Сосновый Бор

– Хочешь избавиться от неё?

– От кого?

– От той, что держит тебя изнутри.

Рома молчал.

– Мы отпускаем любовь. Только тогда ты можешь стать свободным. Иначе – ты всегда будешь стоять на берегу, а не плыть.

Ассоль вручила парню венок из красных маков.

– Это твоя боль. Ты сам её сделал, и ты должен сам её отпустить.

Ромка взял венок и рассмотрел его. Он невольно вспомнил красный мак, который вчера был вплетён в волосы Лили. Пальцы сжались – от боли, сожаления, тоски и злобы. Парень подошёл к воде и бросил венок в озеро. Тот не уплыл, а сразу утонул – медленно и вязко.

Ассоль подошла ближе:

– Некоторые чувства слишком тяжёлые. Они не умеют плыть… зато умеют тянуть ко дну.

Она протянула руку. Рома колебался, но всё же вложил свою ладонь в её. Ассоль сплела пальцы с одной из девушек, а Рома переплёл пальцы с другой, что появилась сбоку. Так они образовали цепь. Медленно, шаг за шагом, все вместе они водили хоровод и заходили всё глубже – вода доходила уже до колен.

Песни звучали протяжно, словно тянулись из самого сердца: в них жила боль несчастной любви, горечь брошенности, вкус разочарования. У белоснежных лиц девушек застыла печаль, их глаза были полны страдания и тоски. Но стоило каждой опустить в воду свой венок – словно отпускали тяжесть. Становилось легче. Будто само течение принимало их боль и уносило прочь.

Характер протяжных песен постепенно менялся и становился более мажорным. Темп ускорялся, как и движения девушек. Они уже не похоронно бродили по колено в озере, а оживлённо водили хороводы. Темнело. Рядом что-то горело – костёр. Его огонь пылал всё ярче, и это забавляло девушек ещё сильнее – теперь они с задором танцевали. Руки расплетались, волосы развевались, раздавался звонкий девичий смех.

Рома так увлёкся этим зрелищем, что понял – Ассоль рядом не было. Он стал судорожно поглядывать по сторонам в поисках новой знакомой: ходил, увязая в озере, сталкивался с шумными девушками, громко смеявшимися и кружившимися в танце. Они пели и порхали – порхали и пели.

Кто-то схватил Рому за руку и увлёк за собой: теперь он находился в кругу, а повсюду плясали красавицы, всё так же продолжая хохотать и петь. Парень распознал слова:

– Плыви, венок, в ночную тьму,

Найди его в забытом сне,

Зови его, влекомый мглой,

Чтобы не спасся он нигде!

Рому кружили и кружили, слова не прекращались. Парень еле как выбрался из круга, а девушки побежали к костру, разгоревшемуся до невероятных размеров. Юные красавицы водили хоровод, прыгали и трясли руками.

– Гори, костер, гори дотла,

Сожги всю боль и страхи,

Дай мне того, кто клятвой зла

Душу мне свяжет во мраке!

Слова повторялись без пауз, словно заклинание, а Ромку вновь втянули в хоровод. В его глазах отражалось исполинское пламя, в котором иногда ему мерещился силуэт Лили, но тот тут же пропадал. Рома продолжал искать глазами Ассоль и в этой суматохе пытался разглядеть её. Он бегал, врезался в девушек, извинялся перед ними – и бежал снова.

Юноша разглядел белоснежные локоны и развернул особу к себе.

– Вот ты где!.. ой…

Перед ним стояла абсолютно незнакомая ему девушка. Рома извинился, сказав, что обознался, и стал искать дальше.

В итоге он сдался и теперь стоял в воде, опершись руками о колени. Парень тяжело вздохнул. В воде что-то зашевелилось – Рома напрягся. Из пучины стал постепенно выглядывать венок – тот самый! Это был венок с маками, который парень бросил в озеро. Показалась каштановая макушка, а затем и знакомое до боли лицо – Лилино.

Ромка изумлённо глядел на девушку. Её мокрые волосы облегали плечи и прилипали к мокрой белоснежной одежде, глаза слабо светились алым цветом. Кожа – бледная, будто перед Ромой стояла утопленница. Он ужаснулся и дёрнулся то ли от страха, то ли от неприязни, но всё же не мог оторвать взгляда от Лили, а она тоже смотрела ему прямо в душу.

В алых глазах было и подобие холода, и тоска, и некое желание пригреть к себе, прижать к груди и не отпускать.

Лиля протянула ему руки, и Рома тут же бросился в её объятия. Он упал на колени, оказавшись по пояс в воде, припал к груди девушки и обхватил её руками за талию. Затем отпрянул и посмотрел на неё снизу вверх. Девушка положила одну руку на плечо юноши, а другую – на его голову, медленно поглаживая пряди чёрных волос.

Рома глядел на неё, как на богиню, а сам был подобен рабу или покорному слуге – верному псу, готовому служить своей королеве. Он так себя и чувствовал. Глазки его жалобно поблёскивали, в горле стоял ком. Парню хотелось разрыдаться и броситься девушке в ноги, но он продолжал смотреть на неё, не отрывая глаз. Та не отталкивала его больше, а продолжала ласкать – с такой нежностью, будто жалела.

Вокруг была темнота. Только огонь и яркие звёзды излучали свет. Рома огляделся по сторонам и увидел, что те милые девушки с белоснежной, фарфоровой кожей пропали. Повсюду из воды выглядывали красные глаза голодных сирен с мертвенно-бледными лицами и чёрными мокрыми волосами. Сердце сжалось.

– Не бойся, Ромочка, – заговорила Лиля. – Они тебя не тронут – ты только мой.

Рома прижался к Лиле, а она всё так же гладила его волосы.

– Не бросай меня больше никогда, Лиля… – жалобно прошептал юноша.

– Хорошо, Ромочка… Только отдай мне свою душу. Отдай.

Рома посмотрел наверх: всё те же алые глаза, но нежные, в которых крылось что-то ещё…

– Отдать? Душу?

– Да. Разве это так сложно?

– Зачем? – голос дрогнул.

– Как зачем? Чтобы ты всегда был со мной.

Рома закрыл глаза и прижался к Лиле. И заплакал.

– Не оставляй меня, прошу. Просто будь рядом.

– Тише-тише… – она с заботой гладила голову парня и поцеловала его в макушку.

Ромка взглянул на Лилю. Она обхватила его лицо руками и заключила в нежный поцелуй. Долгий. Продолжительный.

Рома чувствовал, что вода уже дошла до его плеч, затем – шеи. Лиля тащила его на дно, и юноша был будто бы не против. Он тонул в сладком поцелуе и в тёмном озере. Вместе с Лилей. И он не сопротивлялся.

XIV. Liebe ist nicht sehr fröhlich manchmal, wie?

Ромка очнулся у костра. Ему было невыносимо плохо – душевно и физически. Вокруг сидели Звери. Рома уже окончательно потерял грань между сном и реальностью – у него больше не было сил всё это терпеть. Рядом сидели Сова, Лис с Лисицей, Кабан, а Ассоль находилась чуть поодаль и скромно глядела на землю, перебирая пальцы. Наутро после игры в "Глушь" парень понял, что Звери, должно быть, настоящие, а не плод его воображения. Правда, с той ночи он их давно не слышал и не видел… и вот он опять с ними.

Сквозь маски не было видно глаз Зверей – только чёрные и пустые отверстия. И Ромка мог ощутить равнодушие и хладнокровие мохнатых к его состоянию. Юноша уже не пытался разгадать, спит он или бодрствует, находится в грёзах или бредит – ему было всё равно. Внутри зияла пустота, ком в горле так и не сходил, всё тело обмякло от усталости. Уж лучше бы он тогда утонул с Лилей, чем продолжал мучиться: Рома не хотел думать о ней, не хотел больше видеть её, не хотел ей бредить – лучше забыть, как тогда пять лет назад.

Ромка устало взглянул на Ассоль. В видении (или что это было) она пыталась помочь – отпустить боль и ту, которую парень так хотел забыть. Огонь потрескивал, вокруг – тихие разговоры, кто-то пел нараспев древнюю песню.

"Им всем плевать на меня".

А что здесь удивительного? Будто бы та карточная инициация что-то могла значить… Пустые слова.

Рома смотрел на Ассоль: она отличалась от остальных. Среди Зверей девушка выглядела самой человечной, хотя на лице тоже маска, в которой не видно глаз. Однако от Ассоль веяло чем-то особым, будто бы она была единственной, кто мысленно сопереживал Ромке.

Девушка подняла глаза. Она молчала, ничего не спрашивала, не вмешивалась, но Рома уже не чувствовал себя брошенным, когда за него зацепился хотя бы один неравнодушный взгляд. На парня вновь нахлынули неприятные воспоминания, но он не знал, что сказать, не знал, как выразить эту боль. Внутри всё кричало о том, чтобы его вновь пригрели к себе, но не оставили, как Лиля.

Рома и Ассоль молчали, но общались взглядами. Ромкины глаза напоминали щенячьи, в них читалось: "Зачем это всё? Почему я всегда остаюсь один?"

Ромка вглядывался в лицо девушки, но за маской агнца не мог разглядеть её настоящую, что только щекотало интерес: парень хотел понять, кто она на самом деле. Ассоль мягко улыбалась, а Рома понурил голову и сжал пальцы.

– О-о-ой… сопли свои размазывает…

Рома поднял голову и увидел Лисицу, которая, как обычно, нахально сидела, скрестив руки на груди. Эти слова отрезвили парня.

– "Пожалейте меня! Обними-и-и-те меня! Поцелуйте в лобик!" – рыжая девушка дразнила Рому. – В задницу тебя не поцеловать?

Сидевший неподалёку Кабан прыснул от смеха. Лис всегда сидел с ухмылкой, и этот раз был не исключением. Ромка начал закипать и весь сжался в комок нервов.

– "Мне плохо! Я такой несчастный! Меня бросили! А-а-а-а!" – Лисица залилась хохотом и схватилась за живот, а затем сплюнула. – Ну тебе самому не смешно? Сидит с кислой мордой и строит из себя жертву несчастной любви… тьфу ты! Прям тошно.

– Liebe ist nicht sehr fröhlich manchmal, wie? [1] – лукаво произнес Лис, его произношение звучало, как у чистокровного немца. Хитрец не первый раз бросал фразы на немецком.

Рома не знал немецкого и только по первому слову догадался, что Лисья Морда произнёс что-то наверняка стебное, а может, и какую-то заумную цитату на тему любви.

– Да что вы пристали?! Отвалите от меня.

– Трудно скрывать то, что кричит о себе, – улыбнулся Лис и покрутил в руке какую-то веточку, а затем бросил её в костёр. – А когда человек начинает сгорать дотла… такого не утаить.

– А при чём тут любовь? – невесело хмыкнул Рома. Он ведь ни слова им не говорил. Откуда Звери всё знают?

– А что же это ещё, как не любовь? Только она способна так доводить человека. Страшно представить, на что готовы пойти людишки ради неё. Даже умереть… или убить. Но это не твой случай – ты слишком слаб для такого, – хитрец помолчал, а затем продолжил: – Так что на эту тему можно рассуждать бесконечно, но факт остаётся фактом: любовь – это пустая трата времени.

Рома закатил глаза и промолчал. Все сидели в напряжённой тишине, но юношу она больше не пугала: терзания сердца как рукой сняло, вместо хандры и апатии возник протест и ярое желание защищаться. Ромка будто бы ощетинился, готовый отразить атаку, но Звери не проявляли никакого интереса и уже ничего не высказывали.

Внезапно к Роме подсела Лисица, а того инстинктивно передёрнуло от неприязни к девушке, которую он никогда не скрывал, и возникло желание отсесть.

– А хочешь… – она придвинулась ещё ближе и загадочно улыбнулась. – Хочешь вообще больше ничего не чувствовать и никогда не страдать от этого глупого сердца?

Её бездонные глаза поблёскивали странным огоньком: удивительно, в них была пустота, но сияние было не скрыть.

– Это как? Зачем?

– Ну как зачем? – из уст девушки слетел смешок, будто Ромка спросил сущую глупость. – Что толку от этих чувств? Всё равно от них сплошные страдания… Все наши страхи, сомнения, неуверенности – всё из-за чувств. То ли дело мысль, идея, а?

"Которой у тебя нет", – усмехнулся про себя Рома, но вслух произносить не стал.

С другой стороны от юноши сел Лис.

– Чувства одурманивают разум, мешают думать рационально. Да и в целом – думать, – Лис сладко потянулся и положил руку на плечо Ромки. – Задумайся, Рома, насколько было бы проще жить, если бы вы, людишки, были бездушными? Тут даже не столько про любовь… Представь: ни одно жалкое слово, ни одна шутка, что уж говорить о поступке, не задели бы ваши то-о-о-нкие душонки. А то вы все так ранимы, хоть и не каждый признаёт, – хитрец тяжело вздохнул и склонил голову. – Глупцы…

Рома приподнял бровь: такого монолога он не ожидал услышать. На что же он намекает? Что хочет этим сказать?

– Но вы не виноваты, Ромашка… родились такими, – Лис похлопал юношу по плечу, встал и развернулся к нему. – Так что выбор за тобой: быть выше этого или трепыхаться под чьими-то ногами, падать в колени и унижаться, быть покорным псом, готовым лизать пятки и прислуживать своему хозяину, которому ты, на самом-то деле, ни черта не интересен. Он лишь пользуется тобой, чтобы заполнить свою пустоту, закрыть душевные раны, возникшие из-за поганых чувств, а затем вышвырнуть тебя или просто проигнорировать твоё существование – или сделать вид, что ты сам навязываешься и пускаешь слюни на его "превосходство". Ты сделал ему хорошо, потешил его эго, а он и рад. Больше ты ему не нужен, больше он про тебя не вспомнит, а сам побежит к тому, кто точно так же с ним поступил и размазал по земле – замкнутый круг.

Рому слишком впечатлила тирада Лиса: чем больше он его слушал, тем больше понимал всё то, о чём он говорил, потому что эти слова до боли откликались в его «глупом сердце» – помятом и уже порванном.

– А почему она так поступила со мной?..

– Да дура потому что! – вырвалось у Кабана, а Ромка вздрогнул от неожиданности.

– Ах, Ромашка! – захихикала Лисица и придвинулась ещё ближе. – Не все девушки такие миленькие и добренькие овечки, как… – она кого-то искала глазами и улыбнулась. – …как Ассоль! Большинство любит поиграть над вашими чувствами, поиздеваться, чтобы почувствовать себя особенными.

– Говори за себя, Кума… – раздался серьёзный голос Совы.

Лисица шикнула на неё и продолжила:

– Лилечка твоя хотела почувствовать себя в очередной раз любимой – пусть и мимолётно. А сам ты ей задаром был не нужен!

– Да откуда вы всё знаете?! – вспылил Рома. Ему было неприятно это всё выслушивать. Лисица же врёт?.. Её слова не могли быть правдой!

– Мы всё знаем, – промурлыкал Лис. – От нас ничего не скроешь.

Рома поёжился.

– А вообще, сестрица отчасти права, – заключил Лис и стал внимательно разглядывать Ромку, словно давая ему время подумать.

Тот стал складывать всё, что услышал от рыжих брата с сестрой, и в голове начали возникать мысли – логичные, рациональные, холодные. Да! Так и должно быть. Так должно быть всегда. Лис был чертовски прав. Во всём. Ромка уже устал страдать из-за каких-то чувств и лишних переживаний, которые преследовали его с самого детства и никогда не давали покоя. Когда парень стал взрослее, всё притупилось, но с появлением Лили что-то в Роме пробудилось и даже обострилось. Обострилось до такой степени, что разрывало внутреннюю плоть, разгрызало и пожирало, как паразит.

Довольно. Больше Ромка не даст себя задеть, не даст себя унизить, не даст поддаться каким-то порывам. Ему это надоело.

– Я не хочу.

Лис вопросительно взглянул на Ромку.

– Я не хочу трепыхаться под ногами. Не хочу страдать. Не хочу чувствовать, – голос юноши звучал решительно.

– Смело, Ромашка, смело… Но ты готов к этому? Путь тебя ждёт нелёгкий, – губы хитреца растянулись в загадочной улыбке. – Перестать чувствовать не так-то просто. Уверен, что осилишь? Уверен, что тебе оно надо?

Рома задумался. Он бросил взгляд на Ассоль, которая всё это время жалобно глядела на него. Она шептала одними губами: "Не надо".

Ромка очнулся. Что это он, правда, ведёт себя как главный герой какого-то глупого подросткового романа? Перестать чувствовать – это не шутки… Ладно Лиля, но как же Лёва? В нём Рома не разочаровался. Если он перестанет чувствовать, то потеряет и единственного друга, ведь так? Может, можно и перетерпеть?

– Задумался… Но тебя никто и не торопит. Просто знай, что тебе всегда есть, к кому обратиться, – Лис оглядел остальных Зверей и повернулся к Ромке. – Мы тебе в этом поможем, Ромашка.

Парень ничего не ответил – только кивнул. Тепло костра согревало собравшихся возле него, огонь мягко потрескивал, вокруг тихо стрекотали сверчки. Рома поднял глаза к небу и взглянул на звёзды: сегодня их было не так много, они были грустными, тусклыми и печальными, будто бы вместе с Ромой переживали его боль. Они не танцевали, не кружились в хороводе вокруг белоснежной луны, а только слабо мигали во мраке, готовые вот-вот потухнуть.

Юноша тут же перестал глядеть на небо и посмотрел по сторонам: костёр потух, оставляя за собой столб едва заметного дыма, а вокруг никого не было – Звери словно испарились и растаяли в воздухе. Рома был совершенно один, его веки тяжели, и постепенно он провалился в сон.

[1]Иногда и любовь не в радость, не правда ли? (нем.)

XV. Прерванное откровение.

После той мучительной и странной ночи дни Ромки снова пошли своим чередом: прогулки по лесу, купания с Лёвой в озере, рыбалка с отцом (ему на день рождения подарили новый спиннинг), вечерние шашлыки и редкие походы на спортплощадку. Парень пытался отвлечься – и у него почти получалось. Иногда по вечерам накатывала тоска по Лиле, но она быстро сменялась обидой и злостью. Чувства путались, переплетались, и Рома справлялся с ними кое-как.

Хорошо, что рядом был Лёва. Он будто всегда чувствовал, когда Роме нужно пространство, и не лез лишний раз, прекрасно зная его вспыльчивый характер. Рома не раз ловил себя на мысли: как Лёва умудряется быть таким чутким? Сам-то он часто думал только о себе и с трудом понимал чужие переживания. Иногда даже казалось, что у Лёвы и проблем никаких нет. Раз человек всегда улыбается, всегда готов помочь – значит, у него всё в порядке… да?

Но именно это и смущало. Уж слишком Лёва был "правильным". Будто вечно скрывал что-то за своей улыбкой. Рома пару раз ловил в его глазах странную тень – мгновенную, едва заметную и тут же исчезающую. Может, показалось? Или Лёва и правда носил внутри то, о чём никогда не говорил?

Как-то одним вечером Лёва предложил Роме встать рано утром, часиков так в пять, и покататься на велосипедах. Тот добросовестно дал обещание проснуться вовремя, а Лёва совсем не верил его словам: насмехался, подтрунивал над товарищем, а тот и не спорил – шутил в ответ, что придётся Лёвке одному путешествовать на двухколёсном друге.

Однако Рома, к собственному удивлению, действительно проснулся по будильнику и вышел на улицу, когда стало постепенно светать. Во дворе стоял полусонный Лёва с двумя велосипедами. Он радостно-удивлённо распахнул глаза.

– Ну ты даёшь, Ром! Я уж думал, ты не выйдешь.

– Я своё слово держу! – Ромка улыбнулся одними заспанными глазами и похлопал друга по плечу. – Поехали!

Товарищи сели на велосипеды и двинулись в путь. Самое интересное и удивительное – наблюдать, как природа просыпается: лучи солнца едва проникают сквозь кустарники, птицы начинают петь свои утренние мелодии, прохладный ветерок дует в лицо. Земля ещё не успела прогреться, и деревья не изнывают от жары. Где-то пробежала белка, забарабанил дятел… В такие моменты особенно ощущается единение с природой – нет ни единой души, которая бы прогуливалась по лесу, как это обычно бывает: влюблённые пары, семьи с детьми, спортсмены, любители пробежек, а также пенсионерки с палками для скандинавской ходьбы.

Роме очень нравилось мчаться вдоль широких тропинок, лететь по склонам и рассекать воздух, вдыхая ароматы леса. Лёва тоже был любителем такого времяпрепровождения – в этом парни имели много общего. Пока они ехали, природа проснулась, солнце поднялось выше, и дорога привела их к какой-то деревянной лестнице зелёного цвета, словно ведущей в никуда. Молодые люди оставили велосипеды и стали подниматься по ступенькам: по сторонам всё так же открывался вид на густой лес.

Спустя некоторое время парни наконец поднялись и очутились на территории какого-то санатория. Здание кирпичного цвета выглядело достаточно мило; по бокам стояли лавочки, на которых сидели отдыхающие пенсионерки. Неподалёку был слышен детский радостный визг и шум фонтана. Юноши шли по территории санатория и смотрели, как течёт жизнь людей, выбравшихся подышать сосновым воздухом. Позади здания находился бассейн: в такую рань на лежаках уже загорали женщины – читали книгу или общались с подругами, а в воде плескалась детвора. Видимо, отдыхающие выбрались специально до полудня, чтобы избежать вредного, испепеляющего солнца. Одним словом, жизнь здесь текла неторопливо; в воздухе витали умиротворение и наслаждение.

Затем Лёва с Ромой увидели ещё одну лестницу, ведущую к выходу за территорию санатория, и решили спуститься. Они шли дальше по лесным тропинкам, затем ступили на широкую каменистую дорогу. Всё было так же тихо и спокойно: шум листвы, пение птиц и природная беспечность обволакивали тело и погружали в какой-то иной мир, словно время здесь шло иначе. Постепенно стал виднеться забор, сквозь спокойствие леса прорезалась музыка, а парни услышали звонкий смех – это был детский лагерь.

Лёва первым подбежал к прутьям забора и уставился сквозь них. Рома медленно догнал его и встал рядом. Перед их глазами открылась картина утренней зарядки – точнее, её заключительные минуты. Ребята бодро хлопали в ладоши, благодарили преподавателя физкультуры и уже собирались рвануть к столовой на долгожданный завтрак. Но не тут-то было: воспитатели и вожатые вовремя их придержали и прочитали короткие, но строгие нотации.

– Как в армии, – с иронией заметил Рома.

Лёва улыбнулся и спросил:

– А ты хоть раз был в лагере?

– Ни разу. Мы всегда с родителями на дачу сюда приезжали. Ни в какой лагерь меня не отправляли.

– Многое потерял, Ромка! – с притворным сожалением протянул Лёва.

– Ой, ну прям! – цокнул тот. – Слушать целыми днями нотации и быть послушным мальчиком? Скука.

– А кто сказал, что нужно быть послушным мальчиком? – усмехнулся Лёва и скрестил руки на груди.

– Ну, я бы им точно не стал. Но меня бы бесили эти вожатые.

– Я им тоже не стал.

– Да ну?! Ты?! Ну-ка, рассказывай! – Рома оживился.

Лёва рассмеялся и, немного подумав, продолжил:

– Я был непоседливым, вечно убегал со своим другом куда-то. Но почему-то меня всё равно все любили и сильно не наказывали. А если и наказывали, то несерьёзно, – он ухмыльнулся. – Может, за моё обаяние? Я же умилял всех вожатых-девушек.

– Ой, ну началось… Заткнись! – Рома закатил глаза, но тоже засмеялся.

– А что я могу поделать, если в детстве был миленьким?

– Лёв, ну правда, заткнись! Противно слушать! – улыбка не сходила с лица Филатова.

– Завидуй дальше…

Они ещё перекинулись парой фраз, а Лёва погрузился в воспоминания о лагерях. Рома слушал с интересом: это раскрывало его друга с новой стороны и будто показывало целый мир, в котором сам он никогда не был.

– Была б моя воля, я бы прямо сейчас туда прыгнул! – Лёва кивнул в сторону забора.

– Так пошли.

– Смешно.

Рома усмехнулся:

– Нет, серьёзно… Или боишься, что поймают?

– Просто это глупая идея! – нахмурился Лёва.

– Ага, конечно… – протянул Ромка. – А говорил: "не стал послушным мальчиком", "был непоседой". Музыкалка так тебя испортила?

Лёва распахнул глаза, поднял брови и отвесил Роме лёгкий подзатыльник.

– За живое задел! – тот расхохотался.

Лёва раздражённо фыркнул и сжал кулаки – Рома впервые видел его таким.

– Да расслабься! Чего ты… – Рома пихнул его в бок. – Ну так что, идём?

Лёва прищурился, смерил его взглядом и медленно выдохнул:

– Только чтобы на твою наглую рожу больше не смотреть…

Рома вновь засмеялся, хлопнул Лёву по плечу и полез через забор. Тот нехотя последовал за ним. Территория лагеря оказалась просторной, и пока их никто не заметил: все дети сидели на завтраке. Они спрыгнули и двинулись в сторону домиков. Рома шагал уверенно, нагло, а Лёва всё ещё косился по сторонам, грызеный сомнениями.

– Не думал, что поведусь на твои жалкие провокации… – пробурчал он.

Они прогуливались вдоль корпусов, заглядывая в окна, и, на удивление, всё было спокойно. Вдали возвышалось большое здание, похожее на актовый зал. В глазах Ромы вспыхнула идея, и он сорвался с места. Лёва, зажмурившись от нежелания продолжать, всё же был вынужден побежать следом.

Рома проверил окна, убедился, что пусто, и дёрнул за ручку двери.

– Повезло! Открыто!

– Ром, пошли отсюда, пожалуйста…

– Тихо ты!

Лёва нехотя вошёл в зал.

– Есть кто?! – крикнул Филатов. Голос его прокатился эхом.

– Дурак… – простонал Лёва.

Тишина. Никто не отозвался. Рома заметно расслабился. Зал сиял свежестью: новые алые кресла, бархатные шторы, современное оборудование и… фортепиано.

– О-па!.. – Рома ловко запрыгнул на сцену и провёл пальцем по крышке инструмента. – Ну, Лёв, "Собачий вальс" сыграешь?

Филатов действительно восхищался талантом Лёвы, но сегодня его забавляло дерзить и выводить друга на эмоции.

– Ты правда ненормальный, – серьёзно сказал Лёва. – Люди услышат. Услышат и прибегут. Нам конец.

– Да брось! Все сейчас сонные, уткнулись в манку… или овсянку, какая разница. – Ромка уселся на край сцены. – Лёв, ну что ты как старый дед? Давай, сыграй что-нибудь!