан, русый бородатый амбал с кучей фенек и кожаных ремешков на запястье.

Полтора десятка молодых людей сошлись в центре комнаты, стукаясь стаканами, рюмками, кружками и бутылками. Лишь один не встал со своего места – в углу сидел на табурете носатый парень в чёрной одежде и надвинутой на брови шляпе, попивал вино, тоже из горла, и глядел в окно.

Окно заволокло чёрным – словно измазало дёгтем. Спустя секунду птицы улетели, но каждый из гостей слышал это оглушительное хлопанье крыльев.

Веселье в комнате стихло.

* * *

Мужчина, похожий одновременно и на учителя, и на директора фирмы, и на бандита, грузно уселся в кожаном кресле посреди кабинета и задумчиво провёл ладонью по лысине. На гранитном столе перед ним стояла бутылка виски со стаканом. Мужчина щёлкнул пальцами – почти сразу рядом возник тонкий франт в очках, манерно налил на два пальца виски и спросил:

– А что за повод? Что-то зреет?

– Да. Готовим комбинацию. Ставки высокие – таких ещё не было. Но даже если не выиграем… Ох, это будет произведение искусства. Китайская партия. Игра в бисер.

За плотными бархатными шторами едва слышен был звук сбивчивых хлопков, похожих на плеск.

– Это оно? Крылья? – тревожно спросил франт.

– Ага, – ответил мужчина. – Скоро всё начнётся. Уже семь?

– Без пяти.

– Значит, почти. Они уже в «Мираже».

– Кто «они»?

Вместо ответа человек в пиджаке допил виски и поставил стакан на стол. Пока услужливый франт наливал новую порцию, человек ответил:

– Всё увидишь. Ещё и поучаствуешь, не переживай.

Махнув рукой, он отослал помощника и перевёл взгляд на стену. Там висели стройным рядом гитары – разных цветов и форм. Потемневшие, искорёженные, без половины струн. Лак полопался где-то пузырями, где-то трещинами, некоторые деки позеленели, у нескольких из краёв торчали ракушки, а чёрная плесень опутывала грифы. Будто всю эту коллекцию выловили со дна залива или одного из каналов Петербурга.

– Да, – сказал мужчина, делая глоток виски. – Произведение искусства.

Глава 1

Не грусти, старый друг

Если выдалась ночь бессонная

Разболелась душа

Да навалилась тоска черная

По былым временам

Да мечтам, о которых мы грезили

По весёлым друзьям

И той жизни, в которой мы верили…

Иван Карпов, «Старый друг»

В пряном от безделья воздухе пятницы сгустилось острое предвкушение кутежа. Дрожащий полумрак бара «Мираж» синевато блестел подносами, стаканами, зубами официантов и пьяными глазами посетителей.

Вечер только начинался. Игорь ехидно поглядывал на меня, прихлёбывая «Синюю бороду», пока я дописывал сообщение Свете. Жена спросила, будем ли мы заказывать по паре абсентов после третьего пива, как в прошлый раз, и не встречу ли я её утром со смены опухшим и больным. Я отвечал, что мы сюда пришли на выступление.

На душе стыла хмарь; осенняя, дряблая серость сдавила мозг и не оставила ничего, кроме желания утонуть в пиве и музыке. Мы и тонули. Почти не разговаривали, откинувшись на мягких кожаных диванах с высокими спинками. Я боролся со свербящей тоской, вспомнив, что опять забыл позвонить матери. Игорь задумчиво провожал взглядом обслуживающую нас официантку.

Я уставился на Игоря, чешущего бороду. Подумалось вдруг, что мы обмещанились. Эти рокеры, которых мы ждём, не предали мечту. А мы – что? Закончив универ, остепенились и набрались мозгов. Теперь впереди стабильность, годы офиса или удалёнки, скучные и прибыльные работы, сероватые воротники рубашек, семейные проблемы, хронический стресс, недосып, защемления в шее и едва тлеющие на дне грустных глаз огоньки юношеских мечтаний. Вот у Игоря их видно, светятся печально и ровно, как угольки.

Такие мы. Были юными мечтателями, рокерами и бунтарями, а стали рекламщиками, продажниками и белолицыми выпивохами из среднего класса. И этот концерт, похоже, лишний раз нам об этом напомнит.

– Так где эти твои парни? – бросил я.

– Мои парни? – Игорь сдвинул брови, укоризненно уставился на меня. – Андрюх, ты так не выражайся, а не то по морде дадут, ага.

– Ладно-ладно. Музыканты эти, которые тебя за жабры сцапали.

– Ну, они только в восемь начнут. Ещё не пришли наверное даже. Пока аппаратуру настроят, пока пятое-десятое, да… Мы ещё по пиву раздавить успеем. Рассказывай, как твоя неделя.

Мы повели разговор о чём попало – о работе, о девушках, о выпивке. Игорёк затравил пару свежих анекдотов, над одним я даже посмеялся. Потом пару слов про музыку, но тут Климов только сказал, что сегодня меня точно зацепит, хотя объяснить не смог – стушевался.

– Звёзд с неба не хватают, но чем-то вот… берут за душу и всё, ага. Аж до мурашек чё-то, – пробухтел он смущённо, сунув нос в стакан.

Я не стал допытываться. Игорь никогда не был знатоком музыки. Даже когда я в студенчестве выступал в барах на всяких вечерах-памяти-летова, он приходил за компанию и больше пил, чем слушал. А, ну и ещё клеил девочек, конечно.

Потому-то меня и зацепила его печальная усмешка под пеной усов. Было в новинку видеть, как робеет и смущается этот гигант, однажды на моих глазах опрокинувший на асфальт двоих разъярённых байкеров. Чуждый всякой поэзии вечный холостяк и воротила рекламного бизнеса – и вдруг звонит мне, сбивчиво и с придыханием зовёт в старый бар, чтобы послушать неизвестную группу вместо того, чтобы накерогазиться пивом с абсентом… Давненько такого не случалось.

Сам я гитару забросил ещё с учёбы. Доучился, женился, съехал из общежития. Старую акустику, что оглашала коридоры в часы кутежей, забрал с собой, но она уже четвёртый год собирает пыль на шкафу. Достаю раз в полгода, замечаю, как деревенеют пальцы – аккорды ещё помню, но любая мелодия выходит с грязью и дребезгом. У меня тогда вянут уши, и я убираю инструмент обратно на шкаф.

Каждый раз убеждаюсь, что музыка – она как любовь. Ею надо заниматься либо постоянно, либо никак.

За ленивым трёпом проплыли минут сорок, перед нами встали ещё два бокала «бороды». Пока зал наполнялся посетителями, я не заметил, как на сцене – небольшом полукруглом возвышении в углу – появились трое. Пока они суетились с инструментами и аппаратурой, я не мог их толком разглядеть. Решил подождать; всё равно скоро начнут.

Игорь продолжал пялиться на официантку – краем глаза я отметил, что она и правда симпатичная: худая, белокожая, востроносая, с большущими глазами и татуировкой на запястье – мандалой. Чёрные волосы до плеч глянцево бликовали в синем полумраке бара.

Пиво уже ударило и в голову, и ниже, так что я отправился в уборную, оставив Игоря следить за сценой и девочкой-мандалой. Возвращаясь мимо барной стойки, увидел, как по ней едва ли не носом елозит неряшливого вида парень. Спутанные чёрные лохмы его сбились на лицо, руки дёргались, голова мелко тряслась.

– Ему плохо? – обратился я к бармену. – Может, вывести?

– Оставь, – рассмеялся тот. – Пусть сидит, развлекает нас. Хоть какая-то потеха. Послушай, что несёт!

Я наклонился, и в этот момент парень у стойки вскинул голову и выпалил мне в лицо, дико вращая глазами:

– А я такой мягкий!

Зрачки у него были размером с мой кулак, а покрытое редкой щетиной лицо налилось багрянцем В освещении «Миража» эта рожа казалась лиловой, и мне стало противно. А бармен ржал:

– Ну, видишь? Удолбан так, что пальцы сосчитать не может.

– Кури себе, жирафик, на здоровье, – согласно закивал нарик.

– Во-во. Ты что-то заказать хотел или так, за предсказанием зашёл?

– Предсказанием?

– Ну знаешь. – Бармен затряс шейкером. – Многие верят, что бармены живут на изнанке жизни и видят больше остальных. Философия, психология, прошлое и будущее – всё подвластно людям, которым подвластен рецепт твоего коктейля и краны с твоим пивом.

Надо же. Какие словоохотливые и поэтичные в «Мираже» бармены завелись. Этот новенький, наверное, я его раньше не видел. Хвост на затылке, эспаньолка с усами, впалые щёки, умные глаза.

Я усмехнулся, спросил:

– А что – и правда предсказываешь?

– Абсолютно точно.

– Ну давай. Расскажи моё будущее.

Он прищурился, набирая в стакан лагер из крана. Пожевал губы, будто размышляя, говорить или нет. И, пока стряхивал пену, взглянул на меня и твёрдо произнёс:

– Сегодня ты пропадёшь.

Я присмотрелся к его глазам. Зрачки нормальные, разве что радужки разного цвета. Гетерохромия это называется.

Значит, пропаду?

– В смысле?

– Мотание фруктами! – удолбанный парнишка за стойкой вдруг заколыхался всем телом. – На виража-а-а-а-ах!

– От винта, ёпт, – хохотнул ему в ответ бармен.

Я покачал головой и ушёл от этих придурочных обратно к Игорю. Тот уже выдул почти весь стакан и беспокойно ёрзал. Я в несколько больших глотков догнал его, крякнул и встряхнулся. Слова бармена почему-то вертелись в голове, и я хотел рассказать о произошедшем Игорьку. Но тот меня опередил:

– Гляди, – развязно кивнул он за соседний столик. – Механики какие-то гудят сегодня. На руки посмотри.

– Руки? А, ну, бицепсы.

– Да нет. Кисти, дурак. Они все в солидоле. Не отмываются. Ногти чёрные, суставы чёрные, ладони серые. Ну, я в школе с мотоциклами возился, у меня такие ж были. Мы это «татушками механиков» называли. Смотрю вот на этих, и так тепло на душе. Ностальгия, да.

– Браво, пьяный Шерлок.

Я понимал Игорька. На определённом градусе детали становятся мягче и ближе, а взгляд – острее. Хочется сидеть, ни о чём не думать и медитативно фиксировать этот мир: его звуки, оттенки, запахи. Именно так и нужно слушать музыку, именно так глядеть на мужиков с гитарами на сцене.

Мы с Игорем чокнулись, и над нами склонилась та самая официантка. Улыбаясь, пригладила волосы и спросила:

– Ещё что-нибудь?

– А-а-а… – протянул задумчиво Климов.

– Нет. Ничего пока. Спасибо, – отрезал я, прижав к столику его руку с поднятым указательным пальцем.

Я понял, что он хотел сказать. Абсент.

– Пива хоть дай возьму, – огрызнулся он обиженно.

– «Синяя борода», одна? – уточнила девица.

– Всё так.

Официантка удалилась, а я всё размышлял: для кого ж она вот сейчас приглаживала волосы? Кто из нас ей понравился? Или это обычная уловка для выманивания чаевых?

Я только хотел обсудить этот вопрос с Игорем, как музыка прервалась и над залом разнёсся низкий, хорошо поставленный баритон:

– Добрый вечер, господа и дамы.

Бар замолк. Нерешительно звякнула пара бокалов, проскрипел по тарелке нож, и через секунду стало тихо. Все глядели на троицу на сцене. Перед микрофоном стоял солист с гитарой в руках. Чёрные волосы до плеч, высокий, худой, с орлиным носом. Наверное, его можно было даже назвать красивым, хотя я не разбираюсь.

За его спиной неподвижный, точно статуя, стоял басист, держа одну руку на грифе, а другую – почему-то за спиной. Выглядел он устрашающе. Бритоголовый крепыш со шкиперской бородой и массивной серьгой в ухе. Предплечья у него были толщиной с мои бицепсы. Лицо казалось угрюмым, точно ему не нравилось всё, что происходит в этом баре, а может быть и в жизни.

Из-за барабанов внезапно помахали. К сцене метнулась официантка. Ударник вылез из-за установки, вращая палочку в одной руке и держа в другой стакан пива. Допил его залпом, отдал официантке и послал ей воздушный поцелуй. Когда барабанщик подошёл к краю сцены, стало видно, что ростом он солисту едва по плечо.

Тот оглянулся на эту суету и с усмешкой сказал в микрофон:

– Второй день подряд мы выступаем в «Мираже» и рады видеть, что зрителей сегодня стало больше.

«Просто сегодня пятница,» – подумал я, но вслух говорить не стал. В наступившей тишине слишком было бы слышно. И тут гитарист словно прочитал мои мысли:

– Или попросту наступил вечер пятницы, – ухмыльнулся он. – Но всем вам мы рады. Надеюсь, это взаимно. Итак, сегодня для вас играет группа «Гармония упадка».

Бар окатило чуть тёплой волной аплодисментов.

– Название так себе, – заметил я под шумок. – Для школьников сойдет.

– Дерьмо, – согласился Игорь. – Но погоди. Пусть сыграют.

Коротышка-ударник, смуглый и коротко стриженный, всё крутил между пальцев палочку и танцующими движениями удалялся спиной вперёд обратно за установку. И улыбался – так широко и искренне, что я тоже улыбнулся. Увидел, что и Игорь тоже скалится и кивает.

Солист потихоньку начал дергать медиатором струны. Хитрый перебор мягко скатывался по позвоночнику, как дождевые капли по стеклу.

Стукнул бас. Вслед за ним потихоньку начал отбивать меланхоличный ритм ударник.

Я пытался разобраться, вычленить последовательность звуков, так ни до чего и не добирался и уплывал вместе с музыкой в минорный эфир. Мои глаза сами собой прикрылись, я видел смутные сиреневые блики на низкой столешнице, подрагивающее колено Игоря, блеск бокалов…

Замерев, я слушал, слушал, слушал, растекаясь ушами по этим стенам, и музыка пропитывала меня. Музыка витала в душном воздухе зала, её запах вмешался диссонансом в букет ароматов бара: закусок, кальянов, вишневого с горчинкой сидра, тонкой нотки лайма в бокале «Куба-либре», запахом смеха, похоти, пятницы с субботой, грядущего похмелья, улыбок гламурных пошлячек в исчезающе коротких юбках, деловых встреч в неделовой обстановке и солидола, черными кляксами вбитого в мозолистые руки мужиков, недавно сменивших комбинезоны и гаечные ключи на брюки и пивные стаканы.

Музыка обняла меня, поцеловала в уши, дохнула в лицо.

И тогда я пропал.

Глава 2

…Горячие, как воск; холодные, как ртуть,

Мы поменяемся местами с тобой когда-нибудь,

Скажи мне, только не забудь: чего ты ждёшь?..

Ундервуд, «Чего ты ждёшь?»

Мы слушали, чокались. Заказывали ещё и благоговейно молчали. Голос солиста, мощный и глубокий, то затягивал высоко, то падал до самых низов. Коротышка-ударник колотил не быстро, но… он делал это стильно. Игрался с ритмами, но держал размер мастерски – от меня это не ускользнуло. Профессионал.

Неподвижного басиста после первого куплета словно расколдовали. На его лице проступили восторг и злость – в полумраке его лицо стало страшной маской. Он мотал головой, то приседал, то вскакивал, раскачивался на краю сцены, потом снова прыгал и падал на колени.

Я подумал, как они гармонично дополняют друг друга: танцующий скинхед с басом, терзающий гитару солист с разметавшимися по плечам патлами и барабанщик, превратившийся в вихрь рук, разгорячённый ритмом и драйвом. За один припев они раскачали зал.

А потом всё стихло.

Волна тревожного нежного трепета прокатилась где-то внутри и осела под рёбрами. Я чувствовал, как меня заряжает и музыка, и их энергия, и синий блеск на стекле стаканов; рука дрожала, и таинственное электричество пронизывало меня до коленных поджилок.

Я думал о Свете. О себе. О матери с отцом. О прошлом. Потом о будущем. Потом о густой затхлой жиже, которую я всё ещё называл своей душой. Мне казалось, я где-то не там. Не там, где должен быть. Эти струны вели из бесконечности в новую бесконечность, и я шёл по ним как по канату, натянутому над пропастью.

Всё было чужим и холодным в этом мире, а теперь в нём зажёгся свет. Я почувствовал, что был болен, и теперь начал выздоравливать. Оказывается, музыка – она не просто как любовь. Она и есть любовь.

Я медленно вытащил из кармана телефон и написал Свете:

«Люблю тебя безумно. Расскажу завтра многое. Сегодня напьюсь. Буду больной и опухший.»

«Что-то случилось?»

«Да. Но ничего плохого.»

«Не пропадай»

Я усмехнулся, но подумал, что написать «Поздно» будет слишком жестокой шуткой. Поэтому просто поставил сердечко на её сообщение. Подумав, дописал ещё:

«Всё хорошо. Просто меня зацепило кое-что. Очень сильно.»

И снова нырнул в переплетение мелодий и аккордов. Смуглый ударник вколачивал ритм гвоздями в мой мозг, а длинноволосый солист плёл сеть из нот; и эта сеть запеленала меня, и я был младенцем, несущимся по водам навстречу величию, трагедии, смерти…

Потом гремел припев, голос срывался в крик, врезался в грудь трещиной от шеи до сердца; а барабанщик молотил по установке, чуть не высекая искры; и безумным ураганом носился по сцене сошедший с ума басист, тряся бородой.

У сцены уже собралось полдюжины человек, они махали руками, нестройно прыгали. Порой и меня подмывало вскочить вместе с ними, но я держался хладнокровно, гасил ускоренный пульс размеренными глотками. Только нога под столом дёргалась в такт.

Я глядел на солиста. Затягивая особенно высокую ноту, он закрывал глаза и обнажал зубы. Пальцы лихо терзали гриф, но сам он стоял неподвижно. И всё пел, и пел что-то о дороге, о мелькании лиц и пейзажей, что в жизни всё остаётся позади, что вечно приходится чем-то жертвовать, и как-то еще… Каждая строчка казалась мне гладкой жемчужиной – матово-блестящей, округлой и нежной, но в единое целое они не складывались, скатывались по сознанию в небытие. Текста полностью я так и не уловил, но когда стихла последняя нота, в голове осталась отрезвляющая прохлада, будто родниковой воды пролили на темечко.

На четвёртой песне из погустевшей толпы выбилась дёрганая фигура. Какой-то парень в чёрной толстовке, запрыгнул на сцену и перед самым припевом отобрал микрофон вместе со стойкой и захрипел в него что-то жуткое и нечленораздельное.

Группа продолжала играть, будто ничего не произошло.

Толпа отпрянула. Динамичный мажорный рифф гремел над баром, ударник колотил по бочкам, а басист продолжал трясти головой, но вместо мелодичного припева «Мираж» оглашал злобный инфернальный хрип.

– Так и должно быть? – пихнул меня в бок Игорь.

– А я откуда знаю?

Без понятия, что на меня нашло. Будто что-то разладилось в механизме Вселенной, и его нужно было починить. А может, я просто малость напился, но во мне проснулся зверь.

Растолкав зевак, я прыгнул на сцену, вырвал из рук хрипуна микрофон и как мог приладил его обратно на стойку. Увидел усмешку на лице солиста. Он отрешённо кивнул мне и тут же запел.

Я спихнул дебошира со сцены и спрыгнул вместе с ним. Тот схватил меня за плечи и затряс, крича:

– Я с ним пою!

Ну конечно, как же я не догадался. Жидкая щетина, зрачки размером с блюдце. Это ж тот нарик, развлекавший барменов пятнадцать минут назад. Он дёргался на месте и мотал головой – выглядело жутковатой помесью танца и конвульсий.

– Пошёл нахер отсюда! – заорал я.

– Я с ним пою! – Он тряс головой и пытался спрятаться за спину сам себе. Когда я замахнулся, он жалобно проскулил: – Я с ним пою! Я… с ним… пою…

– Понятно.

Я швырнул его на пол, в пространство между столиками. Он задёргался как испуганный паук, приподнялся и бочком пошуршал в сторонку, огибая прыгающую перед сценой толпу. Я внимательно следил за ним, опасаясь, как бы этот неадекват ещё чего не выкинул. Нарик приблизился к столику с аппаратурой у края сцены. И не успел я напрячься, как он мирно подхватил с него стакан пива (заранее там оставленный?) и удалился в дальний угол.

Как раз в этот момент песня закончилась. Когда аплодисменты стихли, солист обратился к залу:

– Уважаемая публика! Будьте так добры, не выхватывайте больше у нас микрофон – нам и так не много платят!

– А выхватывать микрофон у тех, кто выхватывает его у вас, можно? – крикнул я.

Музыкант хохотнул и ответил:

– Мужик, это же концерт в баре! Здесь и не такое бывает! – По толпе прокатился хохот. Солист отбросил со лба волосы, стало видно, что он улыбается. – Но всё равно спасибо.

– Ага, – кивнул я.

В этот момент бар огласил страшный крик:

– Где моё пиво?!

На столике с аппаратурой теперь стоял пустой стакан. Наркоши в чёрной толстовке и след простыл. Верзила с басом сканировал взглядом толпу, и на лице его пылала такая чёрная ярость, что официантка в ту же минуту принесла ему ещё стакан.

Басист моментально переменился в лице и галантно ей кивнул с лёгкой полуулыбкой. Пока он пил, солист, посмеиваясь, бормотал в микрофон:

– Я ещё могу простить вам украденный микрофон, но вот Вася едва ли простит вам украденное пиво. Потому что микрофон хотя бы принадлежит не мне, понимаете? Надеюсь, что понимаете. А то у Васи рука тяжёлая.

В подтверждение его слов басист погрозил залу огромным волосатым кулаком. Ярости в его глазах, как и пива в стакане, поубавилось.

Вернувшись к себе за столик, я кое-что понял. Во время нашей борьбы за микрофон, Игорь, похоже, всё-таки подозвал официантку. Потому что сначала мы смеялись над всем этим бардаком, а потом перед нами возникли два шота абсента. Потом мы смеялись ещё сильнее, а потом напились.

Дальше я помню плохо.

Помню, как на выходе из «Миража» мы караулили этих музыкантов и знакомились с ними. Пока ударник закуривал, мы протягивали руки солисту и представлялись:

– Андрей. Лебедев.

– Игорь. Просто Игорь.

– Евгений. Можно просто Евген. А-а, ты тот тип, который нам микрофон вернул? Красиво было! Вы куда сейчас?

– Мы пить, конечно же.

– Глупый вопрос. Мы тоже. Подержи комбарь, будь другом.

– Давай, ага. А вы куда-то конкретно?

– Да не. Куда ноги приведут.

– Так Андрюх, может, ко мне, а? Парни, тут рядом! Ну, в доме круглосут на углу, водки возьмём, белый русский сделаем, да. Я вас уже второй раз слушаю, кстати.

– Ого, второй раз! Я думал, так не бывает.

– Ничего себе! Точно надо идти, понял? Евген, давай! Значит, покупаем водку, «парламент» и пельмени на завтрак? Я даже тогда к Ирочке ночевать не поеду.

– Ночевать? Ты б хоть спросил, можно ли на ночь. Может, через пару часов на такси разъедемся.

– Да не, оставайтесь, там пара диванов и матрас, разместимся, ага. Ну что, «деревенька» или «мороша»? Или вы что покраше предпочитаете?

– Всё хорошо, что не «русская валюта»! – Ударник рассмеялся, откинув голову назад. – Игорь, да? Байрам меня звать. Если сложно запомнить, можно по-русски – Борис. Понял?

Я смотрел, как Игорь жмёт руку коротышке. Их фигуры прорезались в поле зрения точно в камне, а вот лица размягчались и плыли, как мокрая тёплая глина. Пьяная волна смывала остатки здравого смысла, и я знал, что вот-вот пропаду.

Прав был бармен, этот дьявол за стойкой.

Глава 3. Игорь

Я сказал тебе, что ночь будет длинна, но я лгал

Но мы вместе с тобой глотали адскую дрянь…

Чиж&Co «Still Life»

Ну, мы и пошли. Давненько не было такого. Прям вспомнил студенческие годы. Белые ночи, девочки из клубов, потасовки с алкашами… Андрюха ещё тогда сам на гитаре играл, чего-то сочинял даже вроде, да. Я с ним за компанию ходил на эти концерты раз в полгода. Мда, унылое зрелище было.