Чрез века

– Людвиг, Адам, – Нес провела по чёрточкам левой руки, – Вальтер и Карл.

Народ засуетился, сбежался на негромкий оклик, собрался вокруг, обезумившими глазами они начали глядеть на Нес, но она не видела их, лишь чёрточки на руках, мелкие закорючки, нанесённые впопыхах.

– О чём она? – раздался голос.

– Да заткнись ты, дай послушать! – раздался другой голос.

И ночь притихла, и день, и утро, и вечер, и остались только выжившие и Нес, и её голос, зачитывавший погибших на чужой земле, за забором, таких же, но отличных людей. А головы умерших уже вздымались на пиках или до сих пор валялись соединённые с телом, кто же узнает, там мир, а здесь убежище, там живут, а здесь существуют.

– Бенедикт и Вильгельм, несовершеннолетний Роджер, ему всего пятнадцать, – Нес с придыханием вела дальше, – Жак, Якоб, Генри, и да здесь в сгибе притаился Бернар.

Жар распространялся сильнее, свист в ушах нарастал, пар нагнетался, нестерпимо болели головы, но все слушали, невидимо заглушая стуки сердец, со страхом забывая даже дышать. Люди, они хрупки, разбиваются на осколки легко, а за ними осталась жизнь, за ними остался след, а человека не осталось, его сожрали тени.

– Гэвин, – Нес перевела взгляд на правую руку и пригладила и её, будто залечивая рану, – Дастин, Джадд, Маэль.

Голос девушки дрогнул, она забыла считать, сколько имён сказано, совпадает ли их количество с отсутствующими на сей момент или же есть малый шанс, что в дверь ещё постучатся? Кого она не заметила, кого пропустила, могла ли не разглядеть, пока бегала в мраке по коридорам, пока наращивала шаг, стучалась в толстые неподатливые двери? Кого упустила, кого не спасла, пока самозабвенно искала пропажу?

– Лютер и Симон, – сквозь преграду промолвила Нес, лихорадочно считая, – Мило, новенький Радакс, а здесь Тиг.

Люди терялись, забыли, кто они и где, вслушивались, будто от паршивых имён завесила вся жизнь, жизнь целого мира. Они посветили себя звуку голоса Нес, а она посвящала их в тайны чёрточек на руках. Можно было стереть, тех кто назван, и они уйдут, смогут отправиться помянутыми на тот свет, но дева не затирала след, а вела его справа налево, снизу-вверх и приближалась к завершению повествования.

– Абигель, – голос подводил, он на последнем издыхании выдавал имена, а рука как она была велика, раз смогла уместить на маленьком куске коже целые человеческие жизни, – Уилмот… Жак… Абрам.

Сердце подскочило, но тут же вернулось обратно, последняя чёрточка, Нес поднесла её к замороженному, небьющемуся сердцу и завороженно двинулась дальше, пока не забыла закончить.

– Уолтер. Больше имён у меня нет.

Девушка замолчала и, не мигая, застыла, желая поскорее оправиться в мир сновидений, она дико устала за краткий миг, в котором произносила павших, не лёгкое это было дело вспоминать очерёдность. Долго же пришлось бродить, раз она увидала так много. «И всё же не всех. Придёт ли кто из неназванных, кто-нибудь ещё придёт или нет?», – Нес проснулась, глаза неустанно продолжили смотреть, в них было сомнение, – «Конечно, они не верят, и я бы не поверила, что сегодня погибло так много. За что они отдали жизни: за жизнь ради жизни или за жизнь ради смерти?»

– Нес, скажи, пожалуйста, ещё раз, назови всех, – голос Густава вне не дал насладиться покоем.

Нес огорчённо стянула рукава, она не протестовала, им надо было услышать, и они услышат вновь, и пусть идёт к чёрту усталость. Пригладив слегка видимые чёрточки, они потускнели с прошлого раза, девушка вдруг поняла, уголь недолговечен, он не увековечит память навек, и это её так расстроило, что она едва произносила имена повторно. С каждым разом как она касалась имени, черта увядала, и вскоре могла совсем исчезнуть, но не касаться Нес не могла, она будто приглаживала, как мать, своих сыновей, отданных на растерзание людям. «Люди, что же они за люди, как докатились убивать других людей, и я же тоже убивала, так чем же я отличаюсь?», – девушка захрипела от невыносимых чужих мыслей, но продолжила зачитывать имена.

– …И Уолтер, – сказала Нес напоследок, откинувшись на комок земли.

Она валялась на полу, на земле, возилась как червяк, возилась, а никто не поднимал, все окружили, как окружила ранее стража, но то были враги, а это-то друзья. «Кто враг, кто друг, как родились понятия вражды и дружбы, разве нельзя жить мирно без ненависти и быть каждому другом или, по крайней мере, не становиться врагами?», – Нес задумалась ни на шутку, – «Так значит вот она смерть, вот что значит умереть». Мысли Уолтера поглотили и не было сомнений – он мёртв, если его мысли стали её разумением, значит такой исход, значит ей не приснилось, но сон или реальность, она не собиралась об этом рассказывать, ни к чему последним людям было наблюдать за крахом мира через её глаза, через его глаза, застывших в её. И она ускользнула, пропала из комнаты и хотела бы совсем пропасть навсегда, но люди засуетились, не помогали упокоиться, шептались, бродили, страшились, но ей то какое было до них дело.

– Да она не в себе, и вы ей верите!? – прокричал Йозеф.

Старый добрый Йозеф, жёсткий и честолюбивый, но такой несмышлёный. Он умеет подчиняться, изредка протестует, но свято верит в великое предназначение Спасителя. Как такому доказать, что он ошибался, поставив на кон свою жизнь, вверив её человеку, а не Богу? Его удар был гораздо сильнее, чем каждого под землёй. Йозеф, знавший закон и порядок, веривший в перспективу, несдержанный в словах. Нес сейчас его могла только пожалеть, перенаправить свои чувства на него, ведь они оба осиротели, как мир сиротеет, когда лишается человека, покидающего душой землю.

– Не смей так говорить, ты падаль! – Густав встал на защиту, он всегда вставал на защиту несправедливого обиженных, такая его натура, справедливая и беспристрастная.

– А что!? Ты видел тело Уолтера!? Видел!? – Йозеф протестовал правде, предпочитал закрывать глаза, – Ты бы видел в каком она была состоянии, когда я её вытащил, ей всякое могло примерещиться!

Нес наблюдала со стороны, вмешаться, зачем, какой толк, она так устала, она сделала так много, а по сути не сделала ничего. Не спасла она любимого, не отдала свою жизнь за место его, и сейчас большее, что она могла сделать, просто лежать, лежать и не шевелиться, думать, жить за чужой счёт, пока его мысли были здесь, рядом; он ещё близко, а значит она с ним, больше и нельзя ожидать от осиротевшего мира.

– Я сказал прекрати!

Ни на шутку обозлённый Густав вытащил меч из ножен, приставил к горлу нахала, нагнал суету. Он был не против зарезать гада, который порочил имя его товарища, упокоенного где-то там, за забором. Вокруг поднялась паника, мужчины начали пыхтеть от досады, и они устали, им следовало отдохнуть, но разборки, вечные нескончаемые, делают из друзей, в один миг, злейших врагов, и борьба продолжается, и когда закончатся все враги, когда победят каждого несогласного несогласные с другой стороны, новые враги будут на подходе, рождаться из бывших товарищей, озлобленных мрачной тягостной кручиной по падшим, по выжившим. Успокоение бывает в сказках, и как они оглупели, думая, что из сказки можно построить реальность.

– Что ты смыслишь? – Йозеф усмехнулся нападкам, будто и не боялся расстаться с головой, ему виделось будущее, а сейчас его не было, – Что глупая баба смыслит!? Он не умер, кто угодно, любой из вас мог, а Уолтер нет, без него мир бы рухнул!

По шее Йозефа скользнул меч, обнажив небольшую струйку крови, Густав сдержался, не зарубил приятеля. «Напряжение, вот что подпитывает страсть выпустить пар, но тут и так много пара, куда его помещать, а свист, о дивный нескончаемый свист, ты ли собрался здесь задержаться?», – Нес устала, смертельно устала, – «Никто сегодня не погибнет, не сегодня, хватит смертей». Обстановка накалялась, теперь и на Густава направились острия мечей от товарищей; люди помрачнели, люди отупели, могли устроить бойню, и тогда всему настал бы конец, то что Уолтер строил, сгинуло бы окончательно; и всё же так ли было важно, что исчезнет, а что останется? Нет, мир не успокоится, найдутся другие люди, что отважатся поднять свои устремления выше обыденности, борьба не прекратится, никогда, бессмысленные жертвы лишь останутся позади.

– Уолтер мёртв, он погиб, я не ошиблась, хватит бороться, – спокойно сказала Нес и снова огляделась.

Мужчины поникли, одно имя вернуло разум на место, отняло силы продолжать сражаться против друг друга. И если раньше можно было бы сказать, что туман застелил глаза их подруге, то теперь упоминание двух противоположных слов вместе расставило всё на свои места, и мужчины опустили мечи, заткнули, куда подальше.

– Как он погиб? – спросил Йозеф, едва держась на ногах.

– Погиб в сражении, разумеется, а могло быть иначе?

Зачем им было знать, как чудовищно принял Уолтер смерть, чьи руки забрали его жизнь; если она скажет, поведает им правду, то они и вовсе опустят руки, только не сейчас, когда ещё можно было собрать силы для отмщения. Они потеряли половину людей, растеряли дух, но можно восстановить решимость, а если они узнают, то и для них мир умрёт, а мёртвый мир никто не решится спасать. И Нес осознала, мир живёт, он не обращает внимание на погибель людей, и не ей его погубить, мир мёртв для неё одной, но не для всех. Внутри каждого забилась цель, она немножко запряталась, но не ушла, родные оставшихся в живых укажут верный исход. Под землёй находились только две сироты: Нес и Йозеф, они не смогут возродиться, но помочь другим завершить миссию, что им ещё остаётся, больше не осталось верного и справедливого, осталась просто борьба.

– Ты видела, как его убивают? – не сдавался Йозеф.

– Да, я видела, как его грудь пробивают остриём, как его душа ускользает из тела. Йозеф… – Нес подняла голову и посмотрела прямо в чужие глаза, они пытались выискать надежду, но не могли, – Мы потеряли Уолтера, он бросил нас, как ты не можешь понять, он просто человек, такой же, как и мы, и он умер, как умерли бы и мы, если бы нашу грудь проткнули…

– Полно, отстань от Нес, ты услышал достаточно, – Густав зло скользнул взглядом по приятелю, присел на колени, сподобился приблизиться к деве, – Ты как?

– Я в порядке, спасибо, только устала.

Тихая гладь молчания проследовала дальше, люди разбрелись по местам, некоторые прибились к стене и стали нашёптывать, некоторые встали начеку у двери, некоторые отупевши забродили.

– Выпей, станет легче.

Густав сунул в руку Нес фляжку, которая издавала разительно требовательный аромат. Алкоголь проник в ноздри и возбудил желание сбросить источавшую запах жидкость на пол, чтобы она разлилась, затопила убежище, изничтожила пристанище, тогда и не будет ни дня, ни ночи, ни вечера, ни утра.

– Спасибо, я не хочу, – отказала Нес, протянув алкоголь обратно.

Нехотя Густав забрал фляжку и сам хлебнул из неё пару добротных глотков. Он никогда не имел столько смелости, сколько Уолтер; убеждать, вести за собой он не умел тоже, слова у него складывались дурно; и всё же нужно было сказать, пока остатки разума не растерялись, пока потерянные люди не сбежали очертя голову, прервав бесцельное пребывание здесь. Страх, он как зараза, проникнет в пустую голову, заберёт умные мысли, выключит предосторожность, и можно нестись в лапы ублюдков, которые не имеют ни толики чести.

– Друзья, – Густав откашлялся и сплюнул наземь страхи, – Выслушайте меня, мне нужно сказать.

– Что ещё? Хватит с нас помпезных речей, сыты по горло! – выкрикнул один из мужчин, и его призыв подхватили, жадно начали скандировать.

– Нет, вы выслушаете меня! – нечеловеческий выкрик ошарашил, многие заволновались, приглядевшись к верхушке, не услышали ли их из-под земли, а может и из-за испуга, что потолок обвалится, – Мы потеряли наших друзей, товарищей. Но задолго до этого мы уже теряли родных, каждый из нас знает, что значит терять близких. И что же случилось сегодня? Да, умер тот, кто вёл нас всё это время за собой, и что же нам теперь, погибать? Вы мне скажите, нам погибать?

Люди перестали скандировать и продолжили заниматься делами, не желая вступать в полемику, каждый герой на словах, что разговор, что перемена, что увековеченное в мечтах будущее, когда мир неизбежно сравнивает с землёй любые устремления.

– Что вы молчите жалкие трусы!? Я вас спрашиваю, подземные крысы!?

– А нам нечего тебе сказать, что ты хочешь? – ответил Йозеф, – Хочешь поднять наш дух, но ты не Уолтер, прекрати порочить его память, друг, и приди наконец в себя, никто его не заменит. Если он был простой человек, то мы и того хуже, мы просто существа, значит.

– Нет, слушайте все! – отблеск глаз Густава напомнил на секунду любимого, но Нес не успела насладиться видением, как увидела другие глаза поверху, чёрные, как смоль, и волосы другие, и цвет кожи, и дева снова припала к стене, – Есть ещё человек, который может нас спасти. Я не умею произносить речей, это верно, но если вы спросите меня, на кого я поставлю собственную жизнь, то ответ очевиден.

Жалкие попытки даже умиляли Нес, друг наверное заимел жар, если считал, что похожий на Уолтера существует, он видно уже успел позабыть, как бесполезны слова, если они не произнесены Спасителем. Она улыбнулась простоте и даже слегка приподнялась, желая услышать имя, чтобы смачно засмеяться над невежественным сравнением.

– И кто же? Говори быстрей, ты уже утомил! – Йозеф тоже видно хотел поскорее посмеяться, ох чудесно же иметь смех, и почему нельзя всегда только смеяться.

– Нес, без сомнения! – и пылающие глаза Густава обратились на кучку, лежавшую на земле, и ноги друга преклонились, и меч был возложен перед коленями, как дань великого уважения, – Агнесс, прими нас в свои объятия, пригрей на своей груди, дай нам новую надежду. Мы последуем за тобой, как следовали и за Уолтером, будь милостива к заблудшим душам, укажи свет в непроглядной тьме.

Смеяться перехотелось, и видно все чувствовали такое же смятение, как и сама Нес. Мужчины перестали заниматься делами, застыли в немигающих позах, каждый без устали глядел на картину и обдумывал, какой выбор избрать самому: кричать о неуместности, либо встать подле Густава. Нерешительность сквозила отовсюду, дерзко сгибала волю, а что же делать так никто и не выдумал. Отказаться от борьбы, словно предать падших, словно поставить крест на веру в лучшее. Принять новый бой – значит понести новые потери, снова утерять веру в случае неудачи.

– Это нелепо, она не сможет, она женщина, – растерянно пробормотал Йозеф, – Обычная женщина.

– И Уолтер был обычным мужчиной, обычным человеком с необычным взглядом на жизнь, – Густав поднялся, повернулся на толпу и, поглядев на каждого, продолжил говорить, – А кто ещё? Ты Йозеф? Или я? Или кто? Мы должны признать, никто из нас не способен, мы были слепы, пока Уолтер не указал, что наша жизнь может измениться. Мы все пошли ради нового начала, углядели в его словах правду. И что, кто также отважно сможет нам дарить такое видение мира? Нес всегда была рядом, ни разу не подвела, она нам хоть в чём-то уступает, скажите мне! Если мы видим различие, мы не вправе зваться мужчинами! – каждый пристыжено посмотрел вниз, – Она провела с Уолтером гораздо больше, чем каждый из нас, она впитала его мировоззрение с первого слова, когда нас пришлось уговаривать, объяснять праведность, и после этого кто-то посмеет говорить, что она не сумеет. Проклятые вы, жалкие люди, так и сгниёте под землёй, не увидите солнца! Она здесь, разуйте глаза, она жива, когда Уолтер погиб, и вы бы это назвали удачей, а я бы назвал судьбой. Нес всегда подбадривала нас наравне с ним, залечивала наши раны, забирала наши жизнь во благо, и вы, люди, смеете не признавать её до сих пор!?

Голос Густава смолк, на сегодня он истратил все слова, которые ему даровал внутренний голос, а что до Нес, она тихо сидела, будто и не про неё шла речь. «Когда случилось непоправимое?», – думала она, – «Когда я успела стать равной? Что за вздор? Нет, чепуха, я и встать во главе, смех. Уолтер не сумел, а я-то что, тем более это он внушал мне, как и всем, верное направление, без него мой глас ничто, а мысли, что роятся в тупой голове только тяготят, без него они ничего не значат». Нес встала и отряхнула ноги, решив, что пора прекращать валяться.

– Я благодарна тебе за доверие, но прекрати, – Нес положила руку на плечо Густава, – Правда, давай прекратим, забудем. Ты и каждый здесь прекрасно знает, что я не смогу, не надо меня подбадривать или утешать, я сказала, что в порядке. Пожалуйста, перестань.

– Ты не знаешь о чём говоришь, ты одурманена горем, но это вскоре пройдёт, а без тебя мы не справимся, мы погибнем здесь под землёй. Я не говорю в утешение, я говорю потому, что ты на самом деле в разы умнее, чем думаешь. Милая Нес, твоя жизнь сейчас ничто, и я не вправе такое говорить, но твой долг отдать свою жизнь нам, чтобы она стала важной.

«Пустое, напускное невежество, которое сквозит и сквозит, а горе, что он об этом знает», – Нес помрачнела, забилась глубоко внутрь, когда Густав погладил по щеке, дабы смягчить нападение, – «Я не хочу слушать его слова, я не хочу быть в ответе за жизни, не хочу отдавать непонятный долг, я и так всё отдала, родителей, братьев, мать, неназванного брата в угоду чужих мечтаний, не много ли и с меня взяли платы?» Отвернувшись от всех, Нес отошла, как можно дальше, в сторонку, спрятаться было нельзя, но можно было сделать вид, что вокруг ни единой души и что смрад комнаты не наполнил её до избытка. Тишина и спокойствие, вот о чём дева мечтала с рождения, никаких воин, никаких слёз, никаких потерь, и раньше, до смерти Уолтера, можно было бы ещё воплотить хоть кусочек счастья, а что было делать теперь? Она выбрала его, а не любого из деревни; она могла бы прожить тихую жизнь с обычным работящим юношей, глаза которого не были наполнены до краёв непримиримым задором; и она теперь расплачивалась за больную любовь. Да, она отомстит, вырвет сердце матери, когда встретит её, а пока, она для себя решила, пусть копошатся сами, хватит им постоянно искать поддержку в другом, пусть сами исправят положение дел, а ей и останется только примкнуть под конец, а не вести за собой. Глава, лидер – вздор, кто угодно, но не Нес, мечтавшая сутки назад о простой непримечательной жизни, которую навсегда потеряла.

Люди перестали пристально глядеть, постепенно улеглись разговоры. Отказ Нес, они приняли его быстро, а чего его было принимать долго, когда никто, в самом деле, не желал видеть её во главе. Можно было бы и поставить девушку предводителем, но была ли в этом нужда, в предводителях? Самый лучший план не сработал, провалился и похоронил остатки мятежа под землёй, а без нового, лучшего плана, и думать нечего было о повторном наступлении, так что не осталось разницы равные ли они друг другу или есть человек, капельку возвышающийся по статусу. Без надёжного устремления, без достаточного количества людей жизнь откатилась на годы назад. Тогда они были детьми, невинными, бесправными, а сейчас и того хуже, раньше виделись мечты, а сегодняшняя ночь отняла кров и родных. Никто теперь, даже Уолтер, если бы выжил, не смог бы наладить равновесие. Баланс пошатнулся в пользу людей и их прислужников, близких к царственному благополучию. Сумерки наступили заблаговременно, не дождались верного времени суток и накрыли в беспросветном отчаяние лица, которые стремились улучшить мир.

Пламенные речи, пустые разговоры и так мало верного под землёй. Мужчины, обычно выходившие на свет, никогда не ощущали, в полной мере, давление земной глади, когда заходили внутрь на время. Казалось время застыло и перестало существовать, пока не видишь, как сутки сменяются, нельзя верно назвать, какое время суток окутало мир, наступили вечные сумерки, и кончится ли они или продлятся так долго, что мятежники успеют сдохнуть от голода? Малые запасы провизии находились в соседнем небольшом помещении, вырытом под нужды, и оно сейчас едва ли вмещало и мешок с припасами, сегодня кладовая должна была сполна пополниться, а она, мало того, в скором времени совсем иссякнет, и если не стража, то скорое приближение зимы вслед за осенью отберёт последние силы у праведно боровшихся и покаянно застрявших в недрах мира.

Ожидания Нес не оправдывались, она сидела и сидела, ждала, когда кто-то отважится сказать хоть слово, но Густав единственный, кто выдвинул идею на осмеяние, больше никого. «Да и кто из них в правду решится, я опять оказалась глупа», – Нес запротестовала своему нутру, но внешне продолжала, спокойно, притворяться спящей, – «Они не вольны иметь собственный голос, и о какой решимости я толковала, кучка отбросов и я вместе с ними, мы погибнем, так и не отомстив». Сон, что за прекрасное очарование дарует людям кратковременное умиротворение, но он обычно жесток, не даётся, когда так нужен. Нес мечтала заснуть на долю мгновения, сон ей был нужен, как глоток прохладной воды после целого дня работы под палящим солнцем. Уснуть и забыть, если сновидения будут так милосердны они не напомнят о месте, о цели и унесут в сказочные дальние несуществующие города, где живут люди, похожие, но разные, одинаковые, но отличные.

За целыми горами белоснежного снега, за непроходимыми дремучими лесами, за реками, переполненными до краёв, скрывается образ, видение, и люди там живут свободно, ведают вещи неведомые, ищут пути непролазные. Немощные живут подле, богатые живут по велению совести, бедные по добродетели. Образ сменился на иной, в нём перестала сеяться смута, вражда отступила наперекор натуре человека, людьми больше не руководит борьба, во главе сердце и разум, они в содружестве открывают неизведанные горизонты, и там постоянство каждого дня, там люди не мрут как мухи, а работа посильна, а еда, горы еды, что не съесть и во век, славная пора долгих лет ниспадает перед людьми, и счастье, беспрекословное счастье доступно каждому. «И что теперь, Уолтер, ты счастлив или твоя мятежная душа, невольно, будет в вечном поиске приключений?», – спросила Нес у видения, – «Ты ненасытный путник, ты не обязан изведать всё, ни одному человеку не по силам исправить мир в одиночку, и мы, разве нас не достаточно тебе, я тебя спрашиваю?» Уолтер не отвечает, он слишком занят исправлением несовершенств, чтобы услышать, он предельно близко, а вот его мысли уносят на дальние расстояния. И снова открываются новые тропы, они скользят и сливаются, путают, а ты идёшь и не можешь налюбоваться цветами, что никогда не видал, деревьями, что впервые заприметил, а там на конце опять возникает нечто иное, оно не заканчивается, ни с одной из тропинок. Мир велик, он огромен, бесконечен, и его не изведать, не обойти, у него нет краёв, он не заканчивается, иногда повторяется, но видимо не до конца, потому-то каждая черта уникальна, он так безупречен в своей красоте.

И образ сменяется, природа отходит, земля угасает, на место травы приходит затоптанная пустошь, покорённая под натиском человека. Куча неведомого открывается, а трава, деревья, реки и горы рушатся, исчезают, мир изничтожен благодаря великим веянием помпезности человечества. Свежий воздух сменяется тёмным туманом, синева неба покрывается беспроглядными серыми пластами, и каждый здесь одинок, и каждый здесь живёт долго в своём одиночестве. «Что происходит Уолтер, неужели очередное падение, а в начале казалось всё просто идеально», – Нес вновь уточнила у явившегося призрака, – «Мы снова уничтожим равновесие, как это возможно, как такой мир может погибнуть, когда мы, почти, пришли к согласию, это нереально, это будто страшный кошмар».

Глаза Нес взмокли от слёз, они пропитали вверх одежды, но не прекращали падать вниз. Она смотрела, как рушится надежда, дарованная мечтами, и они же завершили миссию, перевернули порядок, так почему всё повторилось вновь? «Что этим людям надо, чего им всегда не хватает, почему борьба никогда не прекратится, а мир не станет совершенен?», – Нес кричала, а её голос не слышали. Силуэты людей отворачивались, когда она приближалась, когда хватала за рукава. «Люди, люди, будьте благоразумны, очнитесь, вы живёте в лучшем из возможных миров, почему вы так ненасытны?», – но слова не достигали ушей, люди, подобно Уолтеру, не замечали маленькой женщины, которая взывала к ответу. Им некогда обращать внимание на помеху, они живут одиноко, вслепую, потакая собственным устремлениям, и ничего им не надо, им чужды единство, им чужды чужие проблемы, у них полно и своих. Занятые делами, они оглядываются в поисках куска, который можно ещё урвать, отбирают последнее у земли, отбирают в стремление стереть мир с лица. О бедные путники, заплутавшие души, тяжким бременем скитающиеся по земле, они глупы, они не понимают, что натворили, жизнь ничему не научила, жертвы оказались напрасны. И вновь войны, борьба, вражда, ненависть, бесконечный замкнутый круг, как земля не имеет границ, так и круг ошибок не имеет конца.

Нес пробудилась, она осмотрелась неумолимо ищущим взглядом, она испугалась, что такой мир уже пришёл. Он во сне, серый и мрачный, с непроходимой липучей мглой, не давал шанса и продышаться. Безумные кошмары, которые могли присниться лишь под землёй, где воздух так сгустился и напитался жаром, что не проходит в горло. Не может воздух быть настолько плотным на поверхности, наверху он лёгкий, как ветерок, чистый и свежий, как первый поцелуй, струящийся, как дорогая дивная ткань. Ничто не способно уничтожить его сладость, когда он проходит через ноздри, через горло, воздух напитывает жизнью, а не отнимет её. И как не странно, Нес стало легче, когда она убедилась, что это просто убежище, и что мир ещё тот, какой есть, а не из её кошмаров. Она никогда прежде не задумывалась, что мир может быть гораздо хуже, чем он есть сейчас. Деву так поглотило видение прекрасного, что ей трудно было разглядеть нечто более страшное, чем действительность их деревни. «Но, Боже, слава тебе, что это обычный дрянной сон, что народился в неумело сдерживаемых мыслях», – подумала Нес и спокойно откинулась обратно.