Взорванный Донбасс

– А он ел, потому что был влюблен и неразборчив, – заверил слушателей Марс. – Но главное, что было потом. На почве любви и несварения желудка, Шихта совсем страх потерял и, стоило нам с папахеном Сони выйти из комнаты, он на нее набросился и стал душить подушкой, ну сами понимаете зачем…

– Это я тебя сейчас задушу, – кинулся на Марса Шахта, подняв свою тощую подушку над головой.

После недолгой борьбы, когда победила дружба, и Шихта вернулся на свою кровать, Правда вернулся к теме:

– А дальше то, что?

– Не душил я ее, это она набросилась на меня и лупила подушкой, а я только защищался! – с отчаянием крикнул Шихта под дружный хохот приятелей.

Смеялись все, даже всегда угрюмый Иса улыбнулся и включился в троллинг Шихты:

– Чем все закончилось? – поинтересовался он.

– Пришлось мне его спасать, – гордо заявил Марс, – Скрутить даму и закрыть ей рот поцелуем!

– Неужели вот так просто, взял и поцеловал? – удивился Правда.

– Вижу, девушка не против, пришлось поцеловать, – нахально ответил Петька.

– Опять брешет, она с ним ругалась, москалем обзывала, а он целоваться полез, – решил восстановить справедливость Шихта.

– Так, хватит разбираться, кто хотел, а кто нет, – перебил его Марс, предлагаю пойти прогуляться по городу. Неизвестно, когда еще сможем. Правда – веди, ты вроде все тут знаешь. Вы с нами Иса?

К центру города подъехали на троллейбусе, общежитие находилось довольно далеко от центра. После тускло освещенного пригорода, центр Донецка сиял огнями. Светились красиво подсвеченные дома, тянули к себя яркие витрины бутиков, мерцали лампочки на деревьях, разноцветными огнями, переливались струи фонтанов, вокруг которых сидело довольно много веселой и беспечной молодежи. Было невозможно себе представить, что буквально в десятке километров от этих мирных огней, утром этого дня бушевал огонь войны. Прошлись по улицам, дошли до величественного переливающегося голубым светом стадиона «Донбасс Арена», напоминающего огромную летающую тарелку, принесшую на землю орду марсиан.

– Права была Соня, красивый город, особенно ночью, когда не видно заводских труб и терриконов. Неужели тут возможна война? – ни к кому не обращаясь, заметил Марс.

– Она уже идет, только народ этого еще не понял, – мрачно заметил Иса. В подтверждение его слов, вскоре перед ними возникли фигуры, одетые в камуфляж с автоматами наперевес.

– В городе действует комендантский час. Просим покинуть улицу! – громко сказал один из военных, обращаясь ко всем прохожим.

– Да, мы же свои, только что воевали, – пытался объяснить им Правда.

– Сейчас нет ни своих, ни чужих. Главнокомандующий ДНР полковник Стрелецкий подписал постановление о введении комендантского часа и все должны его выполнять. Понятно? – строго сказал военный, видимо старший в группе, и солдаты двинулись дальше разгонять прохожих.

Утром в шесть часов команду разбудил Борзый:

– Кончай ночевать, и все на построение! – зычно крикнул он с порога.

Мигом одевшись, ребята выстроились в комнате, так как коридор общежития был для этого слишком узок.

Командир пришел не один, его сопровождал коренастый военный, прижимающий к груди автомат.

– Вот знакомьтесь, ваш новый командир Мулат, – представил его Борзый.

Почему новый командир получил такой позывной, было понятно. Его строгое лицо и руки были не просто загорелыми, а как будто закопченными. Суровый взгляд, лицо не склонное улыбаться, плечи как у атлета, выдавали в нем воина. На вид ему было лет сорок, но жесткие складки вокруг рта, говорили, что прошли эти годы не в счастье и праздности, а залегли они под влиянием жизни суровой и аскетической. Борзый попрощался с бойцами и удалился, ремонтировать подбитый танк и собирать для него экипаж, а Мулат, низким голосом, представился и сформулировал бойцам задачу:

– Я представитель командования народной армии ДНР. Командование армии в лице главнокомандующего полковника Стрелецкого поставило передо мной задачу сформировать отряд для отражения танковых атак противника на столицу республики. Борзый рекомендовал вас как стойких бойцов, уже имеющих боевой опыт и готовых решать любую поставленную перед ними задачу. Я должен вас подготовить к ведению военных действий в условиях городской застройки. Отряд зачисляется на довольствие и каждому из вас выдадут небольшую сумму на карманные расходы. Отряд формируется только из добровольцев, так что сразу говорите, согласны вы служить под моим командованием или нет?

– Согласны! – хором ответили бойцы.

– Раз согласны, сейчас отправляемся на завтрак в студенческую столовую, а потом займемся военной подготовкой. Там я представлю вам остальных бойцов отряда.

– Где вы так загорели? – спросил любопытный Марс у командира, когда они расположи-лись позавтракать в столовой за одним столом.

– В окопах под Славянском. Устроит тебя такой ответ?

– Устроит. Давно хотел поговорить с кем-нибудь из стрелецких.

– Марс, мы здесь не разговаривать собрались, а воевать. Знаю, что тебя покалечили в Одессе, но оставим наши воспоминания для политзанятий в отряде.

Сказал он это тоном, не терпящим возражений, давая понять, что дальше расспрашивать его бесполезно. После завтрака Мулат собрал весь отряд в комнате отдыха, где стоял старенький телевизор, висели выцветшие репродукции картин и стояли ряды кресел, оббитых дерматином.

– Предлагаю провести так называемую «перекличку». Каждый встает, называет позывной, откуда прибыл, за что намерен сражаться. Ясна задача?

Первыми поднялись два немолодых ополченца: Саныч и Тихой из Макеевки. Когда-то они вместе служили в Афгане в десантных войсках Советского Союза, выполняя свой интернациональный долг, так и разобравшись, в чем он состоял. Говорил за двоих Саныч, по всей видимости, человек разговорчивый и жизнерадостный, а Тихой больше помалкивал, и только кивал, слушая своего веселого дружка.

– Воевать мы пошли за народную республику, подчеркиваем народную, без олигархов и олигофренов, которые развалили Советский Союз, а теперь добивают Украину.

Потом представились два бывших мариупольских милиционера: Кент и Сван, мужики лет по тридцать пять. Им удалось выжить в страшной бойне, организованной в городе на 9 мая.

– Наших врагов все знают – это хунта, которая устроила бойню в Киеве, в Одессе и на Донбассе. – отвечал за двоих Сван. – Но есть у нас еще один заклятый враг – Ляшко, побивший наших сослуживцев в Мариуполе. Пока мы ему глаз на его дырявую задницу не натянем, мы не успокоимся. Сколько наших ребят положил, тварь! Надо еще и с его дружками в нашей мариупольской власти поквитаться, не их бы поддержка – ничего бы не было.

Удивил всех ополченец с позывным Туз, мужчина лет за сорок. Он был красив и гладок, отлично экипирован и смотрел на всех собравшихся свысока. Это выдавало в нем человека состоявшегося и состоятельного, но вызывало вопрос: «Зачем он здесь?»

– Я – доброволец из России, но родом из Донецка. Других сведений о себе дать не могу, так как дома осталась моя семья, – заявил Туз представляясь. – Пришел воевать, так как не могу себе представить, что в моем родном городе, над могилами моих дедов, будут развеваться бандеровские флаги. Одесская Хатынь стала для меня тем рубежом, после которого я сказал себе: «Пора идти и бить гадов!». Доделал все свои дела и вот я здесь.

Дольше всех рассказывал о себе паренек девятнадцати лет, пришедший вместе с Мулатом. Он был невысок ростом, и по-детски худощав, за что и получил, по всей видимости, позывной Щуплый. Он пришел в ополчение сразу после учебы в строительном профтехучилище. Буквально за месяц до этого он похоронил мать, умершую в сорок два года. Ее можно было бы спасти, но нужны были деньги на дорогостоящую операцию. Отца у Щуплого не было, а мать и бабушка зарабатывали копейки. Мать до болезни работала на шахте учетчицей, а бабушка техничкой в школе. Смерть матери буквально подкосила парня, он не мог понять, как можно в стране, где есть медицинской обслуживание, в стране, которая заявляет себя цивилизованный европейским государством, нет денег, чтобы обеспечить лекарством человека, который к моменту болезни уже имела 23 года трудового стажа. Щуплый – в миру Санька, старался заработать эти деньги любыми путями: подрядился убирать двор многоэтажного дома, где жил, ходил на вокзал, предлагая приезжающим донести вещи от вагона до такси, работал в бригаде сельхоз рабочих на прополке кукурузы у одного из фермеров, но все это были копейки, которые не могли спасти мать. В начале 2014 года он даже хотел поехать в Киев на Майдан, чтобы выгнать из страны олигархов, которые обобрали народ и дают ему только возможность умереть, но не жить. Однако один из его приятелей активный член «Антимайдана» растолковал ему, что Майдан затеяли те же олигархи, чтобы переделить между собой оставшееся не приватизированным народное добро. Вместе с ним они в конце апреля, оставив свое родное Дебальцево, добрались до Славянска и вступили в ряды ополчения. Именно здесь, в этом аду, он понял, за что воюет. В боях за Славянск он получил ранение и был переправлен в Донецк на операцию. Щуплый встал на ноги только к концу июля и тут же отправился к своему бывшему командиру легендарному Мобилу, который вместе со стрелковцами вошел в город.

– Я надеюсь, что в вашем отряде я временно. Мне Мобил сказал, что пока побуду в учебке, готовить солдат для противотанкового спецподразделения, а как восстановлюсь он меня назад заберет.

После Шуплого взял слово Марс и рассказал кратко о себе, и о том, что пережил в Одессе, и закончил свою речь перефразировав стихи Михаила Светлова:

– Я Питер покинул, ушел воевать, чтоб город шахтерский фашистам не сдать.

– Марс, ты еще и поэт, – слегка улыбнулся Мулат, беря слово вслед за Петей. – Я житель Славянска. С первых дней воюю в рядах ополчения, потом перешел под командование Стрелецкого. Вместе мы отбивали атаки войск хунты, вместе выходили из окружения. Звание сержанта я получил во время службы в рядах Советской Армии, поэтому нашим отделением могу командовать на полном основании. Я не знаю, сколько времени у нас есть, чтобы подготовиться к отражению войск хунты, но то, что они скоро пойдут в наступление – уверен. Первая проверка боем уже прошла, теперь они развернутся по полной, и мы должны максимально к этому подготовиться.

Несколько дней бойцы отделения провели в непрерывных тренировках, изучении боевой техники от автоматов и минометов, до реактивных снарядов. Больше всего сил уходило на физическую подготовку, бег с нагрузкой, подтягивание на брусьях и отжимания. Эти занятия проводились на спортивной площадке у общежития с раннего утра до обеда. После обеда в невыносимую июльскую жару бойцы изучали стрелковое оружие, минометы и противотанковые снаряды в просторном гараже, стоявшем рядом с общежитием. Вечером опять проходила боевая подготовка и обучение приемам рукопашного боя. В результате к ночи бойцы едва доползали до кровати в общежитии. Понятно, что в таком режиме никому в голову не приходило, предложить пройтись по городу. Только Петр успел добежать до ближайшего магазина, чтобы купить себе карту местного оператора.

Отец ответил ему сразу, как будто держал все это время трубку возле уха. Он сдержано спросил: «Как ты?»

– Я танк подбил, – весело ответил Петя, тоном шестиклассника, подстрелившего танк в виртуальной битве.

– Ну, ну, береги себя, – все, что успел ответить на это отец и в трубке запикало.

Потом Петр долго набирал телефон Ирины и дяди, но в ответ получал сообщение: «Абонент находится вне зоны доступа». Со второго раза ответил Пашка и внес ясность, почему не проходит звонок Ирине.

– Она далеко. Укатила в круиз в Объединенные Арабские Эмираты.

– Откуда ты знаешь? – удивился Петя.

– Хипстреныш сказал, он тоже туда улетел.

– Хипстреныш, вместе с Ириской? – удивился Петя.

– Вместе или отдельно я не знаю, знаю только, что оба в круизе по Персидскому заливу, – сухо ответил Паша.

– Чего о них говорить, ты лучше расскажи, как ты там?

– Воюю, – односложно ответил Петя и, передав всем привет, распрощался.

«Не позвонила, уехала с Хипстренышем. Зачем он ей? Он богатый, понятно, пять тысяч отвалил на мое спасение. Но ведь он противный, тощий, как можно было променять меня на него?» – стучали в голове невеселые мысли. – Но ведь ты сам уехал в неизвестность, нечего теперь обижаться», – пытался он думать самокритично. Хотя, почему именно вместе? Ведь она сама рассказывала, что в каждом приличном порту стоит несколько круизных кораблей. Вполне возможно, они на разных лайнерах» – успокаивал он себя, но на душе было тоскливо. Хорошо, что отвлекали постоянные занятия, на которых народ разделился на молодых и отцов.

Их было поровну. Марс был лидером у молодых, а Мулат заправлял среди отцов. Туз сразу сошелся Исой. Они жили в одной комнате. Мариупольские менты оказались людьми неприветливыми. Если Кент еще как-то общался с остальными бойцами отряда, то Сван был горд и неприступен. Когда ему на учениях приходилось что-то делать вместе с остальными бойцами, он всем своим видом показывал, что эта учеба ему ни к чему, и пусть гражданские, типа Шихты и Исы, этим занимаются. В отряде их не любили, и даже слегка опасались. «Нормальная реакция на ментов», – объяснял свою нелюбовь к этим двум бойцам Марс. Любимцем в отделении был Щуплый. Молодежь уважала за то, что он воевал в отряде легендарного Мобила и считал его своим кумиром.

– Мне кажется, – рассказывал друзьям Щуплый, – что Мобил сделан не из плоти и крови, а скручен из стальных канатов, именно поэтому переносит тяжелейшие нагрузки, может не спать сутками и при этом воюет как Рембо. Все говорят про него, что он совсем не знает, что такое страх и всегда во всех обстоятельствах сохраняет хладнокровие и понимает, что делать. Я как-то спросил его: «Неужели тебе никогда не бывает страшно»? На что Мобил, улыбнувшись в рыжую бородку, отвечал: «Не страшно только покойнику, но, если ты поддашься страху – ты покойник».

– Откуда он такой? – спросил у Щуплого Правда.

– Он откуда-то с севера, то ли из Уфы, то то ли с Урала, морской пехотинец, воевавший в Чечне. Говорит, что пришел защищать русских в Донбассе. Я, говорит, родился воином, им и помру. Он не только бесстрашный, но еще и выдумщик классный. Вот нас в Семеновке стояло три десятка ополченцев, а перли на нас сотни укров. Мобил придумал «дискотеку». Каждое утро открывал бункер, где стоял усилитель и включал на всю громкость мусульманскую молитву, а сам у окопа скакал, типа танцевал и кричал «Аллах Акбар!». Распустил слух, что на нашей стороне полторы тысячи чеченцев воюет, а укры поверили. Нас штурмовать боялись, а через Семеновку снабжение Славянска обеспечивалось. Одним словом, лихой боец умелый и с выдумкой.

– У нас по украинскому телику говорят, что он профессиональный наемник, который уже не может жить без того, чтобы не убивать. Бандит, короче. Они много чего врут, только слушай, – вставил Шихта.

– Ага, станет тебе бандит воевать, не жалея своей жизни за какую-то задрыпанную Семеновку! – разозлился Щуплый. – Если бы не он сдали бы эту дорогу жизни, по которой снабжался Славянск, и по которой отходило ополчение в Донецк, еще в мае бы все закончилось. Большинство наших молодых бойцов хотели на него походить и воевать в его подразделении «Спарта», но он брал только опытных бойцов. А если кто убывал по ранению или …короче, – замялся Щуплый, – то он сам лично набирал пополнение из числа добровольцев, прибывающих в Донбасс из России и Украины, проверяя их боевые.

– Что и тебя, щуплого, отобрал? – съязвил Марс.

– Представь себе! Отобрал, посмотрев, как я стреляю и бросаю нож. А еще я занимался Кикбоксингом, и разряд имею. Я всегда хотел быть военным, но матушка заболела, и мне пришлось бросить мечту о военном училище и пойти в строительную бурсу.

Отцы тоже любили Щуплого за уважительное отношение к старшим, как говорил Иса. Щуплый всегда старался ему помочь, видя, как тяжело ему, не привыкшему к большим нагрузкам, заниматься военной подготовкой, разбирать и собирать автомат. Иса со своей стороны опекал Саньку, подкармливал его, отдавая лишний кусок. Все подозревали, что парень напоминал Исе погибшего сына и никогда не дразнили Щуплого, понимая, что и сироте Щуплому тоже в радость внимание человека, который годился к нему в отцы. Когда Мулат, увидев, как тяжело дается Исе воинская служба спросил, не желает ли он перейти в интендантскую службу ополчения? Иса категорически отказался, сказав, что отряд теперь его семья, и он его бросать не собирается, тем более, что основная часть ополчения состояла из людей за сорок, всех интендантами не сделаешь.

– Скажете, а почему в ополчении в основном люди немолодые? – спросил как-то после ужина Марс у Саныча и Тихого.

– Учится наша молодежь, – отвечал за всех Саныч. – Мы за них повоюем. У нас на Донбассе семьи малочисленные, редко у кого по два ребенка в семье. Никто не хочет, рисковать жизнью единственных сыновей, сами как-нибудь отобьемся от этих бандер. Мы вот с Тихим смотрим на вас и удивляется – как вас родители воевать отпустили? Война не ваша, и вы, по всему видно, парни грамотные, могли бы жить и радоваться, а вы здесь. Что из многодетных семей? Зачем это вам?

– Правда наверняка вам ответит, что он здесь для воцарения правды на земле, а я вам скажу, что я тут для того, чтобы уничтожать зло, – ответил Петр.

– Получается, что Правда у нас православный, и живет по христианскому принципу – твори добро, а ты, Марс, буддист, так как борешься со злом, – прокомментировал его ответ Иса.

– Надо же я и не подозревал, что я буддист, пойду посплю и подумаю над этим вопросом, – ответил Марс и пошел в свою комнату. Завтра опять предстоял тяжелый день тренировок и военной подготовки.

* * *

Он проснулся на рассвете от страшного грохота, доносившегося из раскрытых окон Открытые на ночь окна, давали возможность хотя бы немного отдохнуть от дневной жары, которая в это лето буквально сжигала донецкую землю. Вслед за Марсом вскочили со своих коек другие ребята и дружно начали одеваться, понимая, что это грохочет не гром, а начался обстрел города. Окна общаги смотрели на север, и только начинающий светлеть небосвод был расчерчен множеством огненных линий, вспыхивающих у начавшегося светлеть горизонта. Тут же светящиеся линии превращались во взрывы, которые раздавались со всех сторон, сотрясая здания. Грохот взрывов усиливался звоном сыплющегося из окон стекла, падением кирпича, выбитого из стен здания.

– Бьют по нам, быстро и в подвал! – раздалась команда Мулата.

Огонь был настолько плотным, что занять боевые позиции у бойниц, в качестве которых служили вентиляционные проемы в фундаменте здания, не предоставлялось возможным и ополченцы, набившиеся в подвале, сели под степами здания на земляной пол, обхватив голову руками.

– Градами лупят, сволочи, вот минометы пошли, вот танки дербанят, – комментировали грохот бывалые бойцы, в короткие паузы между взрывами. – Если вначале взрыв, а потом видишь огонь от выстрела, значит это реактивные снаряды лупят, если наоборот, значит минометы.

Марсу было все равно, из какого оружия ведут обстрел, он весь замер, вжавшись в холодный бетон фундамента, не веря в реальность происходящего. В голове крутилась одна мысль: «Как же можно обстреливать этот район, здесь же живут мирные жители?» Их общежитие находилось в окружении частного сектора, откуда жители практически не выезжали. С некоторыми из них, он – общительный и любопытный, всегда здоровался и даже общался, проходя мимо их аккуратных домов и домиков, возле которых к вечеру собирались на посиделки старички и старушки. «Жалко людей, с тоской думал Марс. Мы же все-таки в укрытии, фундамент общаги выполнен из бетонных блоков, а они в обычных домах».

Обстрел продолжался часа два, с небольшими перерывами и закончился ровно в семь утра. Спустя минут десять после установившегося затишья, послали разведчика, узнать, что творится наверху. То, что увидели ополченцы, выбравшись по заваленным щебнем и кусками кирпича лестнице, ведущей из подвала во двор общаги, не поддавалось описанию. Уютная зеленая улочка, застроенная частными одноэтажными домами, с одиноко торчащим среди этой зелени трехэтажным зданием общежития, пропахшая еще вчера домашним уютом и запахами поспевающих на южном солнце плодов, за два часа обстрела превратилась в иллюстрацию к военному фильму или блокбастеру о конце света. На стенах общежития зияли провалами выбитые окна и чернели отверстия от разрывов снарядов. В стены здания попало, как минимум, пять снарядов, из пробоин дым валил, но пожара не было. Вся площадка перед общежитием была разворочена взрывами, но вокруг нее стало как-то уж очень просторно. Такое ощущение бывает, когда из комнаты выносят всю мебель. Откуда взялся такой эффект стало понятно, когда бойцы, получив команду: «Всем на спасение населения!» – выбежали на улицу. Снарядами были разбиты все близлежащие дома и за счет разрушенных крыш они стали вдвое ниже. Вместе со срезанными снарядами макушками высоких деревьев, это создавало впечатление о неизвестно откуда взявшемся просторе. Кроме того, казалось, что сейчас в конце июля наступила осень, и во всех дворах, как это бывает в такое время, зажгли опавшую листву, которая обычно горит с удушливым запахом. Однако это горела не листва, это выгорало в домах все, что попало под огонь артиллерии.

– Разделились по трое и на каждый дом! Выносите раненных и убитых на улицу! – пронеслась команда над головами ополченцев, но и без нее было понятно, что надо спасать тех, кто выжил в этом кошмаре. Макс, Правда и Шихта, кинулись к первому, стоявшему возле общежития дому. Там жила семья из пяти человек: мать с отцом, двое их детей подростков и их бабушка. Бабушка была человеком словоохотливым и часто задевала ополченцев, втягивая в беседу. Все беседы она начинала со слов: «Что будет с нами, хлопцы?» На что ребята неизменно отвечали: «Будем вас защищать!»

Что стало с беспокойной бабушкой и ее близкими бойцы узнали не сразу. Через распахнутые, посеченные снарядами железные ворота, они вошли во двор, заваленный обломками разбитого снарядом дома, и, обследовав все его комнаты, никого не нашли. Однако чувствовалось, что люди только что здесь были, так как в одной из комнат на письменном столе стоял непонятно как уцелевший открытый ноутбук, и стоило Правде стукнуть по клавише пробела, как он заговорил на украинской мове головой симпатичной дамы:

– Сьогодні двадцять дев'ятого липня, на світанку російські війська при підтримці сепаратистів обстріляли передмістя Донецька з усіх видів озброєння включаючи установки Град. Як передають наші кореспонденти, є безліч жертв серед мирного населення та великі руйнування.

– Ни фига себе! – воскликнул Шихта, – мы себя сами обстреляли при поддержке российских войск!

– Шихта, не отвлекайся, надо людей искать. Они где-то тут, раз комп не выключен. Работает видимо на подзарядке, света то нет. Надо осторожно, наверняка есть подключенные к сети провода, – прикрикнул на него Марс.

– Как у них язык поворачивается такое сказать, сами обстреливали поселок два часа, а на нас валят! Мы что сумасшедшие по мирным и себе лупить из градов! – возмущался Правда, пробираясь за Марсом.

– А что они должны были сказать, что по своим лупят из всех видов имеющегося в наличии оружия? – огрызнулся Марс. – Скажи лучше, где люди?

– Хлопцы, они мабудь у подвале заховались, надо их там пошукать, – предложил идущих следом Шихта. – Може и на веранде, у нас веранды в домах всегда отдельно от комнат делают. Да вот она, – сказал он и замолчал, показывая на зияющую посредине уже несуществующей веранды огромную дыру, откуда поднимался чуть заметный дымок.

Там вперемешку с битым стеклом от банок с солениями, в бурых подтеках крови и вишневого варенья, лежали разорванные попавшим в подвал снарядом, тела тех, кто еще два часа назад собирался жить, взрослеть и состояться. Все они были мертвы.

– Прямое попадание – все разом и родители, и бабушка, и мальчишки, – едва выдавил из себя Марс. – Придется доставать, сказал он, еще не веря, что действительно сможет залезть в эту кровавую кашу.

– Вы им уже не поможете, – прозвучали за их спинами слова Мулата, – вызвали скорую, Соседний дом выглядел совсем мирно, ни посеченных осколками ворот, ни дыма над разбитой крышей и, что самое удивительное, на скамеечке у дома, где всегда собирались местные старушки на посиделки, сидела бабушка Аня. Она была изо всей компании самая приветливая, и всегда первой задевала ребят, когда они проходили мимо.

– Хлопчики, – просила она, – поднимите меня, совсем ноги не ходють, встаты не можу.

Действительно ли она не могла подняться без помощи, или просто таким образом привлекала к себе внимание, но парни бросались к ней и помогали встать, а дальше она, шаркая подошвами теплых войлочных, отороченных мехом тапочек, сунулась, как говорил на местном диалекте Шихта, к своим воротам. Ребята, подавленные картиной гибелью семьи в соседнем доме, даже приободрились, увидев среди этого кошмара бабушку, тихо сидевшую на скамейке.