Чрез века

Бет тревожно ожидала, всякий раз недоверчиво поглядывая на Уолтера, когда, будучи маленьким, он произносил настолько умные вещи, что в жилах застывала кровь. Она продолжала верить, что ей показалось, это не её крошечный сын смолвил, это голоса в её собственной голове, но как не пыталась она сокрыться от правды, правда продолжала настигать, и чем старше становился сын, тем осмысленнее становилась его речь, и она перестала отрицать. В словах сына, в его каракулях она видела, как он становится своевольным и как отчаянно этому сопротивляется, замечая, что маме и папе не по нраву его деятельность, но поделать с этим ничего не может, а подобающе скрываться его не научили. Ему, наоборот, привили быть честным с самим с собой и с людьми, которые заслуживают доверие, и он был предельно честен и лишь изредка прятал внутри самые сокровенные мысли.

Понимание, что твой ребёнок, которого ты рожала в муках, обречён, не укладывалась в голове, но это было ясно также, как и солнце, каждый день выползавшее из-за туманной ночи. Если Уолтер не выкинет, как и она когда-то мысли, что не признаются праведными в развращённом жизнью обществе, то он умрёт рано или поздно, она не хотела этого принимать. У хороших устремлений должны быть последователи, в одиночку добиться переворота мира невозможно, как не пытайся. Когда Бет окончательно поняла, что её сын, в отличии от неё самой и Саймона, не отступник и что его ничего не сломит, то она, вместо того чтобы юлить, честно призналась сыну в страхе, а он попросту взял руку матери и сказал, что всё будет хорошо, что доброта восторжествует, какие бы препятствия зло не чинило и, отвернувшись, продолжил заниматься своими делам. В тот момент Бет парализовало, ей стало страшно, но по другой причине, в её сыне скрывалась не только большая приверженность к справедливости, но и беда. Он услышал мать, но, прямо у неё на глазах, бесстыдно, не придав никакого значения опасениям, продолжил рисовать подземные ходы. Бет знала для каких целей Уолтер собирается их использовать и с сожалением признала, что и мать не станет для него помехой в случае, если придётся выбирать. Мысли родителей не только передались Уолтеру, в нём они приумножились.

Страх, такого страха Бет прежде не ощущала, она-то считала, что важнее всякого будущего есть семья, но Уолтер не имел таких же мыслей, а потому пугал. Женщина потратила множество бесплотных дней, чтобы понять, как можно так, наплевав на родных, придаваться мечтам, которые вряд ли могли осуществиться. По юности она желала многого, тоже предавалась мечтам, но она всегда знала, что это всего лишь временно, когда у неё появится любимый и дети, как бы не хотелось ей улучшить мир, он перестанет быть для неё важным. С Саймоном они больше шалили, то, что они делали совместно, не было настолько серьёзно, как то, что Уолтер выдумывал, будучи ещё пятилетним мальчишкой. Бет в ту пору стала ярой сторонницей религии, приверженкой молитвам о благополучии семьи, она желала, чтобы её сын перестал играть в одержимость и с течением времени успокоился, представлять его лежащим в гробу, на дне могилы, было невыносимо, одна только мысль заставляла годами сносить кошмары.

И всё же время шло, Уолтер хоть и пугал сильнее, но вроде бы не предпринимал ничего серьёзнее, чем вспахивание земли в лесу. Бет почти поверила, что её молитву услышали, но на место страху за сына, что его убьют, встал страх, что он вообще не переживёт зиму. Чёрная зима приближалась, а вместе с тем рос ужас, еду спрятанную под половицей стража уже нашла, оставалось так мало, что страх овладевал женщиной против её воли каждое утро, страх силился удушить прежде, чем это сделает голод. И страшные опасения начали сбываться, дни шли, а пурга только сильней бесновалась, затянувшись, она не давала просвета для ранней оттепели. Бет потеряла счёт времени и с замиранием сердца наблюдала, как тело сына становится мельче, худее, он будто бы возвращался обратно в младенчество; все годы, что его тело росло, оказались тщетны. Саймон, дорогой сердцу муж, не снеся горе жены пред грядущей погибелью, в одно из самых морозных утер молча встал и пошёл, как шёл раньше, пока ему не было, что терять. В юности он шёл ради забавы, ради справедливости, но тем утром всё обернулось иначе, он не мог не идти. Жена и сын, более важного он за всю жизнь так и не обнаружил, и дать им спокойно умереть от голода он не имел права.

Вернувшись с двумя мешками муки, Саймон уж было решил, что истинная удача сегодня посетила его, но мир не снёс оскорбления, брошенного обычным работящим мужиком. За ним пришла стража. Когда припасы были уже спрятаны в амбаре, к ним домой явились посеребрённые латы, которые нахально ждали, покуда мужик, убедившийся в своём превосходстве, потерпит чудовищное разочарование. Они итак грабили в эти дни без продыху, но именно сегодня пришли с уверенной целью. Игра, отвратительная во всех проявлениях, доставляла им несказанную радость и, увидав самодовольство на чужом лице, им требовалось увидать на этом же лице отчаяние, которое, к их разочарованию, тем днём так и не было замечено. Пахарь не ответил на призыв, его лицо отозвалось прежним нахальством, а истощённое тело не выдало ни капли сознательности; стражи не собирались мучить мужика, даже подумывали забыть про один из мешков, после того как расправятся с ним, они же что ни на есть благородные воины, но, когда они не увидали перемен, злоба за нахальство раззадорила. В порыве гнева они позабыли про оба мешка. Неудовольствие от неполученного вознаграждения затуманило разум. После того дня, который принёс одно лишь разочарование, они больше никогда не вспоминали тот паршивый дом, где потерпели провал.

Смерть Саймона стала ударом для Бет, но она, к своему же удивлению, отнеслась к этому событию абсолютно спокойно, горевать было некогда. В безделье зимы не оставалось ни мига для страданий, каждое незапланированное движение привело бы к гибели, а еды было не так уж и много. В Бет сломалось только одно, её приверженность к Богу, молитвы, что она посылала ввысь, оказались напрасны, и она вспомнила, что, отказавшись от вольностей, обещала стать смиренной рабой, которая не посмеет красть, и Саймон поклялся в том же, но что сделала жизнь, она заставила его отступиться вновь, грехи кончились, голод их погубил. Тогда и вернулась она былая, та Бет, которая сутками напролёт могла предаваться мечтаниями, у неё был отнят муж, но осталась вера в то, что однажды, враги будут отомщены. Её планы, устремления провалились из-за желания стать матерью, но больше она не забудет, чем правил её ум во времена, которые по глупости посчитались потерянными. Тогда-то Бет и поклялась, что сама исправит ошибки мира, а её сын, благодаря её стараниям, проживёт долгую жизнь, найдёт любимую женщину, заимеет от неё детей и познает счастье, которое для неё боле было недоступно. Так она ещё никогда не ошибалась, и умные люди склонны к неверным суждениям, но в тот день она и не подозревала об этом, и считала за счастье, отгадать тяжелейшую загадку мироздания. Это же очевидно: исполнить мечту сына за него, а значит ему не придётся познать страдание.

Посреди разумения появилась в жизни Бет девочка с проникновенными глазами, девочка, которая ошивалась, бездумно, на улице, ровняясь на сверстников. В Агнесс, до поры до времени, женщина не наблюдала ничего удивительного, обычный ребёнок обычных непримечательных родителей. Она явилась в день смерти Саймона, сопровождая отца, вроде был ещё мальчик, но женщина его не заметила, только девочку, что рыскала глазами за спиной. Бет сразу просекла, что ребёнок чует поблизости еду, и незаметно перекрыла обзор маленькой хулиганке. Когда отец и брат покинули двор и зашли внутрь своего дома, Агнесс не сдвинулась, продолжила стоять, будто застыв в ожидании. Бет могла её прогнать, но не стала, уж больно заинтересовала её девочка, которая своим измождённым телом так сильно напоминала её собственное дитя. В тот раз женщина впервые почувствовала, что такое зависть, эта девочка, по недоразумению попавшая в семью по соседству, слишком сильно напоминающая её саму, должна была быть её дочерью, а не этого никчёмного человека. Усилием воли Бет подавила желание схватить ребёнка в охапку и затащить под свою крышу, когда очарование рассеялось, она, напоследок, посмотрела хулиганке прямо в глаза и увидела огонёк, что видела в своём сыне, но этот огонёк никогда не зажигали.

Бет замерла, встав перед сложным выбором, зажечь такой огонь в ребёнке могло стоить ему жизни, но не зажечь, словно отобрать у малышки часть её самой. В семье, которая преданно слушает короля, не сетует на судьбу, огонь малышки так никогда и не загорится, и девочка вырастет самой обычной, что вроде неплохо, но беспросветно угрюмо. Шанс изменить судьбу встал между ними, связь, что продлится долгие годы, уже зарождалась. Бет знала, как поступит, просто оттягивала момент, стала выискивать своему гнусному поступку оправдание, а девочка, как назло, задала вопрос. Всё встало на свои места, и слова, что Бет даровала дитю, дошли почти сразу, только на миг ей почудилось будто девочка ничего и не поняла, но когда объяснение прозвучало повторно, то в глубине каштановых глаз пробежала искра. Искра не разожгла огонь, но дала надежду, что это случится в будущем. Совесть снедала Бет в тот момент, когда Агнесс, вдруг, начала сознавать многие вещи, и в откуп за свой проступок она дала ребёнку муки, то немногое что могла дать. Погубленная жизнь не могла быть прощена мешком муки, но Бет позволила совести на время заткнуться, она же не знала, что желание схватить ребёнка может исполниться, она-то думала, что и мука не спасёт девочку от неминуемой смерти той чёрной зимой. Отцы обычно спасают своих сыновей, но этот отец, отец Агнесс, оказался иным, он любил дочь много сильнее, чем своего сына, и на исходе сезона именно девочка осталась в живых, а совесть уже почти проснулась, но пока ещё молча ждала.

Следующая встреча случилась через несколько лет, Бет успела позабыть, как поступила в один омрачённый горем день. Она считала, что в тот день не совсем разумно мыслила, раз отдала припасы какой-то посторонней девочке, а огонь в глазах Агнесс казался выдумкой воспалённого сознания, столкнувшего с потерей. Да и когда было думать о каком-то чужом ребёнке, сын день ото дня делался более увлечённым, он-то полагал, что мать не замечает, но она всего лишь делала вид, что не видит, не пытаясь навязать на него чувство вины. Она очень чётко сознавала, что Уолтер уже совсем слился с фантазиями, и, теперь поглощённый переживаниями, он может только и грезить что о счастливом будущем, которое по веточке собирал с пелёнок. Бет не отставала, но она признавалась себе в том, что по сравнению с сыном, совершенно растерянна, её разумения не хватало, чтобы придумать хоть сколько бы то ни было вразумительный план. Она знала, что в один момент, пока она не могла сказать какой, оставит Уолтера и пойдёт по своей дороге, и сердце её разрывалось от того, что придётся оставить своего ребёнка, но она успокаивалась тем, что это всё будет сделано ради него самого. Но уйти только начало, а вот дальнейшие действия были туманны. Тогда-то и появилась Агнесс второй раз.